Правая рука Хагена

Кухня дворца по своим размерам приближалась к кухне виллы крупного буржуа прошлого столетия, где могло расположиться множество слуг, готовых исполнять желания своих господ, и в которой можно было обедать за очень длинным столом. Сейчас ее предназначение было утрачено. В этой кухне находилась только ржавая газовая плита, и половина жильцов понятия не имела, как ею пользоваться, протекающая раковина и несколько столов от компании «Резопал», излучавших шарм большой столовой. Зато холодильник высотой с человеческий рост сиял, словно драгоценный камень из царской короны. Натанель как раз копался в его недрах, и то, что он обнаруживал, вызывало только утробное ворчание.

Давид остановился в дверном проеме, глядя на человека, одетого в потрепанную фланелевую рубашку, рабочие брюки и сапоги на шнуровке. Через какое-то время Натанель выпрямился и принялся рассматривать завернутый в упаковочную бумагу кусок мяса. Заметно хромая, он отступил назад, и дверца холодильника с шумом захлопнулась.

Натанель задумчиво взвесил мясо в руке и бросил взгляд на Давида.

– Как думаешь, сколько оно уже лежит здесь, в холодильнике?

– Ну, раз оно не выскальзывает само по себе из рук… – ответил Давид.

Поскольку он все еще продолжал стоять в дверном проеме и, похоже, не собирался его покидать, Натанель кивнул ему, давая понять, что он может подойти ближе. При этом седая прядь упала на его лицо, коснувшись ястребиного носа. В следующий же миг ее убрали за ухо.

Натанель ни в коем случае не был видным мужчиной: его лицо было чересчур изможденным, а губы – слишком тонкими. Зато кустистые брови торчали ежиком, оттеняя пронзительно-голубые глаза. Он был высоким, с широкими плечами, но при этом донельзя худым. Иногда Давид, сидя напротив него, думал о том, что лет через тридцать будет выглядеть, наверное, точно так же. Ну, не считая слегка обвислой левой стороны лица. Совершенно изможденным и в то же время готовым оказать сопротивление, словно дубленая кожа. Он никогда толком не знал, что делать с этой мыслью.

Из духовки Натанель извлек старую сковороду, потом поискал на полупустой полке спички или зажигалку, чтобы разжечь плиту. Требовательно взглянул на Давида, который присоединился к нему, соблюдая дистанцию в несколько шагов, но тот только пожал плечами.

– А где твоя маленькая болонка? Он еще дымит как паровоз.

– Янник выполняет кое-какие поручения для Амелии.

– Очень полезно, – проворчал Натанель.

Наконец он нашел спички в коробке из-под моющего средства. Только после нескольких неудачных попыток ему удалось зажечь спичку, потому что его левая рука все еще была парализована и толку от нее было мало. Тем не менее Давид не спешил предлагать ему помощь, для этого он слишком хорошо знал Натанеля. Они молчали до тех пор, пока тот не поджарил мясо и не съел его.

Давид смотрел в окно, хотя через гардину почти ничего не было видно. От усилий не думать ни о чем особенном у него вспотели руки, и он попытался незаметно вытереть их об джинсы. При этом он и не мечтал, что его нервозность ускользнет от Натанеля. Мужчина с ястребиным носом был правой рукой Хагена и во многих вещах разбирался лучше, чем все они, вместе взятые. Без сомнений, Натанель совершенно точно знал, что молодой человек от него что-то скрывает.

– Мне очень жаль, что я не навещал тебя в Рехе, – сказал Давид, когда Натанель отложил прибор и откинулся на спинку стула. – Но время пролетело настолько быстро, что я просто не успел.

Натанель только отмахнулся.

– Чувство времени – не самая сильная наша черта. Кроме того, Хаген наверняка посмотрел бы косо, если бы ты покинул территорию. Да и зачем? Не так и плохи были мои дела.

Давид кивнул. По крайней мере, Натанель имел в виду именно то, что говорил. Но Давида удержало от посещения не отсутствие интереса, а страх, который вызывал в нем этот изможденный человек. Хотя Натанель никогда не выказывал к нему отеческого интереса, он напоминал Давиду Конвиниуса. Точнее, ту роль, которую, как мальчик ожидал, будет выполнять в его жизни Конвиниус. Кто-то, кто объяснит ему ту странную жизнь, в которую его забросило. Кто-то, кто даст ему близость, которой так не хватало ему в собственной семье. Которой ему не могли там дать, потому что он был совершенно иным. То, что он все еще испытывал эту потребность, рассердило Давида. Поэтому он и не навестил Натанеля в Рехе, когда того разбил апоплексический удар и его нашли на заднем дворе дворца. При этом Натанель из последних сил звал именно его. Хаген потом долго мучил Давида расспросами, как это так получилось, что он оказался возле умирающего, прежде чем все остальные успели что-либо понять. Но Давид умолчал о том, что Натанель звал на помощь, и списал все на случайность. По-другому и быть не могло, ведь с поручениями Натанель постоянно обращался к Давиду, но в целом ни капельки им не интересовался. Даже случившееся ничего не изменило: Натанель передал ему благодарность через Хагена, и на этом, похоже, все и закончилось. Давиду это было только на руку.

