Круги своя

В итоге все вернулось к началу, словно иначе быть не может. Но даже если это вращение по кругу – какая-то переменная неверна. Ты ведь должен двигаться вперед, верно? Жизнь – стремление вперед. Почему тогда я только топчусь на месте, и даже если кажется что отдалился от себя прошлого… в итоге снова возвращаюсь на то же место?

Мир выглядел с вершины холма холодным и пресным, словно вылепленным из покрытого инеем теста. Сырость и туманы, это же поздняя осень. Лежащий внизу город серый до невыносимости. Взгляд с высоты обычно успокаивал, все казалось таким мелким и ничтожным, мог легко закрыть ладонями, сжать в кулаке, раздавить, в то время как сам с такой мощью становился невозможно величественным и мощным. Но все лишь глупая иллюзия. В итоге, я просто снова вернулся сюда.

Казалось, нужно радоваться. Ничто больше не угрожает жизни. В затылок не упиралось холодное дуло пистолета, шею не захлестывала удавка, ребра не прокалывает нож. Свобода должна окрылять, но вместо этого самочувствие паршиво и отвратительно. В висках тупая пульсация импульсов боли.

Все это легко можно закончить. Довольно просто. Шаг за парапет – и короткий полет с обрыва. Свобода окрыляет, может, я выживу.

Я не понимал только: зачем? Откуда эти мысли? Кажется, я все для себя решил. Хотя решения постоянные, маленькие шажки вперед, преодолеть наконец эту линию. В итоге, я так никуда и не пришел.

Я догадывался в чем дело. Можно выразить более чем простыми словами, четко обозначить все формы, но я всегда путался и избегал подобного, словно под воздействием какого-то страха в подсознании. Может, потому что подобные вещи наиболее ясно показывают мою никчемность?

Я всегда думал так, возвращаясь на это место. Может походить на паранойю или какой-то комплекс, если б я только не знал на самом деле свое местоположение в мире.

Но я ещё жив, я живу, в то время как столько людей вокруг показали свою некомпетентность и были вычеркнуты, жестокой ли рукой проведенья, бога или судьбы. Они все умерли. Перестали существовать. И если моя жизнь ещё длиться – не значит ли, что я все же могу смотреть прямо в глаза ублюдков?

Но это мало что значит. Я до сих пор не могу найти убежденность, я просто не верю в свои силы. Не могу взять эту малость, позволить такую роскошь. Я так и смог выбрать какую-то определенную позицию, которой следовал бы в жизни. Так и не научился ненавидеть людей. Так и не научился уважать себя. Не за какие-то поступки, а за весь пройденный в жизни путь.

Конечно, с большой вероятностью изъян во мне, а не в мире. Но даже если знаешь свои слабости, это не значит, что можешь легко их исправить. Я уже забыл, с каких пор мне стало плевать на себя.

Но это не значит, что с подобным отношением я меньше страдал от жизни. Поэтому, я всегда возвращался сюда, в итоге. Приходил на холм, с которого можно смотреть на крошечный город, и дарующий мне чувство превосходства и власти, словно убийца, возвращающийся на место преступления.

Дул холодный ветер. Стоять тут дальше не имело смысла. Я вернулся к машине, завел двигатель и поехал к Эндрю.

Этого урода не оказалось дома. Наверно, я не хотел сознавать некоторые вещи, вел себя свободно, словно все закончилось или вовсе никогда не происходило. Не хотелось сознавать, что приехал зря. Забравшись по дереву, залез через окно на втором этаже в комнату. Та же спокойная обстановка, в чем-то прилежно-резкая, словно вычерченная под линейку. На всех вещах словно отпечаток Эндрю. Я был тут совсем недавно.

У меня был ключ от его дома, кажется, должен быть, но не хотелось развеивать эту иллюзию, или подтверждать. Кажется, он давал мне его когда-то, но я не мог вспомнить обстоятельства.

Тишина окутывала дом, я сел за стол и стал ждать. Когда-то он должен появиться. А я просто не знал, что делать. Теперь уже все равно. Я слишком опустошен, сказать хоть что-то ценное.

