Сломленный

В темноте спальной комнаты ничего не видно. Но здесь есть циферблат таймера и сейчас на нем 06:29. Длится последняя минута выстраданного покоя; двоеточие между числами отмеряет безвозвратно уходящие секунды.

В назначенный срок запищал противный звук, замигала подсветка. В этот же миг матрац под спящим начал стремительно сдуваться, опуская на твердый пол. Матрац-будильник изобрели для людей, которых перестали будить шум и свет. И он чертовски эффективен.

Мужчина завернулся в одеяло как в кокон, но это не помогло. На оплывшем лице через «не могу» пробуждаются веки, настраивая глаза на постылую реальность. Пришлось встать – только тогда перестал сигналить матрац-будильник. Теперь, как обычно, надо укутаться в холодный халат.

Шаркая тапочками, Вадим предстал на беспристрастный суд зеркала ванной комнаты. Вердикт суров. И его не хочется оправдывать оптимистичными самовнушениями. Тридцатишестилетний мужчина ощупал помятое лицо, отражение которого выглядит лет на пять старее. «С такой работой один год жизни тратит двухгодовой запас здоровья…»

Под болезненной желтизной нижнего века, – когда опустил его пальцем, – обнаружилась алая сеть на белках.

«Со здоровьем надо что-то делать».

«Хочу спать».

«Надо взбодриться».

«Хочу спать».

Очень правильной показалась идея облиться холодной водой из таза.

Пустота под корытом ванной дважды отозвалась тихим гулом под ногами. Встав босым на холодный металл, Вадим до последнего не снимал халат; отбросил на стиральную машинку, когда прогрелась струя воды из крана. Мужчина зашторил клеенку и переключил напор на лейку душа.

Распаренный, Вадим прислонился к стылому кафелю стены. Пожалуй, это самые приятные переживания за множество прошедших дней. И скорее всего – единственные, на весь начинающийся понедельник.

Мужчина будто задремал, наслаждаясь теплом. Зимой всегда так: за ночь температура в квартире понижается, да и в теле, после сна, недостает полградуса. Сбросить одеяло – истинный подвиг, на который воодушевляет именно такой душ, как сейчас, когда зеркало запотело и пар сгущается в маленькой ванной комнатке, как в парилке русской бани.

«Нет, сегодня не стану обливаться из тазика». Это решилось мгновенно и как-то само по себе. Даже самовнушения не потребовались, чтобы закрутить оба вентиля сразу.

Прогревая собой квартиру, Вадим поплелся на балкон, курить.

На всем пути от дома до метро, Вадим проклинал внезапный декабрьский мороз.

Сегодня погода именно такая, что пешеходы желают выпадения снега в надежде на потепление. Зима заявилась в дурном настроении. Еще вчера солнце дарило не потраченный день бабьего лета. Но сегодня стужа смахнула улыбочки с лиц. Земля тверда, как камень; коченеют голые деревья во дворах и аллеях. Снег не идет, лишь опавшее за ночь крошево забило трещины-прожилки асфальта.

Небо светлеет без рассвета. Промозглый ветер хлещет прохожих, словно плетью, пробирая холодом до костей. Люди идут согбенными, не поднимая глаз, рдея щеками, хлюпая носами.

«Скорей бы в тепло».

Эту мысль несут все вокруг Вадима, и сам он зациклен на ней же.

«Скорей бы в тепло… Скорей бы в тепло… Скорей бы в тепло…»

Навязчивое первобытное желания, рассеивающее любые иные, на пятнадцать минут обрело безраздельную власть над рассудком. Вадим не впервые заметил это дурное состояние. Сейчас он прикладывает усилия воли, чтобы думать о чем-то другом; желательно – о приятном.

Но приятное не приходит на ум – зов тела слишком силен. Как и большинство прохожих, обнадеженный вчерашним теплом, Вадим одет не по погоде. Пальцы деревенеют в туфлях, колени трясут брючины, капюшон осенней куртки – неполноценная замена шапки. Не проходит и минуты, как любые размышления сводятся к одному итогу.

«Скорее бы в тепло».

Заветное желание не исполнилось на станции метро, расположенной над землей. Привыкший к личному авто, Вадим забыл, что у общественного транспорта есть негласные правила. Например: «Если собираешься утром в метро – покупай билет вчера». Сейчас очередь к кассам тянется мрачной цепью.

На физиономии сострадальцев лучше не смотреть, собственная – не лучше; мороз стянул кожу в нелепую гримасу. И нутро тоже ощущается стянутым каким-то психологическим неудобством, дискомфортом в собственном теле.

«Скорей бы в тепло».

Не сложно догадаться, что не только он в очереди раздражен медлительностью кассирш.

«Они-то в тепле».

В этой мысли не нашлось и толики доброжелательности, но она продолжила развиваться в воображении, незаметно вытесняя неудобство от самого холода; усиливая раздражение.

Сразу за турникетами началась живая масса, лес затылков. Вадим оказался на битком забитой посадочной платформе. Он прошел немного вдоль, но очередь равномерно замазала край. Вадим остановился вплотную к какой-то шубе, оказался закрыт со спины чьей-то курткой.

«Ну хоть не так холодно», – пробилась оптимистичная мысль.

Он стал наблюдать, как люди мрачно осаждают платформу, будто ров перед крепостью. Когда дозорные первого ряда замечают приближение поезда, остальные начинают готовиться к штурму вагона. «Как ярок момент, когда состав вот-вот остановится на рельсах. Стук раскрывающихся дверей – будто выстрел на старте конных скачек. Сколько стремительности. Сколько проворства. Сколько страстей на лицах. Сколько позорных неудач». Вадим не сдерживал гаденькую усмешку, но она сходила сама по мере продвижения к рубежу платформы. Он рассчитал, что нужно пропустить еще один поезд; тогда к прибытию следующего – окажется в первых рядах.

Но вот пришел очередной состав, и дверь остановилась напротив Вадима. Ощущение, словно попал под прицел, длилось секунду. Затем двери распахнулись.

Мужчина сопротивлялся, но его пихали с трех сторон; поток безучастных людей внес в вагон. Вадим рванул на волю, успевая проскочить между закрывающихся дверей; почти целиком.

Взгляд испуганно метнулся назад, и за стеклами увидел портфель в своей руке. Лишь секунда понадобилась, чтобы узреть предстоящую картину.

Теряя самообладание, Вадим стал бессмысленно выдергивать руку, не отпуская портфеля. «Паспорт! Деньги! Планшет!» – по жизненной важности сумка на одном месте с рукой. Другой ладонью, прикладывая максимальные усилия, несчастный тщетно толкает створку дверей.

Выбраться помогли посторонние люди; двое в вагоне и один на перроне.

Для того, чтобы занять сидячее место, Вадим пропустил четыре поезда. Поэтому даже самый дряхлый пенсионер, самая беременная женщина – не смутят, встав над душой. Дрожащие пальцы обжигает легкое обморожение, они непослушно шарят в кожаной сумке. Неудобство на грани мучения, но оно перестает тревожить, едва в руках оказывается электронный планшет. Матовой пленкой конденсат осел на экране. Его Вадим протер чистым носовым платком; сопли смазал манжетой рукава. Палец поспешил найти заветную кнопочку.

Экран засветился, померкла реальность. Виртуальный мир захватил внимание, и мужчина обрел уединение в толпе. Покачивание вагона – приятное дополнение к психическому расслаблению. Ни холод, ни недосып, ни скопление людей – ни что не беспокоит теперь. Усыпление рассудка – моментальная панацея от стресса.

