Глава двадцать седьмая

Пешие прогулки по горам давным-давно были излюбленным занятием Памелы и главным упражнением для поддержания формы. Зачем заниматься в душных тесных залах, построенных людьми, когда в Колорадо ее окружало великолепие Скалистых гор? Не то чтобы она принадлежала к племени уверенных в себе, хорошо снаряженных современных скалолазов, нет. Карабкаться по голым отвесным скалам ей никогда не хотелось. Не нравилось ей и ночевать на земле в лесу. Но вот просто выбрать тропу, что вьется все вверх и вверх вокруг горы, особенно рано утром, когда все такое прозрачное, тихое и безлюдное… ради этого она готова была изменить распорядок дня, чтобы хотя бы четыре раза в неделю позволить себе такое наслаждение. И она это делала с тех пор, как рассталась с Дуэйном. Пешие прогулки были для нее синонимом свободы. И неважно, насколько усталой или подавленной она была в начале прогулки; часом позже, когда возвращалась, она уже чувствовала себя спокойной и помолодевшей. Вернель называла это «временем смены мироощущения».

Поэтому новенькие, с иголочки, шорты, футболка и ботинки для пеших прогулок, которые она обнаружила в своей комнате, вызвали на губах Памелы улыбку. Она быстро переоделась и выскочила как раз вовремя, чтобы увидеть Аполлона, одетого сходным образом, направлявшегося по коридору к ее двери.

– Не понимаю, как Эдди творит все эти чудеса, не обладая бессмертной силой, – сказал Аполлон, криво улыбаясь.

– Сила Эдди называется «деньги». Много денег. Вкупе с его воображением они представляют собой вариант магии, только в современном мире. Джеймс позвонил мне в комнату и сказал, чтобы мы ждали его на террасе.

– После вас – Аполлон галантным жестом предложил ей пройти вперед.

Памела заметила, что он, как и во время короткой поездки в лимузине, старается не прикасаться к ней. Она напомнила себе, что Аполлон всего лишь выполняет просьбу дать ей время, но все равно в животе образовался тяжелый комок.

Улыбающийся Джеймс уже стоял на террасе, держа карту и корзину для пикника.

– Я тут отметил одну тропу неподалеку, мне подумалось, что вам особенно приятно будет ее испытать. Она начинается к северу от ранчо и идет через первый рукав каньона к чудесному озерцу, в которое стекает вода подземного источника. – Он показал на карте начало тропы и озеро. – Там отличное место для неторопливого ужина. Тут в корзинке вы найдете воду и крем от загара. И хотя вряд ли вам это понадобится, я заодно положил и сотовый телефон, который напрямую связан с информационным отделом курорта. Просто наберите «звездочка – шестьдесят два», если вдруг случится что-нибудь… ну, вы заблудитесь или вам понадобится помощь.

– Вы очень предусмотрительны, Джеймс, – сказала Памела.

– Спасибо, мэм. И помните, пожалуйста, что ночь в пустыне наступает очень быстро. Насколько я знаю, закат сегодня в пять минут девятого.

Он отдал Аполлону корзину, аккуратно поклонился и оставил их наедине.

Они постояли немного в неловком молчании. Аполлон заговорил первым:

– Наверное, нам надо идти.

Памела откашлялась. Конечно, было очень глупо так нервничать рядом с ним. Они ведь занимались сексом… и не раз. И совершенно не было причин к тому, чтобы у нее так ныло в животе и так потели ладони. Совершенно никаких причин. Она должна взять себя в руки.

– Ладно. – Она показала на корзину. – Но сначала крем от загара.

Аполлон вопросительно вскинул брови.

Памела вздохнула и расстегнула ремни, удерживавшие крышку корзины. Как трудно вести себя самым обычным образом… Мужчина, стоявший перед ней, не знает, для какого черта нужен крем от загара, потому что он Аполлон, бог света. Памела заглянула в корзину. Джеймс, не только предусмотрительный, но и крайне организованный человек, уложил все самым удобным образом, так что тюбик крема высшей защиты от солнца лежал на самом верху. Аполлон с откровенным любопытством наблюдал, как Памела размазывает жидкий крем по лицу и рукам.

