На пороге тысячелетия

Turning and turning in the widening gyre,

The falcon cannot hear the falconer;

Things fall apart; the centre cannot hold;

Mere anarchy is loosed upon the world....

Surely some revelation is at hand.

William Butler Yeats «The Second Coming» *

По мере того как век двадцатый движется к концу, повсеместным стано­вится ощущение смутной тревоги — как если бы, в самом деле, завершалась великая эра. Мы живем в пору напряженных ожиданий, борений, надежд и неуверенности. Многие пришли к мысли о том, что величайшей силой, оп­ределяющей нашу действительность, является таинственный процесс самой истории, которая в наш век уподобилась бурному водопаду, неумолимо кру­шившему и ломавшему все прежние связи и основания, дабы вновь востор­жествовал Гераклитов поток. На закате своих дней Тойнби писал:

«Сегодняшний человек недавно осознал, что история набирает ско­рость — и скорость немыслимую. Настоящее поколение осознавало это набирающее силу ускорение лишь в течение своей собственной жизни; оглядываясь же вспять, человек, вооружившийся знанием своего про­шлого, обнаружил, что это ускорение началось примерно 30 000 лет назад... и что оно совершало один за другим «большие скачки вперед» — изобретением сельского хозяйства, возникновением цивилизации и по­степенным — в течение двух последних столетий — обузданием титани­ческих физических сил неодушевленной природы. Теперь со страхом ощущается как событие недалекого будущего приближение завершающей точки, которое некогда интуитивно провидели пророки. Только сегодня неизбежная угроза этого приближения не является предметом веры: это данность наблюдений и опыта»⁹.

^* Круженья своего остановить не в силах,

Сокольничего сокол уж не слышит.

Все распадается, и центра больше нет.

Безвластие спускается на мир...

Сомненья нет: час откровенья близок.

Уильям Батлер Йитс «Второе пришествие» — Пер. Т. Азаркович.

Мощное крещендо слышится и в драматической цепи суждений, изре­кавшихся великими мыслителями и визионерами Запада по поводу неминуе­мых эпохальных сдвигов. Ницше, в котором «нигилизм впервые стал созна­тельным» (Камю) и который предугадал катаклизмы, что обрушились на европейскую цивилизацию в XX веке, в глубине своей личности осознал тот исторический кризис, которому суждено наступить, когда современное мышление даст себе наконец отчет в содеянном им уничтожении метафизи­ческого мира, в «смерти Бога»:

«Что сталось с нами после того, как мы освободили эту землю от цепей, которыми она была прикована к своему солнцу? Куда движется она те­перь? Куда движемся мы сами? Прочь ото всех солнц? Не погружаемся ли мы постепенно — назад, в сторону, вперед, во всех направлениях? Разве еще остался верх или низ? Разве не блуждаем мы словно бы сквозь безграничное ничто? Разве не ощущаем мы дыхания пустых прост­ранств? Разве не усилился холод? Разве ночь не спускается на нас все не­отвратимее?» ¹⁰.

Крупный социолог Макс Вебер, обращаясь к плачевным последствиям разочарованности современного мышления в мире, также не мог не заметить зияющей пустоты, оставшейся после уничтожения традиционных мировоз­зрений. Не мог он не увидеть и того, что современный разум, на который Просвещение возлагало все свои упования на достижение человеческой сво­боды и прогресса и который, не в состоянии был собственными силами оп­равдать универсальные ценности, эти путеводные нити человеческой жизни, что этот разум практически создал железную клетку бюрократической рассу­дочности, в которой оказалось современные бытие:

«Никому не известно, кто поселится в этой клетке в будущем, и появят­ся ли к концу этого колоссального развития совершенно новые пророки, или же начнется великое возрождение прежних идей и идеалов, или же, если не произойдет ни того, ни другого, наступит механизированное су­ществование, которое будет скрашивать нечто вроде судорожного чувства собственной значимости. Ибо не будет ошибкой сказать о последней ста­дии этого культурного развития: «Специалисты, лишенные духа, сенсуа­листы, лишенные сердца: и это ничтожество воображает, будто достигло такого уровня цивилизации, какого раньше никто не достигал»¹¹.

«Спасти нас может только Бог»,— сказал в конце жизни Хайдеггер. И Юнг, тоже на склоне лет, писал, сравнивая наш век с самым началом хрис­тианской эры двумя тысячелетиями ранее:

«На наш век наложило отпечаток... настроение всеобщего разрушения и обновления. Это настроение заявляет о себе повсюду — в политике, в обществе и в философии. Наша жизнь пришлась на то, что древние греки называли словом kairos — «подходящий момент»: подходящий как нельзя лучше для «метаморфозы богов», основополагающих принципов и символов. Эта особенность нашего времени — хотя это вовсе и не наш сознательный выбор — является выражением меняющегося бессознательного человека внутри нас самих. Грядущим поколениям придется дать себе отчет в этих исторических переменах — если только человечеству не суждено уничтожить себя собственной научно-технической мощью... До­статочно многое уже поставлено на карту, и достаточно многое зависит от психологического состояния современного человека... Знает ли каж­дый отдельный человек, что именно он может оказаться последней кап­лей, перевесившей чашу весов?»¹²

Выпавший нам на долю исторических момент в действительности судь­боносен. Как цивилизация и как биологический вид мы подошли к моменту истины, когда будущее человеческого духа и будущее планеты подвешены на тонкой нити. Если когда и требовались сразу от многих смелость, глубина и ясность видения, то миг этот наступил сегодня. Но, быть может, сама эта необходимость и заставит нас собрать всю отвагу и все воображение, в кото­рых мы сейчас так нуждаемся. Отдадим же последние слова этого незавер­шенного эпоса Заратустре Ницше:

«И как перенес бы я то, что я — человек, если бы человек не был поэ­том, избавителем от случая и разрешителем всех загадок» и... «перехо­дом, закатом и уничтожением»... Или дорогой к новым зорям?