Соседями Вадима, которые стеснили его плечи, оказались двое парней. Оба засучили левые рукава курток – расчехлили наручные девайсы. У большинства молодежи сейчас уже не мультимедийные планшеты, а вытеснившие их браслеты – новомодный виток технологий. Когда его включаешь – начинает отгибаться наружный слой устройства, выпрямляясь до плоского прямоугольника. Вадим недавно читал о нем на сайте интернет-магазина, поэтому знал, что сенсорный экран сделан синтетических полимеров; гибкий, но прочный. На рекламном фото, пафосный официант, поставил на него бокал и бутылку шампанского.

Включенный, браслет предоставлял все функции электронного планшета и смартфона. Помимо этого под него делалось программное обеспечение, – подлежащее государственному контролю, – заменяющее дверные ключи, автомобильную сигнализацию, кошелек, паспорт, пропуск, проездной. Браслет напичкан последними разработками, а благодаря сканеру отпечатков пальцев – электронные банки одобрили браслет в качестве платежного средства.

«И разрядиться эта штука почти не может».

Вадим запомнил дословно текст той статьи, потому что твердо решил сделать себе новогодний подарок на премию. Мужчина перечитывал, смакуя мысль о грядущей покупке. Жаль только, что новенький планшет придется сбыть за три копейки. Кому они сейчас нужны, когда все хотят браслеты.

«Корпус столь тонок, что достаточно расстегнуть пуговицы на рукаве, чтобы забыть о нем. Для большего комфорта и фиксации на руке, между запястьем и твердыми частями устройства надувается прослойка из вентилируемого пластика, что не позволяет коже натираться и потеть».

Поглядывая на окружающих, Вадим внезапно подумал: «Спать, читать, смотреть кино – можно в более комфортной обстановке. Что у людей твориться с личной жизнью, если они отдыхают по пути на работу?».

Когда рассудок подступил к оценке собственного образа жизни, на экране его планшета начался фильм.

Время подгоняет на работу, но Вадим остановился в курилке возле своего «второго дома». Мужчина топчется, мерзнет, торопясь насытиться дымом; дышит сигаретой, как через ингалятор, не делая затяжек простым воздухом.

Вадим ненавидел себя за такие моменты; его подташнивало от избытка никотина и смол, как и от собственной никчемности. «Даже у курильщика должно же быть хоть какое-то чувство самоуважения! Какой кайф курить и мерзнуть?! Я бы мог курить реже, в удовольствие, а не из-за долбанной зависимости».

«Я бы мог обливаться холодной водой по утрам…».

Сделав правдой больно самому себе, Вадим с угрюмым лицом докурил сигарету.

Следующая остановка на пути до рабочего кабинета – кофе-машина.

«Привычки – это удавка».

Мужчина ослабил галстук. Узкие брюки причинили боль в паху, когда присел забрать стаканчик кофейного раствора.

– Чтоб всех этих гадских приверженцев дресскода… – злобно прошипел и осекся.

«Скоро новогодние праздники. Потом – сразу отпуск!».

От сердца отлегло. Будто открылось второе дыхание, и появились силы терпеть: открыть дверь тесного кабинета; хвала Господу – он личный.

Вадим включил постылый компьютер, забирающий жизненные соки, словно кровосос. На черном фоне экрана загорелась красная надпись: «Попытка запуска системы произведена в 9:27. Свяжитесь с начальником отдела, прежде чем приступить к работе». Вадим поднес служебный телефон, пользуясь внутренней линией связи научного центра. Два гудка прорезали тишину в мембране. Начальник ответил сдержанным тоном.

– Я слушаю.

– Здравствуй, Дмитрий. Сообщаю о своем опоздании. Объяснительную составлю и передам сегодня. Прошу предоставить доступ в рабочую систему.

Красная надпись исчезла с экрана, высветился статус загрузки.

– Вадим, – интонация Дмитрия предвещает нравственную беседу. – Ну не подводи ты меня. Ты же знаешь, мне нужно заранее подготовиться к докладу перед научным собранием. Нам всем крайне необходимо, чтобы ты успел закончить работу к послезавтра!

Гордость Вадима ущемлена намеком на некомпетентность. Да еще это обидное давление на совесть, словно он – причина чужих бед.

– Разве я хоть раз не укладывался в срок?

– Нет. Пойми меня, я переживаю, что ты не принесешь отчет вовремя.

– Зря переживаешь. Принесу вместе с объяснительной.

Слова прозвучали гордо, изобличая несправедливость Дмитрия. Было приятно вогнать начальника в конфуз.

– То есть – сегодня?

– Верно, – подтвердил Вадим, как для глупого.

– … Отличная новость! Ну что ж… Давай тогда закроем глаза на опоздание. Жду отчет.

Кулаки Вадима скрипнули. В школе, до самых последних классов, он считал своего одноклассника Димку недалеким, но преданным другом, которому постоянно давал списывать. Теперь Димка – начальник.

Мимика Вадима пародийно искривилась.

– Давай закроем глаза на нашу дружбу. Тфу!

Душу начала донимать потребность очернить ровесника.

Кабинет начальника в разы просторнее, чем коморка Вадима; с изыском обставлен немногочисленными, но дорогостоящими предметами декора. Одна вещица постоянно искушала черной завистью – деревянный бюст Эйнштейна. Качественное, но простенькое на вид, изделие не слишком повышало престиж хозяина кабинета; до тех пор, пока входящий не узнавал нюанс – владелец изготовил его собственноручно. Творение неизменно стояло на столе, на специальной подставке, усыпанной стружками. Получалась целая композиция, словно мастер хотел показать историю: «Как срезались слои древесины с заготовки. Как опадали завитками. Каким неприглядным казался грубо отесанный брусок, пока не стал совершенным… А сколько раз приходилось начинать заново, когда статуэтка ломалась в процессе изготовления…».

Аромат свежей стружки, которая регулярно менялась плотником, стал ненавистен Вадиму. Он не завидовал из-за автомобиля сверстника, не завидовал из-за молодой любовницы, которую тот пристроил в бухгалтерии научного центра; Вадима бесило, что у нерадивого одноклассника есть свободное время, чтобы посвящать себя хобби. И, судя по Эйнштейну с языком, – который буквально насмехался над погребенным в рутине Вадимом, – времени у Дмитрия предостаточно.

Декабрьский труд на этапе завершения. В первых числах ничто не предвещало, настолько эта работа окажется тяжелой морально. Та информация, которую пришлось пропустить через себя, отравила душу.

Правительство приняло указ профинансировать исследование эпидемии бешенства в 2015 году. Вадим – сотрудник института, которому выпал статистический анализ видеосъемок, связанных с бедствием: от размещенных в интернете роликов потерпевших, до записей камер наблюдения. Ему предоставили группу подопечных, которые непрестанно выискивали соответствующие файлы в государственных информационных хранилищах; обрезали ролики, оставляя только эпизоды происшествий. Изо дня в день Вадим смотрел ужасы и настолько пропитался ими, что они возвращались, едва смыкались веки. Он осознал, насколько изнашивает эта работа, когда было поздно отказываться.

Казалось, этот черный поток не иссякнет. Вадим захлебывался в нем, когда, – слава Богу! – ассистирующая группа сообщила благую весть о завершении сканирования архивов. От душевного изнеможения на них лиц не было; Вадим искренне посочувствовал коллегам, но еще больше – себе. Эму предстояла публикация отчета.

На сегодняшний день приложения укомплектованы таблицами и видеоматериалами. Осталось напечатать заключение.

«Истекает четырнадцатый год двадцать первого века. Он представляется столь отчетливо, что напрочь забывается причастность к нынешнему десятилетию. Воспоминания передают озноб от промозглого осеннего ветра, надоевшего, как и весь этот дождливый сезон, когда неделями не видно солнца.