– Пахнет кокосом. Что это такое? – спросил он.

– Защита от солнца. Блокирует вредное влияние солнечных лучей на кожу.

Аполлон выглядел не на шутку озадаченным.

– Смертных может обжечь избыток света. Помнишь Семелу? Эдди преподал мне урок мифологии.

Аполлон едва заметно кивнул.

– Не слишком-то верь историям, что рассказывают и пересказывают в твоем мире. Я могу заверить тебя, что большинство из них в высшей степени неточны.

– Да, я уже и сама об этом догадалась. В мифах говорится, что Артемида – девственница.

Аполлон расхохотался.

– Что и доказывает мое утверждение! А теперь скажи мне честно, этот крем, что пахнет кокосом, может воспрепятствовать свету бессмертного?

– Сомневаюсь, но он тебя защитит от неприятных солнечных ожогов.

– Солнечных ожогов?

– Думай об этом как о бритье. Нетрудно представить, как это делается, но если ты не привык к этому, у тебя не сразу получится. Солнечные ожоги – что-то в этом роде.

Аполлон с мрачным видом взял у нее тюбик, выдавил на ладонь немного крема, понюхал, а потом размазал по рукам и плечам. Памела наблюдала за ним – и вдруг ее охватила необъяснимая печаль. Аполлон, бог света, не должен защищаться от солнца… В памяти Памелы вспыхнула картина их любви. Он был сплошное пламя, он горел бессмертной страстью… Он сам был солнцем.

Аполлон не принадлежал этому миру. Она может поддаться желанию своего сердца, позволить себе любить его, но ей не следует обманывать себя и думать, что ее собственная история закончится более счастливо, чем история любви Семелы к Зевсу.

– Лицо не забудь, – прошептала она.

– Спасибо. – Аполлон улыбнулся, размазывая по лицу густую белую жидкость. – Я бы забыл. Все это слишком ново для меня.

Она улыбнулась ему в ответ.

– Думаю, достаточно.

Она завинтила тюбик и положила его обратно в корзину; Аполлон взял ее, и они вместе пошли к выходу.

– А ты знаешь, где тут север? – спросил Аполлон. Когда Памела бросила на него удивленный взгляд, он хихикнул, как маленький мальчишка.

– Я просто дразню тебя. Я лишился силы, но не ума.

– Ну, это немного утешает, – пробормотала она, но все равно усмехнулась, когда они начали спускаться по покрытой хрустящим под ногами гравием дороге.

Потом они повернули налево и пошли между разбросанными там и тут домиками, составлявшими этот роскошный небольшой курорт, потом миновали ресторан и отличный магазин сувениров. Трудно поверить, что за границей этого оазиса раскинулась пустыня во всей своей суровой красоте. По обе стороны дорожки росли кусты и высокие красные цветы, а между ними красовались какие-то пурпурные растения, напомнившие Памеле лаванду; но кроме этого она увидела и знакомые куртины юкки с острыми мясистыми листьями. В каньоне было прохладнее и зелени росло намного больше, как будто пустыня собрала все, что было в ней мягкого и нежного, и сосредоточила здесь.

Они почти не разговаривали, пока шли через курорт. Аполлон не взял ее за руку, не предложил держаться за его локоть. Когда он что-то говорил, это звучало вежливо, остроумно, но та скрытая страсть, которая ощущалась во всем, что он делал и говорил с того момента, как они встретились в маленьком кафе «Забытый погребок», куда-то исчезла или же была слишком хорошо спрятана, и Памела остро чувствовала ее утрату.

Памела думала о том, что сказал ей Эдди, и о том, как менялось его лицо, когда он смотрел на Артемиду. Писатель прекрасно знал, что его может ожидать страдание, но считал, что все равно выиграет нечто куда более ценное, нежели то, что может потерять. «В любви не бывает гарантий, Памела, а есть лишь бесконечные возможности – и для боли, и для счастья». Это была новая для Памелы идея, новая и пугающая, но она никогда не была трусихой и редко выбирала легкие пути.

