Ермания в 1815—1847 годах

Сохранение политической раздробленности Германии после Вен­ского конгресса. Феодальная реакция. Феодально-аристократи­ческая реакция, наступившая после освободительной войны 1813 г. и разгрома наполеоновской империи, принесла немецкому народу тяжелое разочарование. При помощи русской армии Германия ос­вободилась от французских завоевателей, но страна все еще оста­валась в цепях феодализма и абсолютизма. Немецкий народ снова оказался под властью восстановленных на своих престолах монар­хов. Феодальная раздробленность уменьшилась, но не была уничто­жена и оставалась важнейшим препятствием для капиталисти­ческого развития страны. Уже говорилось, что в состав Герман­ского союза, созданного Венским конгрессом, входило 38 государств, включая и так называемые вольные города. Терри­тория многих из этих государств не была единым целым, а состояла из отдельных кусков, разъединенных владениями других монархов. Особенно много чересполосных владений малых государств сохра­нилось в Тюрингии.

Германский союз представлял собой слабо связанную конфе­дерацию формально самостоятельных государств. Союз не распо­лагал ни общей армией, ни дипломатическим представительством, ни финансами. Единственный орган, объединяющий союз, – Со­юзный сейм во Франкфурте-на-Майне был составлен из уполномо­ченных отдельных государей, а не народов. Наиболее важные из решений сейма должны были приниматься единогласно, и сама дея­тельность его отличалась такой реакционностью и медлительностью, что сейм получил в народе название «собрания мумий». Австрий­ский уполномоченный был постоянным председателем Германского союза и зорко следил, чтобы устои религии и монархизма не под­рывались ни в одном германском государстве.

Пруссия после 1815 г. Согласно решению Венского конгресса, территория второго, после Австрии, по величине и значению госу­дарства Германского союза – Пруссии складывалась из двух ча­стей: шести восточных и двух западных провинций. Восточную часть Прусского государства составляли Бранденбург, Померания, Силезия, Саксония, Западная и Восточная Пруссия, Познань, а на западе находились Рейнская провинция и Вестфалия. Обе части, западная и восточная, не только были отделены друг от друга территориями других германских государств, но и сильно отличались в политическом и экономическом отношении. Западные провинции были значительно более развитыми. В них успели укорениться мно­гие буржуазные порядки, в том числе наполеоновский гражданский кодекс, и давно уже не существовало ни крепостничества, ни судеб­ной юрисдикции помещиков. В более отсталых восточных провин­циях, наоборот, несмотря на продолжение начатых в 1807 г. аграр­ных реформ, еще только изживались, ликвидирова­лись феодальные отношения.

После изгнания наполеоновской армии король Фридрих-Виль­гельм III и прусское правительство взяли открытый курс на укреп­ление феодальной реакции. В период борьбы с Наполеоном король не раз обещал ввести в Пруссии конституцию и представительный образ правления, но после окончания войны эти обещания были забыты. Начатые реформы были приостановлены, и ведущую роль в правительстве стали играть открытые мракобесы. Все лица, сочув­ствовавшие реформам или прежде связанные с Тугендбундом, даже генерал Гнейзенау и знаменитый ученый, основатель Берлинского университета В. Гумбольдт, потеряли свои должности. Все-таки в 1823 г. по указу короля были учреждены восемь провинциальных сословно-представительных собраний – ландтагов. Они созывались по усмотрению короля, имели только совещательное значение и на­ходились под контролем местного дворянства.

Малые германские государства после 1815 г. В большинстве других северогерманских государств, как и в Пруссии, после 1815 г, воцарилась самая черная феодальная реакция, дававшая помещи­кам возможность сохранить и местами усилить прежние феодаль­ные порядки.

Умеренные буржуазные конституции на севере были введены только в трех небольших саксонских герцогствах, в том числе в Саксен-Веймаре, в остальных же северогерманских государствах, в частности в королевстве Ганновер, собирались по временам со­словные ландтаги, неспособные даже в малой степени ограничить произвол местных самодержцев.

В четырех южных государствах – Бадене, Вюртемберге, Гес-сен-Дармштадте и Баварии – дворянство было менее влиятельным,,.. Значительную силу в этих государствах приобрела буржуазия. В 1817-1820 гг. здесь были введены конституции наподобие фран­цузской «Хартии 1814 г.». Они предусматривали создание двух палат и высокий имущественный ценз для избирателей и депутатов. При всей ограниченности этих конституций они были все же шагом впе­ред в сторону превращения южногерманских государств в буржуаз­ные монархии.

Слабость буржуазной оппозиции. Студенческое движение 1817–1819 гг. Экономическая слабость, политическая разобщенность и трусость немецкой буржуазии,, трепетавшей перед дворянством и монархической властью, облегчали засилье реакции. Прусская бур­жуазия способна была лишь на весьма робкие политические про­тесты. Давать отпор наступающей дворянско-феодальной реакции осмеливалось лишь одно радикально настроенное студенчество, среди которого, особенно в Йене и Геттингене, сильны были «воль­нолюбивые мечты». Студенческая молодежь, принимавшая актив­ное участие в освободительной войне и мечтавшая о создании еди­ной Германии, с возмущением встречала запреты, направленные против свободы преподавания.

Осенью 1817 г. в кругах передовой студенческой молодежи воз­никла мысль отметить особым празднеством две годовщины – не­давней Лейпцигской битвы и Реформации. 17–18 октября в исто­рический Вартбургский замок около г. Эйзенаха съехалось больше 450 студентов из 13 германских университетов. К студентам присоедини­лось несколько прогрессивно мыслящих профессоров. После горячих речей, восславлявших германскую свободу, были демонстративно сожжены книги наиболее ненавистных реакционеров, а также раз­личные символы реакции, вроде австрийской капральской палки и гессенской солдатской косицы.

