Примирительное право родового строя

Человекоподобные существа появились на земле по крайней мере 2 млн лет тому назад. Это были представители человеческого рода, который мы называем homo habilis - homo erectus (человек умелый - человек прямоходящий), а мы - представители homo sapiens (человек думающий) - появились минимум 200 тыс. лет назад. Еще до возникновения в древ­ние времена высокоразвитых культур, живших в долинах Ни­ла, Тигра, Евфрата, Инда, Ганга и Желтого моря, рождались, расцветали и исчезали бесчисленные другие гораздо менее развитые культуры. Наши познания о них ограничены фраг­ментарными представлениями, почерпнутыми нами из архео­логических научных источников. О правовых нормах древних цивилизаций эти научные источники вряд ли смогут сооб­щить нам что-нибудь новое до тех пор, пока мы не получим из них данные о юридических текстах. Правоведение как раз и является "техникой" общественной жизни, юристы - "инже­нерами" общественной жизни, а их инструментом - произне­сенное и записанное слово. Поэтому-то история права, кото­рая как таковая может создаваться исключительно на досто­верной базе исторического исследования сохранившихся до наших дней источников, выступает в качестве науки, требо­вания которой заключаются в том, чтобы по крайней мере хотя бы частично добиться получения точных результатов, при этом, в первую очередь, обеспечивая сохранность запи­санных юридических текстов: законов или частных записей (книг) по вопросам права, а также публичных или частных документов правового характера, например, служебной и ком­мерческой переписки.

Однако помимо упомянутых выше текстов можно, по крайней мере в основных чертах, реконструировать сущность правовых порядков и правовых норм за счет выделения из дошедших до нас материалов отдельных составляющих его массивов, часть из которых можно рассматривать в качестве материалов, воспроизводящих состояние общества и его пра­вовые институты, которые как таковые старше самих текс­тов. Другая возможность заключается в том, что можно было бы назвать функциональной реконструкцией. Если, например, нам известно, что какое-то общество образовалось так, что в нем в качестве первичной социальной единицы

был род, и что такое родовое общество не имело иной цент­рализованной власти, кроме той, которая требовалась для того, чтобы руководить этим обществом в его борьбе за существование, а возможно также и для отправления сов­местных обрядов религиозного культа, то в этом случае пришлось бы затратить довольно много времени как на реконструирование правового порядка в таком обществе, так и на описание принципов его функционирования. Далее, известно также, что появление более совершенного правово­го порядка предполагает и более прочную привязанность к жилищу и хозяйству. Охотники и кочевники, как правило, всегда ограничивались только основными правилами обще­жития, необходимыми лишь для поддержания их социаль­ной структуры и материальной обеспеченности. Земледель­цы же, у которых каждое новое поколение продолжало соз­давать новое на базе уже созданного прошлыми поколени­ями, достигли более совершенных и одновременно с этим более сложных экономических и социальных отношений меж­ду собой. Вот почему именно у земледельцев возник доста­точно сильный импульс к развитию дифференцированных норм в системе разделения труда и совместной работы, кото­рые являются основой любого общественного порядка.

Есть все основания предполагать, что народы, которые заселили территории вокруг Средиземного моря и которые несколько тысячелетий назад заложили основы той культу­ры, которую мы называем западной, еще до эпохи, ближай­шей к эпохе развития более высоких городских культур с их надежно организованной государственной центральной вла­стью, уже жили в системе правовых норм родового общества. Представление о том, как такое общество и его правовые нор­мы могли выглядеть в общих чертах, можно составить на базе реконструкции соответствующих массивов материала, дошедшего до нас в источниках, доставшихся нам от высоко­развитых античных культур. Кроме того, следует добавить, что германские племена, которые с 300 г. начали вторгаться на территорию Римской империи и в конце концов завоевали западную часть римского государства, привнесли с собой и правовые нормы, носившие отпечаток общественных отноше­ний родового строя.

Несмотря на то, что сами германские племена и их право довольно быстро романизировались, все же имеется доста­точно много данных в сохранившемся правовом материале, чтобы дать возможность исследовать возникновение и сам характер этих правовых норм. Еще более цепным материалом для такой реконструкции являются законы северных (севе­рогерманских) народов, дошедшие до нас со времен Сред­невековья. В них с точки зрения сегодняшнего дня юриди­ческие отношения периода родового строя просматриваются более отчетливо.

