Беляцкин С.А

Б43 Возмещение морального (неимущественного) вреда. М.:

ОАО «Издательский Дом "Городец"», 2005 г. — 64 с. ISBN 5-9584-0045-2

Настоящая книга Семена Абрамовича Беляцкина (1874—1944 гг.), была издана в 1913 году в Санкт-Петербурге. В ней обосновывается необ­ходимость закрепления в российском гражданском законодательстве и при-, менения на практике нормы о возмещении морального вреда, исследуются исторические вопросы возникновения и развития института возмещения морального вреда, понятие морального вреда, способы его компенсации, критерии определения размера компенсации морального вреда, вопросы су­дебного усмотрения, анализируется судебная практика того времени, зару­бежное законодательство, ведется яркая полемика с противниками возме­щения морального вреда.

Для студентов, аспирантов, преподавателей юридических вузов, науч­ных и практических работников юстиции.

УДК 347 ББК 67.99.(2Рос)Зя73

ISBN 5-9584-0045-2

© Вст. статья. ЕА. Борисовой. 2005 © ОАО «Издательский Дом "Городец"», 2005

С. А. БЕЛЯЦКИН ВОЗМЕЩЕНИЕ МОРАЛЬНОГО [неимущественного) ВРЕДА

С. —Петербургъ

Издание Юридического склада "Право" 1913 г.

Возмещение морального (неимущественного) вреда'

I.

Полвека тому назад немецкий юрист Lehman, исследуя вопрос о возмещении нематериального вреда, с горьким чувством заметил: "Едва студент переступает порог уни­верситета, уже с самого начала он воспринимает, словно истину, положение, что только имущественный ущерб воз­местим, всякий не экономический, моральный вред не под­лежит возмещению. Он может открыть любой курс: везде он прочтет то же самое". К этим словам известного борца за идею возмещения морального вреда можно прибавить, что в то время не только в университетах, но и в судебной практике господствовало твердое убеждение, что возна­граждению подлежит исключительно ущерб, нанесенный имущественной сфере. Какие бы нравственные муки ни причинены были потерпевшему, последний лишен был возможности предъявлять за это требование, коль скоро не затронуто его экономическое благосостояние (и коль скоро он не вправе был домогаться присуждения денежной суммы, установленной специально, как вознаграждение за физи­ческую боль — Schmerzensgeld). Делинквент² мог сказать потерпевшему: своим поступком я нарушил твой покой, быть может навсегда, я заставил тебя проводить бессонные ночи, исковеркал всю твою индивидуальную личность, но раз в твоем имуществе нет от этого минуса, мы с тобой перед лицом гражданского права в расчете. Твои нравст­венные страдания не стоят ничего: такова воля закона и права. — Прошло время, и положение вещей резко изме­нилось. Господствующим стало противоположное учение:

Доклад, читанный в Спб. юридическом обществе 24 ноября 1910 г.

(с незначительными изменениями).

От лат. Delinquens (Delinquentis) — правонарушитель (ред.).

моральный вред с точки зрения гражданского права достоин не меньшего внимания, чем имущественный ущерб. Судьи присуждают за моральный ущерб денежный эквивалент. В таком присуждении не только не видят ничего противоправ­ного, но число сторонников денежного вознаграждения за ущерб в идеальных условиях растет с каждым днем. Уже тот факт, что германское гражданское уложение, несмотря на протесты представителей старой рутины и морального ханжества должно было открыть доступ, правда не совсем широкий праву возмещения неимущественного вреда, — свидетельствует о крупном движении вперед, какое полу­чило это начало в правовом сознании Европы. Введение в проект германского гражданского уложения, а затем и в самое уложение постановлений о возмещении морального вреда имело громадное влияние на дальнейшее развитие учения об этом институте. Но со своей стороны эти поста­новления явились результатом окрепшей доктрины, которая давно и настойчиво предлагала германскому закону усвоить справедливое начало, уже принятое во многих европей­ских странах, — "установить награды за слезы, муки и бессонные ночи". В настоящее время возмещение мораль­ного вреда делается общим явлением, входит в кровь и плоть юридической практики повсеместно. Немного оста­лось противников этого института среди ученых юристов, между противниками немного осталось таких, которые принципиально выступали бы против начала возмещения морального вреда quand meme, а не отрицали бы его только с точки зрения того или иного действующего законодатель­ства, заявляя себя в то же время сторонниками института de lege ferenda. Так, австрийский юрист Unger, прийдя к вы­воду, что — за исключением случаев Schmerzensgeld'a, ав­стрийское законодательство возмещает только имущест­венный ущерб, в то же время счел нужным заметить:

"Другой вопрос, насколько основательно такое, француз­скому и английскому праву чуждое и в римском праве не всегда выдерживавшееся, ограничение возмещения вреда только случаями денежного ущерба. Должны ли подле­жать гражданской защите не экономические блага жизни, сами по себе, независимо от какой-либо связи с имущест­вом? Необходимо ли вознаградить за вред как материаль­ный, так и идеальный, как денежный, так и моральный, за боль как физическую, так и душевную? Не следует ли с