Аполлон увидел маленький деревянный указатель, вырезанный в форме стрелы; на указателе было написано: «Первый рукав каньона».

– Пророчествую: поворот к источнику и озеру здесь! – возвестил Аполлон, театрально прижимая руку к виску.

– Поосторожнее, – улыбнулась Памела. – А то вдруг тебя ударит молния или еще что-нибудь.

– Зевс, – хмыкнул Аполлон.

– Так ты думаешь, у тебя будут с ним неприятности?

– Боюсь, нам с Артемидой придется многое ему объяснить. Он, конечно, наш отец и любит нас, но это не имеет значения, потому что Громовержец совсем не порадуется тому, что мы позволили поймать себя в ловушку в королевстве Лас-Вегас.

– Ну, вообще-то это не королевство, а просто город Лас-Вегас, расположенный в штате Невада. Как Рим – это город, находящийся в Италии.

По крайней мере, нечто в этом роде, подумала Памела, не желая читать Аполлону целую лекцию по географии Соединенных Штатов Америки.

– Не королевство?

– Ничего подобного.

Они прошли довольно далеко по красной земле тропинки, когда Аполлон наконец заговорил снова.

– Наверное, я кажусь тебе очень глупым, когда называю Лас-Вегас королевством, боюсь автомобильной качки, пускаю себе кровь при бритье, не понимаю, что такое защитный крем… – сказал он, не глядя на Памелу.

– Ну и вполовину не таким глупым, какой выглядела я, когда вдруг свалилась прямо на Олимп.

Он наконец посмотрел на нее.

– Ты попала на Олимп, но не проявила глупости.

– Ага, – фыркнула она, – конечно, когда бы? Я была слишком занята, потому что ничего не соображала из-за магии твоей сестры, к тому же начала превращаться в цветок.

Аполлон остановился и повернулся к Памеле лицом. Он поднял руку, как будто хотел коснуться ее, но тут же передумал.

– Мне стыдно за то, что с тобой случилось. Я должен был защитить тебя. Меня оправдывает лишь, что подобные чувства внове для меня, я имею в виду любовь, и я обнаружил, что она очень… – Он немного помолчал, глядя в глаза Памелы. – Отвлекает.

Памела глубоко вздохнула.

– Да, я понимаю, что ты имеешь в виду. Выражение лица Аполлона едва заметно изменилось, но он сказал только:

– Понимаешь?

– Да. – Она снова тронулась с места.

Памеле хотелось поговорить с ним; ей необходимо было поговорить с ним, но она просто не могла сделать это, стоя неподвижно.

– Я ведь уже говорила тебе, что была замужем и что мой брак был неудачным.

– Да, – кивнул Аполлон.

– Я хочу, чтобы ты знал, почему именно он был неудачным, и тогда, я думаю, ты поймешь, почему все это так трудно для меня, почему я сопротивляюсь любви к тебе.

– Я слушаю.

– Я познакомилась с Дуэйном, когда училась в колледже. Он на десять лет старше меня и уже успешно работал. Я думала, что он хорош собой и умен, и он казался мне добрым. Он хотел заботиться обо мне. Теперь я понимаю, что я влюбилась не в настоящего Дуэйна; я влюбилась в ту воображаемую жизнь, которую мы должны были провести вместе. Но любовь есть любовь… Мы поженились за месяц до того, как я закончила колледж. И с первого же дня после свадьбы все изменилось. Мы купили дом. Нет, не так. Дуэйн купил дом. Он настоял, что так будет лучше: если владельцем будет числиться он один. Он говорил, что так можно быстрее и легче оформить покупку. То же самое было с машиной, которую он мне «подарил». Ее владельцем тоже был он… и это меня удивило. Я помню, однажды, через неделю или около того после свадьбы, он был за городом и позвонил мне. Ему нравилось мне звонить. Часто.

Памела сделала паузу. Одно лишь воспоминание о том, как Дуэйн постоянно проверял ее, подсылал своих родственников и тех немногих избранных друзей, которых он считал достойными того, чтобы «поддерживать с ними знакомство», – чтобы всегда знать, где она находится и чем занимается, – вызывало в ней острую боль и разочарование. Памела с силой топала ботинками по хрусткому гравию, пиная мелкие камешки, чтобы хоть как-то дать выход старой горечи. Все это уже в прошлом, напомнила она себе; она от этого сбежала, и с ней никогда больше не случится подобного.

