Хаология

Франц. chaologif., англ. chaology, нем. chaologie. Термин пост­структурализма, вошедший в обиход с начала 80-х годов и озна­меновавший собой начало нового этапа в развитии теоретической мысли этого направления. Изменение общего эмоционального климата в западноевропейском восприятии самого феномена по­стмодернизма, своеобразное привыкание к этому мировоззренче­скому состоянию и даже присвоение его в качестве естественной доминанты повседневного мироощущения (&& повседнев) — все это привело к существенному понижению тонуса трагичности, ко­торым иногда страдали первые версии && постмодернистской чувствительности. В этом отношении весьма характерны рабо­ты Жиля Липовецкого с его версией «мягкого», или, вернее, «кроткого постмодерна», особенно его книга «Сумерки долга: Безболезненная этика демократических времен» (Lipovetsky:1992),где он продолжил линию, намеченную еще в «Эре пустоты: Эссе о современном индивидуализме» (Lipovetsky:1983) и «Империи эфе­мерности: Мода и ее судьба в современных обществах» (Lipovetsky:1983). Липовецкий отстаивает тезис о безболезненно­сти переживания современным человеком своего «постмодерного удела», о приспособлении к нему сознания концаXX века (теперь с полным на то основанием мы можем подтвердить его правоту относительно и начала века XXI), о возникновении постмодер­ного индивидуализма, больше озабоченного качеством жизни, желанием не столько преуспеть в финансовом, социальном плане, сколько отстоять ценности частной жизни, индивидуальные права «на автономность, желание, счастье».

В целом эти построения хотя и относятся к сфере ярко выра­женного желательного мышления, тем не менее совершенно ре­ально отражают одну из влиятельных тенденций современного политического климата: тенденцию к социально-идеологическому примирению с реалиями постбуржуазного общества.

Другим и не менее важным фактором в возникновении новых тенденций в общей картине постмодернистского климата были выводы, к которым пришли или вынуждены были прийти на осно­ве осмысления давно известных фактов теоретики и практики ес­тествознания. Это произошло на рубеже 70-80-х годов. Ученые осознали, что многие природные явления принципиально не под­даются точному статистическому учету и, следовательно, сколь либо надежному прогнозированию возможных параметров своих изменений. Самым характерным примером подобной долговре­менной непредсказуемости как всегда послужил злополучный

[330]

прогноз погоды, когда оказалось, что даже наличие самой совре­менной техники и самой плотной сети метеостанций все равно не дает необходимого количества данных для надежного предсказа­ния изменения погодных условий. Иными словами — погода в принципе хаотична и не поддается долговременному измерению. Близким данному явлению по своим параметрам и в определенной степени его предопределяющим оказался феномен турбулентости, который отличается хаотической неупорядоченностью движения частиц, свойственной воздушным и водным течениям. И, наконец, к феноменам того же типа относится броуновское движение час­тиц. Работы крупнейших теоретиков последних лет в области фун­даментальных физических законов еще больше расширили этот список, включив туда даже солнечную систему (См. вышедшую в 1987 г. книгу Дж. Уиздома «Хаотическое поведение в солнечной системе» — Wisdom:1987).

Французский теоретик Давид Рюэлль, профессор теоретиче­ской физики, посвятивший немало своих трудов исследованию проблемы хаоса в сфере научно-естественной формы знания, в книге «Случай и хаос» пишет, что «хаос вошел в моду и стал предметом конференций. Затем хаос был поднят до статуса нонлинеарной науки и было создано несколько исследовательских институтов, чтобы изучать его под этим новым названием. Появи­лись новые научные журналы, целиком посвященные нелинейной науке. Успех хаоса приобрел характер события на уровне средств массовой информации, и можно подумать, что ученые, работаю­щие в данной области, поют и танцуют на улицах, празднуя свой триумф»(Ruellе:1991, с. 93).

Главным теоретиком хаологии в сфере гуманитарных наук и социальной антропологии (бурное вторжение этой дисциплины в современное теоретическое сознание — характерный признак пе­реориентации научных интересов в сферу «повседнева») стал Жорж Баландье. В своей книге «Беспорядок: Похвальное слово движению» он пишет: «Беспорядок, турбулентность, дезоргани­зация и непредвиденность обладают неожиданной силой очарова­ния; тайны случайности побуждают не столько к приобщению к мистериальности, сколько к интенсивному исследованию, приме­няющему самые сложные и самые мощные средства информации. Уже десять лет как родилась новая дисциплина — хаология, и уже некоторые определяют её как одно из тех кардинальных открытий, которые совершили революцию в истории цивилизации. С самого начала она, кажется, занимается одними лишь странностями или причудами фантазии ради странностей познания. Для нее простая

[331]

избитая банальность превращается в тайну. Кран, из которого капает вода, — уже больше не мелкая домашняя неприятность и повод к раздражению, но предмет научного исследования, прово­димого в течение долгих лет, и превращающего эту аномалию в своего рода парадигму хаоса... Дым сигареты, спутник праздных блужданий мысли, который сначала воспаряет вверх, а затем вне­запно начинает извиваться, образуя фигуры изменчивых очерта­ний, предполагает наличие феномена подобного же рода. Выше, далеко наверху, проплывают причудливые облака, образуя небес­ные пейзажи, текучие и постоянно видоизменяющиеся, хаос кото­рых близок сновидениям; но новая наука жаждет раскрыть их тай­ну, найти ответ, который будет способен на менее ошибочный прогноз за пределами ближайшего будущего»(Ва1аndier:1988, с. 9).

