Глава X это яд, который может свести на нет даже благотворное влияние этих волос»11

«СУГУБО ЛИЧНОЕ» ПИСЬМО

17 февраля 1882 г. полковник Олькотт покинул Бомбей и отправился в турне по Северной Индии1. Вместе с ним поехал Бхавани Рао2 – чела, живший до этого некоторое время в штаб-квартире Теософского Общества. В Аллахабад они намеревались за­ехать в начале марта по дороге из Канпура в Калькутту. Целью их визита было еще раз подтвер­дить, что Е.П.Б. сама не писала тех писем, которые были известны как «Письма Махатм», как все еще продолжали считать ее недруги.

Синнетт и сам с нетерпением ждал их приезда. Он видел Бхавани Рао в начале года в Бомбее, когда приезжал туда встречать свою семью; тогда же он и узнал, что тот был в числе тех, кому за несколько дней до этого являлся на короткое время Махатма М. (кроме самого Рао при этом присутствовали еще Росс Скотт и Дамодар)3.

Как писал Синнетт, это стало возможным бла­годаря «постоянному присутствию мадам Блаватской и, как правило, еще нескольких человек, обладаю­щих сильным притягательным магнетизмом, чис­тоте жизни тех, кто обычно там проживал, и пос­тоянно присутствовавшему там влиянию самих Братьев»4. Он и сам надеялся когда-нибудь стать свидетелем подобного проявления, но тут его постигло разочарование. И теперь он думал, что маг­нетизм, исходящий от двух его гостей, возможно, создаст подходящую для проявления каких-либо фе­номенов обстановку. Однако эта перспектива в то же время и несколько пугала его, так как в пол­ученном им накануне приезда гостей письме от Махатмы К.Х. последний свидетельствовал: «Бхавани Шанкар будет вместе с О., а он – сильнее и способнее во многих отношениях, чем Дамодар, и далее чем наша общая знакомая Леди»5.

За время пребывания Олькотта и Бхавани Рао в Аллахабаде действительно произошло несколько удивительных событий. Одним из них был мгновен­ный перенос из штаб-квартиры Общества в Бомбее в Аллахабад (а это расстояние почти в восемьсот миль) фрагмента гипсового барельефа, в то время как остальная его часть осталась в Бомбее. Это был довольно странный феномен, проверить подлинность которого было довольно сложно6.

Однако наибольший интерес у Синнетта вызвала записка, присланная Махатмой К.Х. через Бхавани Рао. Он поначалу передал этому чела свое письмо для Махатмы в надежде, что тому удастся переслать его. На следующее утро Бхавани вручил ему записку от Учителя, которую он нашел, проснувшись утром, у себя под подушкой7.

Эта была коротенькая записка, в которой было, в частности, сказано:

«Производить феномены при наличии затрудне­ний магнетического и прочего характера запрещено так лее строго, как банковскому кассиру запрещает­ся тратить вверенные ему деньги. Даже ради Вас ничего нельзя было сделать до тех пор, пока О. и Бх. Р. не принесли к Вам с собой свой магнетизм – и это все, что я мог сделать для Вас».

«Очевидно, – подумал Синнетт, – Бхавани Рао оказался не столь уж сильным, как, похоже, предполагал Махатма».

Не осознав в полной мере всей силы этих последних слов – «это все, что я мог сделать для Вас», –и обратив больше внимания на другую фразу из этой записки – «В случае необходимости мы без труда можем доказать свои феномены», – Синнетт написал на следующий день записку с предложением произвести один или несколько под­ходящих феноменов, пользуясь тем, что в его доме присутствует в данный момент магнетизм, отличный от магнетизма Е.П.Б., которую, как это ни абсурдно, подозревали в том, что она обманывала Синнетта.

Он передал эту записку Бхавани вечером 13 марта, а утром 14-го получил от К.Х. ответ, состоявший всего лишь из нескольких фраз, смысл ко­торых сводился к тому, что предложения Синнетта принять невозможно и что позже он пришлет более подробный ответ через Бомбей8.

«Когда я получил от него этот ответ, – писал Синнетт в более позднем издании «Оккультного Мира», – я понял, что и без того ограниченные воз­можности на данный момент были уже исчерпаны, и потому мое предложение уже не могло быть принято, но само появление этих записок указывает на тот факт, что я смог всего лишь за несколько часов обменяться письменными посланиями с Кут Хуми, в то время как мадам Блаватская находилась на другом краю Индии»9.

