Фактор - Аааа?

Я понял, что существовало две Вероны. Та, которая вечером ложилась со мной в постель, была не похожа на ту, с которой мы садились завтракать. Верона без макияжа похожа на что угодно, только не на Верону. Утром она проводила в ванной по несколько часов. Она даже загорала не так, как все нормальные люди, у неё была своя особая схема: снизу немного больше, сверху поменьше, а ещё выше она накидывала платок. "Иначе цвета моего макияжа не будут подходить, Дитер!" - объясняла мне она.

Мы и дальше спорили, как затраханные, главным образом о всякой ерунде. Например, она боялась комариных укусов, но вместо того, чтобы купить какую-нибудь одну мазь, она за мой счёт опустошала пол-аптеки. Мне это вовсе не казалось забавным. Я же не Ральф Зигель, который говорит каждой женщине, с которой знакомится: "Слушай, я куплю тебе машину, вот тебе моя кредитная карточка, пользуйся!" Я страдаю паранойей в том смысле, что мне кажется, будто все мои женщины любят меня из-за денег. Поэтому в начале я всегда притормаживаю и становлюсь ещё экономнее, чем обычно. Моя мать всегда предупреждала: "Дитер, женщины любят в тебе лучшее - твои деньги". Это была борьба за власть. Я хотел объяснить Вероне: ты не можешь швыряться моими деньгами и покупать всё, что взбредёт в голову! Только объяснять это Вероне Фельдбуш было бессмысленно. Во-первых, она мне и слова сказать не давала. Во-вторых, она относится к тому роду женщин, что, наверное, ни разу в жизни не заплатили сами даже за лак для ногтей.

Те полчаса в день, когда Верона была со мной мила, я думал: о, да, это женщина моей мечты! Тогда от неё исходили такие слова: "Ты мой герой, ты самый крутой, я хочу пятерых детей от тебя, я хочу связать с тобой свою жизнь". А потом мы цапались, и я слышал: "Я не желаю тебя больше видеть, ты самый мерзкий ублюдок, для меня ты - просто дерьмо, между нами никогда ничего не было!" В том, что касалось ссор, Верона была истинным холериком. Она не просто злилась, она становилась настоящим монстром и кричала: "Ты же не думаешь всерьёз, что тебя можно любить? Для меня ты дерьмо!" И всегда этот фактор - Аааа?: да, что ещё, что теперь? Что, собственно, было правдой во всех её рассказах?

В наши лучшие мгновения она кормила меня комплиментами. "Слушай, неужели, тебе и впрямь столько лет?" - интересовалась она. А потом отвечала: "Ты с ума сошёл? Посмотри, неужели человек в этом возрасте может так выглядеть? Посмотри, как ты играешь в теннис. Посмотри, как ты катаешься на водных лыжах, двадцатилетний так бы не смог. Ты в наилучшей форме, ты натренирован просто супер, да-да, погляди только!" Но когда мы ссорились вновь, её программа менялась на противоположную. Жизнь переворачивалась вверх тормашками, тогда Верона глядела на меня так, будто я весил 120 кило, и будто у меня была прыщавая задница. Думаю, что это была её манера обращаться с мужчинами: превозносить до небес, а когда ты решишь, что этот мир прекрасен и всё просто супер - получай целый залп эмоций.

4 дня мы занимались ничегонеделаньем, а потом полетели дальше: сперва в Канкун, где мы провели целую неделю, потом в Лас-Вегас. Мы были как Ричард Бартон и Лиз Тейлор, мы ссорились и мирились, но в моей голове всё ещё водилась эта мыслишка с женитьбой. "Слушай, Верона, нам следовало бы обсудить заранее брачный контракт..." - начал я. Моя адвокат в Германии была в курсе и готова в любую минуту приступить к исполнению своих обязанностей. Если бы я позвонил, она за ночь выслала бы по факсу набросок договора. Ни мои родители, ни кто-нибудь ещё не знали, что я задумал. Даже Наддель я всего лишь намекнул. Я сам себе казался свиньёй. У других ведь тоже есть чувства, и я знал, что причиняю ей жуткую боль. После семи лет любви я распрощался, сказав у двери: "Пока!"