– Ты уже говорил с кем-нибудь? Я имею в виду о том, что происходило здесь за последние месяцы? – осторожно спросил Давид и поймал себя на том, что снова вытирает руки об джинсы. Демонстративно положив их на столешницу, он поклялся себе, что на протяжении всего разговора они там и останутся. Натанель поковырял спичкой в зубах.

– Ты имеешь в виду стоны по поводу мании величия Амелии, болтовню о ритуальной жертве или тот факт, что ты из-за какой-нибудь шальной пули вообще никогда не придешь в себя?

Пальцы Давида предательски дрогнули, и он сосредоточился на том, чтобы снова расслабиться. Но, похоже, Натанель не придал особого значения его реакции. Да и зачем? В конце концов, он знал, как обстоят дела с Давидом, и неважно, сколько энергии он потратит на то, чтобы скрыть свои переживания. Это было напрасной тратой времени, но Натанель умел ценить эти старания. Большинство из них даже не пытались оградить свою интимную сферу от остальной стаи.

– Успокойся, – сказал Натанель. – Я не собираюсь ни развлекаться за твой счет, ни читать тебе мораль. Ты достаточно опытен, чтобы понимать, чем заканчиваются подобные любовные истории.

Он неторопливо направился к раковине, налил стакан воды и залпом ее выпил. При этом Натанель повернулся к Давиду спиной, и тот воспользовался представившейся возможностью, чтобы рассмотреть его. Но как бы сильно он ни концентрировался, ему не удавалось заглянуть этому человеку в душу. В отличие от Давида он обладал даром закрываться от любопытства других.

Наконец Натанель повернулся.

– Не стоило так легкомысленно отказываться от предложения Хагена. Если бы ты согласился, то сейчас смог бы не только лучше оценить мое отношение, но и лучше скрывать свои очевидные потребности. Может, ты думал, что ускользнешь от Хагена, если он в тебе разочаруется?

– Скажем так, мне просто не хотелось есть трупы только потому, что это подходит Хагену. – Давид упрямо сдвинул брови.

– Есть трупы? Ты придерживаешься ритуала? – Натанель покачал головой, словно не мог понять подобной глупости. – Чему же учил тебя этот идиот, с которым ты так долго прятался на ничейной территории?

Давид уже совсем было собрался возразить, но Натанель внезапно показался ему очень усталым.

– Впрочем, забудь. Все это меня не касается. К тому же нам стоит поторопиться, пока Хагену не пришла в голову идея проверить, чем мы тут так долго занимаемся, когда он дал нам поручение.

Давид отступил на шаг и этим привлек к себе внимание Рене Парласа. Хотя под сшитым на заказ костюмом скрывалось ухоженное и тренированное тело сорокалетнего мужчины, легкий поворот корпуса заставил его покрыться потом. Он грозно смотрел на Давида, стоявшего неподалеку от двери, пока Натанель, хлопнув в ладоши, не положил руки на журнальный столик. Парлас неохотно повернулся к собеседнику, достал носовой платок и вытер лоб. Нисколько не улучшал его настроения и тот факт, что он не смог скрыть свое раздражение, хотя постоянное спокойствие входило в его имидж делового человека. Впрочем, намеки Натанеля уже вывели его на границу допустимой нагрузки, больше он давить не хотел.

– Я знаю, что вы поставили этого парня там, чтобы позлить меня. Очень хорошо понимаю. Это старая и очень популярная тактика. Наверное, было бы достаточно, если бы он остался за дверью. Я ведь уже понял, что если не буду стараться выполнить свою задачу, вы в любой момент можете натравить на меня этого большого опасного парня. Но его присутствие не мотивирует меня, а только отвлекает. А ведь мы хотим как можно скорее закончить этот разговор, не так ли?

Встреча с самого начала проходила под несчастливой звездой, потому что Натанель и Давид появились в доме посредника слишком рано. Госпожа Парлас, исключительно юная и привлекательная женщина, которая открыла дверь, с удивлением наблюдала, как ее муж провожает этих опустившихся людей в гостиную.