Баландье принадлежит совершенно другому поколению, неже­ли Ихаб Хассан, трагически провозгласившего наступление века глобального познавательного и ориентационного хаоса, — для Баландье, давно сжившегося с подобного рода умонастроением, куда более существенными представляются попытки найти зако­номерности наличного состояния современности, о чем он посто­янно и настоятельно заявляет: «порядок скрывается в беспорядке, постоянно действует принцип проблематичности, и непредвиден­ное должно быть понято. В настоящее время возникла необходи­мость дать описание совершенно иного мира, в котором значение движения и его флюктуаций гораздо важнее структур, организа­ций, постоянных величин. Ключом к нему является динамика иного рода, характеризуемая нелинейностью, открывающей дос­туп к логике явлений, обладающих явно меньшей степенью орга­низованности» (там же, с. 10). Он подчеркивает, что хаология как особая наука не является «апологией беспорядка, она предлагает другую его репрезентацию и тем самым ставит его на место», и замечает: «беспорядок не одно и то же, что кавардак» (там же).

Иными словами, Баландье, как и многие ученые новейшей ге­нерации постмодернистов, прежде всего озабочен поисками зако­номерностей наличного хаоса как уже едва ли не неизбежного со­стояния вещей, — отсюда и те проблемы, которые он ставит в своей книге как самые для него насущные: «как из хаоса может родиться какая-либо организация? может ли что-то новое возник­нуть из порядка, избежав при этом налагаемых им ограничений?»

Баландье исходит из постулата, что в нынешнее время ни «великие мифы традиционных обществ», ни современная наука не дают на эти вопросы удовлетворительного ответа. Последняя, сталкиваясь с «ненадежной», «недостоверной и сомнительной ре-

[332]

альностью», изучает лишь «игру возможностей», «она уже больше не страдает навязчивой идеей всеобщей гармонии и отводит значи­тельное место энтропии и беспорядку, и ее аргументация, хотя и обогатившаяся новыми понятиями и метафорами, все в большей степени прогрессирующе демонстрирует изъяны присущей ей ог­раниченности» (там же, с. 11). Относя себя к «аналитикам совре­менности», Баландье вывел два основных, по его мнению, термина в формуле современности: движение и неу веренность (le mouvement et l'incertitude), которые по-разному про­являют себя в феноменах бытия: например, в постмодернистском словаре первое понятие определяется терминами «деконструктивизм» и «симуляция». Ученый констатирует прогрессирующее исчезновение групповых связей между индивидуумами, а также связи индивидуумов с «пространствами культуры и власти» (там же, с. 11). В современных работах, посвященных проблемам со­временности, постоянно появляются понятия «эра лжи и оптиче­ского обмана», «эра пустоты» и «провала мысли»; постмодернист­ская теория приходит к выводу, что видимости, иллюзии и образы, «шум» искаженной информации в условиях тотального господства средств массовой коммуникации — так называемой «инфосферы» — постепенно стали составными, неотъемлемыми частями реаль­ности, которая уже больше «не является единой, но рассматрива­ется и воспринимается в ее отдельных аспектах» (там же).

Второй фактор — неуверенность, — по мнению Баландье, выражает одновременно и вторжение нового под воздействием современности и риск для человека выбрать для себя в своем соб­ственном обществе позицию изгнанника, постороннего или даже варвара, если непонимание происходящего отторгнет его от совре­менной цивилизации, где он ничего не замечает, кроме хаоса и бессмысленности.

В обществе, как современном, так и основывающемся на тра­диционных представлениях, понятиях и ценностях, Баландье по­стулирует три возможных типа реакции на сложившееся положение: «тотальный ответ», ведущий к установлению то­талитарного порядка; «личностный ответ», устанавливающий «порядок сакральности» в сознании человека (т. е. речь идет о поисках религиозного характера); и «прагматический ответ», признающий существование особого модуса порядка — «порядка через движение», где постоянная изменчивость условий жизни приводит к осознанию необходимости ее регулярного обновления. Баландье видит в этом проявление «фаустовской идеи» как «силы, постоянно направленной на преодоление препятствий; борьба ста-

[333]

новится самой сущностью жизни, без которой личное существова­ние оказывается лишенным смысла;... фаустовский человек фор­мируется в борении и его стремления не знают пределов, они бесконечны»(там же. с. 228).