Дэниел Гоулман

динг в борьбе за золотую медаль в женском фигурном ката­нии на Олимпийских играх 1994 года. Во время этого нападе­ния Карриган разбили колено, лишив возможности трениро­ваться в течение нескольких решающих месяцев. Но когда Экардт увидел по телевизору рыдающую Карриган, его вне­запно охватило раскаяние, и он разыскал приятеля, чтобы от­крыть ему свой секрет; это послужило отправным моментом ряда событий, приведших к аресту нападавших. Такова сила эмпатии.

Однако ее, как правило, катастрофически недостает тем, кто совершает самые низкие преступления. У насильников, лиц, покушающихся на растление малолетних, и многих творящих насилие в семье есть общий психологический дефект: они не способны на эмпатию. Эта неспособность ощущать боль и стра­дание их жертв позволяет им рассказывать себе небылицы, вдох­новляющие их на преступление. У насильников в ходу такие измышления: «Да женщины на самом деле хотят быть изнаси­лованными» или «Если она и сопротивляется, так просто при­творяется недотрогой»; растлители лгут себе так: «Я не причи­няю никакого вреда малышке, а просто проявляю любовь» или «Это же просто другая разновидность любви». У родителей, ско­рых на физическую расправу, наготове такое объяснение: «Это просто чтобы добиться послушания». Все эти варианты само­оправданий записаны со слов людей, которых лечили в связи с подобными проблемами. Они говорили это себе, зверски об­ращаясь со своими жертвами или готовясь к подобному обра­щению.

Полное «стирание» эмпатии в то время, когда эти люди на­носят ущерб жертвам, почти всегда составляет часть некоего эмоционального цикла, который стимулирует их злодеяния. Давайте проследим последовательность эмоциональных про­цессов, которая типично приводит к половому преступлению, например, к покушению на растление малолетних. Этот цикл начинается с того, что растлитель чувствует себя расстроенным: раздраженным, подавленным, одиноким. Возможно, эти на­строения вызваны, скажем, тем, что он увидел по телевизору счастливые пары, а потом ощутил подавленность от своего оди-

Эмоциональный интеллект

ночества. Далее растлитель ищет утешения в излюбленной фан­тазии, как правило, на тему нежной дружбы с ребенком; эта фантазия приобретает сексуальную окраску и заканчивается мастурбацией. Позже растлитель испытывает временное облег­чение от уныния, но это облегчение длится очень недолго; и депрессия и одиночество возвращаются вновь и охватывают его с еще большей силой. Растлитель начинает задумываться о пре­творении фантазии в жизнь, сочиняя себе оправдание вроде «Я не причиню никакого настоящего вреда, если ребенок не по­лучит физических травм» или «Если малышка и в самом деле не хотела бы заниматься со мной сексом, она могла бы это пре­кратить».

В этот момент растлитель смотрит на ребенка сквозь при­зму извращенной фантазии, а вовсе не с состраданием к тому, что живой ребенок испытывал бы в подобной ситуации. Все, что следует далее — начиная с зарождения плана увести ребен­ка в такое место, где они будут одни, до осторожной репетиции того, что произойдет, а затем и проведения плана в жизнь, — характеризуется эмоциональной отчужденностью. Все это про-делывается так, словно у втянутого в это ребенка нет собствен­ных чувств; вместо этого растлитель проецирует на нее готов­ность к взаимодействию, обнаруживаемую ребенком из его фантазии. Ее чувства — перелом в настроении, страх, отвраще­ние — попросту не замечаются. А если бы они произвели впе­чатление, это все «испортило» бы для растлителя.

Полное отсутствие сострадания к своим жертвам составля­ет одну из главных проблем, решение которых послужило це­лью разработок новых методов лечения растлителей малолет­них детей и подобного рода преступников. В одной из наибо­лее перспективных терапевтических программ преступникам дают читать душераздирающие повествования о преступлени­ях, подобных их собственным, записанные со слов жертвы. Вдобавок им показывают видеосъемки жертв, со слезами рас­сказывающих, что значит подвергаться насилию. Потом пре­ступники описывали совершенное ими же преступление с по­зиции жертвы, представляя, чтсв это время чувствует жертва нападения. Затем они читали свои записи группе врачей и пы-

Дэниел Гоулллан

тались ответить на вопросы о нападении с точки зрения жерт­вы. В заключение преступника помещают в ситуацию, имитиру­ющую реальное преступление, в которой он выступает уже в роли жертвы.

