VI. В окружении под Черкассами

Окружение одиннадцати немецких дивизий в зоне Черкасс завершилось 28 января 1944 года в восмидесяти километрах позади нашей линии. Но на флангах враг был близко: он был в пятнадцати километрах от Корсуни, на западе от нашего КП в Белозерье. Мы слышали лязг гусениц танков.

Мы день и ночь не снимали одежду, обувь и вооружение – гранаты и автоматы держали на расстоянии вытянутой руки. Саперы-минеры рвали все в огромном количестве, ночь была наполнена мрачным грохотом.

Прошло три дня. Мы начинали привыкать: уцелев от ста ловушек в Донбассе, на Дону и Кавказе, мы не в первый раз были в таком убедительном положении. Каждый из нас хотел убедить себя в том, что это окружение было не более, чем очередным приключением. Верховное командование не оставит же нас просто так – контратака разорвет кольцо врага, это было ясно.

Теоретически дело уладила радиотелеграмма знаменитого генерала Хубе. Эта телеграмма была краткой и хорошей: «Иду!»

Генерал был на подходе. Огромная колонна немецких танков двигалась с юга, и уже пробила коридор в советских порядках за нашей спиной. Мы оживленно следили по карте за продвижением наших освободителей. Пали десятки деревень. Сводка сообщала о ста десяти подбитых русских танках. Через два дня оставалось лишь пробить узкий проход во вражеских порядках в девять километров толщиной.

Те, кто прибывал с этого направления, с горящими глазами говорили нам, что уже была установлена связь с нашими спасителями посредством маленьких передатчиков батальонных КП. Еще один мощный ударный прорыв, и освобождение было бы завершено.

И действительно, мощный удар был нанесен. Но его нанесли Советы.

Они спешно подтянули дополнительные бронерезервы. Тремстам немецким танкам, что подошли к нам, пришлось остановиться, затем отступить. Скоро красные уже имели у нас в тылу зону безопасности шириной в пятьдесят километров. Осмелев от успеха, советские дивизии бросились с юго-востока и юга в глубь наших линий, на этот раз отбрасывая к северу и востоку массу окруженных войск, отделяя их все больше и больше от немецких тылов, откуда могло бы прийти спасение.

Обозначилась и другая катастрофа: с начала окружения мороз сменила весенняя оттепель, было как в начале мая. В зиму 1941 – 1942 годов во время контрнаступления в Донбассе мы уже познали два дня внезапной оттепели, превратившей дороги в грязное море, но холод вернулся и восстановил порядок.

Поэтому поначалу мы смотрели на таявший снег с любопытством. Верховые облака блуждали по небу, посеченные мелким острым дождем, мы зигзагами продвигались по гололеду, мокрому и сверкающему, почти непроходимому. Затем поля опять стали желтоватыми и коричневыми. Лес, полностью вымытый, расстелил на склонах свое фиолетовое одеяло. Опушки и просеки были как черные экраны. Дороги проваливались под грузом нашего транспорта, намокали. Скоро автомашинам пришлось продвигаться уже по настоящим рекам: сероватая вода поднималась до половины дверцы.

Мы еще смеялись. Это было смешно. Каждый из нас был забрызган до головы.

Через четыре-пять дней мороз не вернулся. Каждое укрытие под своим сводом, который, тая, оседал, каждый окоп, каждая траншея, куда протекала вода с окрестностей, были не больше чем ванны или бассейны, в их глубине беспомощно барахтались солдаты, вооруженные котелками и ведрами.

Поля были настолько вязкими, что их невозможно было пересечь. Дороги все более и более размывались, многие перекрестки стали непроходимыми. Уровень воды достигал там одного метра. Склоны стали ужасным катком, вязкими, как вар. Артиллерийские тягачи день и ночь должны были вытаскивать застрявшие в грязи машины.

Однако, в глубине позиций пятнадцать тысяч единиц мотопехоты, пятнадцать тысяч машин, крутились по кругу, все более и более уступая примитивному давлению врага, нечувствительного к стихиям. Эти тысячи солдат-жаб почти с удовольствием копошились в грязи нескончаемых болот.

***

Советы овладели значительными складами боеприпасов, сконцентрированными в пятидесяти-шестидесяти километрах к югу от Черкасского участка, в том месте, где красные армии соединились. Солидные запасы горючего и боеприпасов были потеряны нами в первый же день.

Благодаря наличию тяжелых «Юнкерсов», немецкое командование немедленно послало помощь осажденным дивизиям. В Корсуне была взлетная полоса. «Юнкерсы» с высшей точностью выполнили свою задачу. Каждый день прибывало около семидесяти машин, набитых боеприпасами, горючим и довольствием. Как только самолеты разгружались, их сразу же заполняли тяжелоранеными. Таким образом мы смогли вовремя эвакуировать все полевые лазареты.

Но советские истребители тоже летали. Они бороздили затуманенное небо и как ястребы кружились над полем. Каждый день двенадцать-пятнадцать наших самолетов через несколько минут полета падали в огне на землю, среди воя раненых, сгоравших заживо. Это было ужасное зрелище.

Но работа продолжалась методично и геройски, ни на минуту не прерываясь, пока чудовищный клей оттепели не положил конец всякой возможности работы.

В конце недельной оттепели и наводнения взлетное поле было совершенно залито водой. Инженерные войска попытались всеми средствами убрать грязь и укрепить почву. Бесполезно. Последние самолеты капотировали в метровом слое грязи. Больше ни один самолет не мог ни взлететь, ни приземлиться. С этого момента мы были предоставлены самим себе.