Кроме того, к большому удивлению самого Синнетта и его супруги (во время пребывания гостей в их доме), Пэйшенс тоже получила от Учителя не­большую записку10.

К.Х. всегда относился к миссис Синнетт с глу­бочайшим уважением, и на этот раз он, воспользовавшись случаем, прислал ей прядь своих волос. После перенесенной в Англии болезни (вызванной тяжелыми родами) у нее еще случались время от времени приступы слабости, и этот подарок, судя по всему, должен был сыграть роль амулета.

«Носите эти волосы, привязав их к матерчатой ленте (или, если хотите, - к металлическому брас­лету), –писал Учитель, – чуть ниже левой под­мышки под левым плечом. Прислушайтесь к тому совету, который даст Вам Генри Олькотт. Это хороший совет, и против него у нас нет никаких возражений».

А далее следовало весьма необычное указание: «Не питайте ни к кому недобрых чувств, даже к своим врачам, и к тем, кто причиняет вам зло; ненависть – это яд, который может свести на нет даже благотворное влияние этих волос»11.

—Учитель такой добрый и заботливый! – вос­кликнула Пэйшенс. – Я уверена, что мне это поможет, и не только моему физическому здоровью, но и разуму. Иногда мне кажется, Перси, что мы пытаемся приобщиться к чему-то слишком для нас большому; если перефразировать известную поговор­ку, – мы как будто тянем тигра за хвост.

Сказав это, она улыбнулась, и Синнетт решил, что этот факт ее, по-видимому, совсем не пугает.

— Ерунда, – отозвался он, – с чего это тебе пришло в голову?

— Я знаю, что это – глупости, – согласилась она, – но иногда я все же чувствую себя неспокойно. Я думаю, отчасти это объясняется тем, что все происходящее выглядит слишком уж хорошим, что­бы быть правдой.

— Но это правда, Пэтти. И я сам очень благо­дарен К.Х. за его заботу. Ты ведь знаешь, как я хочу, чтобы ты полностью поправилась.

— Да, дорогой, я знаю, и мне кажется, что я действительно понемногу поправляюсь.

Он нежно прикоснулся к ее плечу.

— Это меня радует, – ласково сказал он.

В своем предыдущем большом письме, в кото­ром он предупреждал Синнетта о предстоящем приезде Олькотта и Бхавани, К.Х. коснулся также и некоторых материалов, которые планировалось поместить в следующем номере «Теософа». Помимо всего прочего в письме упоминалась статья «Эликсир жизни», автором которой был Мирза Мурад Али Бег. Учитель писал, что «при всей своей туманности» эта статья «оставляет ощущение, будто некто подкрадывается к кому-то сзади, бьет по спине, а затем удирает»12.

Однажды вечером, уже накануне отъезда гостей, когда вся компания пила кофе после обеда, Синнет-ту вспомнились слова Махатмы об этой статье, и он спросил у Олькотта, не знаком ли тот с ее автором.

― Знаком, конечно же, – ответил Олькотт, – к большому своему сожалению.

― Вот как! – сказал Синнетт, приподняв от удивления брови. – И почему же?

― Он обратился в нашу штаб-квартиру за по­мощью, – объяснил Олькотт, – такое, знаете ли, странное, дикое создание! Таких моральных и мен­тальных метаний я не видел еще ни у одного человека. Как он сам объяснил, он находился под влиянием злых сил, которые «швыряли его то туда, то сюда». Мы могли лишь посочувствовать ему, хотя он и наводил на всех ужас.

― Но почему? – продолжал настаивать Синнетт, помня о том, что говорил об этом человеке Махатма.

― Это довольно грустная история, – сказал Олькотт. – Вообще-то он – замечательный молодой
человек: начитанный, умный; но выглядел он, скорее, как актер, который играет роль. Одет он был
как мусульманин, но волосы у него были не остри­жены, а длинные, чуть коричневатые, собранные на
затылке в пучок, как у греческих женщин. Но кроме этого, а также очень светлой кожи и весьма выразительных голубых глаз, в нем не было решительно ничего женоподобного. За последние несколько лет он довольно настрадался, и я пытался помочь ему, хотя и все время разрывался между чувством сострадания к нему и чувством отвращения к его истории. Видите ли, во всем, что с ним случилось, виноват был он сам.

