Приветствуйте немрущих

Какой‑то голос пел тенором в моей голове:

Ужасный зной, ужасный зной,

Ему в ответ капрал…

Я проснулся от холодного прикосновения к груди. У моей постели сидел доктор со стетоскопом.

– Привет, парнишка, – сказал он, когда я открыл глаза.

Рядом с доктором стоял морской офицер и глядел на меня сверху вниз. Я почувствовал на шее гипсовую повязку. Доктор обернулся к другому офицеру:

– Сердце чистое, как золотой доллар. Через неделю можно снимать гипс.

Офицер взглянул на меня сверху, как какой‑нибудь засранец из фильма про военный флот:

– Если когда‑нибудь снова почувствуешь себя так, сынок, повидайся с психиатром или с капелланом.

– Кто‑нибудь, покажите мне мое лицо в зеркале!

Доктор подносит ручное зеркальце. Шок узнавания. Знакомое молодое лицо. Рыжие волосы.

– Просто хотел убедиться, что я еще существую.

Доктор и офицер засмеялись, и я услышал, как закрылась дверь. Лицо продолжало глядеть на меня из‑за спинки кровати.

– Привет. Я Джимми Ли. Ты Джерри. Мы – близнецы. Я занимаюсь медициной, ты – коммуникациями. Военно‑морской флот США, шесть лет службы. Расстроенный смертью своей ручной обезьянки, ты пытался повеситься. Я вовремя тебя срезал. Вот наша история. Ты хотел ее вспомнить.

Во флоте с сексом надо было быть осторожней, и вот Джимми и Джерри достали книжку об астральной проекции и решили научиться делать это во «втором состоянии», как это называлось в книжке. В конце концов, они добились успеха, хоть и никогда не знали наверняка, когда это произойдет, и кто будет навещать кого перед тем, как это произойдет, – а происходило это иногда при ошеломляющих обстоятельствах, например, в душевой или на медосмотре. Один из близнецов испускает жуткий высокочастотный волчий вой и становится весь ярко‑красным, а волосы на его голове и теле встают дыбом и искрятся. Затем он валится на пол в эротическом припадке, словно в него ударила молния, прямо перед перепуганными похотливыми морячками. Прыщавый парень из восточного Техаса с отвисшей челюстью косится звериным глазом.

– Поглядите на его петушка!

– Доктора!

Джимми описывает характерный припадок нервничающему флотскому психиатру:

– Сначала запах, доктор. Как течный скунс, извините за выражение, сэр. Душит тебя и заводит. Прямо как поппер [[41]], сэр.

Он делает движение, словно ломает у себя под носом поппер, стонет и скалит зубы. Доктор кашляет, открывает окно и поднимает штору. В комнату потоком льется солнечный свет.

– А затем лицо Джерри типа становится таким отчетливым. Хе‑хе‑хе, – хихикает он. – Это напоминает мне один анекдот, сэр. Старый еврей, сэр, усадил в свою машину жену и миссис Либерман, соседку, и повез за город; вот они уже отъехали далеко от города, и ему надо протереть фары, он достает для этого простыню, а миссис Либерман, сэр, видит это и говорит: – «Што это он таки делает?» – «Сейчас будет протирать». – «Што? Нас обеих продирать?» – Очень смешно, сэр, разве нет? Глядит на меня с этакой улыбочкой, сэр.

Он косится на доктора и ерзает в кресле.

– А его тело, сэр, как транслюцентное красное марево. Я это слово вычитал в флотской брошюре о ядовитых рыбах. Некоторые из них – транслюцентные. То есть, можно разглядеть все их кишки, сэр. – Он многозначительно смотрит на живот доктора. – Джерри словно весь испаряется. Он переливается прямо в меня, будто пар, и я чувствую, как он вьется в каждом светящемся волоске на моей ноге, сэр. – Джимми подтягивает штаны, чтобы показать белые лодыжки с рыжими волосками, что шевелятся и светятся в лучах солнца.