Правовая организация периода родового строя постоянно играла большую роль в системе развития права в качестве исходного пункта для более высоких по уровню правовых культур. Далее, современные экономические и социальные проблемы в некоторых регионах мира, например, в таких, как Юго-Восточная Азия и Центральная Африка, будут для нас непонятны, если мы не уясним для себя, что эти проблемы в немалой степени зависят от того факта, что они все еще находятся на уровне, близком к родовому обществу.

Итак, в силу изложенного выше нам необходимо сначала дать общее представление о том, как именно развивался правовой порядок в таком обществе и какими именно были его наиболее важные правовые нормы.

Представим себе некое племя, члены которого общаются друг с другом на одном языке, объединяются в одну соци­альную группу на основе общих традиций племени и посто­янной борьбы за свое существование в окружающем их нена­дежном мире. Члены этого племени живут за счет того, что занимаются земледелием и скотоводством в примитивных формах. Для того чтобы иметь возможность защищать друг друга от нападения внешних врагов и помогать друг другу в земледелии и скотоводстве, они объединяются в группы в виде поселений (деревень), в которых все члены в рамках каждой такой группы объединены на принципе кровного родства. Какого-либо государственного порядка в таких груп­пах не существует. Необходимое руководство племенем для защиты его от внешних врагов или, наоборот, для организа­ции нападения на внешнего противника осуществляется вож­дем племени. Возможно, что такой вождь одновременно был и верховным жрецом, обеспечивавшим исполнение общего для всего племени религиозного культа. Занимаемый таким вождем высший военный пост обеспечивал ему право отда­вать военные приказы и возможность поддерживать требуе­мый уровень дисциплины. Из этого командного права выте­кало примитивное военно-уголовное право, распространяв­шееся, например, на такие проступки, как предательство, трусость в бою, дисциплинарные преступленияДнеповинове-ния) и т. д. Римский историк Тацит (55-120 гг.) рассказыва­ет, например, о том, что германские короли могли создавать подобного рода правила военно-уголовного права.

В то же время вождь племени, несмотря на занимаемый им высший военный пост, не мог разбирать споры между членами рода внутри племени. И вообще никто не имел права вершить такой суд уже хотя бы потому, что внутри племени не было никакой инстанции, исполнявшей функции цент­ральной власти, обладавшей такой компетенцией и имевшей соответствующие властные структуры для вынесения судеб-

Ок. 58 — ок. 117 гг. См.: Советский энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1983. (прим. пер.).

ных решений. Внутри родов обязанность миротворческой и судебной власти, вероятнее всего, исполнял наиболее уважае­мый представитель рода или' совет старейшин, пользовав­шийся наибольшим авторитетом среди членов внутри рода. Об этом нам мало что известно, так как система формирова­ния права внутри родовой общины в том виде, в каком она сохранилась до наших дней, основывается на правовых нор­мах, существовавших между родами, а не внутри них. Каждый отдельный индивидуум рода еще не представлял собой субъ­екта, а был всего-навсего лишь членом своего рода. Этот род давал ему защиту, и, таким образом, сила рода являлась и его силой. Индивид, находившийся вне данного родового клана, оказывался и вне сферы действия его (клана) порядков, и поэтому "чужой" мог получить правовую защиту в общине только в том случае, если он был принят в род в качестве его члена или, по крайней мере, был принят под его защиту.

Конфликты внутри племени, следовательно, представля­ли собой конфликты между родовыми группами, а не между отдельными индивидами. В судебных процессах в качестве юридических сторон выступали роды, а не отдельные инди­виды. Вопрос теперь заключается в следующем: каким же именно способом мог осуществляться судебный процесс при отсутствии какой бы то ни было центральной власти?

Объяснение этому, возможно, кроется в чрезвычайно выраженном стремлении людей к формированию правовых норм, а именно: в биологически заложенном в человеке жела­нии выжить, т. е. в желании, содержащем в себе некую сти­хийную готовность к возмездию. Для того чтобы защитить себя в той или иной ситуации, человеку приходилось как получать, так и наносить удары. Самооборона и жажда мще­ния имеют в своей основе одни и те же корни, заложенные в биологической природе каждого человека.