Олькотт задумчиво отхлебнул свой кофе, в то время как все прочие, присутствовавшие в комнате, замерли в ожидании. Полковник же думал про себя, что именно из этой трагической истории ему можно рассказать, а о чем следует умолчать, тем более, что в комнате находилась и Пэйшенс, а он уже знал, какое у нее доброе и ранимое сердце. Наконец, он продолжил свой рассказ:

— Он хотел овладеть одной добродетельной жен­щиной, и с этой целью вступил в сговор с какими-то злыми силами. Следуя наставлениям своего «гу­ру», он просидел взаперти в какой-то комнате целых сорок дней, а сидеть ему там было положено до тех пор, пока он как наяву не увидел бы перед собой лицо этой женщины. В конце концов, он добился этого, увидел ее лицо, губы призрака шевельнулись, и он услышал, что эта женщина будет им полно­стью очарована и сама придет к нему. К сожалению, именно так все и случилось, и женщина была обесчещена. И к не меньшему сожалению, вернее даже – к его глубочайшему ужасу, – Митфорд (а это, как вы знаете, его настоящее имя), так вот, Митфорд так и не смог освободиться от тех злых сил, которые он сам же и вызвал для осуществле­ния своего гнусного плана. У него теперь попросту не хватает моральной силы, чтобы справиться с ними. И они не отстают от него.

Сдавленное восклицание Пэйшенс заставило Полковника сказать ей сочувственно:

— Извините меня, миссис Синнетт, я знаю, что это не самая приятная история.

— Но что же стало с этим несчастным? – спросила она. – Он все еще там, в штаб-квартире?

— Нет, оттуда он уже ушел, – ответил Олькотт. – В тот момент мы все почувствовали, что у нас гора свалилась с плеч, хотя на этом, как ока­залось, наш кошмар не закончился. Надо сказать, что существа более несчастного, чем он, я никогда еще в жизни не видел: нервный, взвинченный, неспособный ни на чем сосредоточиться дольше не­скольких секунд. И самое грустное во всей этой истории то, что он знает о существовании высших способностей человеческой природы, иначе просто не смог бы написать свою, действительно очень полезную статью; он знал о них, но достичь так и не смог. Он просил разрешения вступить в Обще­ство, однако его непостоянство меня отпугивало, и я не спешил с ответом. Но вы ведь знаете Е.П.Б.: милость ко всем падшим – это у нее в крови. Она заявила, что берет всю ответственность за него на себя, и я, в конце концов, сдался. Но знали бы вы, как он отплатил ей за ее благородство.

— Этого следовало ожидать, – вставил Бхавани Рао.

— Да, пожалуй, так оно и есть, ведь он был абсолютно непредсказуем. Но я уверен, что никто из нас даже и в мыслях представить себе не сможет, что окажется способным на нечто подобное.

Однажды, когда Е.П.Б. и он были на станции Вадхван, он вдруг выхватил у стоявшего рядом сипая саблю и попытался убить ее. Конечно же, сипай помешал ему это сделать, но он все равно кричал, что и она, и все ее Махатмы – дьяволы и что она должна умереть! Вскоре он окончательно сошел с ума. Он всегда казался мне наиболее ярким примером того, насколько вреден дилетантский под­ход к оккультным силам, в особенности для тех, в ком бушуют еще животные страсти13.

— Согласен, история довольно грустная, – сказал Синнетт, еще более заинтригованный просьбой Ма­хатмы обратить особое внимание на статью этого человека. – К.Х. упоминал и еще об одном материале для следующего номера «Теософа» – о про­тесте, насколько я помню, Уильяма Оксли по поводу рецензии на его книгу «Философия Духа». Она была напечатана, если не ошибаюсь, в декабре прошлого года.

— Да, да, – сказал Полковник, – Оксли что-то подобное присылал.

— А рецензию, кажется, писал Джуал Кул, – добавил Синнетт, – и К.Х. говорит, что ее вообще не следовало никому показывать14.

— Интересно, почему, – сказал Олькотт.

— Ну, возможно, в ней были какие-то ошибки.

Синнетту вдруг вспомнилось, как Учитель од­нажды прислал ему запечатанное письмо с указанием, что письмо это – «сугубо личное», с целью предупредить его от возможного повторения той ошибки, которую он допустил в отношении Стэнтона Мозеса. Хотя он и старался не обижаться, но все еще не мог забыть тот выговор, который сделал ему Махатма, и потому решил как-нибудь переменить тему разговора. К счастью, от необходимости поиска подходящей темы для продолжения разговора его выручил Денни, которого няня привела в комнату, чтобы мальчик пожелал всем спокойной ночи. Он сделал это в своей приятной, не по годам взрослой и грациозной манере, и когда малыш ушел, о теме прерванного разговора все, казалось, забыли.