Эта осень удручает больше обычного. С погодой явно что-то не так: толи геомагнитные полюса решили погостить друг у друга, толи слухи об испытаниях метеорологического оружия – правда, толи вспышки на солнце играют с давлением, укладывая здоровых в постель, больных – в госпиталь, а подчас – и в могилу. Зима нападает внезапно, затем вероломно отступает, истязая контрастом крайностей: либо текут вешние ручьи, либо гололед, либо сугробы – такой цикл приходится раза два на неделю.

Угнетают не только погодные аномалии. Дела и успехи, работа и семья – все безрадостно. Положительные перспективы отчаянно ожидались год назад, но нынешнее существование – сродни выживанию назло судьбе. И так у всех. Не найти довольных жизнью без весомого «но»: есть либо совсем уставшие, либо твердолобые Сизифы; но вторые неуклонно пополняют ряды первых. Почему-то труд утратил способность возвращать вложенную энергию – радовать результатами, отдачей. Люди перестают считать эту черную полосу «испытанием свыше», все больше склоняясь к тенденции угасания. В душах копится обида на несбыточность надежд, на бытовую рутину; на беспросветное непонимание того, что нужно сделать, дабы испытать хоть толику счастья. Работа держит в напряжении, друзья внезапно становятся, – даже не врагами, – просто равнодушными, безразличными. Каждый остается сам по себе.

Внешний мир добивает психику. Новости кружа́т над человеком роем рассвирепевших ос: деградация школьного обучения, рискованность бесплатного лечения, рынок юридических прав, кредитное рабство, процветающее мошенничество, политическая проституция, манипуляции СМИ, растущие поборы налогами и тарифами ЖКХ, расхищение госбюджета, бесплатные должности, массовые увольнения, повсеместное торговое жульничество, захламляющий подсознание маркетинг, продажа тухлых продуктов питания, автомобильное заполонение дорог, ядовитый воздух. От обилия правды и неправды голова человека превращается в осиное гнездо, а шея чувствует поводок, который укорачивается, приучая перебиваться подачками, раз за разом все более скупыми. Разрозненные и запутанные, люди по всему миру стиснули зубы и сжали кулаки, ожидая ясности происходящего, но лишь приближаясь к точке кипения.

Чтобы спустить пар населения на козле отпущения, политические интриганы организовали международный конфликт, обрекая Украину на раскол и гражданскую войну. Главы стран принялись рушить шаткие устои мировых взаимоотношений, не считаясь с финансовыми убытками своих сограждан. Обеляя себя, президентская свита перекладывала вину на другие страны и предшествующих правителей, радетельно предупреждая, что предстоят непростые времена. Но вместо сплочения и взаимопонимания, внутренняя экономика стран переполнилась мошенниками и аферистами.

Простые люди продолжали недоумевать, почему жизнь награждает лишь крохами за непосильный труд, почему соплеменники грызут друг другу глотки. В ответ говорилось, что во все времена было так. Но это не было правдой. Социум поумнел со времен средневековья: благодаря бесплатному образованию для всех, благодаря отмене расового и крепостного рабства, благодаря мировой информационно сети. Сердца горят идеями равноправия, просветления, свободы. Но, не видя желаемого вокруг, человеческая душа пропитывается черной злобой.

С точки зрения психологии, человек стал запираться в ракушке, выставляя заслон от внешнего мира. Тому способствовали технологические гаджеты; они фокусировали внимание человека на прямоугольнике с диагональю в несколько дюймов, чтобы помочь уйти из реальности, представить себя в уединении, будучи в толпе. Ценность дивайсов, – притупляющих восприятие и сокращающих участие в собственной жизни, – была фантастической. Так же, как насытиться или облегчиться, каждый помнил об уровне заряда батареи. Вытесняя личный опыт кинематографическими историями и виртуальными играми, психика обрубала вовлеченность в действительность, снижала ответственность за поступки. Но попытка обособиться не сводила внешние раздражители к нулю: ракушки, стукаясь друг об дружку, трещали и скрежетали, накапливая свирепство внутри.

На уровне физиологии, организм человека, – когда депрессия и критические недосыпы стали нормой, – начал вырабатывать соответствующие нейрохимические реакции. Адаптация к постоянному стрессу проявилась усиленным производством адреналина гипертрофированными надпочечниками. Вздутые зобы щитовидных желез провоцировали гормональные взрывы, заставляя высвобождать подавляемую агрессию. Стали систематическими истерики и вспышки неконтролируемой злости.

На такой почве, эпидемия Бешенства повсеместно распространилась цепной реакцией, обрекая на коллапс все сферы деятельности социума, как и само человечество. В слабозаселенных городах и пригороде статистика заражения выявляла одного бешеного на каждые пять человек. В мегаполисах она составляла четыре к пяти. Инкубационный период зависел от индивидуальных особенностей организма. Переломный момент проходил скоротечно, необратимо превращая человека в монстра. Начиналось все со взгляда зараженного; словно человечность была маской, которая бесповоротно срывалась, чтобы высвободить аффективное состояние.

Давка в общественном транспорте, пробки на дорогах, очереди в магазинах, косой взгляд, или показавшийся таковым – оборачивались массовыми побоищами, кровавыми, ожесточенными, до смерти. Один бешеный провоцировал апофеоз болезни множества зараженных. Состояние аффекта снимало физиологические ограничения, наделяя безумцев колоссальной выносливостью. Ослепляющая злоба подчиняла рассудок бешенного, превращая в буйно-помешанного психопата, навсегда заключенного в плен болезненных галлюцинаций. Бешеные без раздумий бросались под обстрел полицейских, и нередко добирались до вооруженного, чтобы с упоением задушить, загрызть или выдавить глаза. Они с разбега выбрасывались из окон и балконов, крепко вцепившись в верещащую жертву.

Войска применили силу, военная техника въехала на улицы городов. Но вскоре эпидемия дала отпор. Стали появляться бешенные, белки глаз которых залиты кровью, застящей видимое красной пеленой ярости. Такой вид назвали «Быки». Ступившие дальше границы безумия, они были способны остановить электропоезд, оторвать башню танка, опрокинуть БТР. Быки пили кровь из оторванных рук жертв, словно из кубков, тут же ими заедая. Пули не брали их ни количеством, ни калибром. Их бронебойные тела поддавались только сжиганию.

Бешеного от паникующего не всегда удавалось определить безошибочно. Солдаты, чудом выжившие после стычки с бешеными, отправлялись на лечение ПТСР. Изувеченные морально, они снова и снова переживали события, когда обезумевшие соратники обращали дула автоматов вглубь отряда; или поднимали над головой гранату без чеки – их хохот обрывался взрывом.

Каждый день частота вспышек бешенства росла с прогрессией, убеждая, что человечество обречено. Оборонительный ресурс стран таял, уносился длинными списками погибших. Ученые и хирурги пачкали себя кровью вровень с солдатами; не получая при этом никаких результатов в поисках лекарства, сходили с ума от отчаяния.

Люди боялись покидать квартиры; даже когда узнавали о том, что заточение провоцирует бешенство как столпотворение. В ночи слышались вопли соседей, убиваемых озверевшим членом их же семейства. Тех, кто решался уехать и спрятаться за городской чертой, на дорогах поджидали бешеные автомобилисты-камикадзе.