В следующем году в Иене создан был «Всегерманский студенчес­кий союз» («Буршеншафт»), который поставил целью борьбу за на­циональное объединение и принял в качестве своего символа трех­цветное черно-красно-золотое знамя. Часть членов союза склонялась к индивидуальному террору против реакционеров. В марте 1819 г. в Мангейме студент Карл Занд заколол кинжалом особенно нена­вистного молодежи реакционного драматурга, состоявшего на рус­ской службе и занимавшегося пропагандой идей реакции, агента царского правительства Коцебу. Убийство Коцебу дало Меттерниху повод начать расправу с революционным движением. К. Занд был публично обезглавлен в Гейдельберге. А. С. Пушкин писал два года спустя из кишеневской ссылки:

Свободы мученик, избранник роковой, О Занд, твой век угас на плахе...

Хотя участь Занда вызвала сочувствие передовых людей, но индивидуальный террор не мог принести желаемых результатов. Против распространения в студенческой среде либеральных и ра­дикальных освободительных идей были направлены решения соз­ванной по инициативе Меттерниха конференции представителей отдельных германских государств в Карловых Варах (Карлсбаде). В августе 1819 г. эта конференция разработала ряд так называемых карлсбадских постановлений, направленных против революцион­ного движения. В Германском союзе была введена предваритель­ная цензура для газет, журналов и книг размером меньше 20 листов, а за студентами установлен строгий надзор, их общества и союзы закрывались; учреждена была специальная следственная комиссия для преследования «демагогов», т. е. демократически настроенных студентов. После разгрома студенческого движения политическая реакция еще более усилилась.

Идеология периода реакции. «Историческая школа права». Ре­акцией были затронуты в Германии все сферы культурной жизни – философия, литература, наука и искусство. Приверженцц различных реакционных воззрений, направленных против идей Великой французской буржуазной революции конца XVIII в., получили в Германии общее наименование сторонников романтической, или исторической, школы. По учению реакционных романтиков, госу­дарственный строй и право какого-либо народа не создаются по усмотрению законодателя, даже самого разумного, а творятся на протяжении веков «народным духом» и не могут быть подвергнуты революционным преобразованиям. В своих трудах они защищали самодержавную власть «законных» государей и одновременно во­схваляли и цеховой строй, и сословно-корпоративные порядки, и завоевательные войны императоров, и разбойничьи набеги древних германцев. «Историческая школа права», например, объявляла, по выражению Маркса, «мятежным всякий крик крепостных против кнута, если только этот кнут – старый, унаследованный, истори­ческий кнут». Вместе с тем немецкие романтики, в особенности «ис­торическая школа права», внесли значительный вклад в обществен­ные науки, включая историю, благодаря выдвинутому ими принци­пу исторического развития, историзма и органической взаимосвязи разных сторон жизни общества. Эти идеи представители «истори­ческой школы права» понимали, однако, неправильно, и, как в оправ­дание реакции, они не желали видеть того, что борьба передовых сил общества против отживших реакционных порядков также зако­номерна и исторически обусловлена, как и появление этих реакцион­ных порядков в давно минувшие времена.

Идеологами романтической реакции были прусский экономист Адам Мюллер (его главная книга – «Элементы государственного искусства», 1810), швейцарец-государствовед К. Галлер («Вое-становление государственной науки», 1816), основатель «истори­ческой школы права» Ф. Савиньи («О призвании нашего времени к законодательству и науке о праве», 1814).

Немецкая классическая философия. Шеллинг и Гегель. Годы политической реакции в Германии побуждали наиболее одаренных, оригинальных мыслителей, а за ними широкие круги немецкой ин­теллигенции углубляться в проблемы философии, менее доступные недремлющему оку полиции и цензуры. Получила широкую извест­ность созданная еще в начале века натурфилософия Ф. В. Шеллин­га (1775-1854). Основу развития природы и человеческого разума Шеллинг видел в некоей первоначальной единой духовной силе, которой он дал наименование «абсолют». Физические явления Шел­линг произвольно и совершенно ненаучно пытался свести к психи­ческим; например, свет он рассматривал как «самосозерцание» аб­солютного духа. Несмотря на свой идеализм и реакционно-романти­ческую эстетику, Шеллинг выдвинул ряд замечательных диалекти­ческих идей – всеобщей связи, единства, развития. Его мечты об идеальном, постепенно развивающемся «правовом строе» отражали стремления немецкой буржуазии к ограничению произвола монархов и переустройству общества путем компромисса с дворянством.

Крупнейшим представителем немецкой классической философий начала XIX в. был Г. В. Ф. Гегель (1770-1831). В главных его тру­дах («Наука логики», «Философия природы», «Феноменология ду­ха», «Философия права») нашла свое выражение противоречивость идеологии германской буржуазии, стремившейся, с одной стороны, освободиться от стеснявших ее развитие оков абсолютизма и пере­житков феодализма, а с другой — страшившейся, особенно после якобинского опыта во Франции, народного восстания и нуждавшей­ся в сильной монархической власти.

Величайшая заслуга Гегеля как мыслителя состояла в том, что он впервые представил «весь природный, исторический и духовный мир в виде процесса», т. е. исследовал его в беспрерывном движе­нии, изменении и развитии, «Все течет», – вслед за Гераклитом утверждал он, – но «течет» и «развивается» диалектически, в смене и борьбе противоречий. Новый, обобщенный Гегелем метод познания коренным образом отличался от метафизического мышления фило­софов XVIII в. В нем нашли отражение прогрессивные устремления германской буржуазии того времени. Но, возведя в принцип замеча­тельный диалектический метод познания, Гегель в то же время при­держивался реакционной философской системы, объявлявшей нача­лом всех начал «идею» – разум, или абсолютный, мировой дух. Действительная связь вещей была в этой системе как бы «вывернута наизнанку», поскольку сами явления и предметы казались Гегелю «лишь воплотившимися отражениями какой-то «идеи», существо­вавшей где-то еще до возникновения мира». Весь мир явлений он рассматривает как развитие «мирового духа», будто бы обладаю­щего высшим разумом и вследствие этого проявляющегося в при­роде и человеческом обществе вполне разумно.

Как верноподданный профессор Берлинского университета, Гегель в последний период своей жизни и деятельности дошел до во­схваления существующей прусской монархии. Политические идеалы позднего Гегеля – превращение этой монархии в конституционное правовое государство, однако при сохранении сословий и преобладании дворянства – отвечали скромным политическим требованиям наиболее умеренного крыла немецкой буржуазно-дворянской оп­позиции того времени.

