Первые десять лет в Вене

Приехав в Вену, Бетховен начал занятия с Гайдном, впоследствии утверждал, что Гайдн ничему его не научил; занятия быстро разочаровали и ученика, и учителя. Бетховен считал, что Гайдн был недостаточно внимателен к его стараниям; Гайдна пугали не только смелые по тем временам взгляды Людвига, но и довольно мрачные мелодии, что в те годы было малораспространённым. Однажды Гайдн написал Бетховену^[4]:

Ваши вещи прекрасные, это даже чудесные вещи, но то тут, то там в них встречается нечто странное, мрачное, так как Вы сами немного угрюмы и странны; а стиль музыканта — это всегда он сам.

Вскоре Гайдн уехал в Англию и передал своего ученика известному педагогу и теоретику Альбрехтсбергеру. В конце концов Бетховен сам выбрал себе наставника — Антонио Сальери.

Уже в первые годы жизни в Вене Бетховен завоевал славу пианиста-виртуоза.^[7] Его игра поразила слушателей.

Бетховен в 30 лет

Бетховен смело противопоставлял крайние регистры (а в то время играли в основном в среднем), широко использовал педаль (к ней тогда тоже обращались редко), употреблял массивные аккордовые созвучия. По сути, именно он создал фортепианный стиль далёкий от изысканно-кружевной манеры клавесинистов.

Этот стиль можно найти в его фортепианных сонатах № 8 «Патетической» (название дано самим композитором), № 13 и № 14. Обе имеют авторский подзаголовок Sonata quasi una Fantasia («в духе фантазии»). Сонату № 14 поэт Рельштаб впоследствии назвал «Лунной», и, хотя это название подходит лишь к первой части, а не к финалу, оно закрепилось за всем произведением.

Бетховен также сильно выделялся своим внешним видом среди дам и кавалеров того времени. Почти всегда его находили небрежно одетым и непричёсанным.

Бетховен отличался крайней резкостью. Однажды, когда он играл в публичном месте, один из гостей начал разговаривать с дамой; Бетховен тотчас оборвал выступление и добавил^[4]: «Таким свиньям я играть не буду!». И никакие извинения и уговоры не помогли.

В другой раз Бетховен гостил у князя Лихновского. Лихновский очень уважал композитора и был поклонником его музыки. Он захотел, чтобы Бетховен сыграл перед собравшимися. Композитор отказался. Лихновский стал настаивать и даже приказал выломать дверь комнаты, где заперся Бетховен. Возмущённый композитор покинул имение и вернулся в Вену. Наутро Бетховен отправил Лихновскому письмо: «Князь! Тем, чем являюсь я, я обязан самому себе. Князей существует и будет существовать тысячи, Бетховен же — только один!»^[3]

Однако, несмотря на столь суровый характер, друзья Бетховена считали его довольно добрым человеком. Так, например, композитор никогда не отказывал близким друзьям в помощи. Одна из его цитат^[4]:

Ни один из моих друзей не должен нуждаться, пока у меня есть на кусок хлеба, если кошелёк мой пуст я не в силах помочь тотчас же, ну что ж, мне стоит только сесть за стол и взяться за работу, и довольно скоро я помогу ему выбраться из беды.

Сочинения Бетховена начали широко издаваться и пользоваться успехом. За первые десять лет, проведённых в Вене, было написано двадцать сонат для фортепиано и три фортепианных концерта, восемь сонат для скрипки, квартеты и другие камерные сочинения, оратория «Христос на Масличной горе», балет «Творения Прометея», Первая и Вторая симфонии.

Тереза Брунсвик, верный друг и ученица Бетховена

В 1796 году Бетховен начинает терять слух. У него развивается тинит — воспаление внутреннего уха, приводящее к звону в ушах. По совету врачей он надолго уединяется в маленьком городке Хайлигенштадте. Однако покой и тишина не улучшают его самочувствия. Бетховен начинает понимать, что глухота неизлечима. В эти трагические дни он пишет письмо, которое впоследствии будет названо хайлигенштадтским завещанием. Композитор рассказывает о своих переживаниях, признаётся, что был близок к самоубийству

Мне казалось немыслимым покинуть свет, раньше, чем я исполню всё, к чему я чувствовал себя призванным.

В Хайлигенштадте композитор приступает к работе над новой Третьей симфонией, которую назовёт Героической.

В результате глухоты Бетховена сохранились уникальные исторические документы: «разговорные тетради», куда друзья Бетховена записывали для него свои реплики, на которые он отвечал либо устно, либо в ответной записи.^[8]

Однако музыкант Шиндлер, у которого остались две тетради с записями бесед Бетховена, по всей вероятности, сжёг их, так как «в них содержались самые грубые, ожесточённые выпады против императора, а также наследного принца и других высокопоставленных лиц. Это, к сожалению, была излюбленная тема Бетховена; в разговоре Бетховен постоянно возмущался власть предержащими, их законами и постановлениями».