На столе початая пачка сигарет, забитая пепельница, кипа бумаг, желтый конверт, больше похожий на пакет, из разрыва торчат уголки бумаг. Я извлек их наружу. Сложенный вдвое альбомный лист, и – фотографии.

Не слишком много. Штук двенадцать. Я внимательно просмотрел.

Эндрю трахал Андриану. Кажется, там было все. Вот она оседлала его, волосы разметались, тела мокрые от пота. Теперь он сверху. Сзади. Сбоку. Она берет у него. Он лижет ей. Обычная позиция. Лица искривлены от удовольствия. Какое-то уродливое наслаждение. Или это только мне кажется? Они счастливы…

Я отложил фотографии и закурил. Наверно, ожидаемо. Кто я такой, в конце концов? Значил ли я для нее хоть что-нибудь? Кто я, черт возьми, такой?!

Но я – это я. Им придется мириться с этим фактом. Всему чертовому миру!

Я положил сигарету на край пепельницы, снова взял фотографии. Кто я такой, в самом деле? Конечно, они счастливы. Достаточно просто посмотреть на них. Хватит самого факта.

Я узнал обстановку, кровать. Комната Андрианы, но странно, почему даже глядя на ракурс, вполне осознавая, где нужно снимать, не могу представить, как делались снимки? Кто-то сидел в шкафу? За окном? Или камера на тумбочке напротив кровати? Я не мог понять, мозг отказывался работать с этим.

Я затянулся и вернул сигарету в пепельницу. Обратил внимание на сложенный пополам лист бумаги, развернул. На белой странице большим шрифтом выведено черным маркером, словно пропечатано: 1 000 000 000. Больше ничего.

Я вернул все на прежнее место. Затянулся. Кто я такой?

Мыслей нет, смутное опустошение, словно все внутренности выдернули из тела, мысли стерли. Я потушил фильтр в пепельнице и закурил новую. Что-то рухнуло, словно из-под меня выбили стул, и я загрохотал, с чудовищным стуком, адским рокотом барабанов. Вот что творилось.

Пока я крутился во всей этой кутерьме, они нашли друг друга и поняли. Приняли. Буквально. Пока я пытался выжить, Эндрю и Андриана утешали друг друга в наполнившей их печали и скорби. А может, я тешил и лелеял себя несбыточными надеждами и фантазиями, выдумал все это?

Ведь кто я такой, для нее?

Они предали меня. Никто не сказал ни слова, даже не собирался. Она искала во мне причину утешения, но совсем другого. Ей просто нужно на кого-то смотреть свысока. Потому что кто-то должен смотреть на нее свысока. Только я на эту роль нихрена не годился.

Ведь кто я такой, для них?

Никто, ноль. Они ничем мне не обязаны. Она даже не говорила этого, но все ее поведенье давало повод думать, что хотел. И вот они предали меня.

Это был последний шанс удержаться на плаву и устоять на ногах. Теперь меня ждало лишь падение. Смерть стала реальной. Все оборвалось и закончилось. Третья сигарета, или четвертая, но дым слишком легок, чтобы вытянуть меня обратно.

Это действительно больно. Механизмы сдвинулись, все стало на места.

Кто я такой, чтоб игнорировать меня и мое присутствие в этом мире? Последний шанс провалился. Кто вы, чтобы смотреть на меня свысока? Кто я, чтоб это сошло вам с рук?

Сейчас, все довольно просто. Последние иллюзии рухнули. Я затушил последнюю сигарету в пепельнице, и состояние организма было почти таким же невыносимо ужасным, как души.

Оставалось только сидеть и ждать Эндрю.

Я успел передумать тысячу пренеприятнейших вещей, прежде чем он вернулся.

Рев двигателя за окном, стук двери, размерный ритм шагов по скрипящему полу, затем дверь открылась. Эндрю вошел, высокий, угловатый и нескладной, конечно, красивый. Вполне мог потянуть на парня с обложки.

Я сидел, уставившись в пустоту и ни на что не реагируя. Эндрю замер в дверях, смотрел с удивлением. Наверно, стоило сказать: «Привет».