Выживших, сбежавших из мегаполиса, встречали дымящиеся остовы их загородных домов. И не бешеные были тому виной, а деревенские жители или дачники, финишировавшие первыми в марафоне эвакуации. Здоровые люди без состраданий жгли чужие пристанища, не желая соседства потенциальных зараженных…»

Вадим откинулся на спинку стула. Он не может послать начальнику такой отчет. Пусть даже очень хочется, но нет. Однако, он сохранил творческий порыв под названием «Черная полоса», добавив ему свойство скрытого файла.

«Статистические наблюдения с целью выявления закономерностей проявления и распространения бешенства» – даются через силу. Изложение в научной манере делает затянувшийся процесс муторным, каждым предложением и словом вызывая отторжение. Вадим заставил себя составить доклад, от которого воротит.

Когда завершил редактирование, и закрыл каскад виртуальных окон, Вадим почувствовал себя помилованным. Он заспешил на обед, пока не закончилось время бизнес-ланча. Звонок по внутреннему телефону прервал побег.

– Да? – как на измене спросил Вадим, ожидая услышать начальника.

– Вадим Юрьевич, здравствуйте.

Голос женский.

– Я слушаю.

– Вас беспокоит Алиса. Помните меня? Мы работали с вами над видеоматериалами по бешенству. Я из группы Кирилла Першева.

«Алиса… Среди выборщиков вроде была одна женщина…».

– Да, да… Помню. Что-то нужно? Я думал, работа вашей группы уже завершена.

– Так и есть. Дело в том, что нам устроили проверку качества работы: требуют составить список всех актов электронной передачи материалов, сами материалы, даже незадействованные в итоговом докладе… В общем… Ну вы понимаете…

– Понятно… Мозги вам полощут.

– Удачно подмечено.

– От меня-то какая помощь?

– Проблема в том, что у нас имеется не вся информация, которую от нас требуют.

– Как это?

– Не все, целенаправленно, сохранялось… Это, конечно, наша вина, но с нас спрашивают и, то, что мы о приоре знать не можем?

– Например?

– Например: как быстро наши материалы поддавались обработке… руководителем исследования.

– Мной, то есть! Другими словами, вам нужно было проверять мою работоспособность? То есть я сейчас еще и перед вами должен отчитаться?

– Мы и сами не ожидали, что от нас это потребуется. Поймите нас…

«Прям плевок в душу…».

Вадим сглотнул желчь.

– Да-а… Повезло вам, что я порядочный – мне не нужно скрывать симулянтство. Подключайтесь, берите, что вам нужно из моего компьютера.

– Спасибо вам огромное! Вы просто замечательный!

– Это точно.

Улыбаясь, Вадим завершил разговор.

«Надо же… Поблагодарили…»

Он попросил официанта кафе быть расторопным, и тот, – конечно же, – сразу согласился. Семь минут за пустым столом дались Вадиму нелегко.

«Где моя еда?! Где моя еда?!».

Нервный тик выстукивает дробь каблуками.

«Не надо было оставлять планшет на работе…».

Большие пальцы крутятся, гоняясь друг за другом. Тем временем, в понурой голове, рисуется желаемый ход развития событий:

«– Пожалуйста, ваш бизнес-ланч.

– САМ ЕГО ТЕПЕРЬ ЖРИ, ИМБИЦИЛ!»

После справедливых слов Вадим стукнет по подносу снизу, выбьет из рук обалдевшего официанта, и еда размажется по его белой рубашке, а тарелки в дребезги разобьются об пол…

Официант молча подал на стол. Дежурные фразы застряли в горле, когда он заметил на лице гостя злорадную ухмылку, спрятанную наклоном головы. Вадим отреагировал лишь на появление тарелок, словно те прилетели без посторонней помощи; взялся за столовые приборы и принялся есть.

Смущенный поведением гостя, – подозрительным из-за нервозности жестов, – юноша спросил:

– Простите. У вас все в порядке?..

Неотрывно глядя в тарелку, Вадим прекратил жевать. Секунду он казался ошеломленным, затем оживился, чтобы пожаловаться на недосып.

Звонок мобильного телефона вырвал Вадима из душевного оцепенения, в котором он поглощал суп. Побеспокоили автомеханики:

– Приносим свои глубочайшие извинения, но осмотр вашей машины не может быть закончен сегодня.

– Почему? Там же обычный осмотр движка!

– Проблема в том, что начался бум смены резины на шипованную и…

– Меня это каким боком касается?!

– Это исключительная наша вина. Простите за форс-мажорные обстоятельства, запись очереди была нарушена, поэтому…

– И что вы мне предлагаете?

– Мы предлагаем вам скидку.

– Какую, нахрен, скидку?! Мне машина нужна! Я приеду за ней сегодня же и повезу в другую мастерскую!

– Простите, дело в том, что двигатель вашей машины уже разобран.

– … Это как?.. Ваш механик бросил ее на середине работы? Вы совсем дебилы?

– Послушайте. Я повторяю вам, что произошли форс-мажорные обстоятельства…

– Они произошли у ВАС, а страдать должен Я?!

– Именно так.

Интонация звонящего не оставила сомнений – в данный момент, права и желания клиента ничего не решают.

– Приезжайте за машиной завтра.

Разговор окончен.

Лицо побледнело от ярости и беспомощности – от гнева. «Это несправедливо… Со мной никто не посчитался… Ни с моим мнением, ни со временем, ни с планами. Почему я должен страдать из-за чужой некомпетентности? От меня ОПЯТЬ ТРЕБУЮТ идти на уступки!»

Когда Вадим убрал телефон, он заметил враждебные взгляды посетителей; услышал желчные шепотки. Окружающие стараются прожечь осуждением за несдержанность, невоспитанность и агрессивность. Сострадания нет ни в одной паре глаз.

Вадим не счел нужным задерживаться за столиком; тем более поспешил, почувствовав нарастающий приступ дурноты.

Протошнившись в уборной кафе, склоняясь к ободку унитаза лицом, он даже порадовался тому, что таким образом вырвался из жуткого, неописуемого состояния психики. Истошная обида, взбудораженность злостью, одержимость местью… Чем бы это ни было – ничего светлого и хорошего в том состоянии нет.

Вернувшись на рабочее место, Вадим решил не ждать до последнего часа. Он отправил Дмитрию готовый отчет со всеми сопутствующими материалами, и пошел отпрашиваться домой. Кабинет начальника воняет стружкой.

– Я отправил готовый материал, – проклинающий взгляд стрельнул по бюсту Эйнштейну. – Я пришел с личной просьбой.

Радушным жестом левой руки, на которой теперь красовалась эксклюзивная модель браслета, Дмитрий указал присесть напротив. Вадим воздержался.

– Я хочу сегодня уйти пораньше по состоянию здоровья.

– Что-то серьезное?

– Усталость, наверное. Сегодня, даже, стошнило…

«Почему я прибедняюсь?»

– … В общем, работу я сдал, так что…

– Да, разумеется! О чем речь?! Конечно иди, отоспись…

Вадим собирался пожелать хорошо встретить новый год, уже отворил дверь, когда Дмитрий закончил фразу тем же дружеским тоном:

– … И раз уж ты закончил с докладом, завтра подкину тебе еще работенки. Только не опаздывай!

По спине Вадима пробежал холодок. Наступило ошеломление, и следом за ним, вспышка ярости.

– Что это значит?! – его походка стала зловещей, неконтролируемой, словно свора лютых псов потащила поводками к столу Дмитрия. – По договору, мне предоставлен срок на выполнение плана! В случае преждевременного завершения, оставшиеся дни прибавляются к отпускным! Ты, что, – осел! – не помнишь договор, который сам же составил?!

В глазах начальника Вадим наблюдает растерянность на грани испуга. Дмитрий не смог выдержать враждебный взгляд – глаза неуверенно забегали. Эта мелочь опоила злой радостью.

