- Как тебе известно, - начала свой рассказ Китиара, - государь Сот был Соламнийским Рыцарем, честным и благородным. Увы, он был еще и человеком сильных, необузданных страстей и сам не ведал порой, что творил. Это-то его в конце концов и сгубило.
Его угораздило влюбиться в прекрасную эльфийку, ученицу истарского Короля-Жреца. К тому времени Сот уже был женат, но красота эльфийки заставила его тотчас позабыть о супружеском долге. И он отдался страсти, разом отбросив и священные обеты брака, и свою рыцарскую клятву. Солгав девушке, он совратил ее и привез сюда, в Даргаардскую Башню, пообещав вскоре жениться. Законная же супруга его исчезла при весьма подозрительных обстоятельствах... Китиара передернула плечами и продолжала:
- Насколько я разобрала слова песни, там говорится, что, даже узнав об ужасных преступлениях своего возлюбленного, эльфийка продолжала хранить ему верность. Она денно и нощно молилась Богине Мишакаль, умоляя дать рыцарю возможность искупить грехи. И, по всей видимости, ее молитвы были услышаны. Государю Соту была дарована сила отвратить Катаклизм - правда, ценой собственной жизни.
Любовь девушки, с которой Сот обошелся столь скверно, придала ему сил, и Сот выехал в Истар. Говорят, Боги открыли ему: чтобы спасти Кринн и остатки своей чести, он должен был добраться до Короля-Жреца и остановить его.
В дороге, однако, рыцаря перехватили женщины-эльфийки, ученицы Короля-Жреца. Они знали о преступлении государя Сота и пригрозили погубить его. А чтобы он поменьше слушал свою возлюбленную - намекнули ему, что она в его отсутствие принялась ему изменять.
И Сот вновь поддался страсти, отмахнувшись от доводов разума. Бешеная ревность и жажда мести погнали его назад в Даргаардскую Башню. Едва переступив порог, он стал уличать безвинную девушку в гнусной измене. Именно в тот момент и разразился Катаклизм. Громадный светильник, стоявший тогда в нижнем покое, рухнул на пол, и девушку, державшую на руках дитя, охватило пламя. Умирая в огне, она прокляла рыцаря Сота страшным проклятием, обрекая его на вот эту самую жизнь без жизни - жуткую и вечную. Начался пожар, и Сот погиб в нем со всеми своими людьми, чтобы возродиться такими, какими мы их видим сейчас...
- Вот, значит, о ком ему напоминают каждую ночь, - вслушиваясь, пробормотал Ариакас.
В тихих владениях сна
Вспомни о ней.
Когда мир сновидений
Облекается тихим светом
И кажется, что близко благословение, -
Вспомни о ней!
Мы все равно не дадим позабыть.
Проживаешь былое снова и снова
Ты, давно бестелесный.
Ибо ты был первой тенью в обители света,
Разросшейся, как смертоносный нарыв.
Ибо ты был акулой в тихой воде,
Исподволь разинувшей пасть.
Ибо ты был ядовитой змеей,
Алчущей в тишине живого тепла.
Ты был подобен смерти младенца в люльке,
Дому, гниющему под дождем.
Через это - и худшее - ты проходил
Бестелесным видением, мести и скорби
Уже недоступным.
Вопли женщин рвали заветную тишину,
Но ты отворял глухие двери миров
И выпускал на волю чудовищ.
В вихре пламени погибало дитя
И страны горели.
И время пылало.
И расколотый мир готов был сгинуть навек,
Лишь бы знать, что отмерен срок,
Что тебя поглотила тьма.
Но ты проходил
Бестелесным виденьем,
Мести и скорби
Уже недоступным.
Только не скрыться от слов,
Звучащих в ночи,
За которой грядет новая ночь.
И так - до скончания дней.
Ненависть - вот спокойствие мудрецов,
А у вечности нет конца.
Сквозь рои метеоров
И неподвижность зимы,
Сквозь распятую розу
И омуты, где таится акула,
Сквозь черную толщу океанских глубин,
Сквозь камень тверди земной
И кипящую магму недр -
К себе самому.
В пустоту.
В ничто.
Это ненависть гонит тебя.
Ничего нельзя изменить.
И у вечности нет конца.