К реакционным чертам философии Гегеля относится восхваление им завоевательных войн и шовинистическое превознесение «выс­шей» германской нации, пренебрежение к славянским и другим на­родам. Эти идеи были использованы впоследствии многими реакционерами. Несмотря на реакционность системы Гегеля, созданный им диалектический метод был высшим достижением немецкой клас­сической идеалистической философии и подготавливал умы к вос­приятию революционных идей. Именно поэтому немецкую класси­ческую философию, в первую очередь диалектический метод Гегеля. В. И. Ленин относил к лучшему из того, что создало человечество в XIX веке.

Экономическое положение Германии после наполеоновских войн. Аграрные отношения. В начале XIX в. Германия была еще в основ­ном земледельческой страной, ³/4 населения которой проживало в сельской местности и занималось сельским хозяйством. Среди прус­ских городов в одном Берлине насчитывалось больше 100 тыс. жите­лей, в Бреславле и Кенигсберге, больше чем по 50 тыс. В большин­стве же городов проживало по 4-5 тыс. человек или еще меньше. Крестьяне в Германии были уже освобождены от личной крепост­ной зависимости, но повсеместно, кроме тех западных земель, где развитие буржуазных порядков шло более успешно, были вынуж­дены выплачивать помещикам значительные суммы в виде сохранив­шихся от средневековья различных повинностей, оброчных плате­жей, пошлин и десятин.

В старых провинциях Пруссии, т. е. к востоку от Эльбы, в резуль­тате реформы Штейна и Гарденберга помещикам удалось значи­тельно увеличить свои земельные владения, и в их руках к середине XIX в. находилось не менее 47% всей обрабатываемой площади (в Померании даже 62%). Согласно правительственной декларации 1816 г., ограничивавшей в дворянских интересах указанные рефор­мы, только крестьяне, владевшие полной упряжкой рабочего скота и занесенные в податные списки, сохраняли право на выкуп своих феодальных повинностей. В 1821 г. установлен был и самый размер этого выкупа: повинности и платежи следовало выкупать единовре­менно путем внесения помещику денежной суммы, равной 25-кратной стоимости ежегодных феодальных рент. Не удивительно, что с 1816 до 1848 г. в этих условиях смогло выкупить повинности лишь около 25% всех крестьянских хозяйств, главным образом зажиточные.

Хотя выкупная операция до 1848 г. и распространялась лишь на сравнительно небольшую часть деревенского населения, она все же способствовала перестройке юнкерских хозяйств на новый, капи­талистический лад. Внедрение капитализма в сельское хозяйство Пруссии при этом шло по весьма тяжкому для крестьянских масс «прусскому» пути. В, отличие от «американского», фермерского, путь этот характеризовался сохранением помещичьего землевла­дения. Помещичье хозяйство медленно приспосабливалось к капи­тализму при сохранении полуфеодальных порядков. Столь же мед­ленно становилось на ноги (крепло) зажиточное крестьянство, ценой больших усилий выкупавшее свои наделы у дворян-помещиков.

Аграрное развитие западной и юго-западной частей Германии еще со времен позднего средневековья развивалось по несколько иному пути. Феодальные порядки были там в основном уже ликви­дированы, причем крестьяне сохранили свои Наделы, а место дворян-землевладельцев во многих районах заняли богатые горожане-зем­левладельцы. Расслоение деревенского населения зашло здесь соответственно значительно дальше, чем на востоке: из общей массы беднейшего крестьянского населения выделилась верхушка зажи­точных хозяев, так называемых гроссбауэров. Расслоение сильно ускорялось развернувшимся разделом общинных земель. В резуль­тате всего этого сельская беднота на Рейне страдала уже от разви­тия капиталистических отношений в сельском хозяйстве, как это ярко показал молодой Маркс своими статьями в защиту прирейнских (мо­зельских) крестьян-виноделов. Феодальные отношения были ликви­дированы также на юго-западе – в Вюртемберге.

Условия промышленного развития Германии. В начале XIX в. промышленное производство в Германии было сосредоточено пре­имущественно на мануфактурных предприятиях и в ремесленных мастерских. Применение машин, особенно прядильных, участилось, но еще не имело широкого распространения. В 20-х годах интерес предпринимателей к введению машинного производства усилился. В Саксонии и на Рейне уже работали машиностроительные пред­приятия.

По темпам своего промышленного развития еще в мануфактур­ный период в Германии выдвинулись три передовых экономических района: 1) оставшееся после 1815 г. независимым Саксонское ко­ролевство; 2) завоеванная у Австрии Фридрихом II в XVIII в. исконная польская земля – Силезия и 3) вновь приобретенные Пруссией Рейнская провинция и Вестфалия. Однако в стране еще отсут­ствовал емкий национальный внутренний рынок, что было связано и с хозяйственной разобщенностью – преимущественно между от­дельными государствами, но порой еще и между отдельными обла­стями -одного и того же государства, – а также с политиче­ской раздробленностью. Пограничные таможни, разнообразие монеты, мер и сборов, отсутствие единого коммерческого законодательства стесняли развитие торговли, тормозили сбыт изделий гер­манской промышленности, и без того страдавшей от иностранной, главным образом английской, конкуренции.

Революционно-демократические выступления в начале 30-х го­дов. На почве медленного, но все же неодолимого развития промышленного капитализма постепенно оживлялось в Германии и буржуазно-оппозиционное движение. Июльские события 1830 г. во Франции, провозглашение независимой Бельгии и польское восстание произвели огромное впечатление на передовые круги германского общества.

