Глава XXII

Воробей брел по снегу, проваливаясь по самое брюхо. Лед намерз у него между когтей, поэтому каждый шаг причинял боль. Впереди шла большая кошка: он узнал ее по светлой шерстке и громко заплакал, умоляя вернуться и помочь ему, но она даже не повернула голову в его сторону. Потом снег под его лапами вдруг исчез, и Воробей стал падать, падать, падать...

Он проснулся на разворошенной подстилке. Сердце колотилось, как бешеное, лапы дрожали от только что пережитого страха. Сев, Воробей услы­шал, как Листвичка копошится в кладовой. От нее исходила такая страшная боль, что в первый миг Воробью показалось, будто целительница во весь голос кричит от муки.

Вскочив, он пошел к выходу из пещеры. Ему мучительно хотелось напрямик спросить Листвичку о своей догадке, но он не мог переступить через се страдания и сделать вид, будто ничего не заме­чает.

— Листвичка? — тихо окликнул Воробей. — Что случилось?

Целительница вышла из кладовой.

— Я... я сказала Остролистой то, что не должна была говорить.

Он сразу понял, что она имеет в виду. Значит, все тайны вырвались на свободу, как вода через плотину. Расправив плечи, он вздернул подборо­док и процедил:

— Ты сказала ей, что ты наша мать, да?

Он услышал, как Листвичка сдавленно ахнула.

— Когда ты узнал об этом?

— Узнал? Только что. А догадался чуть раньше. Сопоставил кое-какие факты, а вчера все кусочки сложились в картину. Туманные воспоминания о долгом путешествии по снегу. То, как ты всегда относилась к нам троим. Необъяснимая Белкина преданность кошке, родившей нежеланных котят. А еще то, что Кисточка вспомнила, как где-то по­сле нашего появления на свет ты по ошибке при­несла ей петрушку вместо пижмы. Петрушка ис­пользуется для того, чтобы остановить молоко у матери, которой некого кормить. Тебе она была очень нужна, правда?

Когда он закончил, в пещере воцарилось долгое молчание. Было так тихо, что Воробью казалось, оудто он слышит стук собственного сердца.

— Раз ты так много знаешь, — наконец, медлен­но проговорила Листвичка, — то, может быть, ты знаешь и то, что будет дальше?

— Нет, — ответил Воробей. Ему показалось, будто Листвичка хотела сказать ему что-то еще, но в последний миг удержалась.

Он хотел было пробраться в ее сознание и узнать, в чем там дело, но почему-то не решился. Честно говоря, он просто боялся того, что ему мо­жет открыться.

— Ты должен помочь брату с сестрой, — резко и почти зло сказала Листвичка. — Вы должны нау­читься жить с этой правдой, слышишь? Ради всего племени!

«Какое ты имеешь право говорить нам, что мы должны, а чего не должны?» Воробью хотелось презрительно бросить этот вопрос Листвичке, но он тоже удержался. Вообще-то, целительница была отчасти права. Рано или поздно они должны смириться с правдой и начать жить дальше.

— Прошу тебя, — с отчаянием в голосе прошеп­тала Листвичка. — Разыщи Львиносвета и Остро­листую и поговори с ними, пока не произошло еще что-нибудь ужасное!

«А что еще может произойти?»

Воробей в недоумении пожал плечами, однако молча вышел из палатки. Листвичка просто боя­лась за них троих — она всегда так вела себя, когда в племя приходила какая-то беда.

Принюхавшись, Воробей учуял Львиносвета, подходившего к куче дичи с полной пастью добы­чи, и бросился к нему.

— Брось все это и иди за мной! — приказал он, мотнув головой. — Надо поговорить.

Он почувствовал растерянность брата, однако Львиносвет покорно бросил дичь в кучу и пошел следом за Воробьем к выходу.

— Где Остролистая? — спросил Воробей. Пред­чувствие близкой беды охватило его при мысли о том, как сестра перенесет этот новый удар судьбы.