«Это доминирование!».

Дмитрий отстранился, откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

«Он закрывается. Подсознательно обороняется. Он боится».

– Я прекрасно помню договор.

В его голосе Вадим почувствовал слабину – сумасбродная ухмылка так и просится на губы.

– Я ведь предлагаю тебе почасовые премиальные за сверхурочные. Я подумал, тебя это заинтересует. Я не знал, что тебя это так разозлит.

И вновь Вадим почувствовал ошеломление, но теперь – иного рода.

«Премия?»

За несколько мгновений он остыл. Будто стал ниже ростом, сутулее, грузнее, каким-то даже неуклюжим. Жалким.

– Хорошо… Я возьмусь… Ты извини за это… за этот…

Вадим покидает научный центр в глубокой прострации.

«Холодно».

Но все же уходить приятнее, чем приходить на работу.

В курилке Вадим встретил троих сотрудников. Худощавые молодые люди сжали локтями бока, берегут тепло. Вадим вспомнил имя одного из них – Кирилла, который возглавлял группу по сбору видеоматериалов.

– День добрый, – Вадим пожал руки и достал пачку сигарет.

– Вечер, – машинально поправил Кирилл, и шмыгнул носом, взглянув на темное небо.

Вадима покоробило замечание, но он не подал вида.

– Как у вас дела продвигаются?

– Так себе. На нас спихнули хвосты отстающих отделов. Торчим тут допоздна.

– Понятно… – Вадим втянул дым: – Как проходит проверка?

– Какая проверка?

В голосе Кирилла не прозвучало даже смятения. Переспросил, словно не расслышал. А вот Вадим насторожился.

– Вас, вроде, проверяют по нашей тематике? Ну, когда материалы по бешеным собирали.

– А! Вот что за проверка. Так она давно была – как только мы последний материал сбросили. Ничего, прошла. А что? Какие-то жалобы?

Вадим опешил.

«Давно?!»

Не сразу стало понятно, почему Кирилл смотрит на него с ожиданием.

– Жалобы… Нет… Никаких жалоб.

«А где Алиса?»

Но озвучивать этот вопрос вдруг стало страшно. Чтобы показать, что спешит, Вадим бросил сигарету недокуренной. Но, скрывшись за углом, поджег вторую.

Мороз кусает голые пальцы, но тревога заглушает мысли о холоде.

Служебная телефонная линия защищена от связи с операторами, неподключенными к внутреннему каналу. Блокировка стоит и на входящие, и на исходящие звонки.

Внутренние номера засекречены. Невозможно безошибочно позвонить конкретному человеку, набирая наугад.

Локальная сеть, соединяющая рабочие компьютеры, не имеет прямого выхода в интернет. Чтобы войти в один из компьютеров, необходимо находиться внутри научного корпуса. Для этого – нужно взломать защитную систему пропусков, а до этого – проникнуть в охраняемое государственное учреждение.

К концу мысленного перечисления, Вадиму стало спокойнее.

«Это невозможно».

И не то чтобы он усомнился в реальности разговора с девушкой, которая могла оказаться преступницей – просто факт утратил существенность.

«Да мало ли, что это было...»

Точно он знал лишь то, что не хочет кому-либо рассказывать об этом звонке.

«Прекрати пялиться в мой экран! Прекрати пялиться в мой экран!»

Парень в вагоне метро нестерпимо раздражает Вадима. Он сидит рядом, практически навалился плечом, подсматривая фильм. Просмотр стал не в радость, пришлось убрать планшет.

«Что б тебе пусто было, говнюк».

Но паренек не расстроился, нацепил большие наушники и включил погромче. Рев поезда в тоннеле не мог заглушить агрессивной музыки. Скулы заиграли на лице Вадима. Зубы поскрипывают. Нравится до боли сжимать кулак, спрятанный под портфелем; приятно думать о том, как он может зарядить в ухо, прямо по блюдцу долбанного наушника…

Домой Вадим зашел как раз вовремя, чтобы обутым побежать в туалет. Его снова вырвало.

«Гребаный стресс… Я так кони двину…»

Сгустки желчи плеснули изо рта, из глаз хлынули слезы. Судороги дергают живот, выжимают последние капли, даже воздух из легких выдавливают до предела, до сиплой хрипоты. Так плохо – не было давно.

Обезвоженный, опираясь на стены, привел себя в ванную комнату. Навалившись локтями на раковину, он измождено поднял голову. Мужчина в отражении зелен лицом, мутен взглядом.

Умывшись, Вадим отправился на балкон, бездумно щупая пачку сигарет в кармане куртки. Едва он заперся, как телефон завибрировал в портфеле: мать Вадима уже второй день пытается дозвониться, пообщаться, сказать, что и в этом месяце она получила перечисленные от сына деньги.

Пожилая пенсионерка не могла понять, что вся эта информация не нужна ее сыну. Что он ни морально, ни физически не способен общаться с кем-либо. Единственное, на что хватит его сил, это надуть матрац-будильник и рухнуть на него.

* * *

Сегодня Вадим проснулся с такой мукой, будто воскрес из мертвых. Голова трещит в тисках боли, вместо слюны сочится кислятина. Не взглянув на отражение, мужчина показал средний палец зеркалу в ванной. В забытьи простоял под потоками горячей воды, прижимая лейку душа ко лбу. Когда ощущения начали возвращаться в замученное тело, проснулись эмоции. Сердце сдавила обида, от которой подворачиваются губы. Ведь он на самом деле ОЧЕНЬ устал, дошел до критической отметки. Ну почему он должен снова идти на работу?! Ну почему он не может позволить себе выспаться, подлечиться, отдышаться?! Ну почему работа так похожа на рабство?!

Если бы Вадим был ребенком, то заскулил бы от горечи, разревелся бы навзрыд. Но он взрослый, а это значит, что обида обращается в гнев. И не слезы текут, а кулаки осатанело лупят плитку стены. На волю рвется не жалобный ропот, но сдавленный рык и гул лютых ударов, возвещающих о душевной боли.

На плитке остались кровавые брызги. Последний удар оставил самый сочный след, словно пейнтбольный шарик. Красные капли смешиваются с конденсатом от пара, устремляются вниз, чертя линии жуткого рисунка, который приводит Вадима в восторг. Он мнит себя художником, желает разукрасить красным свою серую жизнь.

От сладостной боли трясутся кисти. Кровь из разбитых костяшек вызывает ликование. Она протекает тонкими струйками между пальцами, светло-алым цветом окрашивает воду, скопившуюся в ногах. Вадим поднес ранки к губам; стал всасывать красные капли, не имея и малейшего желания останавливать кровотечение. Несравненный вкус крови, густой и солоноватый, заставляет трепетать от наслаждения. Вадим радуется от того, как много ее натекло. Красные потеки достигали локтя, капли срывались на живот, стремились к бедрам красными нитками, сливаясь в полосы.

Аморальное веселье оказалось столь истовым, что Вадим забыл о невзгодах. Мизерная передышка от устоев ослабила хомут апатии. Экстаз безумия напомнил Вадиму, что он жив.

Ни что не выдает следы утреннего помешательства – пластыри спрятаны кожаными перчатками, а в глаза прохожие не заглядывают. Сегодня Вадим пришел к зданию научного центра снова под капюшоном, который скрывает лицо лучше шапки.

Вадим начал курить, не задаваясь вопросом: «Хочется ли?». Он, в принципе, не задавался вопросами, способными встревожить чуть больше. «Покурить надо». Он надеялся, что никотин поможет.

На всякий случай, выкурил две.