Волнения охватили не только города, но и деревню. Во многих округах западной части Пруссии осенью 1830 г. крестьяне поднялись против помещиков, а в Гессен-Дармштадте дело дошло в сентябре до кровавых столкновений вооруженных косами крестьян г с высланными на их усмирение кавалерийскими частями. В сосед нем Кургессене выступления крестьян заставили местного курфюрста Вильгельма II поспешно ввести конституцию, а в Брауншвейг восставшие горожане, к которым присоединились жители окрестных селений, сожгли дворец герцога Карла, вынужденного отречься от своей власти. В Ганновере и Саксонии под впечатлением французских событий государи должны были пойти на уступки и даровать конституции, в Бадене либеральные депутаты добились принятия ландтагом законов о выкупе феодальных повинностей и смягчении цензуры, но господство дворянства сохранилось.

Меньшие размеры волнения приняли в Пруссии, где полицейский гнет был сильнее. Но и в Берлине в сентябре 1830 г. распространя­лись антиправительственные листовки, а 17-19 сентября имели место народные выступления и даже попытки строить баррикады. При этом в прокламациях выдвигались требования конституции, свободы печати и «представительного строя».

Большое впечатление на всю Германию произвела массовая народная демонстрация, организованная 27 мая 1832 г. в баварском Пфальце у стен Гамбахского замка. В ней приняло участие около 30 тыс. человек. В отличие от политически еще недостаточно зре­лых, мечтательных речей вартбургских студентов 1817 г. здесь, в Гамбахе, были яснее сформулированы требования буржуазных ре­форм и поставлен вопрос о национальном объединении. Черно-крас­но-золотое знамя демонстрантов говорило об этом их основном по­литическом требовании объединения страны.

В апреле 1833 г. студенты-демократы организовали революци­онное выступление во Франкфурте-на-Майне – резиденции Союз­ного сейма. Горстка заговорщиков пыталась штурмовать франкфурт­ские караульные помещения (гауптвахту), надеясь подать этим сигнал к республиканскому восстанию в центре Германии. Подо­спевшие войска разгромили повстанцев. Та же судьба в 1834 г. пос­тигла тайное революционное «Общество прав человека» в соседнем Гессен-Дармштадте. Наиболее видную роль в нем играли бывший участник студенческого движения 10-х годов пастор Вейдиг и сту­дент-медик Георг Бюхнер, драматург и поэт. По инициативе Г. Бюх-нера общество выпустило ряд листовок-прокламаций, среди кото­рых особенно замечательным был «Гессенский сельский вестник» – воззвание к крестьянам, напоминавшее им о традициях Великой крестьянской войны XVI в. и провозглашавшее лозунг французской революции «Мир хижинам – война дворцам!». После разгрома об­щества полицией Вейдиг был замучен в тюрьме, а успевший бежать в Швейцарию Бюхнер вскоре умер в изгнании от чахотки.

В соседних с Германией, уже буржуазных, государствах поя­вилось много немецких эмигрантов. В Швейцарии весной 1834 г. они создали революционно-демократическое общество «Молодая Гер­мания», завязавшее связи с демократами других стран. Участники этого общества предусматривали создание в Германии демокра­тической республики. Вскоре под давлением швейцарских властей это общество прекратило свою деятельность. В дальнейшем его дея­тели перешли на позиции либерализма.

Ускорение капиталистического развития Германии в 30-х годах. Создание Таможенного союза. В 30-40 годах капиталистическое развитие Германии заметно ускорилось.

Отсутствие хозяйственного единства особенно остро чувствова­лось германской буржуазией, начавшей к концу 20-х годов все громче и громче требовать уничтожения внутренних таможен и пошлин. Правительства отдельных государств вынуждены были пойти на­встречу этим требованиям и принять в конце концов меры к устранению унаследованных от средневековья перегородок. Пруссия уже в 1818 г. ввела единый таможенный тариф для всех провинций, а в конце 20-х годов добилась уничтожения таможенных барьеров между нею и соседними мелкими государствами. Этому способствовало предпринятое по инициативе и на средства Пруссии строительство шоссейных дорог, непосильное для мелких государств.

Экономическое сближение Пруссии с другими германскими государствами привело в 1834 г. к созданию Немецкого таможенного союза. Этот союз объединил 18 государств с 23 млн. населения. Пруссии принадлежала в нем руководящая роль, что в дальнейшем оказало серьезное влияние на исход борьбы между нею и Австрией за политическое преобладание в Германии. Только Австрия, а также отдельные государства, прилегавшие к Северному морю и связанные в экономическом отношении с Англией (Ганновер, так называемые ганзейские города, Ольденбург и др.), остались вне нового таможенного объединения.

Таможенный союз привел впервые в истории немецкого народа к образованию национального внутреннего рынка. Прусское юнкер­ство возражало против повышения пошлин на ввоз заграничных изделий – оно желало покупать дешевые английские товары. Но немецкая буржуазия требовала защиты от иностранной конкурен­ции. С начала 30-х годов XIX в. этой защиты упорно добивались промышленники, в особенности текстильные. Идеологом молодой германской промышленной буржуазии стал вюртембергский про­фессор Ф. Лист (1789-1846). Еще раньше Лист заслужил изве­стность как горячий пропагандист хозяйственного единства Гер­мании. Его важнейшая книга «Национальная система политической экономии» (1841) представляла собой попытку теоретического обос­нования необходимости протекционизма для ограждения еще сла­бой немецкой промышленности от английской конкуренции.

Начало промышленного переворота. Успехи германской про­мышленности в 30—40-х годах XIX в. Промышленная революция началась в Германии еще в 30-х годах XIX в. Уничтожение личной крепостной зависимости, обезземеление части крестьян и разорение ремесленников способствовали созданию в стране наемной рабочей силы. Обогащение юнкерства и части зажиточного крестьянства и постепенный рост городского населения вели к расширению спроса на промышленные изделия, благоприятствуя появлению в Германии крупных капиталистических фабрик и заводов.

Новые транспортные условия, в свою очередь, также способ­ствовали началу промышленного переворота. Колесные пароходы стали ходить по Рейну уже с 1822 г. Первая в Германии железная дорога на участке Нюрнберг – Фюрт была открыта в 1835 г., а вслед за ней открыты линии Берлин – Потсдам, Франкфурт – Майнц и др. С 1840 г. началось строительство крупных железнодорожных магистралей, связывающих большие города между собой. К 1848 г.

Германия располагала 5500 км железнодорожных линий. Это было вдвое больше, чем во Франции.

