Джульетта

Я продолжал петь, несмотря ни на что, и, само собой, после нескольких

строф эти слова совершенно утратили свое значение. Еще бы пару строк, и я бы

с легкостью чертыхался и произносил самые жуткие проклятия! А там можно

освоить и другие словечки! Почему мне еще тридцать лет назад не пришло в

голову практиковаться в ругани?

У входа в концертный зал она заставила меня прекратить богохульства.

Только тогда, когда мы снова сели в машину, просидев весь вечер в

первом ряду и слушая Чайковского и Сэмюэла Барбера в исполнении

Лос-Анжелеского филармонического оркестра и Ицхака Перлмана под руководством

Зубила Мета, я смог, наконец, выразить свои чувства.

- Это была адски, дьявольски прекрасная музыка! Тебе не кажется, что

это было бо... то есть чертовски здорово?

Она умоляюще возвела очи к небесам.

- Что я наделала? - сказала она. - Что я натворила?

- Какого бы черта ты ни натворила, - сказал я, - у тебя это чертовски

здорово получилось.

По-прежнему оставаясь деловым партнерами, мы решили непременно сделать

какую-нибудь работу за эти недели, проведенные вместе, поэтому мы выбрали

фильм для изучения и выехали пораньше, чтобы занять очередь на дневной

сеанс. Улица глухо шумела и рокотала вокруг нас, пока мы дожидались своей

очереди, но уличного шума для нас словно и не было, как будто волшебное

покрывало окружало нас на расстоянии протянутой руки, и все стало призрачным

за его пределами, пока мы разговаривали на нашей уединенной планете.

Я не обратил внимания в этой дымке на женщину невдалеке, наблюдавшую за

нами, но внезапно она приняла решение, которое напугало меня. Она подошла

прямо к Лесли, тронула ее за плечо и разрушила наш мир.

- Вы - Лесли Пэрриш!

В то же мгновение улыбка моей подруги изменилась. Та же улыбка, но

неожиданно застывшая; внутри она вся сжалась, насторожилась.

- Прошу прощения, но я вас видела в Большой долине и в Звездной тропе

и... я очень люблю ваши работы, и я думаю, что вы красавица...

Она говорила так искренне и робко, что стены стали тоньше.

- О, спасибо.

Женщина открыла сумочку. - Не могли бы вы... если вас это не слишком

побеспокоит, не могли бы вы дать автограф для моей Корри? Она бы меня убила,

если бы узнала, что я была рядом с вами и не... - Ей никак но удавалось,

отыскать клочок бумаги для автографа. - Здесь что-нибудь должно быть... Я

предложил свой блокнот, и Лесли согласно кивнула.

- Вот, возьмите, - сказал я женщине.

- Спасибо, сэр.

Она написала краткое пожелание Корри и поставила свою подпись, вырвала

листок и вручила его женщине.

- Вы еще играли Дейзи Мэй в фильме Лил Абнер, - сказала женщина так,

словно Лесли могла об этом забыть, - и в Маньчжурском кандидате. Мне очень

понравилось.

- Прошло столько времени, а вы помните? Как это мило...

- Большое вам спасибо. Корри будет так счастлива!

- Обнимите ее за меня.

Какую-то минуту, после того, как женщина вернулась на свое место в

очереди, царило молчание.

- Не говори ни слова, - буркнула мне Лесли.

- Это было так трогательно! - сказал я. - В самом деле. Я не шучу.

Она смягчилась.

- Она такая милая и искренняя. Не из тех, кто говорит: "Вы ведь

такая-то, верно?" Я просто говорю "нет" и стараюсь улизнуть. "Нет, вы

такая-то, я знаю, вы такая-то. Что вы сделали?" Они хотят, чтобы ты

перечислила свои заслуги... - Она недоуменно покачала головой. - Что

поделаешь! В общении с нечуткими людьми нет места для чуткости. Правда?

- Интересно. У меня такой проблемы нет.

- В самом деле, вуки? Ты хочешь сказать, что ни один грубиян не

вторгался ни разу бесцеремонно в твою частную жизнь?

- Лично - нет. Писателям нечуткие люди присылают письма с настойчивыми

просьбами, либо рукописи. Это около одного процента, может, даже меньше. Вся

прочая почта интересна.

Я возмущался скоростью продвижения очереди за билетами. Не прошло и

часа, как нам пришлось отрешиться от наших открытий, войти в кинозал с

деловыми намерениями, усесться и смотреть фильм.

- Как многому я еще могу у нее научиться, - думал я, держа в темноте ее

руку, касаясь плечом ее плеча, многое желая сказать, - больше, чем когда бы

то ни было! А теперь еще между нами жила неистовая нежность секса, изменяя

нас, дополняя нас.

- Вот женщина, которой не было равных в моей жизни, - думал я, глядя на

нее в темноте. - Я не могу представить, что могло бы быть угрозой, разрушить

теплоту близости к ней. Вот единственная женщина, из всех женщин, каких я

знал, с которой никогда не может быть ни вопросов, ни сомнений в том, что

нас связывает, до конца наших дней.

Не странно ли, что уверенность всегда приходит перед потрясениями?

Двадцать два

Снова озеро, в моих окнах мерцала Флорида. Гидросамолеты, словно

солнечные мотыльки, летали, скользили по воде. Здесь ничего не изменилось,

подумал я, раскладывая чемодан на тахте.

Краем глаза я заметил какое-то движение и подскочил, я увидел его в

двери, - второго себя, о котором забыл: в латах, вооруженного и, в этот

момент, возмущенного. Словно я вернулся с прогулки по лугу с застрявшими в

волосках маргаритками и с опустошенными карманами, где были яблоки и кубики

сахара для оленя, и вдруг обнаруживаю воина в латах, поджидающего меня в

доме.

- Ты опоздал на семь недель! - сказал он. - Ты не сказал мне, где

будешь. Тебе причинит боль то, что я должен сказать, а я мог бы уберечь тебя

от боли. Ричард, вполне достаточно твоего пребывания в общество Лесли

Пэрриш. Ты забыл обо всем, что узнал? Разве ты не видишь опасности? Женщина

угрожает всему твоему образу жизни! - Зашевелились звенья его кольчуги,

скрипнули доспехи.

- Она прекрасная женщина, - сказал я, затем понял, что он не поймет

смысл сказанного, напомнит мне, что я знал много прекрасных женщин. Тишина.

Снова скрип.

- Где твой щит? Потерял, наверное. Это счастье, что тебе удалось

вернуться живым!

- Мы начали говорить...

- Глупец. Ты думаешь, мы носим доспехи забавы ради? - Его глаза сердито

смотрели из-под шлема. Зеленоватый в металле палец указал на выбоины и следы

от ударов на доспехах. - Каждая из этих отметин сделана какой-нибудь,

женщиной. Ты был почти уничтожен женщиной; Тебе чудом удалось спастись; и

если бы не латы, ты был бы уже десять раз сражен, потому что дружба

превращается в обязанность и притеснение. Одного чуда ты заслуживаешь. На

десятки тебе лучше не рассчитывать.

- Я износил свои латы, - пожаловался я ему. - Но ты хочешь, чтобы я...

все время? Постоянно? Есть время и для цветов тоже. А Лесли - это нечто

особенное.

- Лесли была чем-то особенным. Каждая женщина особенна на день, Ричард.

Но особенное становится общим местом, воцаряется скука, исчезает уважение, -

свобода потеряна. Потерять свободу - что еще терять?

Фигура огромная, не более проворная, чем кошка в драке, и необыкновенно

сильная.