Войдя в здание, Вадим почувствовал себя несущим хрустальную вазу на скользком подносе – что-то внутри стало подобным хрусталю. Мужчина напряжен; он надеется, что коллеги, – уроды, – не заденут плечом или словом.

Паника и ярость чередуются, как волны сжатой синусоиды; голову разрывает от внутренней истерии, тело потеет и знобит. Все потому, что единственный взгляд на встречного постороннего сопровождается обоснованием того, за что его можно убить.

«Дайте мне хоть малейший повод – я любому череп о стену раскрошу!».

Впервые в жизни Вадим шептал эти слова настолько искренне. Словно молитву. И то, что считается душой, дрожало от ужаса.

Вадим заперся в своем кабинете. Но и здесь он не спрятался от ужаса, для которого стал инкубатором. Последней причиной не совершать убийства – осталась Православная вера. Мольбы человека, считавшего себя атеистом, соперничали по искренности с его же угрозами. И отчаянная схватка Ума и Безумия неминуемо пошла к концу, когда сдавленные стенания: «Спаси меня, Боже!», – сменились предсмертным покаянием.

«Простите меня…»

Только что Вадим стоял с гримасой мученика, вцепившись руками в волосы. И вдруг стал нормальным. Мужчина выглядит немного растерянным, но в основном – как обычно. Привычные жесты усадили за рабочий стол, отточенный алгоритм действий запустил компьютер и рабочее состояние мозга.

С того момента, ни единая мысль не отвлекла от рабочего процесса. Мужчина ни разу не поднялся со стула, ни разу не изменилось выражение лица. По истечении последней минуты рабочей смены, он переключился на выполнение последовательных задач: «Ухожу с работы», «Еду в метро», «Забираю машину».

Молодой администратор, – Николай, если судить по бейджу, – возвращался к ресепшену автомастерской, подспудно объясняя механику порядок записи. У приемного стола они заметили посетителя, который застыл в прострации, уставившись в одну точку. Когда Коля присел на высокий табурет, эта точка оказалась в его правом глазу.

– Здравствуйте, – начал он в смятении. – Вы за машиной?

– В, 5, 1, 6, Т, Р.

– … Водительские права и техпаспорт, пожалуйста.

Мужчина документами шлепнул по столу. Не собираясь выяснять причины неразговорчивости, парень включил служебный браслет. После сверки информации по клиенту, на лице вырисовалось понимание.

– А… Вадим, движок… – парень вернулся под взгляд мужчины. – Вадим Юрьевич, мы готовы вернуть вашу машину. Приносим свои извинения за форс-мажор. Вам предоставляется десятипроцентная скидка в качестве компенсации за неудобства…

Механик, – мужчина околопенсионного возраста, – прокашлялся в кулак; перебил администратора, но не привлек внимания клиента.

– И еще я, от себя лично, поменял моторное масло на подороже.

Признание не впечатлило владельца авто. Механик замешкался:

– Вы уж простите, что так вышло… У меня вчера давление в обед подскочило… Ноги не держали… А остальные мастера заняты были…

Посетитель абсолютно равнодушен. Расплатился карточкой и сгреб со стола ключи от машины; отправился в гараж без сопровождения.

Сквозь лобовое стекло, авторегистратор запечатляет движение вдоль улицы; указывает дату и время в верхнем углу видеозаписи, на которой прямая двухколейная дорога стремится под неподвижный капот. В объектив попадает темное небо, обложенное облаками, как мокрой ватой, которой вытирали гарь. Слева чередуются фасады домов, переулки. Справа рябит двухцветный бордюр и стальные прутья паркового забора. На данном участке маршрута не встретилось ни одной проезжающей машины, никто не обогнал. Даже пешеходов не запечатляет кадр. Запись монотонна, если не брать в расчет ор в салоне автомобиля, который записывает микрофон.

– ТВАРЬ! УБЛЮДОК! МАСЛО ОН МНЕ ПОМЕНЯЛ! В СРАКУ СЕБЕ ЭТО МАСЛО ЗАЛЕЙ! ЕСЛИ Я РАСШИБУСЬ – Я ТЕБЯ ЗАСУЖУ, ПАДЛА!

Слышатся удары кулаками по рулю, по торпеде. В траектории езды появляются изломы; спонтанные ускорения убыстряют наплыв панорамы.

Впереди, со стороны парка, к дороге приближаются два пешехода: молодая мать ведет за руку семилетнего сына. Перед ними – белые полосы зебры. За пятьдесят метров до столкновения, мать уверенно делает шаг на первую полоску. Женщина видит опасного автомобилиста и замирает. За пятнадцать метров – начинает пятиться, отстраняя сына. Она заслоняется рукой от дальнего света фар, но ей хорошо видно, сколько свободного места остается для проезда; что для этого не нужно менять траекторию движения…

– КУДА СУКА ПРЕШЬ!

На видеорегистраторе запечатляется, как водитель дергает машину в сторону, как удар встряхивает камеру. Капот подкашивает женщину, и ее выставленная рука ломается от столкновения с лобовым стеклом, на мгновения заслоняя ладонью обзор съемки.

Мальчик крепко держал мамину руку, когда ее ладонь резко выдернулась. В тот же момент прозвучал жуткий звук из множества: хруст, стук, скрежет, разбитие. Что-то тяжелое пронеслось перед мальчиком, и мама исчезла. Он даже не понял, куда она делась, когда махина подскочила на низком бордюре и боднула ее.

Чудище остановилось в сумерках пешеходной дороги; за багажником упал и откатился бесформенный мешок. Мальчик разглядел его в красном отсвете габаритных огней; ткань похожа на что-то знакомое. Из мешка торчит будто бы нога в сапожке…

Кровь проступает пятнами на серой материи, растекается по асфальту ручейками; свет габаритов делает их цвет невозможно ярким. Мальчик не понимает, что такое смерть, но знает, что кровь – не к добру. А так много крови он еще не видел.

– Мама, вставай, – пролепетал он, застыв на месте.

Автомобиль дал задний ход. Кишки мальчика завязались морским узлом, когда машина покачалась, как на ухабе, сминая под колесами кости. Продолжая разгоняться, чертя на асфальте красные полосы, водитель нацелил багажник на мальчика. Этот таран должен размазать ребенка по стволу дерева за спиной.

Несчастного загипнотизировали два красных глаза габаритных огней, мчащиеся на него.

– Мама!.. – пропищал он.

– Беги!!! – раздался пронзительный крик матери.

Парализованный встрепенулся, будто мама прокричала прямо в ухо. Кто-то невидимый вытолкнул мальчика в сторону; он упал на твердый асфальт. В нескольких шагах раздался мощный удар столкновения и треск. Выстрелили подушки безопасности.

– Беги!!! – снова закричала мама голосом истовой мольбы: – Беги, Фимка!!!

Серафим вскочил и со всех ног бросился вглубь парка, спасаясь от чудовища, которое заорало из машины. Лопнула подушка безопасности, громыхнула дверь. Серафим удирает во всю прыть, но шум губителя догоняет – нечто кошмарное освобождается и бросается за ним.

Разум мальчика объят паникой; он бежит быстрей, чем когда-либо, с ужасом понимая, что этого недостаточно. Он слышит топот преследователя, приближающиеся взрыкивания и хрюканья.

Мальчик завизжал, как вопит от страха и безысходности загоняемая хищником добыча.

Сильная рука схватила ворот детской курточки, грубо тряхнула и отшвырнула наземь. Серафим упал на живот. Он все так же визжал, когда пинок под ребра перевернул лицом под лунный прожектор. Боль треснувших костей не оборвала истошный вопль; его передавила жесткая подошва туфли поперек тонкой шеи.