Наиболее быстрым развитием отличалась область среднего Рей­на, поскольку росту промышленности здесь благоприятствовали сравнительно раннее освобождение крестьян от феодальных поряд­ков и наличие естественных богатств: залежи угля и руды в долинах рек Саар и Рур. В 30-х годах XIX в. в районе Крефельда, на левом берегу Рейна, и в районе впоследствии слившихся городов Эльбер-фельда и Бармена, на правом берегу, в долине реки Вуппер, имелось уже много хлопчатобумажных и шелковых фабрик. Долина Рура, не знавшая еще в начале XIX в. ни домен, ни фабричных труб, также в короткий срок превратилась в крупнейший промышленный район, и такие города, как Бохум, Эссен, на глазах одного поколения вы­росли из небольших поселений в центры угольной и металлургиче­ской промышленности.

В другом передовом районе страны – Саксонском королевстве – капиталистические формы промышленности издавна развивались в горном деле. Континентальная блокада дала мощный толчок раз­витию здесь и текстильной промышленности. После создания Та­моженного союза число текстильных фабрик быстро возросло, и район Хемница превратился в немецкий «Манчестер».

Весьма показателен для хода промышленного переворота в Германии быстрый рост столицы Пруссии – Берлина. К концу 40-х годов город этот был уже одним из крупнейших торгово-промыш­ленных центров страны и ее самым значительным железнодорож­ным узлом. Треть всей машиностроительной и ситценабивной про­мышленности Пруссии сосредоточивалась здесь. Из 400 тыс. насе­ления Берлина до 70 тыс. являлись наемными рабочими, занятыми не только на капиталистических мануфактурах, но и на крупных фабриках и заводах, например на машиностроительном заводе Борзига, выпускавшем паровозы. По сравнению с областью Рейна и Саксонией, а также с Берлином несколько отставала Силезия. Однако и здесь машины стали проникать в полотняное и хлопча­тобумажное производство.

Несмотря на достигнутые успехи, уровень промышленного раз­вития Германии вплоть до конца 40-х годов далеко отставал от английского, а по многим показателям и от французского. Перегнав Францию по общей мощности паровых двигателей, по добыче угля, Пруссия и весь Германский союз в конце 40-х годов все еще добы­вали меньше железной руды и производили в 2-3 раза меньше чу­гуна, чем Франция.

Либерально-буржуазная оппозиция 30-х годов и ее усиление в 40-х годах. В наиболее развитой в экономическом отношении Пруссии промышленники и купцы выдвинули ряд политических требований, сформулированных в докладной записке, представленной королю в конце 1830 г. видным ахенским фабрикантом Д. Ганземаном.

Рейнские либералы требовали превращения сословных провин­циальных ландтагов в общепрусское представительное собрание и стремясь покончить с политическим засильем дворянства настаи­вали на изменении избирательной системы. Однако либералы; были очень далеки от требования всеобщего и равного избирательного права и советовали королю искать опоры в состоятельных кругах населения. Они пугали Фридриха-Вильгельма III возможным «вос­станием черни» и убеждали его, что именно «союз между бюргер­ством и дворянством» составляет подлинную силу нации.

С развитием и ускорением промышленного переворота немецкая буржуазия острее, чем раньше, ощущала и бессилие Германского союза, и отсутствие национального единства, и преобладание в стране надменного дворянства. Ведь именно отсутствие государст­венного единства делало германских купцов за границей бесправ­ными и беззащитными.

Либеральная немецкая буржуазия уже в то время связывала с объединением Германии не только задачу защиты собственных гра­ниц, но и завоевания чужих земель. Уже в 30-х годах XIX в. у от­дельных немецких буржуазных публицистов можно было встретить мысли о том, что немцы будто бы самой природой предназначены к тому, чтобы «нести цивилизацию другим народам» и «заселять чу­жие земли», в первую очередь славянские.

Либеральное движение особенно усилилось в Пруссии в 40-х го­дах. В Пруссии начали выходить многочисленные брошюры и книги с требованием представительного строя и даже с угрозами по адресу дворян и самого короля. В 1845 г. почти все провинциальные ландта­ги прямо высказались за введение конституционных порядков.

Во главе либерально-оппозиционного движения по-прежнему стояли представители рейнской буржуазии – фабрикант Д. Ган-земан, банкир Л. Кампгаузен и др. Они требовали от правитель­ства созыва общепрусского сословного представительства, расши­рения Таможенного союза, уничтожения вотчинной юстиции и дру­гих юнкерских привилегий, введения суда присяжных и т. п. «Рейн­ская газета», издававшаяся в Кёльне, и «Кенигсбергская газета» отстаивали эти политические требования либералов.

Однако политическая требовательность либералов по отноше­нию к юнкерскому правительству значительно умерялась их расту­щим страхом перед рабочим классом. Восстание силезских ткачей показало им, как важно для богатых собственников сохранение сильного государственного аппарата. Они поэтому не по­мышляли об уничтожении монархии и только все настойчивее доби­вались политического соглашения с юнкерством.

Радикально-демократическое крыло оппозиционного движения. В то время как либеральная буржуазия готова была удовлетво­риться уступками со стороны монархии, лучшие представители мел­кой буржуазии выступали куда более решительно. Не только со­хранившиеся полуфеодальные порядки, но и все увеличивающееся распространение в стране капиталистических мануфактур, а позднее и фабрик тяжело отражалось на положении мелких самостоятель­ных мастеров, торговцев и служащих, и это толкало их к протесту.

Невозможность при воцарившемся полицейском гнете принимать прямое участие в политической жизни страны заставляла радикаль­ную интеллигенцию уходить в литературу и науку и использовать их в политической борьбе.

Молодые немецкие писатели радикально-демократического нап­равления получили в 1834-1835 гг. наименование «Молодая Гер­мания». Это литературное направление не надо смешивать с одно­именным эмигрантским обществом в Швейцарии. Виднейшим его представителем был К. Гуцков, автор свободолюбивой драмы «Уриэль Акоста». Литераторы «Молодой Германии» вели неустанную борьбу против политического и духовного гнета, тяго­тевшего над Германией; отстаивая, правда недостаточно последо­вательно, республиканские и демократические идеалы. Их духов­ными вождями были публицист Людвиг Берне (1786-1837) и в особенности крупнейший, после смерти Гёте, немецкий поэт Генрих Гейне (1797-1856). Оба они после событий 1830 г. переселились в Париж.