- Ты создал меня, чтобы я был твоим ближайшим другом, Ричард. Ты не

создал меня симпатичным или смеющимся, или с добрым сердцем и мягким

характером. Ты создал меня, чтобы я защищал тебя от связей, ставших

опасными; ты создал меня, чтобы я обеспечил сохранность твоей душевной

свободы. Я могу спасти тебя, только если ты будешь поступать, так, как я

скажу. Ты можешь, показать мне хотя бы одну счастливую супружескую пару?

Одну? Ты мог бы назвать, из всех своих знакомых тебе мужчин хотя бы одного,

кто избежал бы немедленного развода и дружбы вместо супружества? Я вынужден

был согласиться.

- Ни одного.

- Секрет моей силы, - продолжал он, - в том, что я не вру. До тех пор,

пока ты не лишишь меня разума и не превратишь реальность моего существования

в вымысел, я буду направлять и защищать тебя. Лесли сегодня для тебя

прекрасна. Другая женщина была прекрасна для тебя вчера. Каждая из них

уничтожила бы тебя в супружестве. Есть одна совершенная женщина для тебя, но

она живет во множестве разных тел...

- Я знаю. Я знаю.

- Ты знаешь. Когда ты найдешь единственную в мире женщину, которая

может дать тебе больше, чем много женщин, я исчезну.

Мне он не нравился, но он был прав. Он спас меня от нападений, которые

могли убить во мне то, чем я в этот момент являлся. Мне не нравилась его

самонадеянность, но самонадеянность исходила от уверенности. Неуютно было

оставаться с ним в одной комнате, но попросить его исчезнуть означало в

конце концов стать жертвой открытия, что эта женщина или та не является моей

единственной родной душой.

Насколько я понимаю, свобода равносильна счастью. Небольшая охрана, -

такова маленькая цена за счастье.

Единственно, думал я, у Лесли есть ее собственный стальной человек,

чтобы охранять ее... гораздо больше мужчин планировали овладеть ею и

жениться, чем женщин, строивших планы в отношении меня. Если бы она жила без

лат, она была бы сейчас замужем, без молитвы радостной любви, которую мы

изобрели.

Ее радость тоже основывалась на свободе.

Как нам не нравились женатые люди, которые иногда посматривали на нас

со своими планами адьюльтера! Действуйте согласно своим убеждениям, неважно

- каким; если верите в супружество, живите в нем честно. Если нет, -

разведетесь быстро.

Женюсь ли я на Лесли, если придется отдать ей так много своей свободы?

- Извини, - сказал я своему другу в доспехах, - я не забуду.

Перед тем, как уйти, он долго и мрачно смотрел на меня. В течение часа

я отвечал на письма, работал над журнальной статьей, сроки написания которой

ограничены не были. Затем я спустился вниз, в ангар, ощущая какое-то

беспокойство.

Большое полое пространство покрывала тончайшая завеса, что-то не то...

столько испарений, что ничего нельзя было увидеть.

Маленькому реактивному ВО-5 необходим был полет, чтобы сдуть паутину с

его поверхностей.

Я тоже - в паутине, - подумал я. Неразумно терять навык полета на

каждом самолете, слишком подолгу не возвращаться к ним. Маленький самолет -

единственный, на котором взлет был опаснее посадки, - требовал полета.

Двенадцать футов от носа до хвоста; он безжизненно выехал из ангара,

как тележка для бутербродов без зонта. Не совсем безжизненный, подумал я.

Скорее, мрачный.

Я тоже был мрачен, оставленный всеми на много много недель, кроме разве

что пауков в приборах для посадки.

Вот, наконец, люк открыт, топливо проверено, предполетный осмотр

сделан. На крыльях лежала пыль.

Мне следует нанять кого-нибудь, чтобы стирал пыль с самолетов, подумал

я и фыркнул от отвращения. Каким же ленивым хлыщом я стал - нанимать

кого-нибудь, чтобы стирать пыль с моих самолетов!

Обычно я был привязан к одному самолету, сейчас это был маленький

гарем; а я шейх, который приходит, когда захочет. Твин, Чессна, Виджн,

Майерс, Мотылек, Рэпид, Озерная амфибия, Питтс:... раз в месяц, а иначе -

как же я заведу их двигатели?

В последнее время в бортовом журнале была запись только о Т-ЗЗ во время

полета из Калифорнии.

Осторожно, Ричард, - подумал я. - Держаться подальше от самолета -

совсем не способствует продлению срока его службы.

Я проскользнул в кабину самолета-малыша, посидел некоторое время, глядя

на панель управления, ставшую мне непривычной.

Бывало, я весь день проводил со своим Флитом; ползал вверх-вниз по

кабине, переворачивая все вверх дном; пачкал рукава в масле, прочищая

двигатель и устанавливая вентили, закрепляя цилиндрические крепежные болты.

Сейчас я был столь же близок со своими самолетами, как был близок с

женщинами.

Что бы подумала об этом Лесли, так умеющая ценить вещи? Разве не были

мы близки, она и я? Мне бы хотелось, чтобы она была здесь.

- Хвостовая турбина чистая! - я выкрикнул это предостережение по

привычке и нажал стартовый выключатель.

Воспламенители зажглись.

Тшик! Тшик! Тшик! и наконец - грохот зажженного в форсунках реактивного

топлива. Температура в хвостовой турбине достигла нужной отметки, двигатель

набрал обороты по своей крохотной шкале.

Как много значит привычка. Изучишь самолет однажды, глаза и руки

помнят, как его поднять в воздух еще долго после того, как это стирается из

памяти. Находись кто-нибудь в кабине и спроси, как запустить двигатель, я бы

не смог ответить... Только после того, как мои руки выполнят

последовательность действий по запуску, я бы смог объяснить, что они

проделали.

Резкий запах горящего топлива проник в кабину... вместе с ним всплыли

воспоминания о тысяче других полетов. Непрерывность. Этот день - часть

отрезка времени жизни, проведенного большей частью в полетах.

Ты знаешь другое значение слова полет, Ричард? Бегство. Спасение. От

чего я в эти дни спасаюсь, что ищу?

Я вырулил на взлетную полосу, увидел несколько машин, остановившихся

около аэродрома для наблюдения. Многого они увидеть не могли. Самолет был

так мал, что без дымовой системы для демонстрационных полетов его невозможно

увидеть, пока он не покажется на дальнем конце взлетной полосы.

Взлет - это критический момент, помни. Плавно работай РУДом, Ричард,

осторожно набирай скорость. Ускорение 85 узлов, затем поднимай носовое шасси

на один дюйм и дай самолету оторваться самому. Добавь оборотов - и ты погиб.

Вырулив по белой линии центра взлетной полосы, - люк закрыт и заперт, -

я нажал на полную скорость и маленькая машина двинулась вперед. Со своим

крошечным двигателем самолет набрал скорость не больше, чем у индийской

повозки, запряженной волами. Он проехал уже половину взлетной полосы, но все

еще не проснулся... 60 узлов было слишком мало, чтобы взлететь. Много

времени спустя мы достигли 85 узлов, оставив за собой большую часть взлетной

полосы. Я оторвал носовое шасси от бетона, и через несколько секунд мы были

в воздухе; едва отделившись от земли, низко и медленно летели, стараясь не

зацепить деревья. Шасси поднято.

Покрытые мхом ветки промелькнули на 10 футов ниже. Скорость полета

достигла 100 узлов, 120, 150, и наконец машина проснулась, и я позволил себе

расслабиться в кабине. На 180 малыш мог делать все, что я пожелаю. Все, что

было нужно, - это скорость полета и чистое небо, и это было наслаждением.

Как важен полет для меня! Это прежде всего. Полет кажется волшебством,

но это мастерство, которому обучаются и тренируются, - с партнером, которого

можно изучить и полюбить. Знать правила, соблюдать законы, плюс дисциплина,

которая самым любопытным образом дает свободу. Полет так похож на музыку!