К тому же, Синнетта все еще интересовало, что же Учитель написал об Оксли. Он как-то встречал этого английского спиритуалиста в Лондоне в про­шлом году, но так и не успел как следует познакомиться с ним. Он помнил, что Оксли говорил ему о том, что очень интересуется Махатмами, и что он даже выразил желание написать К.Х. письмо (ра­зумность этого решения вызвала у Синнетта сомне­ние, но и отвергать его полностью он тоже не собирался). По сути дела, им так и не удалось толком поговорить на эту тему, так как их разговор состоялся как раз перед началом собрания, после которого Синнетт его больше не видел.

Гости уехали на следующее утро – Бхавани Рао собрался возвращаться в Бомбей, а Олькотт поехал дальше в Бихар15. Несмотря на отдельные мелкие разочарования, Синнетт остался доволен их визитом, а к американцу, оказавшемуся столь тактичным го­стем, чувствовал необычную для себя симпатию.

— Я скучаю без Е.П.Б., – сказала Пэйшенс, когда вызванное пребыванием в их доме гостей
возбуждение уже улеглось, – но полковник Олькотт – тоже весьма милый джентльмен, как ты думаешь?

Синнетт ответил ей только неопределенной ух­мылкой, которую она предпочла считать знаком согласия.

— Я бы хотела снова увидеть мадам, – сказала она, на сей раз – просительно. – Интересно, согласится ли она приехать к нам, если мы ее пригла­сим.

Синнетт слегка нахмурился.

— Эта мысль не доставляет мне особого удовольствия, – сказал он, – но я напишу ей как-нибудь на днях и предложу ей приехать, раз уж ты так хочешь.

— О, пожалуйста, сделай это. Она так много всего знает, и если она ничем не расстроена, то
она – просто замечательный собеседник. Ты знаешь, мне она всегда нравилась.

Хотя письмо у Синнетта получилось, возможно, не слишком восторженным, Е.П.Б. он все же пригласил16. Но в ответ получил отказ. Она полагала, что Синнетты и так уже достаточно натерпелись от нее, и, как она говорила, она предпочла бы причи­нить им «краткое беспокойство» этим письмом с отказом, вместо того, чтобы причинять «долгое бес­покойство своим визитом».

Кроме того, – писала она, – ей казалось, что на расстоянии в несколько сотен миль они были гораздо лучшими друзьями, нежели вблизи!

«... Неужели Вы в самом деле думаете, что знаете МЕНЯ, дорогой мой м-р Синнетт? – спра­шивала она. – Неужели Вы так думаете только потому, что изучили, как Вам кажется, мою физи­ческую оболочку и мой физический мозг; даже такой проницательный знаток человеческой природы, как Вы, и то едва смогли проникнуть под самые первые кутикулы моей Истинной Сущности^?... поскольку, что бы ни находилось там, внутри... это будет совсем не то, что Вы думаете.... Я (мое внутреннее, истинное 'Я') заключена в темницу и не могу пока­зать, какова я на самом деле, как бы мне этого, возможно, ни хотелось».

Из последующего замечания Синнетт понял, что Е.П.Б. хорошо известно его отношение к ней:

«... Вы меня не ненавидите; Вы испытываете к Е.П.Б. просто дружеское, снисходительное, я бы ска­зала даже – благожелательное презрение. И в этом Вы правы, так как Вы знаете в ней только ту развалину, которая вот-вот рассыплется на кусочки. Но, возможно, Вы когда-нибудь поймете, что заблуж­дались относительно всего остального – относитель­но хорошо скрытой ее части».

В последнем абзаце своего письма Е.П.Б. про­сила Синнетта не сердиться на нее, а в конце письма следовал постскриптум: «Мой самый теплый привет миссис Синнетт и поцелуй дорогому малютке Денни».

— Опять эта тайна истинной сущности Е.П.Б.! – патетически воскликнул Синнетт в то время, как
Пэйшенс читала это письмо. – Она слишком этим кичится!

— В самом деле? – спросила Пэйшенс, поглядев на него с любопытством. – Если уж на то пошло,
то каждый из нас, возможно, внутренне являет собой несколько иную картину. Иногда мне и самой кажется, что я – совсем не та женщина, которую ты привык видеть перед собой.