Именно исходя из готовности человека к возмездию и родилась сама идея кровной мести. Тот род, который испы­тал на себе оскорбление, выраженное, например, в форме убийства одного из своих членов представителями другого рода, отвечает напавшим мщением, нанося им ответный удар. Такое возмездие могло привести к возникновению меж­ду вступившими во вражду родовыми группами целой серии актов мщения, т. е. к открытой войне между этими группами, или, как это звучит в исторически устоявшемся правовом термине, к вражде. Лаже менее серьезные оскорбления,'от­личные от преднамеренного убийства или непреднамеренного лишения жизни, например грабеж или воровство, также мог­ли вызвать взаимную вражду. И даже лишение ценного иму­щества, особенно в небогатом обществе, часто однозначно расценивалось как угроза самой жизни и как результат вызывало соответствующую реакцию.

Нам должно быть совершенно понятно, что уже сам риск быть подвергнутым кровной мести или возможность возникновения вражды оказывали сильное давление на чле­нов рода в плане стремления к миру между различными родовыми группами. В случае возникновения межродовой вражды никогда нельзя было предугадать заранее, чем именно может закончиться эта вражда, ибо две враждующие между собой родовые группы могли уничтожить» Друг друга до последнего человека. В норвежском Законе о местном самоуправлении или, другими словами, Законе о провинции, вступившем в силу в 1200 г., так же как и в исландских сагах того же периода, даются описания трагических последствий, которые могли бы произойти в случае межродовой вражды.

В описанной ситуации уже все племя начинало про­являть заинтересованность в установлении мира между родовыми группами, поскольку оно не хотело быть ослаб­ленным в результате междуусобных войн внутри своего сооб­щества и, таким образом, оказаться легкой добычей в руках внешнего врага. Для прекращения военных действий между родовыми группами у племени имелась соответствующая властная инстанция в форме народного собрания, которое могло заключать мир между враждующими внутри племени родовыми группами. Народное собрание являло собой ранее оформившийся представительный орган племенного общест­ва, который мог принимать решения о военных походах, например, о нападении на соседние племена, обсуждать воп­росы о защите племени от угроз нападения со стороны вра­гов, о переселении на более лучшие пахотные земли с лучши­ми пастбищами. Народное собрание, как правило, состоявшее из мужчин, способных носить оружие и в этом смысле пред­ставлявших собой таких же воинов, из которых состояло и само войско племени, имело все основания своими советами способствовать переговорам о примирении враждующих сто­рон: племя не было заинтересовано в потере своих боеспо­собных членов. Именно из таких переговоров о примирении, имевших место в родовом обществе, впоследствии и воз­никло примирительное право, которое, по нашему мнению, первоначально не представляло собой ни гражданского, ни уголовного права, а просто-напросто было договором о примирении, или, другими словами, договором о заключении мира между враждующими родовыми группами. Со временем этот договор в силу повторения ситуаций однородного хара­ктера постепенно перерос в правила, правовые нормы, в соот­ветствии с которыми все больше и больше увеличивалась сумма штрафа, подлежавшая уплате за непреднамеренное убийство, все более и более возрастала сумма штрафа за нанесение телесных повреждений и т. д. В наиболее древних из сохранившихся до наших дней записях речь, в сущности, также шла о правовых нормах в родовом обществе, прежде всего о перечне размеров штрафов, которые члены рода,

совершившие нападение на соседа, обязаны были заплатить пострадавшей стороне, если они хотели добиться прими­рения. При этом следует отметить тот факт, что проблемы, связанные с неплатежеспособностью соответствующей сто­роны, которые в более развитых формах права играли весьма существенную роль, на этой стадии развития права не имели особого значения. Род являлся стороной, принимавшей реше­ние о заключении мира, и нес общую ответственность за выплату штрафа. Если род выражал желание выплатить штраф, то в таком случае он, как правило, мог сделать это за счет общих усилий всех своих членов.