Лесли это понравилось бы.

Южнее протянулась полоса кучевых облаков, готовящихся к грозе. Еще

десять минут, и мы скользнули по их гладкой поверхности; оторвались от края,

исчезли бесследно и летели двумя милями ниже над пустыней.

Когда я был ребенком, я любил прятаться в траве и наблюдать за

облаками; представлять себя взобравшимся на эту высоту и сидящим на такой

вот кромке облаков, как эта, размахивать флагом и кричать мальчишке в траве:

ПРИВЕТ, ДИКИ! и никогда не быть услышанным из-за высоты. В глазах - слезы:

он хотел так много - пожить минутку на облаке.

Самолет, послушный моей воле, повернул вверх, затем направился к

верхушкам облаков, затем - австрийское снижение, прыжок с неба. Мы погрузили

наши крылья в густой туман, пробирались вперед. Можно быть уверенным, - за

нами тучи становятся реже, трепещущий белый флаг облака, обозначил место для

прыжка. Привет, Дики! - подумал громче, чем прокричал. "Привет, Дики!" -

кричу сквозь прошедшие тридцать лет ребенку на земле. Сохрани свою любовь к

небу, дитя, и я обещаю: то, что ты любишь, найдет способ увлечь тебя от

земли, в высоту, в ее жутковато-счастливые ответы на все вопросы, какие ты

только можешь задать. Мимо нас, словно ракеты, летящие горизонтально,

пронеслись с огромной скоростью пейзажи облаков.

Слышал ли он?

Помню ли я, что слышал тогда это приветствие, которое минуту назад

послал ребенку, наблюдающему из травы и из другого года? Возможно. Не слова,

но абсолютную уверенность в том, что когда-нибудь полечу.

Мы замедлили полет, перевернулись на спину, нырнули прямо вниз. Какая

мысль! Если б мы могли разговаривать друг с другом время от времени, -

Ричард-сейчас, вдохновляющий Дики-тогдашнего, - соприкасаясь не в словах, а

в глубоких воспоминаниях о событиях, которые еще только должны произойти.

Что-то вроде радиопсихики, передающей желания и слышащей голос интуиции.

Как много можно было бы узнать, если бы мы могли побеседовать один час,

побеседовать двадцать минут с самим собой - какими-мы-станем! Как много мы

могли бы сказать самим себе - какими-мы-были!

Плавно-плавно, с нежнейшим прикосновением одного пальца к РУДу,

маленький самолет вышел из пикирования.

На пределе скорости полета ничего неожиданного не предпринимают, иначе

самолет превратиться в горящие обломки, падающие в разных местах в болото.

Низкие облака промелькнули, словно клубы дыма от выстрелов салюта;

внизу показалась и исчезла дорога.

Можно было бы провести и такой эксперимент! Передать привет всем

Ричардам, пролетающим во времени вперед, мимо меня; найти способ услышать,

что они хотят сказать! И разные варианты меня в разных вариантах будущего,

где принимаются различные решения: тот повернул налево, я повернул направо.

Что они должны были бы сказать мне? Лучше их жизнь или нет? Как они могли бы

изменить ее, узная то, что они знают сейчас? И никто из них, подумал я, не

упомянет Ричарда из других периодов его жизни, в далеком будущем им далеком

прошлом Настоящего. Если все мы живем в Настоящем, почему мы не можем

общаться?

К моменту, когда показался аэропорт, маленький самолет простил мне мое

небрежение, и мы снова были друзьями. Труднее было простить себе самому, но

так бывает обычно, всегда.

Мы замедлили полет и вошли в зону посадки, на тот самый участок,

который я увидел в тот день, когда вышел из автобуса и пошел к аэропорту.

Могу ли я увидеть его сейчас, идущего там со своим свертком и новостью о

том, что он миллионер? Что я должен сказать ему? О Господи, что я должен

сказать!

Садиться было так же легко, как трудно - взлетать, BD-5 зашел на

посадку, коснулся миниатюрными шасси земли, долго катился и выехал на

последнюю полосу. Превосходно развернувшись, мы через минуту были в ангаре,

- двигатель остановлен, турбина вращалась все медленнее и медленнее и

наконец остановилась.

Я похлопал ее по изгибу люка и поблагодарил за полет; обычай всякого

летчика, который пролетал больше, чем она или он заслуживали.

Остальные самолеты смотрели с завистью. Они тоже хотели летать; им

нужно было летать. Вот бедная Виджн, у нее течет масло из носовой части

правого двигателя. Изоляция пересохла из-за долгого пребывания без движения.

Могу ли я услышать будущее самолетов, так же, как свое? Если б я

попробовал и узнал ее будущее, я, должно быть, не стал бы грустить. Она

могла бы стать самолетом-телезвездой, открывая каждую часть дико популярного

телесериала: летящая на красивый остров; садящаяся на воду; сопровождаемая в

док - сверкающая и красивая, без единой течи масла. Но она не могла бы иметь

такое будущее без настоящего, в котором она существует сейчас, - стоит

грязная в моем ангаре после того, как налетала со мной несколько сотен

часов.

Так же как у меня - было бы впереди будущее, которое, вероятно, стало

бы невозможным без того свободного одинокого настоящего, в котором я жил

сейчас.

Я поднялся в дом, поглощенный мыслями о возможности контакта с другим

самим собой в разных состояниях, - Ричардом-бывшим и Ричардом -

который-еще-будет; мое "Я" в различные периоды моей жизни, на других

планетах, в других гипотетических отрезках времени.

Искал бы кто-нибудь из них супругу? Нашел бы кто-нибудь из них ее?

Интуиция - в будущем/настоящем всегда-я нашептывала в этот момент на

лестнице:

- Да.

Двадцать три

Я открыл буфет, достал из него баночку консервированного супа и немного

макарон, собираясь быстро приготовить себе прекрасный итальянский завтрак.

Быть может, он будет не похож на итальянский. Однако он будет горячим и

питательным, что было важно для меня в связи с расследованием, которое я

собирался провести.

Посмотри, Ричард, что сейчас окружает тебя. Разве то, что ты видишь, и

является жизнью, к которой ты стремишься больше всего?

Я ужасно одинок, думал я, поставив кастрюлю с супом на плиту и забыв

зажечь огонь. Я скучаю по Лесли.

Я услышал бряканье своих защитных доспехов и вздохнул.

Не беспокойся, думал я, не переживай; я знаю, что ты собираешься

сказать, и не могу найти изъяна в твоих рассуждениях. Совместная жизнь

означает медленное самоубийство. Мне кажется, что я скучаю не по Лесли. Я

скучаю по тому, что она олицетворяет для меня сейчас.

Воин отступил.

Вместо него пришла другая идея - мысль совсем иного типа:

противоположностью одиночеству, Ричард, является не совместная жизнь, а

душевная близость.

Это слово свободно парило где-то поблизости, как серебристый пузырек,

оторвавшийся от дна темного моря.

Вот!

Чего мне не хватает!

Моя многотелая совершенная женщина так же тепла, как лед в морозилке.

Она - общение без заботы, секс без любви и дружба без обязательств.

Точно так же, как она не способна причинить страдание или страдать,

точно так же она не может любить и быть любимой. Ей чужда душевная близость.

А душевная близость... может ли она быть так же важна для меня, как сама

свобода? Может быть, поэтому я провел с Лесли семь недель, тогда как с любой

другой женщиной я не мог выдержать и трех дней?

Я оставил свой суп стоять холодным на плите, нашел кресло и сел в него

так, что колени упирались в подбородок. Я смотрел из окна на озеро. Кучевые

облака превратились в дождевые и закрыли солнце. Во Флориде лето, но можно

сверять часы по грозам.