Глаза мальчика вылупились, язык высунулся из распахнутого рта. Он вцепился в голенище брюк, не в силах сдвинуть ноги. Бешеный опустился локтем на колено; вытаращился в глаза жертвы, любуясь, как лопаются сосудики, окрашивая белки в розовый цвет. С краев злорадного оскала хлопьями стекает пена, срывается на курточку мальчика.

– НУ ДАВАЙ! ВИЗЖИ! ЧЕГО НЕ ВИЗЖИШЬ?! – изгаляется бешеный.

Взгляд мальчика затухает. Силуэт убийцы расплывается, чернотой заполняя видимое. Уже в полной темноте, Серафим продолжает слышать издевки чудища, звенящие эхом внутри головы. Их вытесняет всепоглощающий шум, впитывающий звуки. Когда и шум растворился в самом себе – не осталось ничего.

Увидев бешеного над мальчиком, Бронислав ускорил спринт. Враг стал оборачиваться, когда юноша снес плечом.

Бешеный оказался на земле; Бронислав навалился, не позволяя извиваться. Зубы клацают у лица юноши; он несколько раз саданул лбом, размозжил носовой хрящ. Собрался врезать еще, когда за спиной взревел подоспевший товарищ.

– ШЕЯ!

Бронислав едва успел отпрянуть и втянуть голову в плечи. Над макушкой охнула сталь секиры, со шлепком врубилась до позвоночника в шее бешеного.

– Твою-то мать! – в сердцах ругнулся палач, и вторым ударом доделал начатое.

Отрубленная голова откатилась неваляшкой, указала срезом наверх и завалилась на щеку. Веки мертвеца затрепетали; рот беззвучно задвигался, проливая кровь.

– А ну-ка!

Юноша с секирой размахнулся ногой и пинком отправил голову за деревья.

– В девятку! – воскликнул он. Кулак победно воздел окровавленное оружие.

Обезглавленное тело дергается в корчах, тянет конечности. Бронислав поднялся, стер рукавом толстовки кровавую слизь со лба. Он поинтересовался у товарища:

– Когда топором махал – от чего расстроился? Что одним ударом не перерубил шею, или потому что меня не достал?

Ровесник почесал затылок чистым лезвием двусторонней секиры.

– Да как сказать?..

Ответ Бронислава не интересовал. Он подскочил к мальчику и склонился над ним. Глаза неподвижного вытаращены, распахнут рот. Бронислав послушал пульс на запястье, не вытерпел, вжикнул молнией деткой куртки – сразу заметил, что грудная клетка не в порядке. Сломанное ребро не позволит сделать массаж сердца.

Юноша наложил ладони на перелом, сконцентрировал волю. Бардовое свечение потекло под ребра пострадавшего, разливаясь внутри. Но целитель сразу почувствовал, что процесс не складывается должным образом. Жизненная энергия мальчика не откликается на призыв мага. Но Бронислав не намерен проигрывать Смерти.

Он разжигает внутреннюю мощь.Он упрямо вкачивает энергию в мальчика.

Сердце Бронислава застучало с тревогой – он не слышит сердцебиения ребенка. Юноша укрепляет веру, он не намерен сдаваться. Ради подсказки, Бронислав истово взывает к интуиции. И словно ответ – на помощь подоспели друзья.

Клан магов-горожан оказался в сборе, чтобы спасти жизнь мальчика. Игнат старший из них. Он сразу смекнул и отстранил Бронислава.

– Дай-ка я.

Игнат опустился рядом, растер ладони; положил на диафрагму клинически мертвого ребенка. Маг замер, сконцентрировался. В воздухе рядом с ним запахло озоном. Стали слышны щелчки статического электричества, крошечными молниями срывающиеся с подушечек пальцев. Игнат собрал волю в сгусток – метнул из рук энергетический разряд.

Сумерки придали явность голубой вспышке, сверкнувшей между ладонями и грудной клеткой. Ток встрепенул нервную систему, запустил сердце и включил мозг. Мальчик громко и взахлеб вдохнул жизнь.

Когда переломы срослись, Серафиму разрешили подняться со стылой земли. Бледного, его усадили на пень. Настя заботливо отряхнула, опустила ладони на худые мальчишеские плечи; стоя позади, подпитывает теплом и отвлекает ласковым голосом.

– Сколько тебе лет?

– Семь, – робеет его голос.

– А как тебя зовут?

– Серафим.

– О-о-о, какое чудесное имя!

Испуг мальчика затихает, опускаются плечи. Серафим перестает зажиматься от прикосновений незнакомой тети; хотя поначалу хотел сбежать. Вот только куда? Ведь чужаки обступили со всех сторон. Смотрят на него.

Руки тетеньки согревают. Приходящая в покой психика ребенка перестает провоцировать адреналиновые выбросы. Чувство опасности отступает, и он начинает ощущать, что рядом – хорошие люди.

Почему-то, Серафим помнит, как его спасали. Как прибежали двое дядей и большущим топором отрубили чудищу голову. Серафим знает, как их зовут: Бронислав и Борислав. Мальчик видел лицо Игната раньше, чем вернулся в себя. А сейчас он вдруг понимает, что того зовут альбиносом из-за цвета волос.

Еще он знает, что девочку, которая смотрит на него грустными глазами – зовут Нина; ей девять лет. Она стоит рядом со сводным братом, который на семь лет старше нее. Его зовут Толя. Про рыжеволосую тетеньку Серафим мог сказать, что все зовут ее Алисой, но это не ее настоящее имя. А тетя Настя часто думает об одном человеке, и от его образа ее сердце щемит сладко и тревожно.

Алиса отошла в сторонку, встала над телом бешеного; наклонилась, отводя рыжие кудри. К ней вальяжно набрел Борислав; длинную рукоять секиры он перехватил вдоль плеч, как коромысло; свесил кисти. Ниже рослого Бронислава, Борислав шире во всем: подбородком, плечами, охватом грудной клетки и живота. Короткие волосы цвета сосновой коры покрывают голову ото лба до затылка, спускаются по вискам и соединяются на подбородке, аркой окружают насмешливый рот.

– А где голова? – удивленно и заранее сердясь, спросила Алиса.

– А накой тебе голова? – напористо отозвался Борислав.

– Тебе приставить, – съязвила девушка, поправляя вязаный шарф: – Но видимо, ты уже и сам заинтересовался не лишними мозгами. Куда дел?

– Там, – Борислав указал девушке поискать позади.

Стоило Алисе отвернуться, как секира, плашмя, игриво шлепнула по попе. Девушка испуганно пискнула и с кулаками бросилась на Борислава. Для силача ее тумаки все равно, что кокетство; он похохатывает, заслоняя пах и лицо. Затея быстро разонравилась Алисе; включив фонарик на электронном браслете, отправилась в сумерки на поиски отфутболенной головы.

Бронислав присел на корточки перед Серафимом, поймал его взгляд:

– Расскажи, что с тобой произошло?

– Я и мама шли домой. Маму сбила машина. А потом за мной побежал страшный дядя. Я испугался…

– Она может быть твоя мама еще жива! – с надеждой воскликнула Настя и посмотрела на друзей: – Пойдемте скорей! Серафим, ты помнишь, где это произошло?

Мальчик кивнул:

– Рядом с аркой, где выход из парка. Страшный дядя сбил маму там, а потом, когда она лежала и не двигалась, переехал ее колесами, когда хотел раздавить меня об дерево.

