Навстречу своему «Я»

Я хочу поделиться своей историей. Когда я вижу истину в черно-белом цвете и делюсь ей, это помогает мне справиться с отрицанием. Пищевая зависимость – это не психическое заболевание, а метаболический биохимический дисбаланс. Некоторые люди появляются на свет с повышенной восприимчивостью к переработанным углеводам. Рука об руку с пищевой зависимостью следует депрессия, однако некоторые специалисты утверждают, что зависимость – первична.

В моем случае шаблоны нарушенного пищевого поведения включали в себя: ограничения в еде, пищевые загулы, избыточные физические упражнения, а также, в чем мне стыдно признаваться, полную «чистку». Я страдала от депрессии, с которой сейчас у меня получается справиться с помощью лекарств и плана питания.

До этого года я обвиняла себя, вместо того чтобы винить болезнь под названием «пищевая зависимость». Помню, что в детстве была очень чувствительна к тому, что меня окружало. У меня была сильно развита интуиция, но я не знала, как ее использовать. Шум и суета меня пугали. Злость и конфронтация вгоняли меня в ужас – я боялась, что меня отвергнут. Я понятия не имела, что все эти чувства были всего лишь чувствами.

В моей семье еды было в изобилии, как говорится, и в печали, и в радости. У меня была бабушка, которая встречала нас дома после школы пирогами, печеньями, батончиками с шоколадом, шоколадными пирогами, сливочной помадкой, горячей сливочной помадкой на домашнем мороженом и обедами, «заряженными» сливками и подливкой. Вся та тревожность, которую я испытывала в течение дня, сглаживалась сахаром, мукой или пшеницей.

Еда превратилась для меня в проблему уже тогда, когда мне было семь лет. Помню, как отпрашивалась из школы по причине вымышленной болезни, чтобы поскорее прибежать домой к бабушке и поесть. Я не могла насытиться. Мне было трудно остановиться после первого куска. Одна добавка превращалась в три. Помню стыд, который испытывала, когда мне говорили, что с меня хватит добавок. Я понятия не имела, что переедаю. Я ела, чтобы успокоить свои страхи или отпраздновать свою радость.

К тому моменту, как мне исполнилось 10 лет, я превратилась в пухлое создание, которое переполняло отвращение к себе. Я сходила с ума из-за своих размеров, формы и веса. Уничижительное отношение к себе и низкая самооценка способствовали тому, что я спешила спрятаться в своей комнате. Принятие многое для меня значило, но я полностью заблудилась в искаженных представлениях и установках.

Когда мне было 12 лет, я познакомилась с концепцией правильного питания. Тогда я впервые услышала слово «диета». После того как я начала считать калории, у меня впервые в жизни появилось ощущение контроля. Вес быстро снижался, а вместе с этим я начала получать больше внимания. Тогда я впервые почувствовала, что меня принимают как человека. Я «подсела» на ограничения в еде.

В свои первые отношения с мальчиком я вступила, когда мне было 13 лет. Помню, что эти отношения меня не только возбуждали, но и приносили чувство фрустрации. Я была не настолько уверена в себе, как мне бы того хотелось, и переживала жгучее чувство ревности всякий раз, когда моего бой-френда не было рядом. Кроме того, я испытывала чувство неуверенности из-за своего тела; меня лечили от хронического кандидоза, мигреней и воспалений мочевого пузыря. У меня даже нашли аллергию на пшеницу, но в те дни такой диагноз считался, мягко говоря, сомнительным, поэтому я продолжала употреблять ту же пищу и заниматься пищевыми ограничениями и «загулами».

Я страдала от приступов тревожности и периодов депрессии. Я уходила в изоляцию, а моей единственной терапевтической отдушиной была поэзия. Труднее всего давались праздники и каникулы. После долгих месяцев ограничения себя в еде я лицом к лицу сталкивалась с праздничной едой, «заряженной» сахаром, мукой и пшеницей. Я наедалась до такого состояния, что впоследствии мне приходилось в изнеможении падать на кровать, опьянев от сахара. «Похмелье» было ужасным. Я возвращалась домой, снедаемая тревожностью и страхами. Эти чувства я называла «гнусностями».

Я поступила в колледж, по-прежнему одинокая и полная нереалистичных надежд на жизнь, похожую на «мыльную оперу». Я продолжала считать калории, и была одержима едой, поэтому вновь ушла в изоляцию и пряталась в своей комнате в общежитии. Я часами просиживала над учебниками. Я была средней студенткой, которая превратилась в «стахановца». В каждом семестре я получала высшие баллы.