Он несколько смягчился и сказал уже нежнее:

— Ну что ж, дорогая моя, та женщина, которую я вижу, меня вполне устраивает.

— Большое спасибо, сэр, – сказала она со своей обворожительной улыбкой, – теперь хорошее настро­ение мне обеспечено на целый день. Жаль только, что мадам Блаватская не приедет.

Еще до получения следующего письма, перечи­тывая большое письмо Учителя, Синнетт нашел, наконец-то, о чем не решился спросить Олькотта. «Манчестерский прорицатель» (прозвище, данное Махатмой Оксли), похоже, сдержал свое обещание написать К.Х. и действительно написал, поделившись кое-каким своим спиритуалистическим опы­том. Махатма сообщал:

«... не получив от К.Х. ответа на свои призывы, он критикует теперь (правда, пока не очень резко) пророчества этой Сокровенной Силы (за это новое наименование я ему очень признателен). Увидев, что ее хоть и мягко, но критикуют, наш скорострельный редактор (Е.П.Б.) не преминула взорваться. И она, похоже, не успокоится до тех пор, пока Джуал Кул, при помощи которого была состряпана эта знаме­нитая рецензия,... не подпишет ее каким-нибудь безопасным nom-de-plume, например – «Рецензент», и не ответит Прорицателю (исправив некоторые, са­мые грубые его ошибки) несколькими невинными при­мечаниями»17.

За этим следовало несколько оптимистических фраз:

«Однако, должен сказать, что среди нынешних английских "пророков" У. Оксли – единственный, в ком есть намек на истину; следовательно, он – единственный, кто может оказать реальную по­мощь нашему движению. Этот человек постоянно то идет верным путем, то сбивается с него, при этом всякий раз думая, что ему удалось найти новый путь; но убедившись в том, что этот путь ведет в тупик, он непременно вновь возвращается на правильную дорогу. Должен признать, что в его высказываниях то и дело проскальзывает верная фи­лософия».

Однако именно Оксли впоследствии заставил Учителя К.Х. решиться на беспрецедентный поступок. Он написал для «Теософа» статью, которую Е.П.Б. назвала «бесконечной»18 и не решалась публиковать ее без соответствующего разрешения Ма­хатмы К.Х.

В этой статье Оксли утверждал, что Махатма Кут Хуми трижды посещал его в «астральной форме» и что в разговоре с ним Учитель дал ему «со­ответствующие разъяснения относительно астральных тел вообще и относительно неспособности своей собственной Майави-рупа сохранять свое сознание одновременно с телом – по обе стороны погранич­ной линии!»

Джуал Кул в ответ на это заявил: «С кем бы ни встречался и не беседовал тогда м-р Оксли... это был не Кут Хуми», что Учитель никогда не прихо­дил к Оксли, «ни астрально, ни как-либо еще», и никогда не беседовал с ним.

И поскольку утверждения Оксли могли ввести в заблуждение многих теософов, Кут Хуми счел необ­ходимым заявить, что «впредь, если какой-нибудь медиум или прорица­тель пожелает заявить о том, что он, Кут Хуми, посещал его или беседовал с ним, то ему или ей придется подтвердить свое заявление приложением ТРЕХ ТАЙНЫХ СЛОВ, которые он... сообщит м-ру А.О. Хьюму и м-ру А.П. Синнетту, которые и станут их хранителями... В случае, если они не смогут в точности повторить эти три слова,... заявление будет считаться необоснованным и незаслуживающим внимания... Вышеуказанное заявление прило­жить в качестве примечания к публикуемому заявле­нию м-ра Оксли»19.

Эти три «тайных слова» были приведены в по­стскриптуме в следующем письме Махатмы к Синнетту. Это были слова: «Кин-т-ан», «Налан-да» и «Дха-ра-ни»20.

Однако, когда Синнетт получил от Махатмы письмо, которое он впоследствии так серьезно изучал, все эти события еще не произошли. В этом письме Махатма развивал свою мысль о «верной философии» Оксли следующим вопросом:

«Отчего это каждый из этих "Прорицателей" считает себя Альфой и Омегой Истины?... Вы, наверное, слышали и читали о многих Прорицателях прошлых веков и века нынешнего, таких как Сведенборг, Бемэ и другие. Однако ни один из нынешних не может похвастать такой же честностью, искрен­ностью и ученостью, как у них; и, увы, – даже образованностью. У каждого из них в дополнение ко всем этим качествам имеется или имелся еще «+» [«Император», руководитель], «Охранитель» и Открыватель Истин, с каким-нибудь таинственным, «мистическим именем», чья задача – не спеша раскру­чивать перед взором своего духовного подопечного новую систему, охватывающую все подробности, ка­сающиеся мира Духа. Скажите мне, друг мой, изве­стны ли Вам хотя бы две такие системы, которые не противоречили бы друг другу? И если истина все-таки одна, то почему они так противоречат друг другу? Я не говорю уже о расхождениях в деталях, ведь эти системы не согласуются между собой, даже когда речь идет о жизненно важных вопросах, таких как « быть или не быть» – по которым не может быть двух мнений»21.