– Я нахожу, что парень стоит там как нельзя кстати, – заявил Натанель, бросая на Давида строгий взгляд.

Давид демонстративно спрятал руки в карманы. Обычно он не придавал особого значения такого рода работе, которая, собственно говоря, заключалась в том, чтобы стоять и максимум один раз грубо схватить кого-нибудь за плечо. Таким образом он давал собеседнику Натанеля понять, кто задает тон в разговоре. В этом было одно из преимуществ того, чтобы находиться в самом низу иерархии Хагена: хотя и приходилось выполнять грязную работу, но по-настоящему пачкать руки не нужно было.

Парлас сокрушенно вздохнул.

– Тогда пускай, по крайней мере, стоит тихо. А то переминается с ноги на ногу и сбивает меня с толку.

Рене Парлас был посредником, через которого Хаген поддерживал контакты с конкурентами. Человеком, который зарабатывал на жизнь языком, передавая в смягченном виде грубые приказы своих работодателей. В этот день Давиду вообще-то не стоило опасаться того, что Натанель внезапно прикажет ему вразумить господина Парласа парой хорошо нацеленных ударов. Этого не опасался даже сам Рене Парлас, поскольку не настоял на втором человеке со своей стороны. Кроме того, его костюм не топорщился подозрительно, что можно было бы расценить как попытку спрятать оружие. Да и не помогло бы оно ему в такой компании.

Тем не менее у Давида никак не получалось вести себя тихо и просто рассматривать кремовую обстановку, излучавшую шарм дизайнерского каталога. Втайне он злился из-за того, что Натанель отказался от предложения оставить его перед пентхаусом. Давиду было неинтересно их слушать: слишком много конфиденциальной информации, слишком много политики. Он не хотел становиться свидетелем, не хотел задумываться над тем, что запланировал на будущее Хаген.

Натанель не обращал на это внимания. Может быть, он придерживался того мнения, что Давид все равно не слушает, потому что равнодушен к разговору, состоящему из намеков и запутанных деталей. В конце концов, он при любой возможности доказывал, что не обладает ни умом, ни тщеславием. В этот миг Давиду не хотелось ничего другого, как быть настолько тупым, насколько его считали. Он не мог закрыть уши и не слушать, как бы ни старался. Сеть его восприятия была слишком мелкой, и в ней постоянно застревали обрывки разговоров.

– То, что задумал Хаген, может закончиться только кровопролитием, – как раз говорил Парлас. – Он слишком перегибает палку, и не только своими темными делишками. Неужели он действительно хочет бросить вызов Саше?

Давид в отчаянии сосредоточился на картине маслом в простой раме, на которой была изображена полная обнаженная женщина. Кожа ее была слегка сероватого оттенка, контуры казались размытыми. Глаза женщины были закрыты, но она, тем не менее, не спала. Перед мысленным взором Давида невольно всплыли воспоминания, свидетельства его прошлого, которое он так старательно гнал прочь. А теперь… истекшие кровью трупы, с кожей сероватого оттенка, на зеленом фоне, со странно искривленными конечностями и зияющими ранами, открывающими взору хитросплетение внутренностей. Ощутив тяжесть в животе, он, тем не менее, совладал с желанием поднести руку ко рту.

– Саша не должен смотреть на все так узко, – ответил Натанель, сосредоточив внимание на поднимающихся пузырьках воздуха в стакане воды. Рене Парлас мог чувствовать давление, а Давид нервно прятать руки в карманах куртки, но Натанель сидел расслабившись на диване, окруженный морем кремовых подушек. Несмотря на роковые новости, он казался удивительно спокойным, и это сбивало с толку. – Его стая такая же, как и десять лет назад, там ничего не меняется. У Хагена все иначе, и ему нужно смотреть, где он окажется.

– Боюсь, я не успеваю за ходом ваших мыслей, – заявил Парлас, подливая Натанелю воды. Его собственный стакан стоял нетронутым. Вероятно, в данный момент ему было не до питья.

Натанель поблагодарил его кивком и сказал:

– Вовсе не удивительно, что Хаген хочет усилить свою позицию. Это заложено в природе лидера и заставляет его двигаться вперед. Кроме того, стае хочется кое-чего еще, о чем мы оба очень хорошо знаем. Как иначе должен Хаген удовлетворять потребности своих близких? Нет такого пути, который не вел бы к расширению территории. Интерпретировать это как агрессивный вызов глупо. На месте Хагена Саша поступил бы точно так же.