-Как ты попал сюда?

-Ты давал мне ключ. Когда-то.

-Не помню.

-Но оно было.

Он прошел и сел на кровать.

-Как ты, Дейв?

-Живой, как видишь.

-Ничего, что ты тут? Все уже в порядке?

Вот о чем ты волнуешься. Боишься, что твой дом вместе с нами взлетит на воздух? Все в порядке для него – когда не для меня. Теперь центр тяжести грозил сместиться.

-В какой-то мере.

-Но все закончилось? – спрашивал Эндрю. Немного странно. Прежде он не был таким назойливым.

Закончилось ли? Я не знал. Тогда казалось – да, все в порядке. Сейчас я совсем не уверен. Все только начиналось. Здесь, в этой комнате. Или там, у Андрианы, в то время, когда производились фотографии. 1 000 000 000. Может, все началось именно тогда, когда я начал осознавать реальную обстановку вещей. Когда шагнул вперед, чтобы выжить, а они отстали, сплетясь за моей спиной.

Но на деле я топтался на месте, с тоскою смотрел в их удаляющиеся спины. Я так ничего не сделал. Вся кутерьма завертелась именно из-за них, теперь я был уверен. И меня унесло в этом бушующем водовороте, как щепку, и смыло в унитаз.

-Да. Похоже, я теперь свободен.

Все оказалось до нелепого глупо и неловко. Я не знал, как вести себя с ним. Даже не мог понять, что хочу сделать. Словно растекался безвольным липким слизняком по железной платформе, прежде чем его расплющит прессом.

-Это же отлично! – Эндрю заулыбался. – Я рад.

Черта с два ты рад. Ты бы хотел, чтоб я сдох. Это было бы так просто для всех. Вот только я выжил в той мясорубке, когда остальные разлетались кусками фарша и падали кровоточащими трупами. Может, меня оставили жить в наказание, показывая, что я слишком ничтожен, чтоб убивать меня? Но это бесполезно и глупо.

В груди нарастало отвратительное чувство, распространялось и захватывало. Вряд ли кто-нибудь из них желал мне смерти. Конечно, я зря так думал. Они все-таки друзья и желали мне счастья. И никто не собирался рушить нашу дружбу. Я как всегда все не правильно понял.

Просто теперь они вместе, а я остался за бортом третьим лишним. Но все в порядке.

Только я не собирался терпеть такую концовку.

Мы сидели молча, никто больше не произнес ни слова. Я достал пистолет и выстрелил Эндрю в ногу. Руку дернуло отдачей, запах пороха вошел в легкие, он закричал и упал, схватившись за бедро, стал кататься по полу и хрипеть, из зубов выплевывалась ругань с клочьями пены и слюны. По ноге растекалось кровавое пятно.

-Что ты делаешь, Дейв?! – кричал он, глаза безумные, полные боли, впивались мне в лицо. – Ты рехнулся?! Черт, больно!.. Какого хрена, Дейв?!

Я подошел и приставил пистолет к его голове, ещё не остывшее дуло вдавливалось в лоб.

-Кайся. Раскайся в самом страшном грехе, Эндрю, о котором сожалеешь. Очисти душу перед смертью.

-Убери пистолет!.. ргх!.. – он пытался отползти, отодвинуться, тщетно. Я твердо держал его на мушке. – Что за дерьмовые шутки?!

-Без шуток. Ты сейчас умрешь. С покаянием или без.

-ДА ИДИ К ЧЕРТУ! – взревел Эндрю. Попытался рвануться, вырвать пистолет, опрокинуть, и я приложил его рукояткой по зубам. Вполне стоило ждать от него такой сильной реакции и борьбы, это я всегда полон безволия и слабости.

-Умри, – предложил я. Палец вдавил курок.

-Андриана уехала.

Чуть-чуть. Если б сейчас палец дрогнул от ошеломления или припадка эпилепсии – мозги Эндрю расплескались бы по полу.

-Чего?

-Андриана уехала сегодня утром, – повторил он. Без каких-то эмоций, разбитый рот кровоточил, подбородок заливало алым. – Навсегда. Я не знаю куда.