Позже этот факт будет иметь большее значение, поскольку право примирения между родовыми группами развивалось в направлении формирования целого комплекса правил, которые потом, по нашему мнению, в своем подавля­ющем большинстве приобрели уголовно-правовой и соответ­ственно гражданско-правовой характер. Вначале любое оскор­бление со стороны другого рода действием, по характеру ква­лифицировавшимся противной стороной в качестве дейст­вия, способного привести к кровной мести, рассматривалось просто-напросто как повод к конфликту. В родовой общине не существовало границ между различными по характеру вида­ми преступлений; еще меньше принималось во внимание, например, такое обстоятельство: наступила ли смерть в результате умысла, или она явилась следствием несчастного случая. Не существовало никаких различий даже между непреднамеренным убийством и обычным нарушением дого­вора, например, договора о купле-продаже. Но тем не менее правила примирения постепенно приобретали все более диф­ференцированный характер, так как сами корни их залегали в более глубоких по сложности ситуациях по сравнению с каким-либо конкретным, оскорбительным по форме дейст­вием. Теперь предположим, например, что некое лицо (вор), являющееся в рассматриваемом нами случае членом рода А, украл лошадь у одного из членов (владелец) рода В, а затем продал ее одному из членов (третье лицо) рода С. Владелец обнаруживает пропавшую лошадь у третьего лица. Возникает вопрос: каким образом можно разрешить этот конфликт в рамках примирительного права, существовавшего в рассмат­риваемый период родовой общины? Третье лицо может изба­виться от павшего на него по/ озрения в том, что он являет­ся вором, только в случае, если он направит эти подозрения на вора, т. е. на лицо, являющееся членом рода А. После это­го возникает единственно возможное мирное, т. е. юридичес­кое, решение конфликта: род А возвращает лошадь ее вла­дельцу (род В) и одновременно уплачивает штраф третьему лицу (род С), лишившемуся лошади. Так возникает правовой институт, который называется институтом права истребо­вания движимого имущества собственником из чужого неза-

конного владения и который, в частности, содержит инстру­кции по выявлению виновного.

На основе решения бесчисленного множества более слож­ных конфликтных ситуаций самого разного характера воз­никла целая система правовых норм. От поколения к поколе­нию она продолжала совершенствоваться в традиционной для тех времен устной форме и, в конце концов, начала офор­мляться в письменном виде, а затем, видимо, закрепляться в форме законодательства, т. е. в форме декларации со сторо­ны соответствующей компетентной инстанции центральной государственной власти о необходимости применения имею­щихся правил с правом (в случае каких-либо нарушений) госу­дарственного вмешательства в виде санкций.

Одной из ранних форм санкций, обычно применявшейся в родовой общине, было изгнание. Так могла возникнуть ситу­ация, в которой род отказывался защитить одного из своих членов, например, по той причине, что совершенный им про­ступок, по мнению остальных членов рода, мог заслуживать настолько сурового осуждения, что рол не хотел вступиться за него в случае возникновения вражды. В подобных случаях перед преступником открывалась дорога в изгнание, и он исключался из общины, т. е. в данном случае из племени, теряя всякое право на свою защиту; в результате совер­шенно беззащитный он мог быть без всякой причины убит любым, кто бы этого ни пожелал. С момента изгнания он становился "отверженным" - диким лесным зверем вне чело­веческого сообщества. Этот институт изгнания со временем мог совершенствоваться и детализироваться в правовом устройстве родовой общины и еще долго выступал самым устрашающим орудием против самых тяжких преступлений. Наиболее интересный материал, относящийся к функции и правовой структуре института изгнания, представлен в древнем северном праве.

Схематическая картина основной системы правовых норм родовой общины, ее функции и развитие, показанная в нас­тоящем разделе, относится к тем родовым кланам, которые, как уже упоминалось, были расселены на территориях вокруг' Средиземного моря и современной Западной и Северной Европы. При помощи относительно примитивной сравни­тельной логики мы можем заключить, что родовая община не всегда носила такой ярко выраженный военный характер, как описанный выше. При формировании права в тот период, в отличие от фактора, несущего в себе опасность возникнове­ния вражды, гораздо более серьезную роль могли сыграть факторы иного порядка, в частности, давление со стороны внешнего врага и условия существования. В этом отношении обстоятельства могли определить массу вариантов. Так, например, в районах с богатыми жизненными возможностя­ми и невысокой плотностью населения борьба за существо­вание носила более или менее мягко выраженный характер, в