Политическая публицистика Берне и гражданская поэзия Гей­не, а равно и сочинения их почитателей из «Молодой Германии» вызвали суровые преследования со стороны властей Германского союза, запретивших в 1835 г. распространение их произведений. Но это, разумеется, нисколько не мешало огромной популярности в Германии и «Парижских писем» (1830-1833), в которых Л. Бер­не призывал немцев к борьбе за свободу и политическое равенство, и «Современных стихотворений» (1843-1844) Г. Гейне, зло вы­смеивавших германские порядки. Поэт призывал своих соотечест­венников проснуться наконец от векового сна и «не униматься, пока жив хоть один тиран». Уже будучи другом Маркса, Гейне создал свою лучшую политическую поэму «Германия. Зимняя сказка» (1844), где в блестящих по форме и мысли строках высмеял мещан­ский романтизм и верноподданническое смирение немецких бюр­геров.

К концу 40-х годов литературные выступления многих пред­ставителей «Молодой Германии» стали носить умеренный характер и в конце концов свелись к скромным требованиям свободы слова и печати. Это связано было с первыми самостоятельными выступ­лениями рабочего класса, вызвавшими тревогу в кругах не только крупной, но и некоторой части германской мелкой буржуазии.

Философия радикальной демократии. Младогегельянство. Уси­ление общественного брожения и оппозиционных настроений в Гер­мании 30-х – начала 40-х годов отчетливо проявилось в сфере ду­ховной жизни, в философии. Властителем умов и после своей смер­ти оставался Гегель, но теперь между его многочисленными после­дователями обнаружились резкие расхождения. Эти расхождения, имевшие глубокий политический смысл, легче всего пояснить на примере истолкования знаменитой фразы из предисловия к гегелев­ской «Философии права»: «Что разумно, то действительно, и что действительно, то разумно». Последняя часть этой формулы вела к оправданию всего существующего и была как бы «философским благословением деспотизма, полицейского государства, королевской юстиции, цензуры». Так и поступали правые гегельянцы – кон­сервативные ученики Гегеля.

Однако лучшие, передовые умы Германии и всей Европу вто­рой четверти XIX в. влекла к Гегелю первая часть цитированного положения. Если все разумное действительно, значит, общественно неразумное обречено на гибель, не имеет права на существование. Эти прогрессивные выводы делались левыми учениками Гегеля, иначе – младогегельянцами, и подхватывались всеми немецкими демократами. Герцен недаром назвал гегелевскую диалектику «ал­геброй революции».

Выдвигая на первый план прогрессивный диалектический метод своего учителя, младогегельянцы – Бруно Бауэр, Арнольд Руге, Давид Штраус и другие – оставались идеалистами. На место ге­гелевской «абсолютной идеи» они ставили «самосознание» крити­чески мыслящей личности и полагали, что развитие этого «самосоз­нания» сделает излишним революционное преобразование общест­ва. Исходя из этого, они сосредоточили главные усилия на философ­ской и исторической критике религии, прежде всего христианской. Младогегельянцы отрицали решающую роль народных масс в исто­рии и осуждали народные движения. Первые же выступления не­мецкого пролетариата побудили их повернуть от радикального де­мократизма к буржуазному либерализму.

Материализм Людвига Фейербаха (1804-1872). Однако луч­шая часть младогегельянцев не удовлетворялась философским идеа­лизмом. Таков был Людвиг Фейербах, выдающийся представи­тель немецкой классической философии. В своем главном произве­дении, также посвященном критике религии, – «Сущность христи­анства» (1841) Фейербах решительно стал на позиции материа­лизма. Он восстановил в правах важнейшее положение о первичности природы, выводя не бытие из мышления, а мышление из бытия. Он призвал философов заключить союз с естествознанием, порвать союз с богословием. Материалистическая философия Фейербаха оказала большое влияние на молодых Маркса и Энгельса и помогла им окончательно преодолеть гегелевский идеализм. Сам Фейербах, однако не создал материалистического учения о развитии. Его материализм остался метафизическим. Он не смог и распространить свой материализм на область общественных отношений, не понял зависимости идей и поступков людей от их классовой принадлеж­ности, От общественного строя. К человеку он подходил лишь с точки зрения абстрактно-гуманистической и естественнонаучной, антро­пологической, а не общественно-исторической. Проповедуя всеоб­щую любовь людей друг к другу, Фейербах в своих политических идеалах не вышел за рамки буржуазного демократизма.

«Истинные социалисты». Слабые стороны фейербахианства были заимствованы в Германии 40-х годов так называемыми «истин­ными социалистами». Это были мелкобуржуазные утопические социалисты, похожие на позднейших русских либеральных народ­ников. Они проповедовали непосредственный переход полуфеодаль­ной Германии к социализму, минуя капитализм, ратовали за при­мирение враждующих классов, отрицали необходимость полити­ческой борьбы.

Идеи К. Грюна, Г. Криге и других «истинных социалистов» отражали политическое бессилие, трусость и иллюзии реакцион­ного немецкого мещанства. «Истинные социалисты» слепо верили в возможность устранения всех пороков общества посредством моральных проповедей и надеялись, что Германия избежит бедст­вий капитализма и обострения классовой борьбы.

Положение немецких рабочих. Наряду с буржуазно-демократи­ческими стремлениями социалистические и коммунистические идеи также находили почву в Германии. Не случайно именно Германия явилась родиной основоположников научного социализма. Внимание широких кругов немецкой общественности было в 40-х годах уже обращено к «рабочему вопросу». Успехи промышленного перево­рота несли германским трудящимся те же бедствия, что и трудя­щимся Англии или Франции.