Через двадцать минут передо мной появилась стена дождя, и я едва мог

разглядеть что-то снаружи.

Сегодня мне удалось кое-как поговорить с Диком, который все еще

находится в прошлом; каким-то образом мне удалось передать ему послание. Но

как мне встретиться с будущим Ричардом? Что он знает о душевной близости?

Научился ли он любить?

Несомненно, что наши двойники из прошлого и будущего должны быть для

нас гораздо более близкими друзьями, чем кто-либо другой... Кто может быть

ближе к нам, чем мы сами в других воплощениях, мы сами в виде духов? А что,

если все мы нанизаны внутри на одну золотую нить, которая во мне такая же,

как и во всех других людях?

Я становился все тяжелее и тяжелее, расслабляясь в кресле, и в то же

время поднимаясь над ним. "Какое странное ощущение, - думал я. - Не

сопротивляйся ему, не двигайся, подумай. Пусть оно унесет тебя туда, куда

пожелает. Оно так сильно поможет тебе. Ты встретишь...

С моста, который был соткан из нежного серебристого света, я ступил на

большую арену, вокруг которой полуокружностями тянулись ряды пустых мест.

Свободные проходы расходились, как спицы от сцены в центре. Не на сцене, но

возле нее виднелась одинокая фигура человека, который сидел, положив

подбородок себе на колени. Должно быть, я издал какой-то звук, потому что он

поднял глаза, улыбнулся, выпрямился и кивнул мне в знак приветствия.

- Ты не просто пунктуален, - сказал он, - ты пришел раньше!

Я не мог четко разглядеть его лица, но человек был приблизительно моего

роста, одетый в то, что казалось мне снегозащитным костюмом. Это был черный

нейлоновый цельный комбинезон с ярко-желтыми и оранжевыми нашивками на груди

и вдоль рукавов. Карманы и кожаные ботинки на змейках. Знакомо.

- Так оно и есть, - ответил я ему как ни в чем не бывало. - Кажется,

вот-вот должен пойти снег. - Где мы с ним находимся?

Он засмеялся.

- Снег уже пошел. Он уже в воздухе. Как ты относишься к тому, чтобы

выйти отсюда?

- Я не против, - ответил я.

На траве парка, который окружал здание, стоял небольшой, похожий на

паучка самолетик. Он, должна быть, весил не больше двухсот фунтов, если

заполнить все его отсеки. У него были высокие крылья, обшитые оранжевым и

желтым нейлоном. На кончиках крыльев размещались тонкие яркие рули. Перед

сидениями находился руль высоты, с горизонтальной стабилизацией, покрашенный

в такие же цвета, сзади располагался небольшой толкающий пропеллер. Я видел

множество аэропланов, но никогда не встречал ничего подобного этому.

На нем был не снегозащитный, а летный костюм, который гармонировал по

цвету с аэропланом.

- Садись, на левое сидение, если хочешь. - Как он вежлив, как доверяет

мне, если предложил занять место пилота!

- Я сяду справа, - сказал я и пробрался на сидение для пассажира. Это

было нелегко сделать, питому что все в этом аэроплане было очень маленьким.

- Как хочешь. Можешь управлять им сидя с любой стороны. Управление

стандартное, но, как, видишь, здесь нет рулевых педалей. Для этого

используется рычаг. Горизонтальная стабилизация осуществляется

чувствительным рулем высоты. Представь, что он так же чувствителен, как

циклический рычаг вертолета, и ты сможешь посадить его.

Он крикнул "От винта!", потянулся к рукоятке, которая висела над

головой, потянул ее, и мотор заработал так же тихо, как электрический

вентилятор. Он повернулся ко мне.

- Готов?

- Полетели, - сказал я.

Он толкнул вперед рычажок, который был не больше, чем в игрушечном

самолетике, и машина устремилась вперед почти беззвучно, мы постепенно

оторвались от земли, отклонились назад и набирали высоту, как большой

скоростной аэроплан. Земля уходила вниз, зеленая поверхность травы удалялась

со скоростью тысяча футов в минуту. Он толкнул рычаг управления вперед,

отпустил газ, и пропеллер тихонько заурчал на ветру у нас за спиной. Он

отпустил рычаги и кивнул мне, что я могу продолжать полет.

- Теперь твоя очередь.

- Спасибо.

Это напоминало полет с парашютом - с одним только отличием, что мы не

падали вниз. Мы двигались со скоростью, наверное, тридцать миль и час, судя

по ветру. Это была маленькая чудная машина, которая напоминала

кресло-качалку за восемь долларов, а не самолет. Стенки и пол кабины были

прозрачны, и сквозь них открывался такой прекрасный вид, что все известные

мне бипланы по сравнению с этим самолетиком казались глубокими могилами. Я

повернул вверх и начал набирать высоту. Самолет был очень чувствителен к

управлению, как он и предупреждал.

- Мы можем заглушить мотор? Мы можем парить на нем как на планере?

- Конечно.

Он прикоснулся к переключателю на рукоятке газа и мотор остановился. Мы

бесшумно скользили через то, что должно было быть поднимающимся воздухом...

я не мог заметить никакой потери высоты.

- Какой совершенный маленький аэроплан! Какой он красивый! Как бы мне

тоже приобрести такой? Он удивленно взглянул на меня.

- Разве ты еще не догадался, Ричард?

- Нет.

- Ты знаешь, кто я?

- Почти. - Я почувствовал, что меня охватывает страх.

- Просто для интереса,- сказал он, - пройди чеpeз стену, которая

отделяет то, что ты знаешь, и то, о чем осмеливаешься говорить. Сделай это и

скажи мне, чей это аэроплан и с кем ты сейчас летишь?

Я отвел рычаг управления вправо, и аэроплан мягко развернулся и

направился в сторону кучевого облака, которое находилось над потоком

восходящего теплого воздуха. Это было моей второй натурой - искать

возможности подняться вверх, когда мотор не работает. Я забыл, что нахожусь

в легком, как пушинка, самолете, который не теряет высоты.

- Если бы мне пришлось угадывать, я бы сказал, что этот аэроплан будет

моим в будущем, а ты - тот парень, которым я когда-нибудь стану. - Я не

осмелился взглянуть на него.

- Не ток уже плохо, - сказы он. - Я бы высказал такую же догадку.

- Догадку? Разве ты не знаешь?

- Все становится запутанным, когда начинаешь, много об этом думать. Я -

одно из твоих будущих, ты - одно из моих прошлых. Мне кажется, что ты Ричард

Бах, переживающий сейчас денежный ураган, не правда ли? Новый известный

автор? Девять аэропланов, не так ли? И безупречная идея, которую ты

разработал для описания совершенной женщины? Ты всецело вереи этой женщине,

но она оставляет равнодушным?

Мы вошли правым крылом в восходящий поток, и круто свернул в него.

- Не поворачивай слишком резко, - сказал он. - Ведь у этого самолета

малый поворотный радиус, и ты можешь войти в поток, лишь слегка

накренившись.

- Хорошо. - Эта радость-аэроплан будет моим! А я буду им. Сколько всего

он, должно быть, знает!

- Послушай, - сказал я. - У меня есть несколько вопросов. Ты из моего

далекою будущего? Двадцать лет?

- Ближе к пяти, хотя кажется, что пятьдесят. Я мог бы сэкономить тебе

сорок девять из них, если бы ты меня слушал. Между нами существует некоторое

различие. У меня есть ответы на все твои вопросы, но, клянусь, ты не будешь

их слушать, пока тебя не разгладило Великим Катком Жизненного Опыта.

Мое сердце сжалось.