По дороге я позвонил ей: "Заешь, Наддель, я, скорее всего, женюсь". Верона сидела подле меня, она настояла на том, что будет присутствовать при выяснении наших с Надей отношений. Она дала мне знак: "Скажи ей, наконец, что всё кончено, и пусть она выметается". Я начал: "Знаешь, Наддель, будет лучше, если ты поскорее найдёшь новую квартиру... Моя адвокат зайдёт, чтобы обсудить детали..." Я ждал, что она заплачет, но она была лишь хмурой и разочарованной. Я попытался объяснить ей, как далеко это может зайти. Проблема состояла в том, что я сам не знал, как далеко, не говоря уже, что я не мог признаться: вот, к трубке приклеилась Верона. Я не был уверен ни в чём. Мои чувства к Наде не умерли, я обожал её - точнее, наше с ней прошлое. А в том, что касалось Вероны, у меня не было никакой уверенности. Обычно это представляют себе как нечто клёвое: один мужчина, две женщины, но в действительности нет ничего хуже. Я собрался с мужеством: "Итак, я сейчас вместе с Вероной, между мной и тобой всё кончено... Давай постараемся расстаться, как разумные люди". И тут Наддель взбесилась по-настоящему: "Мы были вместе семь лет, и я тоже хотела выйти за тебя замуж. Я всё время этого ждала. Ты ни разу не делал мне предложение, а её ты знаешь совсем недолго! Как ты мог влюбиться так быстро? Раньше ты говорил, что тебе нужно время, но ты просто обсирал меня!" Мне было жаль Надю. Собственно, я хотел сказать: "Наддель, ты мне всё ещё очень нравишься, неужели ты не чувствуешь?" Вместо этого с моих губ слетали идиотские фразы: "Мы могли бы остаться друзьями? Приятелями?" Разговор длился полчаса, я явно выглядел аутсайдером. Только что мне было делать если я познакомился с женщиной, которая мне ужасно нравилась, которая показала мне новые перспективы и с которой я хотел начать новую жизнь?

Верона, торжествуя, как Кинг Конг, сидела рядом со мной. Я заметил, её переполняла радость от победы: "Он меня и впрямь хочет, он дал отставку другой!" А я был очень несчастен: я причинил боль единственному другу, который у меня был, единственному человеку, который ни разу меня не предал, я оскорбил его. Я чувствовал, что сделал что-то наоборот. Чувствовал себя последним подлецом.

Через полчаса я снова позвонил Наде: "Слушай, Наддель, ээ...эээ... потому что... я не мог тогда так... и я хотел тебе сказать... Знаешь, я тебя всё ещё очень люблю!.. Собственно, в моих чувствах ничего не изменилось... Просто тогда рядом сидела Верона". Я бесконечно боялся потерять Надю.

Я находился в своеобразном свадебном путешествии, вообще-то начинал новую счастливую жизнь, и постоянно раздумывал: а правильно ли я поступил? Или всё неверно? Вернуться ли мне назад к Наде? Или я всё-таки хочу быть с Вероной? Под конец я подумал: "Какая разница, это одна фигня".

Я снова позвонил Наддель, теперь уже днём. Я хотел услышать её голос, но в глубине души я надеялся, что она подскажет, что мне делать. Я боролся со словами: "Нет, Надя... Слушай, чёрт побери, я не знаю!.. Я в отчаянии! Я влюбился в Верону, но и тебя я тоже люблю... ты не можешь подождать ещё немного?" - при этом плакала не она, а я. Я просто не мог решиться. Это было самое поганое время в моей жизни.

Минимальный максимум.

В Лас-Вегасе Верона требовала, чтобы мы поженились, и вот однажды я решил: сегодня, именно в этот день. Можно было сделать это прямо в отеле, нужно было только подняться в лифте на три этажа вверх. Я позвонил Энди: "Что мне делать, что мне делать? Всё идёт наперекосяк". Он коротко посоветовал: "Оставь это!" Я совершил ошибку, позвонив адвокату. Она меня успокоила: "Господин Болен! Не беспокойтесь! Даже если Вы не заключите брачный контракт! Даже если вы разведётесь через неделю! Даже тогда Ваша жена не сможет ничего сделать. Знаете, в юриспруденции это называется кратким браком!" - растолковала мне она. А потом ещё заманчивей: "Существует также возможность аннулировать брак" - "О'кей, а если по максимуму, на что мне рассчитывать?" А она ответила: "Минимум, господин Болен! Минимум! Только не заводите детей!" Вот я и рассчитывал на минимальный максимум. Какое безумие!