– С легонькими электрическими колючками, сэр, и так далее, и все такое в этом роде. А потом я словно еду очень быстро вниз на лифте, представляете ощущение, сэр, вот тут. – Он накрывает обеими ладонями срам. – А Джерри летит следом за мной. А потом серебряные огоньки как чпокнут у меня в глазах, сэр. – Он громко делает ртом: «Чпок!» Доктор вздрагивает. – И я спускаю, и всё становится красным. Мы это называем красный приход, сэр.

Доктор поставил диагноз: острый гомосексуальный психоз. Его коллега сказал, что это психомоторная эпилепсия. Старик сказал, что ему плевать, что это такое, на флоте он этого не потерпит. Так что Сладкой парочке, как он их назвал, светило увольнение. Поскольку у них не было справки об эпилептических припадках или психозах (ведь их взяли на флот), встал вопрос о пособии по полной инвалидности, и это замедлило ход дела. Затем возник проект «Симуляция космических условий», и увольнение отложили в долгий ящик.

– Что здесь такое происходит? – спросил я у Джимми Ли.

– В общем, мы находимся на космическом корабле Крупа, если он только не прикидывается. По любому, он там, наверху, с картами и чертежами, а команда, кажется, ему подчиняется, по крайней мере, большинство из них.

– На кого они похожи?

– В основном немцы. Юные панки.

– А еще кто там есть?

– Все парни из твоих сценариев: Одри, Джерри, все эти Джимы, Джоны, Али и Кики, и Строуб, Келли и Дальфар. Одной ногой во флотской бодяге, а другой – на каком‑то сраном космическом корабле. Понимаешь, тут все притворяются, что это всего лишь военно‑морская база, и хрен с два разберешь, в что прикрытие, а что правда: космический корабль или база. В одну минуту тебя чпокают в Тамагисе, а в следующую ты уже кавалер Святого Патрика или драишь палубу. У них в Тамагисе имеется береговая охрана. Но досюда им не добраться. А служба крутая. Мне кое‑что известно о Крупе. Он знаменитый на всю Галактику межпланетный мошенник. Отправляешься на Большую Медведицу, а попадаешь на мель во Владивостоке. А еще он перевозит хеви‑металлический джанк, и все барыги знают его под кликухой Опиум Джонс.

Я встречал тех, кто подсел на металлический джанк. Ломка – как лучевая болезнь в последней стадии. Мы попали в хорошие руки, это уж точно.

– Кто этот шутник рядом с доктором?

– О, это один из старой флотской гвардии… Доктор может вернуться в любую минуту. Мне приходится брать анализы спермы. Они с ней эксперименты проводят…

У меня начинает вставать от предвкушения того, что я могу кончить в другое тело. Доктор смотрит на меня свысока.

– Как себя чувствуешь, парнишка?

– Трахаться хочу, Док.

– Такое случается при переломе позвоночника, как в твоем случае.

Он стягивает простыню с меня до колен. Я чувствую, как она колышется и пульсирует. Пульсация в моей шее посылает электрические разряды вниз, к промежности. Джимми садится, держа в руках пробирку, и мягко водит пальцами вверх‑вниз по моему новому члену, и я спускаю во вспышке серебряного света. Лицо Джимми чернеет по краям, и я отключаюсь на несколько секунд. Когда я прихожу в себя, доктор уже ушел.

– Он – урод, я его терпеть не могу, – говорит Джимми. – В свое время он служил доктором при борделе Сирен.

Я знаю, что это значит. Деньги от Мадам за освидетельствование девочек, находящихся в развитой стадии одной из пятидесяти семи венерических болезней, распространенных в Городах Красной Ночи.

– Иногда мне хочется, чтобы было уж либо одно, либо другое. Либо Тамагис, либо флот, – жалуюсь я. – Шесть лет на флоте, и что мы с этого имеем? Мне подавай Тамагис. Это круче, чем драить палубы да трахать трипперных сухопёздых шлюх.

– Во‑во, круче, – соглашается Джимми.

– А что Блюм?