– Значит, только из-за того, что Хаген следует своей натуре лидера, Саша должен расценить дерзкую претензию на его территорию как естественную неизбежность и просто отступить? – Казалось, Парлас веселится, но сжатые кулаки говорили о том, что ему страшно.

– Что ж, еще он может подумать над тем, чтобы присоединиться к Хагену.

Услышав эти слова, Давид не смог сдержать стон. То, что предлагал Натанель, было чудовищно.

Парлас снова подпрыгнул в кресле. Его указательный палец обвиняюще указывал на Давида.

– Пусть этот парень наконец успокоится! – Его голос сорвался.

Внезапно Давид ощутил желание нанести этому человеку удар в лицо, пусть лишь затем, чтобы избавиться наконец от напряжения. Он сделал шаг вперед и уже сжал руки в кулаки, но Натанель заставил его остановиться. Будучи старше и опытнее, он понимал, что творится в голове у Давида. За его спиной появилась тень, словно он на долю секунды вышел из круга света. Очертания этой тени, только что еще невидимой на светлом фоне дивана, изменились. Тень поднялась. Ее размытые контуры говорили о том, что она уже не копирует силуэт человека. И она уже изготовилась к прыжку.

Шансов защититься не было. Давида настолько сильно схватили за шиворот, что у него из глаз полились слезы. Опасно острые, все разрывающие клыки готовы были прокусить кожу. Под грузом тени он опустился на пол, хотя разум говорил ему, что она не может быть тяжелее перышка. Но Давиду лучше было знать. Не понадобилось даже угрожающего рыка, чтобы привести его в чувство. До этого противника, казавшегося в свете дня не более чем миражом, он ни в коем случае не дорос. И только когда он расслабил мускулы, тем самым признавая свое подчинение, хватка на его горле ослабела.

Парлас тоже услышал устрашающее хрипловатое рычание, от которого содрогнулись стены. Поток его слов тут же иссяк, и только рот продолжал открываться и закрываться снова.

Тень, быстро тающий силуэт которой напоминал волка, устремилась к хозяину, коснувшись при этом плеча Парласа. Тот вздрогнул настолько сильно, что колени подскочили к подбородку. Замерев в этой несуразной позе, он широко открытыми от ужаса глазами смотрел на Натанеля. Только высшие чины стаи обладали умением отделяться от волка и снова сливаться с ним. Остальные были навсегда слиты с ним воедино.

– Тебе вовсе не нужно было отделяться от своей тени, это привилегия предводителя, – пробормотал Парлас. – Никто больше не может этого делать, это слишком сложно.

Натанель пожал плечами и со стоном поднялся с дивана. Тень последовала за ним. Ему понадобилось мгновение, чтобы выпрямиться и снова обрести равновесие.

– Отложим этот разговор, – сказал он, и его руки дрожали от изнеможения, когда он убирал за ухо прядь волос. – Не вставайте, Парлас. Мы сами найдем выход. Следуй за своим носом, так сказать.

Проходя мимо Давида, он хлопнул его по плечу, призывая отправляться в путь. Рене Парлас не двинулся с места, только проводил их взглядом.

Хотя пентхаус Парласа располагался на девятом этаже, а у Натанеля были проблемы со здоровьем, да и Давид еще не оправился от того, насколько грубо его поставили на место, вместо того чтобы воспользоваться лифтом, они пошли по лестнице. На улице их встретил моросящий дождь. Натанель выругался и принялся натягивать куртку, в то время как Давид с безучастным видом наблюдал за движением машин.

– Перестань вести себя словно маленькая девочка, – сказал наконец Натанель. При этом он пытался застегнуть одной рукой куртку, что получалось плохо. – Нет никаких причин обижаться на то, что я взял тебя на поводок. – Давид наконец-то метнул на него сердитый взгляд, на который тот отреагировал вздохом. – Ты хотел прыгнуть Парласу на лицо.

– Я овладел собой, – принялся утверждать Давид.

– Не сказал бы…

– Вот как?

Натанель наблюдал за тем, как руки Давида сжались в кулаки. Он снова принялся сражаться с кнопками на куртке, потом сдался. Не так уж и противен был этот моросящий дождь.

– Для того, с какой охотой ты притворяешься половичком Хагена, ты слишком чувствителен к тому, что тебя немножко попинают. Покорность и горячий темперамент совершенно не сочетаются. По крайней мере, так говорят.