На протяжении 30–40-х годов положение немецких рабочих, которых ко времени революции 1848–1849 гг. насчитывалось (без сельскохозяйственных рабочих) около миллиона, ухудшалось. Боль­шинство их занято было на предприятиях полуремесленного типа или на капиталистических мануфактурах, что и определяло уровень развития классового самосознания рабочих, а также их способность к сопротивлению эксплуататорам. Последние – владельцы ману­фактур и фабрик – путем возможно большего выжимания приба­вочной стоимости из беззащитных еще рабочих спешили предохра­нить технически отсталую германскую промышленность от конку­ренции со стороны более передовых соседей. Рабочий день дости­гал на некоторых немецких фабриках даже 15-16 часов в сутки при совершенно нищенской заработной плате.

Особенно тяжелым после начала промышленного переворота стало положение силезских ручных ткачей. Предприниматели – мануфактуристы, раздававшие им пряжу на выработку, – из года в год снижали расценки, чтобы за счет трудящихся сокращать из­держки производства и иметь возможность конкурировать с изде­лиями ткацких фабрик – английских и французских. К тому же силезские ткачи подвергались эксплуатации и со стороны местных помещиков, продолжавших и в 30–40-х годах XIX в. взимать с них особый «ткацкий чинш» за право заниматься промыслом.

Первые шаги немецкого рабочего движения. «Союз отвержен­ных» и «Союз справедливых». Немецкие рабочие вступили на путь борьбы против своих эксплуататоров в начале 30-х годов XIX в. и Рейнской Пруссии и Саксонии. Как и в других странах, они видели своих главных врагов в машинах и громили их. Для более высоких форм борьбы у них еще не хватало организованности и классовой сознательности. Вследствие политических репрессий в Германии 30-х годов первые революционные организации немецких рабочих и ремесленников зародились за границей.

Так, например, в Париже, помимо политических эмигрантов, проживало много немецких рабочих и ремесленников – часовщи­ков и портных. В 1834 г. среди них возникла политическая органи­зация «Союз отверженных». В этой революционной организации насчитывалось несколько сот членов, и она издавала журнал «От­верженный». Уже в 1836 г. в союзе произошел раскол на демокра­тов и социалистов. Последние приняли название «Союз справед­ливых». Союз этот просуществовал до его преобразования в Союз коммунистов в 1847 г. В воззвании «Союза справедливых» говори­лось: «Мы хотим, чтобы все люди на земле были свободными, чтобы никому не жилось лучше или хуже, чем другому». Программные заявления «Союза справедливых» носили утопический характер, а его организационные принципы близки принципам заговорщиков-бланкистов, с которыми связаны были немецкие рабочие в Париже. В 1839 г. они приняли даже участие в организованном бланкиста­ми в Париже восстании и после его неудачи должны были, спасаясь от преследований со стороны французской полиции, переселиться в Лондон.

Коммунистическая утопия Вильгельма Вейтлинга. Среди членов «Союза справедливых» наибольшую известность снискал Вильгельм Вейтлинг (1808—1871). Он был родом из Магдебурга и рано узнал горе и нищету. Как портновский подмастерье, он много стран­ствовал по Германии, а затем с 1835 г. перебрался в Париж. Пер вая его книга «Человечество как оно есть и каким оно должно быть была выпущена в 1838 г., а главное сочинение «Гарантии гармонии и свободы» в 1842 г. в Швейцарии, куда Вейтлинг переехал после неудачного парижского восстания 1839 г.

Большое влияние на Вейтлинга оказали сочинения Фурье и сен симонистов, с которыми он познакомился в Париже. Вслед за ними и Вейтлинг яркими чертами рисует язвы капитализма. У француз ских же утопистов он заимствует в основных чертах и картину будущего общества. Вейтлинг, однако, не ожидал осуществления коммунизма от филантропов из среды господствующих классов и но верил в возможность мирного перехода к новому общественному строю. Этот переход он мыслил в форме стихийного бунта трудовою народа, во главе которого будут стоять не промышленные рабочие, а еще более обездоленные и озлобленные люмпен-пролетарии и даже уголовные преступники – эти парии общества.

Хотя в учении В. Вейтлинга имелось много противоречий, xарактерных для среды беднейших ремесленников, к которой он сам принадлежал, крупная заслуга его состояла в том, что он одним из первых начал искать пути сближения социализма и рабочего движения.

Восстание силезских ткачей в июне 1844 г. В июне 1844 г. неожиданно для господствующих классов Германии поднялись на борьбу против капиталистов забитые и полуграмотные ткачи, проживав­шие в горных селениях Силезии. В начале 40-х годов их положение стало особенно невыносимым в связи с дороговизной, снижением расценок и растущей безработицей.

Уже задолго до восстания среди голодающих ткачей получила распространение песня «Праведный суд», которую они часто распе­вали под окнами фабрикантов. Песня, по словам Маркса, «боевой клич» ткачей, клеймила бессовестных предпринимателей:

Вы плуты, всех вас нужно в ров... Все плуты, без изъятья. Вы жрете пищу бедняков, Но к вам придет проклятье...

Само восстание началось по случайному поводу в селении Петерсвальдау в связи с арестом одного молодого рабочего, распевав­шего вместе с другими ткачами эту песню под окнами особенно не­навистного рабочим фабриканта Цванцигера. За арестованного вступились товарищи. Они потребовали его освобождения и утром 4 июня 1844 г. двинулись большой толпой к предприятию и особняку предпринимателя. Но в ответ на мирное выступление рабочих с кры­ши дома Цванцигера в толпу полетели камни. Тогда голодные ткачи перешли в наступление, ворвались внутрь предприятия и разгро­мили красильню и сушильню, контору и особняк Цванцигера. К вос­ставшим ткачам Петерсвальдау вскоре присоединились ткачи из окрестных селений. На следующий день движение распространи­лось на соседнее селение Лангенбилау, где также было разгромлено несколько предприятий.

Насмерть перепуганные местные власти вызвали в горные округа воинские части. При первом же столкновении восставшие потеряли 11 человек убитыми и 24 ранеными, но вынудили солдат отступить. Только прибытие более крупного отряда с артиллерией заставило ткачей покориться. Схвачено было больше 70 ткачей. Они были по­сажены в крепость и подвергнуты жестокому телесному наказа­нию.