Уильям Питере, психолог тюрьмы штата Вермонт, разра­ботавший такой многообещающий метод терапии, который заключается в том, чтобы научить ставить себя на место друго­го, сказал мне: «Переживание чувств жертвы как своих соб­ственных изменяет восприятие таким образом, что становится трудно отрицать страдание, даже в воображении, и тем самым усиливает мотивацию людей бороться с собственными извра­щенными сексуальными побуждениями. Лица, совершившие половое преступление и подвергнутые лечению в тюрьме по этой программе, повторно совершали подобные преступления после освобождения только в половине случаев в сравнении с теми, кто не прошел подобного лечения. Вывод: без выработки начальной стимулированной эмпатией мотивации никакое ле­чение не даст положительного результата».

И если все-таки существует хотя бы небольшая надежда привить чувство эмпатии правонарушителям вроде лиц, поку­шающихся на растление малолетних, то практически не остав­ляет никаких надежд другой тип преступника — психопат (в последнее время чаще называемый социбпатом согласно пси­хиатрическому диагнозу). Психопаты печально известны как умением расположить к себе, так и полным отсутствием раска­яния даже за действия, совершенные с особой жестокостью. Психопатия, то есть неспособность испытывать эмпатию, или сострадание, или хотя бы малейшие угрызения совести, есть одно из наиболее озадачивающих эмоциональных расстройств. Сущность холодности психопата, видимо, заключается в неспо­собности создавать нечто большее, кроме крайне ограничен­ных эмоциональных связей. Самые жестокие преступники, например, серийные убийцы-садисты, получающие удоволь­ствие от предсмертных страданий своих жертв, есть олицетво­рение психопатии.

Кроме того, психопаты — бойкие лжецы, готовые сказать все, что угодно, лишь бы получить то, что хотят; с тем же самым цинизмом они манипулируют эмоциями своих жертв. Вспом-

Эмоциональный интеллект

ним поведение Фаро, семнадцатилетнего члена лос-анджелес­ской банды, который искалечил мать с ребенком, стреляя из проезжавшего мимо них автомобиля, и описал это скорее с гор­достью, чем с раскаянием. Когда Фаро разъезжал на автомоби­ле сЛеоном Бингом, писавшим книгу о лос-анджелесских бан­дах «Крипе» («Слабаков») и «Бладс» («Черных братков»), ему захотелось покрасоваться, и он сказал Бингу, что «собирается пугануть психом» двух типов в ближайшей машине. Вот как Бинг рассказывал об этом обмене взглядами:

Водитель, почувствовав, что кто-то смотрит на него, обер­нулся и взглянул на мою машину. Он встретился взглядом с Фаро и на мгновение выпучил глаза, а потом резко отвел взгляд, потупившись и уставившись куда-то в сторону. Не­возможно было ошибиться в том, что я увидел в его глазах: это был страх.

Фаро продемонстрировал Бингу взгляд, который метнул в соседнюю машину:

Он уставился прямо на меня, и все в его лице пришло в движение и изменилось, как с помощью какого-то эффекта ускоренного движения в кино. Оно превратилось в лицо из ночного кошмара, и это было жуткое зрелище. Оно давало вам понять, что если вы уставитесь на него в ответ, если вы бросите ему вызов, то запаситесь умением твердо стоять на ногах. Его взгляд говорит, что ему плевать на все, в том числе и на вашу жизнь, и на свою собственную.

Разумеется, для такого сложного поведения, как преступ­ление, существует множество правдоподобных объяснений, не призывающих на помощь биологию. К преступлению, напри­мер, может привести некая извращенная разновидность эмо­ционального навыка — запугивание других людей, — которая имеет ценность для выживания в районах, где царит насилие; в подобных случаях слишком большая эмпатия может только ухудшить дело. В самом деле, выгодное отсутствие способнос­ти к сопереживанию оборачивается «достоинством» для испол­нения многих ролей в жизни — от «плохого копа», ведущего

Дэниел Гоулллан

допрос, до корпоративного налетчика. Мужчины, которые были, например, палачами в государствах, где царит террор, описывают, как они учились отмежевываться от чувств жертв, чтобы выполнять свою «работу». Существует множество путей подделываться под обстоятельства.