– Между Крупом и Голливудом теперь открытая война.

– Звучит прямо как рай для сценариста.

– Так оно и есть, потому‑то они и забрали тебя на флот, где им не придется тебе платить ничего, кроме суточных. Поимели тебя за чпок. Так же, как и всех нас.

– То есть кораблем управляют висельники.

– Именно. Вот так нас всех и завербовали.

– И немцев тоже?

– Второе поколение. Они все – продукт искусственного оплодотворения, сыновья одного повешенного отца.

Я закрыл глаза, чувствуя себя весьма расслабленно и удобно в теле Джимми, и стал вспоминать маленький городок на озере Мичиган. Рыбалка там была будь здоров, карп и озерная форель. В четырнадцать лет я убежал из дома с поддельным свидетельством о рождении, чтобы пойти на флот. Двумя годами позже это обнаружили, и сам президент простил меня – это было во всех газетах. Я отчетливо помнил мой повторявшийся сон о странном городе с красным светом на улицах, и я был в какой‑то комнате, голый, и мог разглядеть других людей, тоже голых, и вдруг они все смотрели на меня, у меня вставал, и я спускал, и иногда одно из лиц загоралось светом, как раз когда я начинал спускать. И тогда‑то я впервые и увидел Джимми Ли, задолго до того, как встретил его на флоте, уже после того, как меня простили. Я учился на радиста; я шел в радиорубку, и тут этот парень‑новичок со спецнашивками смотрит на меня и улыбается точь‑в‑точь так, как он делал это во сне.

– Мы встречались – в смысле, это… это не ты заходил на днях в «Двойную В»?

Мне припомнилось, как я забрел в какое‑то место, где все смотрели на что‑то, чего я не видел. То, как они смотрели, и запах, пропитавший это место, – все это начало меня возбуждать, а Джимми так на меня смотрел, что у меня, наконец, встал, так что я сел куда‑то, чтобы не было заметно, и закурил сигарету.

Джимми начинает грузить меня рассказами об офицерах. Он всегда знал, кто есть кто на корабле.

– Старик – полная жопа, его хоть с ног до головы оближи – ему все мало: ему, как минимум, надо, чтобы ты мечтал быть зарытым с ним в одном гробу с ним, когда помрешь. По любому, думаю, мы заполучим нового КО. Понимаешь, это сраный такой проект с симулированными космическими условиями, и старый КО уже не подходит. Вот они и вызвали одного типа по имени Круп фон Норденхольц, я слыхал, он нацистский военный преступник, но зато спец по космосу. Так что о старом КО забудь. Никогда не подмасливай человека, который скоро вылетит вон, а то вылетишь вместе с ним. Хочешь спать на моей койке? В каюте еще один парень, Джим Льюис. Он тебе понравится, и ты ему тоже…

Введение нового КО прошло не без сопротивления, и настал период безвластия.

Зайдя в кают‑компанию, я увидел троих голых парней, которые драили коридор, вертя задницами и подкалывая друг друга. Из‑за угла возник старый КО вместе с мастером‑оружейником.

– Какой позор! Арестовать этих людей!

– Нас что, чпокнут, командир?

– С голой жопой перед всеми товарищами?

– Эти люди явно спятили. Позовите доктора. Ганджевый психоз, судя по всему. Если дело в траве, их надлежит переправить в тюремный отсек.

Присеменил доктор.

– Привет, парни. Пошли со мной на обследование.

– А это еще кто?

– Это новый доктор.

– Что‑то мне он с первого взгляда не понравился.

– Он, кажется, эксперт по космической медицине.

– Ну и что?

– Покуда я еще КО, это – Военно‑морская база 123, коммуникации.

Вернувшись в свою каюту, КО обнаружил там куклу – копию его самого в голом виде со вставшим членом в натуральную величину, болтавшуюся на фонарном крюке под потолком. Затем в яйцах у куклы взорвался пороховой заряд, а член выстрелил какой‑то свернутой бумажкой в облачке дыма. Эта бумага приземлилась на его столе и развернулась: прошение об увольнении, ждущее лишь его подписи.