Хотя восстание ткачей возникло стихийно и в нем можно было заметить лишь элементы организованности и сознательности, оно имело огромное общественное значение, воочию показав, что и в Германии имеется рабочий класс, начинающий давать отпор эксплуа­таторам и осознавать свои классовые интересы.

События 4-6 июня 1844 г. в далеких силезских селениях вызва­ли горячий сочувственный отклик среди трудящихся всей Герма­нии. Под их непосредственным впечатлением в середине июня нача­лись волнения и в рабочих предместьях Праги. Отсюда волнения перекинулись в горные округа Чехии и Моравии; в августе разрази­лась массовая стачка берлинских ситцепечатников, являвшаяся несомненным отголоском чешских и силезских событий.

Мелкобуржуазный политический радикализм 40-х годов. Наря­ду с нарастанием рабочего движения признаком приближающейся революции было также размежевание умеренной либеральной оп­позиции и радикалов-демократов. Политические требования последних выходили за рамки программы умеренной либеральной буржуа­зии и были проникнуты духом мелкобуржуазного республиканизма и демократизма. В политической поэзии 40-х годов этими настрое­ниями дышали «Стихи живого человека» Георга Гервега: в «Песне о ненависти» он призывал немцев научиться, наконец, ненавидеть своих коронованных и знатных феодальных врагов и подняться на революцию. Баденская демократия стремилась к установлению полного политического равенства, создания народного представи­тельства на основе всеобщего избирательного права, введения подо­ходно-прогрессивного налога, а также «уничтожения противоречий между трудом и капиталом». Хотя в программе и не было ничего социалистического, либеральная печать не скрывала своего негодо­вания по поводу выступления демократов.

Созревание революционной ситуации накануне 1848 г. Накануне 1848 г. материальное положение широких масс Германии резко ухудшилось и стало невыносимым: 1845-1846 годы были неуро­жайными, а в 1847 г. жестокий торгово-промышленный кризис привел к снижению заработной платы и к безработице для многих тысяч трудящихся.

Уже ранней весной 1847 г. во многих немецких городах голодающие народные массы пытались расправиться с торговцами съестных продуктов. В апреле в Берлине целых два дня продолжалась так называемая картофельная война, в ходе которой разгромлены были многие лавки и даже выбиты стекла во дворце наследника престола.

Прусское правительство испытывало в это время большие за­труднения в связи с отсутствием денежных средств. Пруссия стояла тогда накануне банкротства. Банкиры же наотрез отказывали пра­вительству в новых займах, требуя гарантии со стороны предста­вительного собрания. Метавшийся постоянно между политикой реп­рессий и уступок король Фридрих-Вильгельм IV оказался вынуж­денным созвать в Берлин представителей всех восьми провинциаль­ных ландтагов и даже даровать этому соединенному ландтагу право вотировать новые налоги и займы.

Однако, открывая 11 апреля 1847 г. заседания соединенного ландтага, король сразу же указал, что не позволит «никакой силе земной» превратить «отношения между монархией и народом» в конституционные, и тем вызвал негодование большинства ландтага, которое в дальнейшем прямо отвергло предложение правительства гарантировать новый заем. 26 июня несговорчивый ландтаг был распущен, и политическая атмосфера в Пруссии еще более нака­лилась.

К концу 1847 г. приближение революционного взрыва чувство­валось и в других германских государствах. Особенно острым было положение на юго-западе Германии. В столице Вюртемберга Штут гарте в мае 1847 г. рабочие и ремесленники в борьбе с полицией пустили в ход камни и палки, а затем – впервые в Германии – возвели баррикады. Напряженной была также обстановка и в соседнем Бадене, где особенно энергично с трибуны палаты и в печати выступали представители радикальной, демократической оппозиции и где в Оденвальде и Шварцвальде среди голодающих крестьян начали распространяться революционные листовки, содержавшие «прямые призывы к убийству государей и ниспровержению тронов». В начале февраля 1848 г. в столице Баварии Мюнхене народные демонстра­ции против королевского произвола и хозяйничанья при дворе фаво­ритки престарелого короля – распутной испанской танцовщицы – вынудили назначить новое министерство.

Волнения не ограничились одними сельскими местностями. В Мангейме, например, в начале 1847 г. был раскрыт полицией «клуб рабочих-коммунистов», а в Силезии чуть раньше был обнаружен «коммунистический заговор», возглавленный столяром Вурмом. В прокламациях, распространявшихся в Силезии, содержались при­зывы к борьбе «против всего дворянского сословия без исключения», а также против попов и богачей.

О том, что массы немецких рабочих постепенно проникались классовым самосознанием, свидетельствовали листовки, прямо об­ращенные к «людям из рядов пролетариата» и к ремесленным под­мастерьям. «Не дозволяйте больше обходиться с собой, как с соба­ками... – говорилось в одной из них. – Вы составляете основное ядро народа, покажите же все свое значение, выше держите свои головы!., и когда настанет час борьбы, наносите удар!»

Конечно, к концу 40-х годов XIX в. немецкий рабочий класс еще далеко не достиг зрелости, был тесно связан с мелкобуржуазными слоями, распылен и неорганизован. Однако в нем уже имелось фаб­рично-заводское ядро. Наиболее сознательные рабочие находились под влиянием созданного за границей в 1847 г. Союза коммунистов. Они намеревались после свержения немецких самодержцев начать борьбу за освобождение рабочего класса.

«На Германию коммунисты обращают главное свое внимание потому, что она находится накануне буржуазной революции, пото­му, что она совершит этот переворот при более прогрессивных усло­виях европейской цивилизации вообще, с гораздо более развитым пролетариатом, чем в Англии XVII и во Франции XVIII столетия», – говорилось по этому поводу в программе Союза коммунистов – «Манифесте Коммунистической партии». Действительно, «в начале 1848 г. Германия стояла на пороге революции, и эта революция не­сомненно вспыхнула бы даже и в том случае, если бы ее наступление не ускорила февральская революция во Франции».