Повисла могильная тишина. Настя убрала руки с плеч мальчика, чтобы не передать своего горя. Игнат, цепенея, думает о собственном пятилетнем сыне. Взгляд девочки Нины полон недетской скорби. Ее сводный брат Толя, понурил голову. Даже Борислав отвернулся. Только Бронислав смотрит уверенно в растерянные глаза мальчика, который боится, что нечаянно сказал плохие слова.

– Где твой отец?

– Не знаю. Он давно не приходил.

– Мама воспитывала тебя в одиночку?

– Да.

– У тебя есть тети или дяди? Бабушка и дедушка? Крестные?

– Я их не помню. Мама говорит, что нет.

«Говорит» резануло слух. Бронислав собрался переспросить, но невдалеке заверещала Алиса.

– АЙ! Я наступила на нее!

– Пасуй! – нашелся с ответом Борислав.

– Иди ты в жопу!

– Не ругайся, здесь дети.

Поодаль сверкнула фотовспышка. Кадр взбудоражил девушку, поторопил вернуться к остальным.

– Вы просто не поверите! – понимая согнутый локоть на уровень груди, она выставила экран, как щиток, показывая фотографию отрубленной головы с раскуроченным носом.

Борислав подался ближе, вгляделся и насмешливо фыркнул:

– Эт я уже видел.

– До того, как Леший отправил нас спасать мальчика, я зачитывала вам доклад о бешеных. В это сложно поверить, но перед вами – фото автора!

– Так ты сперла чужие труды?! – будто искренне удивился Борислав. – А я думал умная, сама написала.

– Идиот! Ты госслужащего замочил!

– Мы убили бешенного, – строго перебил альбинос Игнат.

– Альбатрос дело говорит, – с солидным лицом поддержал Борислав.

– Алиса, – позвал Бронислав, – Найди что-нибудь по родственникам мальчика.

Ослепляя софитом, девушка сфотографировала Серафима; потом недолго колдовала в виртуальной паутине, жестами пальцев вычерчивая на экране подобие заклинаний.

– Он стал круглым сиротой…

Сказанное волновало Серафима меньше, чем остальных. Держа хладнокровие, Алиса продолжила:

– Биологический отец ушел с селянами во время раскола. Кроме деда, ближайшие родственники погибли во время эпидемии. Дед умер два года назад. Конец списка…

Упираясь локтями в согнутые колени, Бронислав сплел пальцы у подбородка. Он крепко задумался, глядя в безучастные глаза мальчика.

– Серафим. Сколько лет твоей маме?

– Двадцать семь.

Никто не понял смыслы вопроса, пока юноша не начал объяснять Серафиму свое решение.

– Вот как мы с тобой поступим. Сейчас я и ты вернемся на место, где все началось. Ты ведь заметил, что мы не в лесопарке, а в лесу?

Мальчик кивнул.

– Эй-эй! – возмутился Борислав. – Накой рассказываешь такое?

Жестом указательного пальца Бронислав велел помолчать.

– Я и ты вернемся вдвоем. Я вызову врачей и полицейских. Они приедут и будут тебя спрашивать. Ты расскажешь им так: ТЫ, – юноша указал пальцем на Серафима. – Я, – направил палец на себя. – И твоя мама, возвращались ВТРОЕМ из парка. Понимаешь?

Мальчик послушно кивнул. Алиса смутилась:

– Зато я не понимаю. Чего ты задумал? Оно тебе надо – светиться лишний раз перед органами исполнительной власти?

Бронислав не отвлекся от разговора с мальчиком.

– Когда они спросят, что случилось, ты ответишь, что маму сбила машина, и дядя водитель убежал в парк прятаться. БРОНИСЛАВ, – так зовут меня, – побежал догонять, но не догнал. А когда тебя спросят, кто такой Бронислав, ты скажешь, что мы: ТЫ, Я, И ТВОЯ МАМА, – живем вместе уже давно. Понимаешь?

Серафим кивнул. Теперь смутилась Настя:

– Что ты задумал?

– О-о-о! – загудел Борислав и хохотнул: – Настюха к покойнице приревновала.

– Замолчи. Бронислав ты хочешь усыновить мальчика покойной, с которой, якобы, состоял в гражданском браке? Ты серьезно?!

Бронислав сохранил молчание. Игнат подошел сзади, положил руку на плечо и крепко сжал.

– Послушай… Я понимаю твои чувства… Но поверь моим словам – воспитывать ребенка сложно. Тем более таким, как мы… Его надо отдать в детский дом. В окружении нормальных людей ему будет лучше.

Юноша вежливо снял руку товарища с плеча.

– Не будет, – ответил Бронислав.

– С чего ты взял? – удивилась Алиса.

Юноша молчит. Заговорил мальчик:

– Мама говорит мне, чтобы я передал всем Вам большое спасибо. Зачем, мам? Почему ты не скажешь сама?

Среди магов наступила гробовая тишина. А растерянный Серафим затараторил, внимательно смотря в пространство рядом с Брониславом:

– Почему они тебя не слышат? Ладно, я расскажу: мама сильно плачет. Она ругает себя: «Если бы я не задержалась на работе – всего бы этого не случилось». Она плачет и часто повторяет: «Большое спасибо»… Разве вы не видите ее? Она стоит рядом с дядей Брониславом.

Ошеломленные взгляды метаются то на буроокого, то на мальчика. Игнат сообразил сесть на корточки перед Серафимом и взглянуть в его глаза. Молодой мужчина чертыхнулся.

– Посмотрите на его зрачки, – Игнат мягко приподнял подбородок мальчика для всеобщего осмотра. Алиса перепроверила фотографию Серафима.

– Они расширены из-за шока, – невозмутимо заявила девушка.

Борислав пригляделся к оригиналу, сплюнул под ноги:

– Тьфу, блин, главный аналитик. Какой, к чертям, шок, голова ты красная! Малец – бракованный! Он взаправду видит покойную мать, твою мать!

Бронислав дождался, когда утих ажиотаж вокруг новообращенного.

– Серафим.

– Да?

– Как зовут твою маму?

– Маша.

– Мария, я позабочусь о твоем сыне, – заявил юноша в пустоту.

– Ага, позаботишься, – подтрунила Алиса. – Как бы хуже не сделал… Твой план – на самого себя капкан! Если бешеный вел автомобиль, то ДТП, в котором твоего присутствия нет, должно быть заснято на видеорегистратор. Мы не знаем, расположены ли там уличные камеры. Если да – то ты второй подозреваемый в убийстве матери мальчика. Даже если тебе повезет с камерами, со свидетелями, то давай рассуждать логически – твою любимую сбили, она истекает кровью на дороге, а ты, вместо того, чтобы вызывать скорую – бросился в погоню, да еще мальчика за собой увлек. При условии, что преступник скрылся без вести, – тело-то мы утилизируем, – ты становишь первым подозреваемым. Полицейские проверят телефон покойной, и не найдут твоего номера, твоих писем. Допустим, я скажу тебе ее адрес – как ты попадешь в квартиру, без ключей хозяйки?

Борислав раскусил хитрюгу.

– Ты смотри, как цену себе набивает. Прям торгуется, как на базаре. Ну, давай, рыжая, удивляй!

Взгляд Алисы презрением пытается согнать ухмылку Борислава, но проигрывает.

– Серафим должен возвращаться один. Только в одном он должен соврать – водитель не догнал его, и исчез неизвестно куда. А полицейским мальчик скажет, чтобы вызывали крестного.

Настя удивилась:

– Ты же сама сказала, что у мальчика не осталось родственников.

– Я умею не только воровать доклады, – с вызовом ответила девушка в сторону Борислава. – Теперь, в городской регистрационной базе, Бронислав числится крестным Серафима.