- Ты думаешь, что я испугаюсь того, что ты мне скажешь? Ты уверен в

том, что я не буду слушать?

- А что, будешь?

- Кому же мне доверять, если не тебе? - сказал я. - Конечно же, я буду

слушать!

- Ты сможешь меня выслушать, но ничего не сделаешь. Мы встретились

сегодня, потому что нам обоим это интересно, но я сомневаюсь в том, что мои

советы тебе помогут.

- Помогут!

- Не помогут, - сказал он. - Что-то похожее на этот аэроплан. В твоем

времени у него еще нет названия, его еще не изобрели. Когда его изобретут,

он будет назван сверхлегким, и эти будет революционным достижением в области

спортивной аииации. Но ты не сможешь купить эту машину в готовом виде,

Ричард, или нанять того, кто построит ее для тебя. Тебе придется создать ее

самому: по частям. Шаг первый, шаг второй, шаг третий. То же касается и

ответов на твои вопросы, ты не примешь их, если я тебе выдам их бесплатно,

если я слово в слово расскажу тебе, в чем их смысл.

Я знал, что он ошибается.

- Ты забыл, - сказал я, - как быстро я обучаюсь! Дай мне ответ и

посмотри, что я сделаю с ним!

Он легонько постучал по рычагу управления, давая мне понять, что хочет

полетать некоторое время на нашем воздушном змее. В восходящем потоке мы

поднялись еще на тысячу футов и находились уже почти под самым облаком.

Поля, луга, леса, холмы, реки - все это простиралось под нами, как краски на

бархатном холсте. Дорог не было. Поднимаясь вверх, мы слышали лишь тихое

дуновение, шепот еле заметного ветерка.

Со спокойной улыбкой картежника, начинающего блефовать, он сказал:

- Ты хочешь найти свою родственную душу?

- Да! Я давно ищу ее, ты ведь знаешь!

- Твои защитные доспехи, - сказал он, - предохраняют тебя от всех тех

женщин, которые со всей определенностью погубили бы тебя. Но если ты не

перестанешь защищаться, ты оттолкнешь от себя и ту единственную, которая

любит тебя, понимает тебя, спасает тебя от твоих собственных средств защиты.

Для тебя существует только одна совершенная женщина. Она единственна, а не

множественна. Ответ, который ты ищешь, состоит в том, чтобы отказаться от

своей Свободы, своей Независимости и жениться на Лесли Пэрриш.

Он правильно поступил, когда взял управление самолетом в свои руки

прежде, чем сказать это мне.

- Ты говоришь... ЧТО? - я задыхался от одной мысли об этом. - Ты... Ты

говоришь... ЖЕНИТЬСЯ? Я не представляю себе... Ты знаешь, что я думаю о

браке? Разве ты не помнишь, что я говорю в лекциях? Что после Войны и

Религиозных Организаций, Брак приносит людям больше несчаст... ты думаешь,

что я не верю в это? Отказаться от моей СВОБОДЫ!! И моей НЕЗАВИСИМОСТИ? Ты

говоришь мне, что ответ на мои вопросы состоит в том, чтобы ЖЕНИТЬСЯ? Ты

что... мне сказать... ЧТО?

Он рассмеялся. Я не видел во всем этом ничего смешного. Я посмотрел на

горизонт.

- Ты действительно испугался, не правда ли? - спросил он. - Но в этом

ответ, который ты ищешь. Если бы ты прислушался к тому, что ты знаешь,

вместо того, что бояться...

- Я не верю тебе.

- Возможно, ты прав, - сказал он. - Я - твое самое вероятное будущее,

но не единственное. - Он повернулся на сидении, протянул руку по направлению

к мотору и потянул рычажок смесителя. - Но вполне может быть и так, я думаю,

что моя жена Лесли когда-то будет и твоей женой тоже. Она сейчас спит в моем

мире, точно так же, как твоя подруга Лесли спит в твоем на другой стороне

континента, вдали от тебя. Каждая из твоих многих женщин - и это то, чему ты

научился у них, - демонстрирует, каким подарком судьбы является для тебя эта

одна женщина. Ты понимаешь это? Тебе нужны еще какие-то ответы?

- Если все сводится к тому, о чем ты говоришь, - сказал я, - я не

уверен в том, что они мне нужны. Отказаться от своей свободы? Мистер, вы не

знаете, кто я такой. Обойдусь без ваших ответов. Увольте!

- Не беспокойся. Ты забудешь этот полет; ты не вспомнишь о нем еще

долго.

- Не забуду, - сказал я. - У моей памяти железная хватка.

- Старина, - сказал он спокойно. - Я так хорошо тебя знаю. Ты не

устаешь от своего упрямства?

- Смертельно устаю. Но если упрямство мне требуется для того, чтобы

прожить свою жизнь так, как я хочу ее прожить, я буду упрямым и впредь.

Он засмеялся и дал самолету возможность соскользнуть с вершины

восходящего потока. Мы медленно плыли над пересеченной местностью, и

казалось, что мы летим не в самолете, а на воздушном шаре. Я не хотел

обращать внимания на его ответы, они ужаснули, напугали и рассердили меня.

Но детали сверхлегкого аэроплана отпечатались в моей памяти: алюминиевый

каркас и арматура, выпуклая поверхность крыла, присоединение кабелей из

нержавеющей стали и даже забавное изображение птеродактиля, нарисованное на

руле высоты. Я мог начать собирать его хоть сейчас, если я должен был это

сделать.

Он нашел поток нисходящего воздуха и закружился в нем вниз подобно

тому, как мы раньше поднимались в восходящем потоке вверх. Встреча должна

была вскоре закончиться.

- Ладно, - сказал я. - Срази меня еще какими-нибудь ответами.

- Я не думаю, что мне стоит это делать, - сказал он. - Я хотел

предупредить тебя, но сейчас я больше не вижу в этом необходимости.

- Пожалуйста. Прости мне мое упрямство. Вспомни о том, кто я.

Он некоторое время молчал, а затем решил продолжить разговор.

- С Лесли ты будешь более счастлив, чем когда-либо раньше, - сказал он.

- В этом тебе повезет, Ричард, потому что все остальное будет катиться прямо

в ад. Вас вдвоем с ней будет преследовать правительство, чтобы вы выплатили

ему деньги, которые ты будешь должен из-за плохой работы своих менеджеров.

Ты не сможешь писать, потому что Департамент по налогообложению будет

угрожать тебе конфискацией всего твоего имущества. Ты разоришься, станешь

банкротом. Ты потеряешь свои аэропланы, все до последнего: свои дом, свои

деньги, все. И ты ничего не сможешь делать в течение нескольких лет. Это

будет самым приятным из всего, что когда-либо происходило с тобой. И все это

когда-нибудь случится с тобой. Пока я слушал, во рту у меня пересохло.

- Это один из ответов на мои вопросы?

- Нет. Ответ появится, когда ты проживешь все это.

Он пошел на снижение над лужайкой на вершине холма и посмотрел вниз. На

краю поляны стояла женщина. Заметив нас, она помахала нам, летящим в

аэроплане.

- Хочешь посадить его? - спросил он, предлагая мне рычаги управления.

- Здесь слишком мало места для того, чтобы приземляться в первый раз.

Сделай это сам.

Он выключил мотор и спланировал вниз по окружности большого радиуса.

Когда мы пролетели над последними деревьями, за которыми начиналась поляна,

он ушел носом вниз, долетел до самой травы, а затем снова мягко поднял нос

вверх. Наш сверхлегкий не начал набирать высоту, а проплыл несколько секунд

в воздухе, коснулся колесами земли, прокатился некоторое расстояние и

остановился рядом с Лесли, которая была еще более пленительна, чем та,

которую я оставил в Калифорнии.