На мгновение Давид решил просто оставить его и уйти. Он испытывал слепой гнев, который необходимо было несколько поубавить. Будь рядом Янник, он наверняка использовал бы его для дружеской потасовки. Но с Натанелем подобного делать нельзя: с одной стороны, его отмеченное апоплексическим ударом тело было слишком хрупким для телесных споров, с другой стороны, Давид знал, что не дорос до этого человека. Его собственный волк совершенно отчетливо показал это, когда тень схватила его за горло: было слышно только раболепное повизгивание. Кроме того, сила, стоявшая за укусом силуэта волка, при помощи которого Натанель его вразумил, была более чем однозначна. Места, где бесплотные клыки коснулись его кожи, все еще горели. Натанель схватил его, словно невоспитанного щенка, и Давид злился на него за это унизительное обращение. Впрочем, это не позволило ему забыть чувство глубокого уважения к старику.

– Как тебе реакция Парласа? – смахивая с ресниц дождь, сменил тему Натанель.

– Да никак, – ответил Давид.

Свое мнение у него имелось, но он поостерегся высказывать его правой руке Хагена.

Натанель испытующе посмотрел на него, и Давиду захотелось зарычать. Рот Натанеля искривился в понимающей улыбке, но от комментариев он воздержался.

– Итак, все это тебя больше не интересует, – сказал он. – Вообще-то я предполагал, что ты являешься поборником равновесия.

– Какого равновесия?

– Между стаями, – прямо ответил Натанель. – Так многие в глубине души и думают. Мы склоняемся к умеренности, поэтому продвижение Хагена вперед так нас удивляет. Я вполне могу себе представить, что Саше понадобится некоторое время, прежде чем он по-настоящему осознает степень изменений. Он, впрочем, тоже не такая уж душка и зациклен на идее, что право всегда на стороне сильнейшего. Но планы Хагена слишком невероятны для волка, чтобы он мог их разгадать. И этот Пар лас в любом случае приложит все усилия к тому, чтобы до него это дошло. Он чрезмерно чувствителен, этот человек. Если от него начнет исходить страх, никто не станет воспринимать его всерьез. И вот об этом следует задуматься, потому что отсутствие равновесия между стаями может иметь ужасные последствия.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? – спросил Давид, чувствуя, как внутри поселилось беспокойство. Он не хотел быть втянутым в политические интриги, охотнее всего он бы о них даже не знал. Его жизнь и без того была достаточно сложной.

– Да я просто так, сам с собой говорю, потому что встревожен. – Натанель задумчиво смотрел в никуда и, похоже, намеренно игнорировал беспокойство, прозвучавшее в вопросе Давида. – Я просто хочу, чтобы Саша понял, что его ждет. Ты же знаешь, что бывает, когда волка чересчур усердно загоняют в угол: он кусается и тем самым наносит излишний вред. Парлас – тряпка, он наверняка не заставит Сашу бороться с происходящими изменениями. Пожалуй, стоило бы кому-нибудь поговорить с Мэгги – в конце концов, речь идет о ее улицах. Если дойдет до того, что придется мериться силами, ее маленькая территория превратится в театр боевых действий, ведь так?

Некоторое время его слова словно висели в воздухе. Прежде чем Давид успел необдуманно ляпнуть что-нибудь, Натанель схватил его правой рукой за воротник и устало сказал:

– Мы сделали то, что поручил нам Хаген. Теперь я вернусь во дворец и немного посплю. А ты можешь побродить по городу. Но лучше не заходи в неправильные районы.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и, слегка прихрамывая, побрел прочь. Давид остался на месте, хотя мысли буквально бурлили в его голове, словно хотели заставить его составить собственное мнение о происходящем. Но именно этого он всеми силами старался избежать. Пути стаи определял Хаген. Он не собирается в это вмешиваться. Вместо этого он отправится на поиски Янника. Его товарищ наверняка будет рад слушателю, на которого можно обрушить поток рассказов о божественном поведении Амелии. Может быть, он еще не все ее поручения выполнил, так что Давид сможет помочь ему. Что угодно, что поможет немного отвлечься.

Приняв это решение, Давид почувствовал, как в нем поднимается чувство, от которого кровь прилила к щекам. Он довольно часто испытывал его, особенно в последние недели. Однако сегодня это всепроникающее чувство стыда не уходило так легко, как обычно. Пока он брал след Янника, оно неотступно терзало его и шепотом спрашивало, сколько еще ему удастся скрывать силу волка. Сколько он сможет лгать самому себе, позволять другим членам стаи опекать его? Когда он наконец сломается?

Не сегодня, еще не сегодня, стиснув зубы, решил Давид, и пошел быстрее.