Аполлон молча наблюдал, как Памела борется с нахлынувшими эмоциями прошлого. Ему хотелось помочь ей, он желал бы развеять ее боль… но он знал, что прошлое – это такое поле битвы, на котором каждый сражается в одиночку. И если Памела не сумеет победить старых демонов, они станут вечно преследовать ее в будущем. В их будущем.

– Ну, как бы то ни было, – продолжила наконец Памела, – в тот день он, как обычно, спросил, чем я занимаюсь. Я сказала, что вешаю на стену новую картину. Никогда не забуду, как вдруг изменился его голос… Он проревел: «А тебе не кажется, что мне хотелось бы заняться этим вместе с тобой?» Мне и в голову прийти не могло, что повесить картину в его отсутствие – такое уж большое преступление. Но так оно и было. Мы были женаты меньше месяца, но в тот день я начала чувствовать себя так, словно угодила в ловушку.

А ведь дальше все становилось хуже… намного хуже. Памела уже почти сдалась и позволила Дуэйну поглотить себя, но где-то в глубине души она все-таки нашла силы для борьбы. Медленно, тихо она начала создавать свое собственное пространство. И втайне откладывала деньги, на которые можно было бы купить путь к свободе. Люди обычно думают, что бегство от алкоголика или кого-то в этом роде требует всего лишь решимости. Но Памела знала, что это не так. Прежде чем сбежать, надо выстроить план, да к тому же иметь средства, чтобы этому плану следовать. Ее план включал в себя хорошего адвоката и собственное дело. Памела выпрямилась и наконец закончила свой рассказ.

– Мне не хочется вдаваться во все эти тошнотворные детали. Достаточно сказать, что душил он меня почти семь лет, пока я наконец не избавилась от него. И прошло еще больше двух лет, прежде чем он перестал звонить мне и постоянно являться туда, где, как он знал, я часто бываю. Всегда там… он всегда был там, ожидая, как будто я глупый ребенок, который должен вот-вот понять свою ошибку и вернуться домой. И только в последние полгода он наконец оставил меня в покое.

– Он мучил тебя… – Голос Аполлона прозвучал низко и напряженно, потому что бог света представил, что бы он сделал с этим Дуэйном, если бы к нему сейчас вернулась его сила бессмертного.

– Да, он меня мучил, но сейчас не это главное. Боль ушла вместе с любовью. А что осталось, так это неуверенность в себе. Я ведь совсем не догадывалась, что меня ждет. Я встречалась с ним два года. И если бы тогда – до того, как мы поженились, – кто-нибудь сказал мне, что этот мужчина, который выглядит таким безупречным, таким замечательным, на самом деле всего лишь мстительный, властный и злобный сумасшедший, который хочет загнать меня в клетку и сломать, превратить в запуганное жалкое существо, я бы просто расхохоталась в лицо такому пророку. Я бы никогда и ни за что в такое не поверила. Он ведь прикидывался совсем не таким, каков он есть на деле, он просто заманивал меня в капкан, а я этого не видела…

Последние слова Памела произнесла едва слышным шепотом.

– Когда мы с тобой разговаривали в тот вечер, любуясь танцем фонтана, ты говорила о маскараде… Ты имела в виду свой брак.

Памела кивнула.

– И когда ты узнала, что я – Аполлон, прикинувшийся Фебусом, ты подумала, что можешь снова совершить ошибку, доверившись мне.

– Не совсем так. Ты первый мужчина, с которым я сблизилась после Дуэйна. Я много работала, постоянно занималась делом и…

Памела резко умолкла, не зная, стоит ли говорить дальше.

– И ты избегала любви, – закончил за нее Аполлон.

– Да.

– И от этого тебя еще сильнее встревожило то, что я выдал себя за другого.

– Да, – повторила Памела.