- Привет вам обоим, - сказала она. - Я решила, что встречу вас здесь

вместе с вашим аэропланом. - Она потянулась к другому Ричарду, чтобы

поцеловала его, и потрепала его волосы. - Предсказываешь ему судьбу?

- Рассказал ему, что он найдет, что потеряет, - ответил он. - Он такой

чудной, дорогая! Он подумает, что ты - сон!

Ее волосы были длиннее, чем тогда, когда я ее в последний раз видел, а

лицо мягче. Она была одета в тонкий шелк лимонного цвета. Закрытая свободная

блузка могла бы показаться слишком строгой, если бы шелк не был таким

тонким. Широкий и яркий, как солнечный свет, пояс охватывал ее талию.

Просторные брюки из белой парусины были без швов и доходили до самой травы,

закрывая все, кроме носков ее босоножек. Мое сердце чуть не остановилось,

мои защитные стены готовы были рассыпаться в этот момент. Если мне суждено

провести свою жизнь на земле в обществе женщины, подумал я, пусть это будет

эта женщина.

- Спасибо тебе, - сказала она. - Я специально оделась для этого случая.

Не часто нам представляется возможность встретиться со своими

предшественниками... не часто это случается в середине жизни.

Она обняла его, когда он вылез из аэроплана, а затем повернулась ко мне

и улыбнулась. - Как ты себя чувствуешь, Ричард?

- Преисполненным зависти, - ответил я.

- Не завидуй, - сказала она. - Этот аэроплан когда-то будет твоим.

- Я не завидую аэроплану твоего мужа, - сказал я. - Я завидую ему,

потому что у него такая жена.

Она покраснела.

- Ты - тот, кто ненавидит брак, не так ли? Брак - это "скука, застой и

неизбежная потеря уважения друг к другу"!

- Может быть, не неизбежная.

- Это уже хорошо, - сказала она. - Как ты думаешь, твое отношение к

браку изменится когда-нибудь?

- Если верить твоему мужу, то да. Я не мог этого понять, пока не увидел

тебя.

То, что ты увидел, не поможет тебе завтра, - сказал Ричард из будущего.

- Эту встречу ты тоже забудешь. Тебе придется самостоятельно научиться

всему, делая открытия и совершая ошибки. Она взглянула на него.

- В богатстве и в бедности.

Он едва заметно улыбнулся ей и сказал

- До тех пор, пока смерть не сблизит нас еще больше.

Они подшучивали надо мной, но я любил их обоих. Затем он сказал мне:

- Наше время здесь подошло к концу. И тебе уже есть что забывать.

Полетай на аэроплане, если хочешь. А нам нужно спешить обратно в мир своего

бодрствования, который так далек во времени от тебя, но так близок для нас.

Я сейчас пишу новую книгу, и если мне повезет, первым делом после

пробуждения я запишу этот сон на бумагу.

Он медленно протянул руку в направлении ее лица, будто желая коснуться

его, и исчез.

Женщина вздохнула, грустя от того, что время сна истекло.

- Он проснется, и я проснусь вслед за ним через минутку.

Она плавно сделала шаг в мою сторону и к моему изумлению нежно

поцеловала меня.

- Тебе будет нелегко, бедный Ричард, - сказала она.

- И ей тоже будет трудно. Той Лесли, которой я была. Вас ждут трудные

времена! Но не бойтесь. Если хочешь, чтобы волшебство вошло в твою жизнь,

откажись от своих защитных приспособлений. Волшебство во много раз сильнее,

чем сталь!

Ее глаза были подобны вечернему небу. Она знала. Как много всего она

знала!

Не переставая улыбаться, она исчезла. Я остался один на поляне с

аэропланом. Я не полетел на нем снова. Я стоял на траве и запоминал все

случившееся со мной, пытаясь навсегда запечатлеть в своем уме ее лицо, ее

слова - пока вся окружающая обстановка не исчезла из виду.

Когда я проснулся, за окном было темно, стекло было усеяно дождевыми

каплями, а на дальнем берегу озера виднелась изогнутая дугой линия вечерних

огней. Я выпрямил ноги и сел в темноте, пытаясь вспомнить свой сон. Рядом с

креслом был блокнот и ручка.

Мимолетное сновидение. Доисторическое летающее животное с разноцветными

перьями, которое перенесло меня и мир, где я встретился лицом к лицу с

женщиной, самой прекрасной из всех, когда-либо виденных мной. Она сказала

лишь одно слово: "Волшебство". Это было самое красивое лицо...

Волшебство. Я знал, что во сне были еще какие-то события, но я не мог

их вспомнить. Меня переполняло одно чувство - любовь, любовь, любовь. Она не

была сном. Я прикасался к реальной женщине! Одетой в солнечный свет. Это

была живая женщина, а я не могу найти ее! Где ты?

Чувство безысходности нахлынуло на меня, и я швырнул блокнот в окно. Он

отскочил, рассыпался и, роняя страницы, упал на разложенные мной летные

карты южной Калифорнии.

- Сейчас, черт набери! Где ты СЕЙЧАС?

Двадцать четыре

Когда это случилось, я был в Мадриде, игриво шатаясь сквозь турне

испанской репрезентации книги, давая интервью на языке, вызывающем у

телегостей и репортеров улыбку. Почему бы и нет? Разве мне не было приятно,

когда испанский или немецкий или французский или японский или русский

посетитель Америки, отпихнув переводчика, дает его или ее интервью на

английском? Ну, синтаксис слегка того, слова выбираются не совсем так как

местный бы их выбрал, но как прекрасно наблюдать, как эти люди храбро

балансируют на тонкой грани, стараясь с нами говорить!

- События и идеи, о которых Вы пишете, сеньор Бах, вы в них верите,

работают ли они на Вас?

Камера загадочно гудит, ожидая, когда я переведу вопрос для

собственного понимания.

- Нет такого писателя во всем мире, - я говорил предельно медленно, -

который или которая бы смогли бы писать книгу на идеях, в которые она или он

не верили бы. Мы можем написать что-то настоящее, если только верим

по-настоящему. Я не настолько еще совершенен... как сказать по-испански

"избранный"... чтобы жить по идеям, чего мне сильно хотелось бы, но я

совершенствуюсь с каждым днем.

Языки - большая пушистая подушка, проложенная между нациями - то, что

другие говорят смазано и почти теряется в них, и когда мы говорим согласно

их грамматике, пух забивает нам рот. Одно другого стоит. Какое удовольствие

выразить идею фразами, пусть далекими словами, медленно, и послать ее в

плаванье через бездну, к разноязыким человеческим сущностям.

Телефон в номере зазвонил поздно ночью, и, прежде чем я успел подумать

по-испански, сказал "АЛЛО". Маленький, придавленный голос длинного-длинного

расстояния:

- Привет, покоритель, это я.

- Вот так приятный сюрприз! Ну разве ты не прелесть, что позвонила!

- Боюсь, у нас тут несколько ужасных проблем, и я должна была

позвонить.

- Что за проблемы?- Я не мог себе представите, какие проблемы могли бы

быть столь важными для Лесли, чтобы позвонить в полночь в Мадрид.

- Твой бухгалтер старается до тебя добраться, - сказала она. - Тебе

известно про IRS? Тебе никто не рассказывал? Твой деловой менеджер говорит

что-нибудь?

Длинная линия оттрещалась и отшипелась.

- Нет. Ничего. Что такое IRS? Что происходит?

- Служба налоговой инспекции. Они хотят, чтобы ты уплатил им миллион

долларов до понедельника или они аннулируют все чем ты владеешь!

Это был удар такой силы, что это не могло быть правдой.