Отношения давались мне с трудом. Более безопасной моделью поведению было уйти в изоляцию и контролировать свой вес. Но однажды я зашла в тренажерный зал. Помню, как взяла в руки журнал о бодибилдерах и поразилась тому, что девушки тоже поднимают тяжести. В результате я захотела «накачать» руки и ноги, чтобы принимать себя. Со своим первым мужем я познакомилась там же, в «качалке». Моя мечта о «мыльной опере» начинала осуществляться. (А если и нет, я думала, что смогу изменить других людей, чтобы ее осуществить.)

Подъем тяжестей улучшил форму моего тела, но добиться идеала мне так и не удалось. Я была настолько сильно одержима мыслями о том, как должна выглядеть, что мне казалось, будто мои груди и живот принадлежат не мне. Я не могла принять свои обвисшие груди и толстый, рыхлый живот. Они вызывали у меня чувство стыда. Цифры на весах служили мерилом моей ценности – 52 килограммов было недостаточно, а при 63 килограммах я считала себя жирной.

Отношения с первым мужем были нездоровыми с самого начала. Я оставалась таким же контролером, как и в первых отношениях. Я терпеть не могла свою потребность в обладании другим человеком. Я желала испытывать чувства доверия и уверенности в себе, но понятия не имела, как этого добиться. Я обращалась к еде как к единственному источнику ощущения равновесия, которое знала на тот момент.

Ограничивая потребление еды в течение недели и уходя в пищевые «загулы» по выходным, по ночам я начала испытывать сильную боль в желудке. Я думала, что страдаю запором, но даже представить не могла, что причина моего недомогания – те продукты, которые употребляю в пищу.

Мои мысли были мрачными, и я продолжала страдать от приступов депрессии. Я не думала о том, чтобы обратиться за профессиональной помощью, поскольку ознакомилась с характеристиками различных пищевых расстройств и считала, что не подпадаю под них. (В колледже я могла бы сойти за анорексика, если бы не мои неконтролируемые пищевые «загулы».) Я была в отчаянии. Я не могла назвать свое расстройство, но точно не чувствовала себя нормально.

К тому моменту, как мне исполнилось 22 года, я вышла замуж, получила степень в области патологий речи и языка и переехала в другой штат. Все эти события произошли в течение полутора лет. Мой уровень тревожности прямо-таки зашкаливал, но что именно это было? Я не могла дать определение этому чувству. Поэтому, несмотря на чувства тревоги и депрессии, я думала, что в очередной раз испытываю «гнусности», и заглушала их с помощью еды и изматывающих физических упражнений. Болезнь под названием «пищевая зависимость» прогрессировала, а я не имела об этом ни малейшего понятия.

Когда мне было 23 года, у меня родилась дочка. Но во время беременности я ушла в такой пищевой «загул», что набрала почти 27 килограммов при своем росте метр пятьдесят семь. К тому моменту я весила 76 килограммов. Но я не могла – и не хотела – отказываться от еды. Впервые с тех пор, как мне было 11 лет, я разрешила себе есть столько, сколько хочу, без ограничений. Я словно вернулась в то время и вновь стала 11-летней девочкой, которая чувствовала себя отвергнутой и стыдилась своего тела и самой себя. Единственное «Я», которое было у меня в тот момент – эмоционально неспокойная пищевая маньячка. Я была толстой и стыдилась этого. Слово «благодарность» в моем лексиконе отсутствовало.

Пищевая зависимость, паника и депрессия внесли свой вклад в то, что наш брак распался. (Эти отношения заслуживают отдельного рассказа. У меня не было никаких знаний о том, что в браке можно научиться здоровой близости или навыкам построения отношений.) Именно во время развода мне поставили официальный диагноз: «депрессия» и «приступы паники». Таким образом, в 30-летнем возрасте я начала знакомиться с медицинской историей своей семьи. Как выяснилось, у меня были дяди и тети, которые также страдали от депрессии и тревожности. В моем роду были случаи ожирения и диабета. Вся моя семья находится под угрозой возникновения биохимической пищевой зависимости. Надеюсь, что моя история их затронет, и у них получится прервать неистовый поиск выхода из состояний тяги, ожирения и стыда.

В течение трех лет после развода я занималась традиционной и нетрадиционной терапией. Я освоила множество техник релаксации и изменения своего настроения. Лучше всего помогали антидепрессанты. Однако контролировать наваждение едой и весом у меня по-прежнему не получалось.