Они некоторое время шли молча, и Аполлон обдумывал то, что услышал от Памелы. Теперь все становилось на свои места; он понимал, почему Памела постоянно отстранялась от него и почему она не позволяла себе признаться в любви к нему, пока на нее не подействовала отравляющая магия его сестры. Это было просто удивительно: понять, что сдержанность Памелы была вызвана не его прошлым, а ее собственным… и какое это приносило облегчение! Аполлон теперь догадывался, что его божественная сущность имела для Памелы куда меньшее значение, чем его предполагаемая бесчестность.

Они миновали резкий поворот и начали подниматься по неожиданно крутому склону и в конце концов вдруг обнаружили, что стоят над нагромождением камней песочного цвета, сглаженных временем, и с этих глыб в большое чистое озеро устремляется водопад.

– Джеймс был прав, это идеальное место для пикника, – сказала Памела, с благоговением оглядываясь вокруг и ладонью стирая со лба пот.

Жар пустыни не проникал в каньон, и все же долгая пешая прогулка заставила вспотеть и Памелу, и Аполлона. Памела вдохнула прохладный влажный воздух и подставила лицо легкому ветерку, дувшему со стороны озера.

– Мне что-то кажется, Джеймс всегда прав, – сказал Аполлон.

И показал на плоский камень неподалеку.

– Посидим немного?

Прогулка помогла Памеле избавиться от нервного напряжения, вызванного воспоминаниями о прошлом, и она села на прогретый солнцем камень, поджав под себя ноги. Она смотрела вниз, на сверкающую воду, и наслаждалась успокаивающим шумом водопада и свежими запахами. Аполлон сел рядом, достаточно близко, чтобы она чувствовала тепло его тела, но все еще не касался ее.

– Не стану говорить, будто понимаю, что ты должна чувствовать. Нет, я не понимаю. Да и как я могу понять? Я даже и того не понимаю, зачем бы мужчине захотелось держать женщину в клетке. Я совершал разные ошибки, но никогда не желал командовать какой-нибудь женщиной, властвовать над ней.

Аполлон показал на золотую монету со своим изображением, что все так же висела на груди Памелы.

– Помни: что бы ни произошло между нами, я дал клятву защищать тебя. И ты можешь быть уверена, что этот Дуэйн никогда больше тебя не потревожит.

– Спасибо, – ответила Памела. – Но я предпочитаю сама разбираться со своими проблемами.

– Теперь ты говоришь как моя сестра.

– Принимаю это как немножко пугающий комплимент.

– Комплимент и есть, – усмехнулся Аполлон.

Памела посмотрела на него и тоже усмехнулась.

А он подумал, как же он любит ее лицо… Оно было таким открытым, а чувства Памелы были такими честными… Он мог бы вечно любоваться ее улыбкой. И вдруг Аполлон понял, что эта женщина по-настоящему стала его солнцем… и у бога света неожиданно пересохло во рту. Он отчаянно любил ее, и это давало ей такую власть над ним, что становилось страшно. Если она уйдет от него…

Он отвернулся, стараясь собраться с мыслями и усмирить разбушевавшиеся эмоции. Если она захочет уйти, он, конечно, ей не помешает. Он не станет ее преследовать, как это делал Дуэйн. Аполлон стиснул зубы. Пока что она ведь не ушла. И она любила его – он это знал. Он снова повернулся так, чтобы видеть ее лицо, и заговорил медленно и четко:

– Я не понимаю Дуэйна и не понимаю, что значило жить под его контролем и бороться за освобождение, но с того самого вечера, когда мы впервые встретились, я увидел в твоих глазах понятное мне чувство. Я знаю, что это такое: желать большего и без этого ощущать себя неполным, незавершенным. Что, если это наша судьба – быть вместе? Что, если все случившееся в наших жизнях вело лишь к одной цели и готовило нас к встрече друг с другом? Я бог, один из двенадцати первых олимпийцев. И кому, как не мне, знать, сколь затейливо могут перепутать нити богини судьбы?