Увольнение старого КО после нервного срыва не положило конец конфликту. Старый флот все еще держал свои позиции. Но Круп одерживал верх. Он незаметно ввел в команду своих парней из «Гитлер Югенда», похожих как две капли воды, розовощеких и русоволосых. Парни были опрятные, работящие, примерные матросы, и старый флот никак не мог к ним придраться. А еще Круп снял ограничения на увольнительные в Тамагисе. Это сделало его популярным среди мужчин. Все пидоры в камуфляже открыто носили крупповские нашивки: Билли Бадд с петлей на шее и подпись «Боже, храни капитана Крупа».

А тот коновал оказался одним из людей Крупа. Он служил у него на судне по перевозке металлического джанка, и когда команда взломала грузовой отсек и вся подсела на М. Дж., Круп обнаружил это и всех обломал. «Здесь вам не благотворительная организация, – сообщил он полной палате „металлистов“, которые срали, визжали, блевали и брызгали фосфорической спермой. – Я оставляю вас в хороших руках.

Каждый, кто докладывал этому коновалу о недомогании, выходил от него крупповцем, или же его выносили вперед ногами. А зеваки, видя, куда катятся флотские, начали переходить к Крупу, а поскольку многие из них были спецсержантами, то все заведение, в конце концов, превратилось в лавочку Крупа.

Затем в одну прекрасную ночь крупповцы в каждом кубрике встали до зари и сняли со стен все порнографические картинки с девочками. О скажи, видишь ли ты в ранних солнца лучах сорок восемь парней раздетых, что ебутся сосут и болтаясь в петле на белых и красных и синих виселицах и какая‑то срань нордическая на коленях у Крупа как кошка, мальчик песню поет лебединую в горном озере полном лебедей что благоговейно конвоируют его к виселице. Не обязательно быть космическим экспертом, можно и спецсержантом, чтобы обнаружить здесь старую флотскую забаву в действии –одна клика выживает другую, чтобы пристроить своих парней.

Утреннее солнце на утренних стояках; морячки выползают из коек и пялятся на стены.

– А где же моя писюлечка? – флегматично стонет один.

– Я этих пареньков на своих стенах не потерплю.

– Эти стены больше не твои.

– Ганс, Руди, Генрих, Вилли – herein!

Будь заодно с Крупом, а не то. Захват Крупом корабля и команды, или так это выглядело. Он переименовал корабль, назвав его вместо «Дерзновения» «Билли Целестой» в честь одного английского военного судна девятнадцатого века. И теперь Крупу не нужно было беспокоиться ни о чем, кроме собственных людей, использовавших его, чтобы избавиться от старого КО, да старого флота с его отвратительными порнодевочками и профстанциями.

Но почти никто из нас не был уверен в Крупе. Мы видели этого типа в действии, видели, как ловко он заманил нас в свою висельную вселенную… Тамагис… «Двойная В». Но вот увольнительные на берег были хоть куда. Так здорово нам никогда не бывало. Мы могли пойти в лицензированный бордель Сирен с обезвреженными Сиренами, которые могли заставить тебя с ума сойти от похоти.

Парни одеваются, чтобы отправиться на берег, примеряют галстуки в виде виселичных петель.

– Сегодня, кажись, проболтаю месячную зарплату.

– Скорее всего, сам будешь болтаться.

Эти тяжеловесные шуточки – все это в духе Флотской Молодежи. Вон тот прыщавый девственник, пытающийся корчить из себя умника – он из Виргинии, так что мы его зовем Виргинец. И вот мы все скидываемся на Сирену и смотрим на Виргинца в зеркало двойного обзора…

– Поглядите, какой у паренька болт, – говорит парень из Восточного Техаса.

Малыши‑фрицы никогда не сходят на берег, потому что им нравится копить деньги. Когда они не при исполнении, они валяются на своих койках и дрочат, жужжа, как аэропланы.