***

Укрепившись на восточном выступе, бригада бельгийских волонтеров «Валлония» в первые дни не испытала сильных атак врага. Тот все силы – и это было понятно, – бросил на юг и запад Корсуни там, где его две стрелы, дерзко связанные, испытывали давление немецких войск, пытавшихся изнутри и снаружи разорвать кольцо. Советы бросали в этот коридор всю свою бронетехнику и массу пехоты и кавалерии.

В направлении Ольшанки и Днепра наступление красных было еще только радиофонным. Мощный передатчик, установленный напротив наших позиций, каждый день выливал на нас на слащавом французском кучи пропаганды. Диктор с парижским акцентом милосердно информировал нас о нашем положении. Потом он пытался сагитировать нас, восхваляя прелести советского режима и друга народов Сталина и призывал нас перейти в армию генерала Де Голля. Нам было достаточно приблизиться к русским позициям, держа в руке белый платок, как читательницы сентиментальных объявлений.

Пропаганде Советов нельзя было отказать ни в воображении, ни в хитрости. Двоих из наших солдат, взятых в плен в Лозовке, привели на КП одного дивизионного генерала. Тот пригласил их за стол и предложил королевский ужин; он напоил их отличным шампанским, набил карманы шоколадом. Затем этот волк в овечьей шкуре со звездами приказал отвезти их на машине к нашим позициям. Охранники выпустили тогда этих двух гостей в нашем направлении, как выпускают канареек или соловьев, открыв дверцу клетки!

Это приключение имело большой успех. Каждый облизывал губы, думая о шоколаде и шампанском этих двух счастливчиков. Но генерал-филантроп и филолог-валлон остались ни с чем: никто не клюнул на этот крючок со слишком явной наживкой!

***

Чем больше враг колошматил фронт позади Корсуни, тем больше дивизия «Викинг» должна была оттягивать войска, которые еще сохраняла на берегу Днепра и бросала их на юго-восток. Через несколько дней наш левый фланг почти полностью был открыт. Чтобы держать восемьдесят километров вдоль Днепра, на северо-востоке наших позиций оставалось всего-навсего одно подразделение в двести немцев из «Викинга» на маленьких бронемашинах, бороздивших илистые, вязкие дороги.

Красные посылали дозоры на ту сторону реки и никого не обнаружили. Оставались лишь наши слабые укрепления у слияния Днепра и Ольшанки. Достаточно было одной атаки, чтобы их уничтожить. Мы сильно беспокоились за большой деревянный мост, брошенный через Ольшанку на восточной стороне Мошны.

С другой стороны реки мы держали несколько укреплений десятью автоматчиками. Если бы красные атаковали ночью, они раздавили бы этот жалкий пункт и овладели бы целым мостом. Штаб дивизии «Викинг», предупрежденный об опасности, не захотел ничего слышать. Мы не должны были уступить ни пяди земли, ни дать врагу понять, что мы теряем веру в исход сражения.

Генерал был далеко: мы носом чувствовали неизбежную катастрофу. Немецкий офицер связи взял на себя ответственность взорвать сооружение со всей возможной осторожностью. Телефонным звонком в шесть утра он сообщил генералу, что только что советский снаряд попал во взрывчатку, полностью разрушив мост.

– Мы, – добавил он, – в полном огорчении.

Генерал тоже был огорчен. Но вопрос с мостом был таким образом решен.

***

В ту же ночь наши последние сомнения были сняты. В Мошнах в нашем распоряжении был взвод из пяти десятков русских, бывших военнопленных, добровольно вступивших в ряды немецкой армии.

До этого момента они были очень дисциплинированными и преданными, но ошибкой было послать их воевать на родину. Их кровь сработала. Через три месяца раса, пресловутая раса, взяла свое.

Они подолгу разговаривали с местными жителями, наши офицеры не понимали ни одного слова из этих разговоров. В конце-концов партизаны договорились с ними. В ночь с 1 на 2 февраля 1944 года эти русские, обслуживавшие наши пушки позади немецких порядков, скрытно уползли, как волки, к Ольшанке. Славный малый-валлонец, бывший в карауле, был тихо убит ножом в спину. Колонна беглецов, перешагнув теплый труп, спустилась в ров и пересекла реку.

Теперь напротив нас находилось пять десятков беглецов, живших в Мошнах три месяца и знавших наши позиции, наши орудия, командные пункты, телефоны и радио. Таким образом, в распоряжении советского командования находилось пятьдесят проводников.

***

Уверенные в себе, красные в восемь часов утра бросились в атаку. Первая атака началась за Мошнами между Лозовком и Днепром. Несколько десятков валлонцев, рассредоточенных в этих песчаных ландах, утонули и сгинули под градом снарядов за один час. В тоже утро на КП бригады мы узнали, что Лозовок был атакован и захвачен.

Вторая рота, отброшенная от последних домов, была вынуждена перейти речку на южной стороне деревни на километр. Худо-бедно она закрепилась среди голой степи.

Оборона берега Днепра была безысходной: Лозовок, находившийся на песчаном взгорке, казался нам окончательно потерянным. Мы предложили дивизии привезти уцелевших из Лозовка в Мошны, где нашим малым силам угрожала наибольшая опасность.

Но приказы были безжалостными. Не только вторая рота не могла перегруппироваться и отойти к югу, но надо было немедленно контратаковать и отбить Лозовок, какими бы ни были препятствия.

Очень далеко, на том конце провода, едва различимый голос указал нам, куда ушла вторая рота. Я точно знал участок Лозовка. Я добился того, что мне приказали организовать контратаку. Я получил два танка и посадил на них группу решительных парней. Через реки дорожной грязи, простиравшиеся на сто метров в ширину, мы двинулись на восток. Повсюду торчали опрокинутые машины и ноги павших лошадей, наполовину увязших в грязи.