2015-08-21
332
В поэме «Девятьсот пятый год» (1926) революционные события оказываются важнейшим моментом в духовном становлении героя поэмы, в развитии его мировоззрения. Принимая величие революции, поэт ощущает свое нравственное неслияние с теми ее проявлениями, которые названы им «обличительными крайностями». В этом и состоит конфликт художника и революционной эпохи.
В 1927 году выходит в свет поэма «Лейтенант Шмидт», где Пастернак все более проникается мыслью, что герой века — одновременно его жертва. Постепенно в поэте крепнет уверенность в противостоянии разрушительным силам, убежденность в спасительной для жизни мощи творчества, искусства. Мир для поэта — свидетель и равноправный участник того, что происходит:
Поэзия, не поступайся ширью,
Храни живую точность:
точность тайн.
Не занимайся точками
в пунктире
И зерен в мире хлеба не считай.
Пастернак был убежден в независимости искусства: «...искусство должно быть крайностью эпохи... и...напоминать эпоху...» Поэт не собирался вступать в конфликт со своей эпохой, но хотел лишь найти место в ней художнику. У поэта должна быть внутренняя свобода. И об этом Пастернак говорит в стихотворении «Стансы», где утверждается стремление «смотреть на вещи без боязни». От века поэт себя не отделял, приветствуя «счастье сотен тысяч»:
И разве я не мерюсь пятилеткой,
Не падаю, не подымаюсь с ней?
Но как мне быть с моей грудною клеткой
И с тем, что всякой косности косней?
Но приятие настоящего было для поэта насилием над собой:
Мы в будущем, твержу я им, как все, кто
Жил в эти дни. А если из калек,
То все равно: телегою проекта
Нас переехал новый век.
Он постоянно вступал в спор с теми, кто выдавал желаемое за действительное, кто «удивлялся тому, что уже не удивляет»:
Ты рядом, даль социализма.
Ты скажешь — близь? — средь тесноты,
Во имя жизни, где сошлись мы, —
Переправляй, но только ты.
Еще в пору создания стихов, составивших книгу «Сестра моя — жизнь», Пастернак утверждал: «Неотделимые друг от друга поэзия и проза — полюса... начала эти не существуют отдельно».