Памела пристально смотрела в его глаза, и Аполлон продолжил, тщательно подбирая слова:

– Я существую очень долгое время, и я всегда жил в горении страстей и легкомысленных забав. Да, иногда я делал что-то хорошее. Я принес в Древний мир науку исцеления, музыку и свет, но если бы хорошенько подумал, мог бы сделать это и раньше. И я всегда ощущал себя голодным. Я пытался утолить этот голод так, как его утоляют многие мужчины, хоть смертные, хоть бессмертные. Я любил и сражался до изнеможения. Как будто пытался заполнить бесконечную внутреннюю пустоту.

– Аполлон, я… – заговорила Памела, но он покачал головой.

– Нет, тебе нужно все это знать. Я не притворялся, чтобы завоевать тебя. Я не хотел, чтобы между нами возникла какая-то фальшь. И если ты готова принять меня, ты должна видеть меня таким, каков я есть. Я ведь говорил, что не любил по-настоящему до тех пор, пока не встретил тебя. И даже более того. Я не верил, что существует истинная любовь. В конце концов, я ведь прожил бесчисленные тысячелетия без нее, хотя и испытал все мыслимые наслаждения плоти. Любовь была для меня просто выдумкой, за которую цепляются смертные. Бог света не видел смысла в этих фантазиях. Ведь я сам ничего подобного не чувствовал. И не нуждался в этом. И не верил в это. Он снова ненадолго замолчал и наконец позволил себе слегка коснуться Памелы, отведя с ее лба короткую прядь темных блестящих волос.

– А потом случилось нечто, заставившее меня иначе взглянуть и на мою жизнь, и на мой мир. И это случилось еще до того, как я встретил тебя. Ты знаешь что-нибудь о боге Гадесе?

Памела, удивленная неожиданным вопросом, ответила:

– Это бог Подземного мира или что-то в этом роде?

Аполлон улыбнулся, жалея, что его друг не может услышать слов Памелы.

– Да, он владыка Подземного мира. Однако его владения вовсе не наполнены сплошными страданиями и муками, как ваша современная версия ада. Это место невообразимой красоты. Я знаю… я частенько там бывал.

– Ты ходил в ад?

Аполлон рассмеялся.

– Я бывал в сверкающем дворце Гадеса, стоящем на краю полей Элизиума. Вы с ним в этом похожи. Он сам разработал проект и все детали, и сам построил свой дворец.

– Это не похоже на «Дворец Цезаря»? – с подозрением спросила Памела.

– Ничего общего. Могу поклясться.

– Приятно слышать.

– Но я заговорил о Гадесе не из-за его дизайнерских талантов. Я решил рассказать тебе о нем потому, что важно вот что: как мы с ним стали друзьями. Я подружился с богом Подземного мира благодаря его жене.

– Погоди! Я вспомнила этот миф. Гадес женат на Персефоне. – Тут Памела нахмурилась. – Но разве он не похитил ее и не обманом вынудил выйти за него?

– Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь мог похитить Лину.

– Лина? Так он женат не на Персефоне?

– Гадес женат на своей половинке. И так уж случилось, что любовью всей его жизни оказалась смертная женщина из места, которое в вашем мире называется Талсой. И зовут ее Каролина Франческа Санторо.

– Талса? Это в Оклахоме? Но как такое возможно? А как же Персефона?

– Это довольно длинная и запутанная история. Персефона и Лина обменялись телами и мирами. Но то, что началось как затея матери Персефоны, Деметры, закончилось тем, что Гадес нашел свое счастье с Линой. Но как именно они нашли друг друга, не так уж важно. Важно то, что я сам видел, как изменился Гадес, когда позволил себе любить.

– Гадес не хотел любить смертную женщину? – спросила Памела.

Губы Аполлона тронула чуть заметная улыбка.

– Гадес не хотел любить никого, ни смертных, ни бессмертных. Он отгородился от любви, изгнав из своей жизни даже ее возможность. Он вместо того выбрал долг… ну, ты бы сказала – работу.

– Похоже, у нас с ним много общего, – негромко произнесла Памела.

– Да, только у него было больше времени, чем у тебя, чтобы сделать свой выбор. Но ты бы знала, чего стоила ему жизнь без любви, Памела! Он превратился в некую тень бога, он вел пустое, лишенное чувств существование.