особенности если способы добывания продуктов питания сами по себе не были тяжелыми и опасными для жизни. В таких условиях люди, как правило, более миролюбивы по от­ношению друг к другу, и идеальным, пожалуй, считался чело­век с более пассивным типом характера. Зато в других райо­нах с постоянной и напряженной враждой между племенами, непрерывно воевавшими друг с другом за обладание источ­никами существования, отношения между людьми отлича­лись жестокостью, особенно когда борьба за существование требовала больших затрат жизненной энергии; в ходе этой борьбы очень часто приходилось расплачиваться собствен­ной жизнью, например, во время охоты на диких животных или во время рыболовства, связанного с опасными выходами в море. В таких условиях за человеческий идеал принимался дерзкий, отважный и жестокий воин. Кровная месть станови­лась атрибутом непримиримости, а правовые нормы все более и более ужесточались. И поэтому нет ничего случайно­го в том, что кровная месть и родовая вражда играли столь значительную роль в древних северогерманских и арабских родовых кланах. Одним их типичных подтверждений этому является цитируемый ниже фрагмент текста из норвежского законодательства "Гулатингслаген" ("Gulatingslagen", XIII в.), в котором, в частности, сказано: "Если человеку не удается добиться примирения после неоднократно предпринятых попыток, то в этом случае перед тем, как предпринять последнюю, он должен прибегнуть к угрозе местью". Мотив этой правовой нормы, по всей вероятности, как раз и кроется в том, чтобы сохранить жизненность кровной мести с тем, чтобы эта угроза в данном случае выполняла роль эффекта сдерживания.

До сих пор речь шла только о двух общественно-пра­вовых органах, которые развивались типичным для родовой общины образом: король (военный вождь и, возможно, вер­ховный жрен) и народное собрание (войско племени). Однако из множества других источников мы можем выделить и тре­тий правовой институт, значение которого быстро возраста­ло по мере повышения уровня культуры, - совет старейшин. Его задача заключалась в том, чтобы оказывать помощь вождю в общих делах племени. Реконструкция этого институ­та не представляет особых трудностей.

Король (военный вождь) был, выражаясь языком современной военной терминологии, верховным главнокоман­дующим войска племени, состоявшего из всех его членов, способных держать в руках оружие. Боевые единицы или, по-современному, воинские подразделения, формировались из членов родовых групп, во главе которых стояли наиболее уважаемые представители соответствующей родовой группы. Поскольку каждая такая родовая группа обладала статусом самостоятельности, то король при принятии решений должен был советоваться со своими "военачальниками" по каждой

родовой группе и, следовательно, держать их при себе. Совет с военачальниками был практической необходимостью.

Само собой разумеется, что при выработке общих для всего племени политических решений и формулировке альтернатив, право принятия которых оставалось исключи­тельно и только за народным собранием, король должен был консультироваться с вождями каждого отдельного рода, и все решения принимать только после совместного обсужде­ния. Подобные совместные обсуждения, или консультации, со временем превратились в базу для создания надежного кон­сультационного института с юридически закрепленными за ним полномочиями. Аналогичный процесс развития можно проследить во многих областях права даже в относительно более поздние эпохи; например, возникновение такого рода совещательного органа (совета) в Швеции в период Сред­невековья хорошо согласуется с только что описанной общей схемой развития.

То формирование права, которое присуще родовому строю, исходит, как уже упоминалось, из юридического, т. е. правового, решения отдельных конфликтных случаев. Поэто­му оно (право) называется "казуистическим" (casus - случай), т. е. так же, как и источник права, характеризующийся такого рода юридической техникой. Последняя обладает также дру­гой особенностью - объективизмом. Даже в исключительно примитивно проводившихся судебных процессах, происходив­ших в родовом обществе, было необходимо установление то­го, что именно произошло, и делать это надо было еще до того, как речь могла пойти об общем примирении двух вою­ющих друг с другом родовых групп даже в том случае, если они ощущали себя слабо связанными традиционными норма­ми примирения. Но во время родового общества не было центральной власти с ее полномочиями проверять доказа­тельства и устанавливать, какие именно факты должны быть приняты за основу примирения. Например, прежде чем род А должен был выплатить штраф члену рода В, который был убит членом рода А, необходимо было в первую очередь выяснить два факта: что это убийство действительно имело место и что оно действительно было совершено именно чле­ном рода А.