«Ей будет гораздо тяжелее, чем нам. Для нее нет ничего важнее Воинского закона...»

— Понятия не имею, — ответил Львиносвет. — В лагере ее нет, но я не видел ее с самого рассвета.

— Нужно ее найти, — воскликнул Воробей, ког­да они выбежали из лагеря в лес. — Она... она узна­ла кое-что и ужасно расстроилась.

— Что она узнала?

— Расскажу, когда найдем Остролистую, — от­махнулся Воробей. Подняв голову, он принюхал­ся, ища запах сестры.

— Скажи сейчас, — не отставал Львиносвет. — Знаешь, может, хватит секретов? Неужели хоть мы втроем не можем быть откровенны друг с дру­гом?

Воробей обратил невидящий взгляд на брата.

— Наша мать — Листвичка.

Он почувствовал, как изумление ослепительной молнией пронзило Львиносвета.

— Не верю! — ахнул брат. — Она же целительница! Это невозможно!

— Постарайся поверить, — равнодушно ответил Воробей. — Она сама мне призналась. И нам нуж­но решить, что теперь делать.

Они прочесали весь лес, гоняясь за едва улови­мыми запахами сестры, и наконец, нашли ее на нершине поросшего мхом склона, круто обрывав­шегося в озеро. Подбегая к ней, Воробей сразу по­чувствовал, как она напряжена.

— Остролистая, нам надо поговорить, — выпалил он.

— Не о чем тут говорить, — глухо отозвалась ()стролистая, и Воробей понял, что она даже голо­ву не повернула в их сторону. Она смотрела на озе­ро, словно искала в серых волнах ответы на свои вопросы. — Мы должны узнать, кто был наш отец. И тогда не будет больше никаких секретов.

— О чем это ты? — спросил Львиносвет, при­соединяясь к ним. — Как это — никаких секретов? Никто до сих пор не знает, кто убил Уголька! Наше племя никогда не смирится с этой тайной и будет искать ответ.

— Очень жаль, — с непонятной тоской отозва­лась Остролистая, и Воробей почувствовал, как она еще сильнее напряглась. — У племени есть дела поважнее! Что касается нас, то мы должны узнать, кто был наш отец!

— Ты права, — согласился Воробей. Его самого сжигало любопытство, даже шерсть начала слегка потрескивать от желания поскорее доискаться до истины. — Но это будет непросто. Ты спрашивала Листвичку?

— Нет, и не думаю, что она ответит.

Воробей кивнул. Он тоже сомневался, что Ли­ствичка, так долго хранившая свою тайну, захочет открыть им свой последний секрет. Как только ее тайна станет известна всему Грозовому племени — а Воробей не сомневался, что это случится очень скоро — жизнь Листвички будет разрушена. По­нимая это, целительница вряд ли захочет опозо­рить и погубить еще одного кота.

— Постойте-ка, — вмешался Львиносвет. — А зачем нам это знать?

— Как ты можешь так говорить, мышеголо- вый? — с бешенством прошипела Остролистая. — Неужели ты хочешь прожить жизнь, не зная имени своего настоящего отца? — Воробей услышал, как она в ярости принялась рвать когтями мох. — Лич­но я не хочу!

— Ты успокойся и подумай хорошенько, — ска­зал Львиносвет, усаживаясь на землю рядом с Во­робьем. — Мы никогда не хотели, чтобы эта тайна стала известна всему племени. Смерть Уголька ре­шила этот вопрос. Листвичка и Белка будут мол­чать, а значит, никто ничего не узнает!

— Но я сама хочу знать! — заорала Остролистая и взмахнула хвостом, разметав палую листву во­круг себя.

— Зачем? — не отставал Львиносвет. — Если мы будем молчать, все снова будет, как раньше!

«И ты в это веришь?»

Воробей недоверчиво покачал головой, но ни­чего не сказал.

— Неужели ты не понимаешь, что это значит? — с растущим волнением продолжал Львиносвет. — Листвичка — наша мать, а Огнезвезд — ее отец. Значит, пророчество все равно остается в силе!