Подобное отсутствие эмпатии может обнаруживать себя и более зловещими способами, один из которых удалось случай­но открыть в процессе исследования наиболее жестоких «из-бивателей» жен. Это исследование выявило психологическую аномалию у многих самых буйных мужей, которые регулярно избивают своих жен или угрожают им ножами или пистолета­ми, и все это они проделывают в состоянии холодного расчета, а не в приступе бешенства. По мере того как их гнев усиливает­ся, проявляется аномалия: частота сердечных сокращений сни­жается вместо того, чтобы увеличиваться, как это обычно бы­вает, когда гнев доходит до неистовства. Это означает, что с физиологической точки зрения они становятся спокойнее, даже если ведут себя все более агрессивно и оскорбительно. Их буй­ство производит впечатление точно рассчитанного террорис­тического акта как способа держать в подчинении жен, внушая им страх.

Такие хладнокровно жестокие мужья принадлежат к осо­бой популяции, отличной от большинства других мужчин, из­бивающих своих жен. Кстати сказать, они гораздо чаще при­меняют насилие к другим людям, помимо жен, ввязываясь в драки в барах и ссорясь с сотрудниками и членами семьи. И тогда как почти все мужчины, которые в бешенстве колошма­тят своих жен, поступают так импульсивно в приступе ярос­ти, из ревности или чувствуя себя отвергнутыми, или же из страха быть покинутыми, эти расчетливые драчуны набрасы­ваются с кулаками на жен, видимо, вообще без всякой причи­ны — и как только они ринутся в бой, никакие ее действия, даже попытки вырваться из дома, похоже, не обуздывают его неистовство.

Некоторые исследователи, занимавшиеся изучением пре­ступников-психопатов, считают, что причиной их хладнокров­ных действий при полном отсутствии эмпатии или чуткости

Эмоциональный интеллект

зачастую является дефект нервной системы*. Выявление воз­можной физиологической основы жестокой психопатии осу­ществлялось двумя методами, но в обоих рассматривалось уча­стие нервных проводящих путей, идущих к лимбической сис­теме. В одном исследовании волны электроэнцефалограммы головного мозга испытуемых измерялись в моменты, когда они пытались расшифровать «мешанину» из слов, которые мелька­ли перед их глазами очень быстро, в течение не более десятой доли секунды. Большинство людей по-другому реагирует на эмоциональные слова, такие, как «убийство», чем на нейтраль­ные, например, «стул»: они способны быстрее понять, промель­кнуло ли в данный момент эмоциональное слово, а их электро­энцефалограмма, снятая в ответ на эмоциональные слова, рез­ко отличается от полученной при реакции на нейтральные сло­ва. Однако у психопатов не было ни одной из этих реакций: в снятых у них электроэнцефалограммах не обнаружено харак­терных признаков реакции на эмоциональные слова, да и быст­рота отклика на такие слова была не быстрее, чем на нейтраль­ные, а это свидетельствует о разрыве в цепях между вербальной зоной коры головного мозга, распознающей слово, и лимби­ческой системой, привязывающей к нему чувство.

Роберт Хеар, психолог из Университета Британской Колум­бии, проведший это исследование, интерпретируя его резуль­таты, пришел к заключению, что психопаты имеют ограничен-

* Важное примечание: если в совершении некоторых видов преступ­лений играют определенную роль биологические особенности, такие как, например, дефект нервной системы, выражающийся в отсутствии эмпа­тии, это отнюдь не доказывает, что все преступники имеют биологические пороки или существует некий биологический маркер склонности к пре­ступлению. Этот вопрос уже давно стал предметом горячей дискуссии, причем наибольшее число ее участников склоняется к мнению, что не су­ществует никакого особого биологического маркера и, уж конечно, ника­кого «криминального гена». И даже если в некоторых случаях и есть био­логическая основа отсутствия эмпатии, это вовсе не означает, что все, кто имеет эту основу, будут обнаруживать склонность к преступности, напро­тив, большинству это не грозит. Отсутствие эмпатии следует учитывать как фактор наряду с другими психологическими, экономическими и соци­альными факторами, формирующими склонность к преступлению.

Дэниел Гоулман

ное представление об эмоциональных словах — отражение их более общей ограниченности в сфере эмоциональных реакций. По мнению Хеара, бессердечность психопатов основывается частично на другой физиологической модели, открытой им в ходе более раннего исследования, которая тоже наводит на мысль об отклонении от нормы в работе миндалевидного тела и связанных с ним цепей: психопаты, готовящиеся к лечению электрошоком, не выказывают ни малейших признаков реак­ции в виде страха, нормальной для людей, знающих, что им придется испытать боль. Исходя из того, что ожидание боли не вызывает волну тревоги, Хеар утверждает, что психопатов со­вершенно не беспокоит будущее наказание за то, что они тво­рят. А поскольку сами они не испытывают страха, у них нет и эмпатии — или сострадания к страху и боли их жертв.