Tаймс-сквер

Площадь Таймс-сквер раположена в самом центре Сан-Франциско. «Сквер» по-английски – это не сквер, а как раз площадь. Хотя скверик там тоже есть – в самом центре, который приподнят, как постамент, ступеньками. На ступеньках сидят люди – загорают, пьют кофе, уткнулись в компьютеры. Площадь квадратная, окружена неширокими, в четыре ряда, улицами. Никаких пробок – утром приехали люди, расставили машины по паркингам, которых вокруг великое множество, и пошли работать. Нам недавно один государственный дядя объяснил, что пробки в Москве – это хорошо: они свидетельствуют о высокой деловой активности города. Ну конечно – какая деловая активность в Сан-Франциско? Деревня.

Одну сторону площади украшает пафосный фасад гостиницы «Вестин». Гостиница старинная, гигантская, занимает целый блок – по-нашему квартал. Построена она в конце позапрошлого века – заря прогресса, золотая и каучуковая лихорадка, наивный триумф человечества. Каждая колонна, каждая бронзовая ручка дышит этим триумфом. Центральный холл размерами и сводами купола напоминает Казанский вокзал. Купол хотели расписать под итальянское Возрождение – если вглядываться в детали, получилось не очень, но в целом производит впечатление. По первому этажу идут галереи с магазинчиками на все четыре стороны квартала, с непривычки можно заблудиться. В конце одной из галерей – большая ниша со сводом, как придел у церкви. Утром, проходя по этой галерее, я издалека услышал пение. Без всякого аккомпанемента и очень украшенное акустикой помещения. Пение доносилось из ниши. Я пошел на звук. В нише располагалось старинное кресло для чистки обуви, больше похожее на трон. У подножия сидел чистильщик – черный дядька лет пятидесяти. Глаза его были мечтательно закрыты. Он пел и иногда прищелкивал в такт пальцами. Он пел восхитительно. И дело было не в вокальном мастерстве или особой красоте голоса – просто ему было хорошо. Я не выдержал и зааплодировал. Он открыл глаза, улыбнулся и поклонился – с достоинством. После чего снова закрыл глаза и запел.

Три дня я жил в отеле, и три дня я слышал его пение – Рэй Чарльз, Нэт Кинг Коул, Пресли, «Битлз». Замолкал он только в те редкие моменты, когда в кресло к нему забирался клиент, – а вдруг его раздражает? Но это происходило нечасто – по-моему, никто не хотел его отвлекать.

Я бы забыл эту историю, если бы неделю спустя стюардесса американской авиакомпании после дежурного объявления (леди и джентльмены, наш самолет совершил посадку в аэропорту и т. д.) вдруг не пропела в микрофон гимн своей авиакомпании. Гимн достаточно идиотский, похожий на «Трансаэро, Трансаэро…». Но спела с таким вдохновением и верой, что салон взорвался овацией. И все улыбнулись.

Тенденция, что ли?

Улыбка

А давайте, господа, поговорим о природе улыбки. Вообще.

Врачи утверждают, что улыбка – наиболее естественное состояние мышц нашего лица. По-моему, ерунда. Иначе мы бы все спали и умирали с улыбкой на лице. И вообще – иногда, чтобы улыбнуться, приходится затрачивать очень большие усилия. Особенно у нас. Вот американцев учат улыбаться с детства. Даже, наверное, не очень-то и учат – они просто среди этого живут и по-другому уже не могут. Вообще здорово, но у нашего человека недели через две по этому поводу могут начаться приступы немотивированного бешенства. Чего они, в самом деле? В нашем понимании для улыбки должна быть как минимум причина. Кстати, могу вас утешить – последние годы американцы улыбаются значительно реже и уже не так широко – жизнь стала тяжелее. Немного.

Один мой знакомый киллер предостерегал меня по поводу улыбок. Улыбка располагает к себе и обезоруживает, и этим часто пользуются. Человек улыбается, а через секунду может всадить тебе пулю в лоб – когда ты этого совсем не ждешь. Наверно, с профессиональной точки зрения киллер прав, хотя, мне кажется, в такой ситуации уже не очень важно – ждешь ты или нет, результат все равно один.

В нищей, голодной, болеющей всеми болезнями Индии люди улыбаются постоянно. Причем это не формальная американская улыбка, не знак вежливости. Индусы улыбаются не тебе или, во всяком случае, не только тебе – вообще миру. Видно, что это их способ отношения к жизни, и само ее качество не имеет тут никакого значения. В Африке не совсем так. Там улыбка – реальный показатель настроения человека: значит, ему действительно сейчас хорошо или весело. Отношение к жизни у африканцев гораздо более детское, чем у нас, я им даже завидую. Во многом это связано с верой, представляющей собой восхитительную смесь из вуду, прочего древнего язычества и завезенного европейцами христианства, причем последнее явно проигрывает, сколько бы храмов им ни строили. Еще совсем недавно в Мозамбике полицейский имел все основания арестовать человека, несущего лошадиную ногу (уже хорошо, правда?), так как лошадиная нога необходима для в общем-то простого дела – вызова с того света покойного (обычно в таких случаях обращаются к умершему родственнику), а он, в свою очередь, нужен для того, чтобы кому-то отомстить или кого-то наказать – а это не по закону. Сам тот свет находится ни на небе, ни под землей, а на самой Земле, где-то за рекой или за лесом (интересно – в русском язычестве та же картина!), и существование его для жителя Африки так же реально, как существование мира живых. Поэтому, кстати, переход человека из одного мира в другой никакой печали у африканца не вызывает – абсолютно ясно, что усопший просто сменил место жительства и что ему сейчас гораздо лучше, чем нам, оставшимся, – на том свете живут, конечно, лучше. И провожают покойного, как на новую квартиру – без страданий, слез и даже с некоторой завистью. Из этих веселых негритянских похорон в Новом Орлеане в свое время родился диксиленд – дедушка сегодняшнего джаза. Что-то в этом есть, да?

И вообще – белозубая улыбка на шоколадном лице – это просто красиво.

Даже без передних зубов.