«Ну что ж, – подумал Синнетт, – Махатмы, похоже, едины в своих представлениях об основных принципах, но, что касается методов их применения, то в этом вопросе и между ними порой возникают разногласия».

Да и сам Учитель К.Х. пишет:

«М.... хотел, чтобы я рассказал Вам обо всех тонких телах, равно как и об их общей совокупности и о распределяющей совокупности оболочек. Но мне это кажется преждевременным... Что мне особенно не нравится, так это то, что он начал объяснять Вам все, как мне кажется, не с того конца, причем – самого сложного, требующего серьезной подготовки»22.

Махатма писал также и о рукописи, которую Синнетт несколько ранее отослал Махатме М. с просьбой высказать свои замечания о ней. К.Х. сообщал своему корреспонденту, что уже ознакомил­ся с рукописью и что, читая ее, он «часто замечал на белых страницах тень Вашего лица, видел серьез­ный и вдумчивый взгляд Ваших глаз; Ваши мысли воспроизвели Ваш образ на том, на чем они были сосредоточены, на том, что Вы с нетерпением же­лали получить обратно, но уже наполненным, так как жаждали (как вы говорите) новых знаний и сообщений».

Он пообещал, что в случае, если М. замешкается с ответом, то он прорецензирует рукопись сам, по­скольку «... переписку с Вами я вовсе не считаю неблагодарным для себя занятием, так как Вы стараетесь как можно лучше применять то немногое, что Вам удается откуда-либо почерпнуть».

И далее:

«... Вы убедитесь в том, что Оккультисты вовсе не стремятся спрятать свои сочинения от серьезных и преданных учеников, они всего лишь запирают их в надежном сейфе в целях безопасности, и ключ к этому сейфу – интуиция. По степени прилежания и усердия, с которыми ученик ищет скрытый смысл, обычно и определяют – насколько он достоин вла­деть этим глубоко зарытым кладом»23.

Синнетт считал, что с прилежанием и усердием у него все в порядке, но он чувствовал, что где-то есть еще стена, которую он пока так и не смог преодолеть. И что самое обидное, он понимал, что стена эта существовала не где-то извне, но скорее всего – в нем самом, – это было что-то вроде туманного, но непроницаемого облака, в котором блуждал его разум. Умом он понимал все те учения, которые Махатмы излагали в виде пространных и толковых ответов на его вопросы и на вопросы Хьюма, но он пока никак не мог найти тот интуи­тивный ключ, который открыл бы ему их истинный смысл, к которому он так стремился. Возможно, когда-нибудь – думал он с надеждой – это облако рассеется, и он увидит скрывающийся за ним свет истины.

В положенное время Синнетт получил от Ма­хатмы «через Бомбей» то письмо, которое было обещано ему в записке, пришедшей в дни пребы­вания Олькотта и Бхавани Рао в Аллахабаде.

«Вы выглядели недовольным и разочарованным, –писал Учитель, – когда прочли слова: 'Невозможно: здесь это – не в моих силах, напишу через Бомбей'. В том состоянии, в котором я сейчас нахожусь, эти восемь слов обошлись бы мне в восемь дней восстановления силы деятельности. Но Вы не знаете, что это такое, и это Вас извиняет»24.

Далее, говоря о желании Синнетта произвести некоторые феномены, используя энергию его гостей, Махатма отмечал:

«Не физические феномены убеждают тех, кто не верит в Братство, но скорее феномены интеллек­туальные – философические и логические, если можно так сказать... Разве Вы не понимаете, что если бы не Ваш исключительный интеллект и не его помощь, то Чохан давно бы прекратил всякое общение между нами?»25

Единственное, чего опасался англичанин, это то, что его переписка с Учителем может прерваться из-за какого-нибудь неосторожного его действия. По­этому он решил, что разумнее будет удовлетвориться нынешним положением вещей, по крайней мере – на некоторое время.