Архитектор

Казалось, все наконец установилось – даже граница с Турцией. Остался лишь один „камень преткновения“ – Калуст Гульбенкян и его 5 процентов. На переговорах Гульбенкян оставался странной, одинокой фигурой. Он всячески избегал встреч, придирался к каждому слову в документе и отвечал потоками телеграмм. „Нефтяная дружба – понятие весьма скользкое“, – сказал он однажды. Эту мысль, несомненно, подтверждали его личные отношения с Детердингом, прерванные в середине двадцатых годов. „Мы очень гармонично работали более двадцати лет, -говорил позднее Гульбенкян, – но, как это часто бывает в нефтяном бизнесе, личные страсти и расхождение мнений разделили нас“. Говорили, что разрыв стал следствием их борьбы за сердце русской женщины – Лидии Павловой, бывшей жены царского генерала. Некоторое время два джентльмена находили взаимопонимание в отношении этой женщины, как находили они его в отношении нефти. Однажды, когда Детердинг обнаружил, что не может расплатиться с Картье за бриллианты стоимостью в триста тысяч долларов, импульсивно подаренные даме сердца, Гульбенкян устроил ему ссуду до следующей выплаты от „Ройял Датч/ Шелл“. Однако в дальнейшем, как и следовало ожидать, Лидия Павлова стала миссис Детердинг, и между мужчинами возникла враждебность. Кроме того, Детердинг и Гульбенкян столкнулись в остром споре по поводу прибылей Венесуэльской нефтяной компании, которую Гульбенкян привел в группу „Ройял Датч/ Шелл“. В дело вмешались личные мотивы.

Уникальные возможности для наблюдения за развитием событий имел Нубар Гульбенкян. Он был личным помощником своего отца и Детердинга и оставил последнего только после произошедшего решительного разрыва. Как объяснял Нубар, Детердинг стал обижаться на придирчивость Гульбенкяна, тот же не мог выносить „подавляющего величия Детердинга“.

С Детердингом или без него, Гульбенкян продолжал заниматься самым разнооб разным бизнесом. Так, например, он пытался получить эксклюзивную концессию на торговлю советской икрой. Жену свою он оставил среди произведений искусства – его „детей“, как он их называл – в особняке на авеню Д'Йена в Париже. Сам же стал жить в шикарных номерах отеля „Ритц“ в Париже, в „Ритце“ или „Карлтоне“ в Лондоне, где его посещали беспрестанно сменяющиеся любовницы. По меньшей мере, одна из них всегда была моложе восемнадцати лет (из „медицинских соображений“, чтобы освежать сексуальную силу). Раз или два в день можно было видеть, как Гульбенкян совершает моцион в Булонском лесу или Гайд-парке, а его лимузин едет сзади. Он всегда старался оставаться в тени, занимался делами в самых разных частях света с помощью телефонных звонков и телеграмм.

Компании, входящие в американский консорциум, и в особенности „Стандард“, по-прежнему ориентировались на разработки новых нефтяных месторождений по всему миру. Важная роль в их планах отводилась Ираку. Но на пути, как скала, стоял Гульбенкян. Для него важнее всего были те самые 5 процентов „Турецкой нефтяной компании“, причем в виде наличных, чему американцы противились. Его разрыв с Детердингом только усилил его упрямство, способное разрушить даже величайшее терпение Детердинга и Тигла. Тигл как-то даже сказал, что Гульбенкян был „в трудной ситуации самой большой трудностью“. Гульбенкян, со своей стороны, был убежден в том, что „нефтяные группировки, руководимые американцем, имели единственную цель – хитростью или жульничеством уничтожить“ его права. Он был абсолютно уверен в своей позиции. Армянский бизнесмен хотел денег, а не сырой нефти. „Как бы это вам понравилось, – спрашивал он газетного репортера, -если бы вы имели в нефтяной компании небольшую долю, и вам предложили бы выплатить ваши дивиденды несколькими галлонами нефти?“

В конце концов Тигл решил, что необходимо лично увидеться с Гульбенкяном. Он организовал совместный ланч в лондонском отеле „Карлтон“. После многих попыток Тигл достиг своего. Он выбрал свою тактику обсуждения и вопросы о прибыли, которую потребовал Гульбенкян. „Уверен, г-н Гульбенкян, вы слишком хороший торговец нефтью, чтобы не знать, что собственность не будет стоить так много“.

Лицо Гульбенкяна побагровело, и он в бешенстве ударил по столу. „Юнец! Юнец! – выкрикнул он. – Никогда не называйте меня торговцем нефтью! Я не торговец нефтью, и я заставлю вас ясно понять это!“

Тигл был смущен. „Хорошо, мистер Гульбенкян, – начал он снова, – приношу извинения, если обидел вас. Я не знаю, как вас называть или как классифицировать, если вы не торговец нефтью“. – „Я скажу вам, как я себя классифицирую, -горячо сказал армянин. – Я классифицирую себя как архитектора бизнеса. Я создаю одну компанию, другую компанию. Я создаю компании. Это благодаря мне Детердинг сидит в своем кабинете. Это благодаря мне вы сидите в своем кабинете“. Его ярость не утихала. „А теперь вы пытаетесь меня выкинуть“.

ВПЕРЕД, К „КРАСНОЙ ЛИНИИ“

Однако есть ли в Ираке нефть в коммерческих объемах, еще предстояло определить. Только в 1925 году в Ирак прибыла совместная экспедиция, представлявшая интересы „Англо-персидской компании“, „Ройял Датч/Шелл“ и американских компаний. Даже когда из-за позиции Гульбенкяна ситуация представлялась тупиковой, геологи продолжали свои изыскания со все растущим воодушевлением. Один из американских геологов докладывал в Нью-Йорк, что не встречал в мире региона, столь многообещающего с точки зрения бурения.