Никто из моих терапевтов не мог понять, почему я продолжаю жаловать на «гнусности». Я делала все, что мне велели. За три года я набрала около 7 килограммов, и для моего искаженного представления о самой себе это стало кошмаром. У меня вошло в привычку объедаться с 16.30 и до того момента, как я ложилась спать. Я заедала свои обиды, одиночество и стыд, чтобы на следующее утро проснуться с отвращением к самой себе. Помню, как часами втягивала живот, снедаемая ненавистью и отвращением. Я застряла в теле 11-летней девочки и дисфункциональных эмоций.

Я попала в цикл пищевых «загулов». Ограничивать себя я больше не могла. Я заставила себя пойти в тренажерный зал и через несколько месяцев стала достаточно дисциплинированной для того, чтобы ограничивать себя в калориях. Однако это продолжалось всего несколько месяцев. Вскоре я наедалась еще до того, как прийти в зал, и ругала себя за то, что после этого не могла нормально заниматься. Я понятия не имела, что к тому моменту моя зависимость от сахара, муки и пшеницы развилась еще больше, и что я была физически зависима от этих веществ. Я не могла остановиться, потому что не знала, как это сделать.

Четыре года занятий когнитивной терапией помогли мне лучше разобраться в депрессии и тревожности, но этого было недостаточно. Несмотря на приобретенные навыки и лекарства, степень моей тревожности порой зашкаливала, и депрессия по-прежнему вгоняла в страх.

Мое пищевое расстройство вышло из-под контроля, однако терапевты не считали нужным им заниматься. Я понимала, что некоторые мои мысли и реакции являются дисфункциональными, но ту боль и те чувства, которые их сопровождали, я попросту заедала. Когда я познакомилась со своим вторым мужем, я столкнулась со многими из тех чувств, которых избегала всю свою жизнь: злость, принятие, трудность с близостью, обиды на чужое мнение и агрессивная вербализация. Бог наверняка свел нас вместе, чтобы мы могли залечить старые раны. Я знала, как меняться в психическом плане, но физические результаты оставляли желать лучшего. Готовность сделать что-то по-другому появилась у меня только в тот момент, когда я начала выблевывать съеденную пищу.

Я нашла терапевта, который, судя по отзывам, успешно работал с булимиками, и диетолога, имевшего опыт работы с пищевыми расстройствами. Годом ранее я прочитала книгу о пищевой зависимости и надеялась, что они помогут мне следовать рекомендациям, приведенным в этой книге. Но терапевт не верил, что мне нужно отказываться от групп продуктов питания, а диетолог занимал твердую позицию насчет пшеницы. Я была разочарована, но в течение пяти месяцев пыталась делать так, как говорили они. Я многое узнала о еде на эмоциях и духовном контакте с едой, но все равно срывалась на сахаре и занималась «чисткой». А еще я набрала 5 килограммов лишнего веса. Кроме меня, этого, казалось, никто не замечал. Я покупала ту же самую одежду, только на размер больше. Объемные брюки позволяли скрывать живот, округлившийся от сахара, муки и пшеницы.

Это было настолько близко к моему «дну», насколько я была готова упасть. Я перепробовала все, чтобы взять под контроль прием пищи и вес. Я снова обратилась за руководством. Я взяла книгу о пищевой зависимости и на протяжении недели пыталась следовать плану питания сама по себе. К концу той недели я была готова сдаться. Вместо этого я набрала номер телефона АПЗ, указанный на обложке, и мне кто-то ответил. Просто так ничего не бывает. Женщина, ответившая по телефону, пригласила меня на собрание, которое проводилось в тот же вечер. Я сразу почувствовала себя как дома. Когда я слышу истории о боли, силе и надежде, это помогает мне удерживаться от сахара, муки и пшеницы – день за днем.

Когда мне было 11 лет, у меня появилось ошибочное убеждение в том, что ценность человека определяется его или ее мыслями и поведением. Я не могла позволить себе совершать ошибки или иметь собственное мнение, чтобы меня не посчитали неправой и недостойной. Я не знала, что завишу от сахара, муки и пшеницы, поэтому еда превратилась в зависимость моего выбора, которая позволяла мне притупить повышенную чувствительность к окружающему миру. Теперь, когда зависимость моего выбора переведена в «спящий режим», у меня нет другого выбора, кроме как чувствовать и исцеляться. Я напугана, но возбуждена. Сегодня мне больше не нужно уходить в пищевые «загулы», а потом чиститься. Кроме того, одержимость весом и весами также исчезли.

Продолжая работать по 12 Шагам, звонить спонсору, делиться всеми своими чувствами, следовать плану питания, писать, звонить, молиться и посещать собрания, я нахожу, что мое выздоровление продвигается в правильном направлении. Недостающий кусочек головоломки найден. Я с нетерпением жду возможности поделиться следующей главой о выздоровлении из Моей истории.