– Зато ему ничто не грозило, – прошептала Памела. – Ему не было больно.

– Ты права. Ему не было больно. Он вообще ничего не чувствовал. Я сказал, что мы с ним стали друзьями благодаря его жене. Это потому, что любовь к Лине пробудила что-то в его душе. Из унылой скучной тени он превратился в полного жизни бога. И их любовь изменила и меня тоже. Я наблюдал, как она рождалась, и начал осознавать, что именно я искал целую вечность.

Аполлон сделал паузу и взял Памелу за руку.

– Гадес и Лина – единое целое, и, найдя ее, он нашел свое место в мире. Забавно, но именно владыка умерших показал мне, как хотел бы жить я сам. – Аполлон поднес руку Памелы к губам. – И в твоих глазах я увидел то же самое стремление найти себя, какое наполняло мою душу до того, как ты вошла в мою жизнь. Наши души отражают друг друга, Памела, потому что мы – единое целое. И что бы ни случалось в нашей жизни прежде, это подготовило нас к встрече. Я больше не тот бессердечный бог, который не интересуется ничем, кроме удовольствий. А ты уже не та наивная юная девушка, которая любила скорее собственные фантазии, нежели какого-то мужчину.

– Если бы только я могла принять все это… – пробормотала Памела.

– Не «это», Памела. Меня. Ты должна лишь принять меня.

Она посмотрела в его голубые глаза и глубоко, спокойно вздохнула.

– Тебя я уже приняла. Я просто не знаю, что делать дальше.

И она улыбнулась Аполлону – той самой открытой, искренней улыбкой, которую он так любил. Аполлон вспыхнул от счастья. Она действительно его половинка! Смертная или бессмертная, для него она всегда останется единственной подругой, его любовью, его единственной богиней света. Сияние ее улыбки было мощнее всего, что могла сотворить его бессмертная сила. Аполлон обхватил ладонями ее лицо.

– Для начала просто поцелуй меня.

Он наклонился и коснулся губами ее губ.

– Потом мы съедим всю эту вкуснейшую еду, которую упаковал для нас Джеймс.

Он поцеловал ее, на этот раз чуть прихватив губами ее нижнюю губу.

– А потом, думаю, я буду любить тебя вон в том озере, что под нами.

На этот раз его поцелуй был достаточно долгим, чтобы заставить Памелу тихонько вздохнуть и склониться к нему.

– И сегодня, когда вернемся на ранчо, мы проведем ночь в объятиях друг друга.

Он снова коснулся ее губ, думая о том, что на вкус Памела похожа на сладкое вино, вот только пьянит куда сильнее.

– А завтра…

– Тсс! – перебила его Памела, прижимаясь к нему.

Она и думать не могла о той вечности, что должна была пройти до начала ночи. Она могла думать только о нем.

– Тебе не кажется, что мы могли бы пропустить обеденную часть и сразу перейти к следующему пункту – любви в воде?

Аполлон радостно расхохотался и встал, подхватив Памелу на руки. Прежде чем поставить ее на землю, бог света пылко расцеловал ее. Потом, отвесив ей изысканный поклон, он сказал с ослепительной улыбкой:

– Если ты настаиваешь…

Памела взяла его руку и поднесла к губам, прежде чем потащить его к тропе, что вела вниз, к озеру.

– Погоди-ка, – остановилась она, пройдя всего несколько шагов. – Я хочу взять корзину. Я что-то предчувствую, что скоро у нас появится огролинский аппетит. Да и в любом случае…

Она через плечо усмехнулась Аполлону, быстро поднявшись вверх по тропе и наклоняясь к корзине, стоявшей там, где оставил ее Аполлон.

– Мы не должны относиться к трудам Джеймса… Она умолкла, услышав странное потрескивание, и окаменела, не в силах пошевелиться. У нее промелькнула мысль, что этот звук похож на шипение мяса, жарящегося на гриле, а не на детскую погремушку… Она как будто понеслась куда-то, пытаясь справиться с головокружением, а взгляд скользнул вдоль тропы – и нашел гремучую змею, свернувшуюся рядом с корзиной для пикника в нескольких дюймах от ее протянутой руки.