- Аннулируют все?- сказал я, - До понедельника? Почему понедельник?

- Они послали официальное уведомлением три месяца тому. Твой менеджер

тебе не сказал. Он говорит, что ты не любишь плохих новостей...

Она сказала так печально, что я понял - она не разыгрывает. Как я

должен был поступить с деловым менеджером, финансовым менеджером... зачем я

нанял этих профессионалов? На самом деле я не нуждался в том, чтобы нанимать

экспертов для такой простой вещи как уплата подоходного налога в IRS. Я бы

мог это делать сам.

- Я могу тебе чем-нибудь помочь?- сказала она.

- Я не знаю.

Какое странное должно быть ощущение, когда увидишь самолет и дом

опечатанными.

- Я сделаю все, как ты хочешь, - сказала она. - Я в состоянии. Я думаю

мне нужно увидеться с адвокатом.

- Хорошая идея. Позвони моему адвокату в Лос-Анжелесе. Посмотри, может

у него в конторе есть кто-нибудь, кто разбирается в тарифах. И не волнуйся.

Это должно быть ошибка. Ты можешь себе представить, миллион долларов по

тарифу? Все что происходит, - это то, что я должен потерять миллион долларов

и это будет не по тарифу. Провод треснет. Я поговорю с IRS, когда вернусь и

увижу, что нужно предпринять, и мы покончим со всем этим делом.

- О'кей, - сказала она, озабочено. - Я позвоню твоему адвокату прямо

сейчас. Поспеши домой, пожалуйста, как можно быстрей! - Голос у нее был

напряженный и испуганный.

- Я должен остаться дня на два, не больше. Не волнуйся. Мы все это

урегулируем и я тебя скоро увижу!

- И ты не волнуйся, - сказала она. - Уверена, что смогу что-нибудь

сделать...

Как странно, подумал я, залезая под одеяло в Мадриде. Она говорит об

этом так серьезно! Неужели это так для нее важно, что она беспокоится!

Я подумал о менеджерах, которых нанял. Если все это было правдой,

каждый из них должен быть уволен. Держу пари, что у этой женщины больше

деловой смекалки в застежке для волос, чем у всех остальных вместе взятых.

Что ты знаешь - я не должен был покупать на веру незаслуживающее

доверия. Или на большие оклады, или звания, или на положение, или на

внушительный счет.

И когда усталые руки опустились, я внезапно осознал: не они, но мы

испаряемся.

Ау, Richard, que tonto! Estoy un burro, estoy un burro estupido!

Интересно, подумал я. Меньше двух недель в Испании и уже думаю на

испанском языке.

Двадцать пять

В картотеке на ее столе мое внимание привлекла надпись "Ричард". Я,

решив, что это предназначено мне, принялся читать.

Лучащаяся синь спокойного рассвета

Росла с приходом дня, подобно счастью,

Все ярче, ярче голубые краски,

От самых нежных... до небесно-синих.

Полеты радости, порывы восхищенья

Быть выше высоты стремились.

Пока заката ласковые крылья

Не обняли нас розовой палитрой,

И мы соединились в ярко-красном

Прощании двоих влюбленных.

Душа Земли, Душа Небес,

Пронизанные красотой волшебной.

Настала ночь,

Малышка из ее владений, Луна,

Смеялась в стороне от темноты.

В ответ я подарила ей свой смех

И вот о чем подумала тогда я:

Что путешествуя над миром,

Наполненное вот таким же

Искристо-золотистым смехом небо

Заботится о том, чтоб Вы,

Сияющие Голубые Глазки,

Могли бы видеть и могли бы слышать,

Что как-то незаметно мы втроем

Соединились в радости волшебной,

Образовался мир из нас троих,

Хотя мы порознь, но едины мы,

Ведь расстоянья не имеют смысла.

И я уснула

В мире,

Улыбки полном.

Я прочитал все это один раз, и снова, затем еще раз, медленно.

- Маленькая вуки, - окликнул я ее. - Кто написал стихотворение про

малышку-Луну, смеющуюся к стороне от темноты? В картотеке на твоем столике?

Это ты написала?

Лесли отозвалась из гостиной, где вокруг нее раскинулись горы различных

инвестиционных бланков, прерии записей о расходах и доходах, реки погашенных

чеков. Первопроходец в чужой стране, окруженный вагонами бумаги.

Лесли словно предчувствовала, что Департамент Налогообложения предъявит

претензии. И теперь она работала с невероятной скоростью над подготовкой

фактического материала, поскольку до четверга, на который были назначены

переговоры, оставалось две недели.

- Прости, я не расслышала, - откликнулась она. -Да, это я написала. НЕ

ЧИТАЙ ЭТОГО. ПОЖАЛУЙСТА!

- Слишком поздно, - ответил я достаточно тихо для того, чтобы она не

услышала.

Порой нам интересно, сможем ли мы когда-либо узнать своих самых близких

друзей, то, о чем они думают, что в их сердце.

А потом нам вдруг попадается на глаза секретный листок бумаги, где они

передали чистоту своего сердца, подобную весне в горах. Я снова перечитал

стихотворение Лесли. Оно было датировано днем, когда я уехал в Испанию, и

теперь, на следующий день после моего возвращения, я, общаясь всего лишь с

листом бумаги, узнал, что чувствовала она тогда. Оказывается, она поэт! И

при том глубокий, благородный, смелый. Написанное могло задеть меня только в

случае его глубины. То же касается полетов, фильмов, бесед, - незначительных

на первый взгляд, но трогающих душу.

Кроме нее, я ни с кем бы не отважился вести себя естественно, быть

таким же ребячливым, таким же глупым, таким же знающим, таким же

сексуальным, таким же внимательным и нежным, каким я был на самом деле. Если

бы слово "любовь" не было искажено лицемерием и собственничеством, если бы

это слово означало то, что подразумевал под ним я, то я готов был признать,

что люблю ее.

Я опять прочел стихи.

- Это прекрасное стихотворение, Лесли.- Прозвучало как-то слабо и

неубедительно. Поняла ли она, что я имел в виду?

Ее серебряный голос прозвенел мне в ответ тяжелой цепью.

- Черт побери, Ричард, я же просила тебя не читать! Это сугубо личное!

Когда я захочу, я сама позволю тебе все узнать! А теперь выйди из кабинета,

пожалуйста, выйди оттуда и помоги мне!

Стихотворение тотчас же разлетелось в моей голове на мелкие черепки,

словно глиняная тарелка, расстрелянная в упор. С неистовством молнии. Леди,

кто ты такая, чтобы кричать на меня! ТОТ, кто когда-либо повышал на меня

голос, виделся со мной в последний раз, в последний. Я не нужен тебе. Что ж,

ты меня и не получишь. Прощай... Прощай... ПРОЩАЙ... ПРОЩАЙ!

После двухсекундной вспышки гнева я разозлился на самого себя. Я, так

дороживший личной неприкосновенностью, осмелился прочесть стихотворение,

которое, как дала понять мне Лесли, было очень личным. Как бы я почувствовал

себя, если бы она поступила со мной точно так же? Непросто даже представить

такое. Она имеет полное право вышвырнуть меня из своего дома. А я вовсе не

хочу положить конец нашим отношениям, потому что никто и никогда не был мне

так дорог, как она... Стиснув зубы и не проронив ни слова, я направился в

гостиную.

- Я очень сожалею о случившемся, - сказал я виновато, - и приношу свои

извинения. Это, действительно, беспардонный поступок, и я обещаю тебе, что

он никогда не повторится.

Неистовство охладевало. Расплавленный свинец опустили в лед.

Стихотворение по-прежнему напоминало рассеявшуюся пыль.