В период развития культуры общества периода родового строя религия и право были взаимосвязаны, что и давало служителям культа возможность обращаться к боже­ственным силам, решавшим, какая из сторон была права в своем утверждении о конкретном факте. Это можно было выяснить, например, назначив вполне легальный поединок, исход которого воспринимался как божественное указание на говорившего неправду и считался приговором. Вторая воз­можность - это суд божий, который заключался в испытании невиновного прикладыванием к его телу раскаленного желе­за, принятием яда и т. д. Кто выдерживал такое испытание

без каких-либо следов повреждений на теле, тот доказывал с помощью стоявшей на его стороне божественной силы, что его утверждения о фактах были верны. Существовал и тре­тий, более совершенный метод, в соответствии с которым од­ной из сторон предоставлялась возможность клятвенно под­твердить правдивость своих доводов. Такая клятва бралась со стороны ответчика (но при отсутствии явно свидетельст­вовавших против него фактов), после чего производилась оценка силы доказательств за счет использования наряду с клятвой ответчика клятвы, дававшейся другими лицами. Число лиц определялось в зависимости от типа конфликт­ной ситуации, и уже на основании этой клятвы определялась правдивость или, наоборот, лживость представленных в кля­тве ответчика утверждений. Такого рода процессуальная тех­ника благодаря использованию различных методик может быть доведена до совершенства, и, например, в провинциаль­ных законодательствах северных стран она достигла высоко­го уровня. Надежность доказательств зависела от степени приверженности того или иного индивидуума к представле­нию о том, что тот, кто дает фальшивые показания, окажет­ся во власти злых сил.

Техника доказательств с использованием поединков, божьих судов или клятв с или без дополнительных клятв других лиц (до тех пор, пока в оценке истинности доказа­тельств можно было использовать элементарнейшие утверж­дения) была весьма и весьма несовершенной. Все эти атрибу­ты доказательств следует отнести к внешним и с внешней стороны ясным и понятным отношениям. Сложные же при­чинные связи или, другими словами, незамечаемые извне субъективные отношения (такие, как, например, психологи­ческие реакции типа волевой направленности, благих намере­ний и т. д.) для использования в доказательствах правоты в поединках, божьих судах или в клятвах были неприемлемы. К тому же сам по себе уровень культуры в условиях родового строя вообще находился в стадии примитивного выражения особенностей человеческой натуры: в частности, душевное со­стояние человека, например, счастье, печаль, гнев, описыва­лись не непосредственно через абстрактные понятия, а дава­лись в виде типичных и внешне объективных, зримо воспри­нимавшихся проявлениях личности, например, выражение лица. Еще в народных песнях времен Средневековья такие понятия, как счастье и печаль, передавались описанием цве­та лица: красного в радости и бледного в печали. Даже в пра­вовых источниках эпохи расцвета Средневековья (в первую очередь, в тех германских источниках, которые по-прежнему были близки к отношениям и юридической технике племен­ного общества) часто встречались примеры такого объек­тивизма. В высшей степени типичный пример можно привес­ти из истории опротестования движимого имущества, когда в соответствии с правовыми нормами эпохи Средневековья

такие критерии, как покупка в дневное время, покупка в лавке купца или покупка на рынке, как правило, использовались в качестве юридического факта, уже служившего основанием для вступления в силу такого, например, юридического пос­ледствия, как применение права на выплату определенной денежной суммы для выкупа недвижимости третьему лицу, вынужденному выдать краденый товар.

В более совершенном римском праве подобные объек­тивные типичные критерии отосились, наоборот, к нормам, допускавшим применение критерия "по доброй воле".

Таким образом, казуистика и объективизм родового общества являются важными исходными точками развития права в направлении к достижению более высокого уровня юридической техники. В высокоразвитых культурах древнего мира в период до эпохи возникновения римского права прак­тически ничего, кроме казуистической техники, достигнуто не было. Но появление центральной государственной власти вместе с ее судейским корпусом обеспечило возможность перехода многих правовых культур от первоначального при­митивного объективизма к объективизму более совершенно­му или даже к оценке доказательств, построенных на прин­ципе, в соответствии с которым для доказательства сущест­вования какого-либо определенного, сложного по характеру естественного события можно было использовать все воз­можные свидетельские показания. Ло тех пор, пока не воз­никло правоведение, обладающее возможностью на основе анализа понятий абстрагироваться и систематизировать правовой порядок для создания общей системы представле­ний о конкретных правовых нормах, вряд ли можно было го­ворить о более высоком уровне в вопросах о юридической технике. Поскольку римляне оказались первыми среди куль­турных народов, населявших земли вокруг Средиземного мо­ря, кто достиг этой стадии развития, то в дальнейшем все высокоразвитые правовые культуры, предшествовавшие римскому праву, мы будем называть архаичными (или древ­ними).

2. АРХАИЧНЫЕ ПРАВОВЫЕ КУЛЬТУРЫ ДРЕВНИХ ВРЕМЕН