Мы не двигались, наверно, целю минуту. Эндрю скрипел зубами, лужа крови под ногой увеличивалась. Если б дернулся – хоть немного – я спустил курок, в шоке, не осознавая, вынесенный из мира.

Все закончилось так… резко и неожиданно, что я не мог поверить. Словно невозможное. Она уехала, сейчас, навсегда. Исчезла из моей жизни, словно умерла.

Я поднялся, спрятал пистолет, и вышел, в полном молчании мира.

Он мог соврать. Легко. Но у него нет причин делать этого. Квартира Андрианы удивительно пуста, сам воздух словно дышал пустотой, самое безлюдное место в мире. Она могла спрятаться где-то, сбежать, но у нее нет причин делать этого.

Она уехала. Все стало пусто и никчемно, словно опустилась снежным пледом тоска.

Для чего тогда крутилась вся эта кутерьма? За что гибли те люди? Все стало враз бессмысленным, словно перечеркнутое. Для чего тогда я остался жить?

Бесцельные поиски по городу ничего не дали. Я снова вернулся на холм, смотреть свысока на маленький город, словно это позволяло почувствовать себя величественнее. В самом деле – последний шанс. Стоит ли винить кого-то, что он не оправдался?

Делая последний шаг, мы всегда заносим ногу для следующего. И опускаем. И так раз за разом. Упорство или сила воли, но как назвать это в жизни, когда мы раз за разом переступаем последнюю границу, на которой обещали оставить всю нашу веру и надежду? В последний раз. А потом ещё один шаг. И так мы идем.

Движение в никуда.

Они все равно заставят меня измениться и принять чью-либо сторону. Возможно, она уже научила меня ненавидеть. Значит, скоро я дам волю эгоизму, поднявшись из скорлупы ничтожности и наполнившись убеждениями и презрением.

Лучше не станет. Но что-то переменится. Даже если я топчусь на месте, постоянно возвращаясь на этот холм, я вижу предел, которого могу достигнуть. Каким могу быть.

Ставить себя во главе мира и шагать, наполняя каждый шаг и вздох эгоизмом, но двигаться к месту, где ты мог быть, вместо того, чтоб топтаться на месте. Предел, который стоит перешагнуть. Смотри же, как я достигну места, куда мог попасть лишь на пределах своих возможностей, смотри, как я перешагну этот предел.

Хотя даже если она не увидит, потери будут с обеих сторон. Андриана уехала навсегда и в никуда. Я буду считать, что она умерла.

Все вращается, оставаясь на месте. Уходит и возвращается. Бессмысленный бег по кругу, босыми ногами по битому стеклу наших эмоций и чувств, кровотечения и боли.

И даже если ты делаешь этот рывок, наступить на предел и догнать себя, каким мог быть – он тоже делает рывок, и вновь оказывается далеко впереди, отодвигая границу от финиша.

Но в этот краткий миг рывка, наступая на предел, если преодолеешь ещё саму малость, на краткий миг ты сможешь схватить себя возможного за плечо, заставить обернуться и посмотреть, вплотную. Можешь даже ударить его, если хочешь. Потом все исчезнет. Но ты сможешь.

Пока что, я ловил лишь дым, воздух, а моя тень оставалась далеко впереди.

Когда они предали меня, когда я прострелил Эндрю колено и хотел убить, когда Андриана уезжала, когда вокруг умирали люди, и лишь я один остался жив, когда вся это отвратительность рухнула на плечи… а что я сделал, чтобы они смотрели на меня? Что я сделал, чтобы стать в центре вселенной?

Но что я мог сделать? Разве меня самого не достаточно? Недостаточно того, что я – это я. Все никогда не будет справедливо, мир никогда не поступит, как ожидаешь.

Я топтался на месте, возвращаясь назад. Раз за разом жизненный путь писался ошибками.

Лишь бегущий впереди силуэт того, каким я мог стать, счастливо улыбался, и скалился мне, бросая насмешливые взгляды через плечо, словно говоря, что догнать его невозможно.