- Разве тебя это совсем не беспокоит? - Она была раздражена и доведена

до отчаяния.- Ты не сможешь прибегнуть к помощи юристов, пока у них не будет

необходимых материалов. И эта... каша!... Это и есть твои записи!

В ее руках мелькали бумаги, укладываясь на две стопки, одна - здесь,

другая - там.

- Есть у тебя копии твоих налоговых квитанций? Ты знаешь, где эти

квитанции?

Я понятия не имел. Если я и питал отвращение к чему-либо, кроме Войны,

Организованной Религии и Бракосочетания, то, по-видимому, это были

Финансовые Документы. Увидеть налоговую квитанцию было для меня все равно,

что столкнуться лицом к лицу с Медузой: я мгновенно каменел.

- Они должны быть где-то здесь, - произнес я неуверенно. - Сейчас я

посмотрю.

Она сверилась со списком в блокноте, который лежал у нее на коленях,

подняла вверх карандаш. - Каков был твой доход за прошлый год?

- Не знаю.

- Приблизительно. Плюс-минус десять тысяч долларов.

- Не знаю.

- Ну, Ричард! Плюс-минус пятьдесят тысяч, сто тысяч долларов?!

- Честно, Лесли. Я и правда, в самом деле, - не знаю!

Она опустила карандаш и посмотрела на меня так, будто я был

биологический экземпляр, извлеченный из арктических льдов.

- В пределах миллиона долларов, - произнесла она очень медленно и

четко. - Если ты в прошлом голу получил меньше, чем миллион долларов, скажи:

"Меньше миллиона долларов". Если ты получил больше миллиона долларов, скажи:

"Больше миллиона долларов".

Она говорила терпеливо, как с несмышленым ребенком.

- Может быть, больше миллиона, - пытался вспомнить я. - Но, возможно, и

меньше. А может быть, два миллиона.

Ее терпение лопнуло.

- Ричард! Пожалуйста! Ведь это не игра! Неужели ты не видишь, что я

стараюсь помочь?

- РАЗВЕ ТЫ НЕ ВИДИШЬ, ЧТО Я НЕ ЗНАЮ! Я НЕ ИМЕЮ НИ МАЛЕЙШЕГО ПОНЯТИЯ,

СКОЛЬКО ДЕНЕГ Я ПОЛУЧИЛ. МНЕ БЕЗРАЗЛИЧНО ТО, СКОЛЬКО Я ПОЛУЧИЛ ДЕНЕГ! У МЕНЯ

ЕСТЬ... У МЕНЯ БЫЛИ ЛЮДИ, КОТОРЫХ Я СПЕЦИАЛЬНО НАНЯЛ, ПОТОМУ ЧТО ОНИ

РАЗБИРАЛИСЬ В ЭТОМ БАРАХЛЕ, Я ТЕРПЕТЬ НЕ МОГУ ВСЕ ЭТИ ЗАПИСИ. Я НЕ ЗНАЮ,

СКОЛЬКО!

Со стороны это смотрелось, как сцена из спектакля "Я не знаю".

Она коснулась резинкой уголка своего рта, посмотрела на меня и после

длительного молчания спросила:

- Ты и в самом деле не знаешь?

- Нет. - Я ощутил себя подавленным, непонятым, одиноким.

- Я верю тебе, - мягко сказала она. - Но как тебе удается не

ориентироваться в пределах миллиона долларов?

Увидев выражение моего лица, она замахала рукой, как бы забирая свои

слова обратно.

- О'кей, о'кей! Ты не знаешь.

Некоторое время я с отвращением рылся в папках. Бумаги, сплошные

бумаги. И чего только в них нет. Считается, что цифры, написанные незнакомым

почерком, отпечатанные на различных машинках, все еще имеют ко мне какое-то

отношение. Инвестиции, товары, брокеры, налоги, банковские счета...

- Вот они, налоги! - воскликнул я с облегчением. - Целая папка налогов!

- Хороший мальчик! - похвалила она меня словно я был кокер-спаниелем,

отыскавшим утерянный браслет.

- Гав, - вырвалось у меня.

Бегло просматривая заголовки квитанций, проверяя отдельные записи, она

не ответила мне.

Пока она читала, было тихо, и я зевал, не открывая рта. Я изобрел этот

трюк на уроках английского в средней школе. Нужно ли было мне вникать в эти

ненавистные бумажные дела, еще более убийственные, чем грамматика? Зачем? Я

не забрасывал бумажные дела, я нанял людей, которые бы ими занимались!

Почему, несмотря на то, что они работают на меня и получают мои деньги,

именно я должен расхлебывать всю эту кашу, суетясь в поисках налоговых

бланков; почему Лесли вынуждена подхватывать груз, упущенный шестью

высокооплачиваемыми служащими? Это несправедливо!

Если кто-то написал бестселлер, спел великолепную песню, поставил

замечательный фильм, то вместе с чеками, письмами поклонников и мешками

денег ему нужно вручить еще тяжелую серую книгу

ВВОДНЫЕ ПРАВИЛА И ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЯ

Поздравляю с тем, что Вы сделали, чтобы заработать все эти деньги. Хотя

Вам кажется, что они Ваши, и Вы думаете, что они - Ваша собственность,

потому что Вы сделали для общества то, что Вы сделали, - лишь около десятой

части из них будут принадлежать Вам непосредственно, ЕСЛИ ВЫ В СОВЕРШЕНСТВЕ

ВЛАДЕЕТЕ ВЕДЕНИЕМ БУМАГ.

Остальное уйдет на агентов, налоги, юристов, бухгалтеров, государству,

всяческим союзникам, служащим, которых придется нанять, чтобы вести все эти

записи, и на уплату налогов по найму этих служащих.

Неважно, что вы не знаете, где искать таких людей, кому из них

доверять, не представляете всех тех, кому придется платить, - платить вам

придется все равно.

Начните, пожалуйста, со Страницы Один и читайте вплоть до страницы 923,

стараясь заучить наизусть каждую строчку. Затем можете сходить пообедать,

прихватив с собой какого-нибудь бизнесмена, поговорить с ним о делах,

составить себе отчет и записать всех, кто с Вами обедал. Если Вы этого не

сделаете, можете быть уверены, что потратили вдвое больше, чем та сумма,

которую, как Вам казалось, Вы заплатили.

С этого момента Вы должны жить строго по правилам, изложенным в этой

книге, и мы, Ваше государство, может быть, позволим Вам еще немного

просуществовать. Иначе - оставь надежду всяк сюда входящий.

Даже не памфлет. Каждый, кто написал хотя бы песню, приводящую нас в

восторг, должен быть компетентным бухгалтером, счетоводом, настоятелем

дебетов и кредитов, выплачиваемых невидимым агентствам города, страны. Если

один или два таких человека не годятся для такой работы, если они не

обладают дисциплинированным умом, способным освоить аккуратное ведение

записей, - их звезда будет выловлена сетью с небесного свода и заперта в

тюремную камеру. Там им придется весь свой талант пустить на изучение

тюремных порядков, на возню со всем этим однообразным барахлом, несмотря на

то, что по вкусу эта работа напоминает опилки; им придется провести годы в

душном мраке, прежде чем их звезда снова сможет засиять, если к тому времени

от нее останется хотя бы искра.

Столько энергии уходит впустую! Сколько новых фильмов, книг, песен

остались ненаписанными, неснятыми, неспетыми, в то время как часы, месяцы,

годы уходят на плюшевые крысиные норы адвокатов, бухгалтеров, советников,

которым мы платим, уже отчаявшись получить помощь!

Спокойно, Ричард. Ты мельком взглянул на свое будущее. Если ты решишь

остаться в этой стране, пристальное внимание к деньгам и ведению записей