Гульбенкян по-прежнему не отступал ни на шаг. В самом деле, почти тридцать пять лет назад именно он подготовил для султана свой первый доклад о Месопотамии и ее нефти. Он платил из собственного кармана, чтобы вся эта ненадежная система работала во время Первой мировой. Он так долго и терпеливо ждал. Что могла теперь значить небольшая задержка? Он был уже невероятно богат. И он знал, что геологический успех в Ираке только усилит его позиции и подтолкнет Тигла и других американцев к соглашению.

Отклик на сообщения геологов доказал правоту Гульбенкяна. Тигл понял, что вопрос необходимо решить. В апреле 1927 года началось бурение, и дальнейшая задержка была крайне вредна для дела. Переговоры начали продвигаться вперед. Тигл нехотя уступал Гульбенкяну. Но наконец соглашение было достигнуто.

Одним из участков бурения был Баба-Гур-Гур, который находился в шести милях северо-западнее Киркука, в районе, заселенном курдами. Здесь на протяжении тысячелетий из двух дюжин отверстий в земле постоянно сочился природный газ, образуя иногда небольшие огненные фонтаны. Люди называли это место „пылающими огненными печами“. Вавилонский царь Навуходоносор сбрасывал туда евреев. Именно здесь, как писал Плутарх, местные жители подожгли политую нефтью улицу, чтобы устрашить Александра Македонского. И именно здесь, в 3 часа утра 15 октября 1927 года, на буровой, хорошо известной под названием „Баба-Гур-Гур № 1“, бур беспрепятственно прошел пятнадцать сотен футов. Послышался рев, разносящийся эхом по пустыне. Потом ударил, поднимая из скважины куски скал, мощный фонтан. Его высота достигла пятидесяти футов над вышкой. Нефть залила местность, ямы заполнил ядовитый газ. Под угрозой оказались поселения в округе, даже город Киркук был в опасности. Срочно наняли около семисот местных жителей для возведения дамб и стен, чтобы остановить потоки нефти. Наконец через восемь с половиной дней скважину взяли под контроль. За это время из нее вытекало 95 тысяч баррелей нефти ежедневно.

Ответ на основной вопрос был получен. В Ираке были запасы нефти – столь огромные, что с лихвой оправдывали все трудности. Теперь окончательное соглашение стало насущной необходимостью. Переговоры пора было заканчивать. 31 июля 1928 года, через девять месяцев после первого фонтана нефти, почти через шесть лет с того момента, как Тигл впервые прибыл в Лондон для скорейшего заключения соглашения, был подписан окончательный договор. „Ройял Датч/ Шелл“, „Англо-персидская компания“ и Франция получали по 23,75 процента нефти каждый, как и „Компания ближневосточного развития“, созданная для того, чтобы учесть интересы американской стороны. Гульбенкян получал свои 5 процентов в виде нефти, но имел право немедленно продавать ее Франции по рыночным ценам, автоматически превращая в обожаемые им наличные.

Оставался открытым вопрос, связанный с „пунктом о самоограничении“, по которому все участники соглашались работать в регионе совместно, и только совместно. Как рассказывал позднее Гульбенкян, на одной из последних встреч он ослал за большой картой Ближнего Востока, взял толстый красный карандаш и начертил линию вдоль границ не существовавшей уже Оттоманской империи. Это была старая Оттоманская Империя, какой я ее знал в 1914 году“, – сказал он. Однако он прилагал свои художественные таланты там, где уже и так все было

Много лет спустя, когда прозвучали слова о том, что Гульбенкян одержал верх в деле „Турецкой нефтяной компании“, Уолтер Тигл, вспоминая тяжелые и продолжительные переговоры, сказал: „Чертовски плохо сыграно! Мы должны были войти на три года раньше“.

Несомненно, то была великая победа Гульбенкяна – кульминация тридцати семи лет концентрации, награда за его терпение и цепкость, событие, которого он ждал всю свою жизнь. Ему достались десятки миллионов долларов. Чтобы отметить великое свершение, он арендовал судно и отбыл со своей дочерью Ритой в круиз по Средиземному морю. У берегов Марокко он заметил корабль, каких ранее не встречал. Труба его возвышалась прямо на корме. „Что это?“ – спросил он. „Нефтяной танкер“, – ответила Рита.

Гульбенкяну было пятьдесят девять лет, он только что совершил одну из величайших нефтяных сделок века, он был „нефтяным Талейраном“ – и никогда раньше не видел нефтяного танкера. решено. Несколькими месяцами ранее Великобритания, используя карты министерства иностранных дел, и Франция при помощи карт из Кэ д'Орсэ*, уже указали те же самые границы. Кто бы ни был автором, это важное согласование назвали впоследствии „соглашением Красной линии“.

Внутри этой красной границы оказались все основные месторождения нефти на Ближнем Востоке, за исключением тех, что были в Персии и Кувейте. Партнеры обязались не участвовать в операциях с нефтью на этой огромной территории иначе, как в сотрудничестве с остальными учредителями „Турецкой нефтяной компании“. Таким образом пункт о самоограничении из соглашения, заключенного министерством иностранных дел Великобритании в 1914 году, был через четырнадцать лет воспроизведен в виде „соглашения Красной линии“. Оно создало основы будущей разработки нефтяных месторождений на Ближнем Востоке и потом на десятилетия оказалось центром ожесточенного конфликта.