Мы поднялись на три этажа вверх, в маленькую комнату с искусственными цветами и плюшевыми креслами для гостей, мы, впрочем, никого не приглашали. Я пришёл прямиком из бассейна, и мои волосы были основательно растрёпаны: "Ты не хочешь хоть немного геля нанести, на кого ты похож?" - сострадательно вопрошала Верона. "Ах, всё равно!" - отвечал я. Я не хотел делать из этого официальной церемонии, по моему разумению, всё должно было быть возможно маленьким: самая малая церемония, минимум требований, минимальная программа. Туда, обратно, готово. "Вам нужна видеосъёмка?" - спросил человек, которому предстояло нас венчать. "Нет-нет, не хочу я никакого видео, вообще ничего не хочу" - ответил я. В конце концов, куда-то исчез свидетель, хотя Верона утверждала, что он всё-таки был. Стать мужем и женой стоило 88,50 долларов, работник отеля исполнял обязанности мирового судьи. Он говорил по-английски: "Laber! Laber! Laber!", а мы должны были отвечать "Yes!" Сперва я сказал "yes!", потом она сказала "yes!", вот и всё. Я никогда не забуду, как она потом посмотрела на меня, такой забавный взгляд, будто она хотела сказать: "...он действительно женился на мне!" Потом мы сделали несколько фотографий.

После нашей свадьбы, которая длилась пять минут, мы продолжили в прежнем духе. Ещё не войдя в номер, снова поссорились. Я сбежал в бассейн, Верона осталась наверху. У меня в голове начало проясняться: это была ошибка, это была ошибка, ошибка, ошибка, ошибка! Поразмысли теперь ещё раз! В конце концов, я нацепил шорты и вторично отправился наверх, чтобы аннулировать наш брак. В Лас-Вегасе это можно сделать в течение 48 часов с момента заключения брака. В коридоре мне бросилась в глаза светящаяся табличка с надписью "closed". У служащего WCH как раз был перерыв, и в этом я увидел знак судьбы: знаешь, а ведь сам Господь Бог не хочет, чтобы вы расставались.

Весь вечер я боролся с собой: "Слушай, почему бы тебе не пойти снова наверх и не отказаться, пока не поздно?" Но снова меня успокоил адвокат: всё easy, be спокоен. "Нет-нет, господин Болен" - говорила она - "не беспокойтесь теперь об этом. Вы не погибнете, если не поладите с супругой". Указания неба и адвоката, туда или сюда - я всё никак не мог успокоиться. Снова позвонил в Берлин Энди: "Знаешь, я женился, но мне страшно - я думаю, это вершина идиотизма с моей стороны!"

"Я тоже так думаю" - сказал Энди.

На следующий день зазвонил телефон: "Мальчик наш дорогой, почему ты не сказал, что женишься?" - это были мои родители, они прочитали радостную весть в газетах. Я был застигнут врасплох: "О, да, верно... Эээ... Я просто хотел рассказать вам это в спокойной обстановке, когда приеду домой". Я был уверен, эта новость была на совести Вероны. "Ты звонила кому-нибудь из прессы?" - потребовал я ответа, но она выкрутилась: "Нет", она только звонила подруге, которая, должно быть, знает кого-нибудь, кто знает кого-нибудь, кто в свою очередь знаком с каким-нибудь журналистом. В таком духе она мне объясняла. Всё это было, конечно же, противоположностью действительности. Верона знакома с Манни Мейером из "Бильда", который любил мою жену, наверное, ещё сильнее, чем я. Если успех Вероны на 10% зависел от меня, то на совести Манни остальные 90%. Если она ему говорила, что её пластинка - хит номер один в Тасмании, на следующий день об этом писали в газете, неважно, была ли вообще выпущена эта пластинка. Если она ему говорила, что ей предлагают выступить в тысяче различных телешоу, ей и тогда была обеспечена реклама в масс-медиа. И даже то, что она вылетела из "Peep", Манни Мейер объявил успехом. Потому-то Верона была так интересна для рекламодателей: спецы по маркетингу могут быть уверены, даже если она просто воздух испортит, все газеты напишут об этом. Для этого Манни мог бы даже изобрести ароматизированную газету.