имущественным интересом сравнять все другие не эконо­мические интересы путем установления компенсации деньгами?" На все эти вопросы, встречающие в самых ши­роких кругах утвердительные ответы, Unger без колебания отвечает также утвердительно: "Каждая реформа права возмещения вреда и убытков должна исходить из этого кардинального пункта", — заявляет Unger¹. Но не выдер­жала критики жизни и эта точка зрения, ставящая возме­щение морального вреда в исключительную зависимость от разрешительной буквы закона. Стоило только вообще признать идеальные блага достойными гражданской защи­ты, и в положительном праве нетрудно было найти опору для этой защиты при отсутствии даже в законе прямых указаний и точной регламентации. Наличные постановле­ния закона о возмещении "вреда" оказались настолько эластичными, что в них возможно было влить даваемое жизнью новое содержание. Мы видим в этом отношении прогресс во многих странах Европы. В частности, в Ав­стрии моральный вред возмещается в действительности на­ряду с имущественным ущербом. Старая статья о "вреде" (Schaden), заключающаяся в кодексе 1811 года, сумела приютить, как добрая мать, не только случаи убытков в имуществе, но считавшийся раньше незаконным детищем так называемый имматериальный вред, несмотря на то, что именно в австрийском уложении, с его крайне казуис­тической регламентацией возмещения вреда, встретилось для этого больше всего затруднений, с которыми пришлось бороться практике. Только в тех законодательствах, кото­рые содержат прямой запрет судье принимать в соображе­ние неимущественный ущерб, продолжает торжествовать древнее начало, по которому моральному вреду nulla est aestimatio. Таков, например, свод законов прибалтийских, принявший точку зрения римского права, как она усвоена была в данном случае прежними интерпретаторами: "Вре­дом признается всякий ущерб, подлежащий имуществен­ной оценке"². Начинает пробивать себе дорогу принцип

' Yide Lehman, "Die Schutzlosigkeit der immate riellen LebensgQter beim Schadenersatz", 1884, S. 43. В таком же смысле, как Unger и Randa, "Die Schadensersatzpflicht nach osterreichischem Rechte", 1907, S. 147. Ст. 3435 Свод. зак. прибалт.

возмещения морального вреда и у нас в России, приобретая сторонников среди юристов-теоретиков и особенно практи­ков. Симптомы проникновения в судебную практику этого принципа, хотя и весьма робкие, проявляются в отдельных решениях судебных мест. Возвышение индивидуальной личности, все растущая многосложность отношений, ут­верждение в гражданском обороте таких институтов, как право изобретателя, авторское право etc., запечатленных нередко чисто личными чертами, — все это и многое другое не могло в данном случае остаться без влияния. Жизнь взывает к установлению такого правового начала, путем которого одинаковую реальную защиту с имущественными благами и притом не только в уголовном, но и в граждан­ском порядке, получали бы блага не менее дорогие — иде­альные, признаваемые правом, но мало огражденные от посягательств. Кто внимательно следит за нашей судебной практикой, мог убедиться, что возмещение морального вреда вырастает у нас в крупный вопрос гражданского права. Значение вопроса усугубляется, если принять во внимание близость реформы нашего обязательственного права, а в том числе законов о возмещении вреда. Проблема возмеще­ния морального вреда касается предмета большой важнос­ти, которому суждено в будущем играть видную роль. Выяс--нение и правильное разрешение этой проблемы связаны с существеннейшими интересами нашего правосудия и права.

II. ^

Как известно, под моральным вредом, подлежащим воз­мещению, разумеют страдания и лишения физические и нравственные, причиненные потерпевшему неправомерной деятельностью делинквента. Всякая неправомерная деятель­ность может заключаться в нападении на блага имуществен­ные или блага личные. Но с точки зрения возмещения вреда важно не благо, на которое совершено нападение, а резуль­тат нападения, насколько он отразился на имущественной или моральной сфере пострадавшего. Посягательство на личное благо влечет за собой нередко чисто имуществен­ный ущерб: нарушение целости органа человеческого тела приводит к потере трудоспособности и заработка, т. е. к имущественным убыткам, публичное оскорбление чести подрывает кредит оскорбленного. Все это посредственный

имущественный вред, отличающийся от имущественного вреда непосредственного тем, что в первом случае неправо­мерная деятельность имеет прямым объектом не экономи­ческое благосостояние страдающего лица, а его личный и идеальный мир, убытки же являются косвенным результа­том этой деятельности. Моральный вред не заключает в себе никакого имущественного элемента, являясь страда­нием или чисто физическим или чисто нравственным. Кто-либо терпит обиду без всякого оттенка экономической убыли, подвергается лишению органа тела, не отражающе­муся на трудоспособности. Причинено обезображение лица женщины, не собиравшейся выходить замуж. Моральный вред может явиться результатом посягательства не только на идеальные, но и на имущественные блага в том случае, когда уничтоженное или поврежденное имущество имеет для потерпевшего особое значение, особую субъективную цен­ность (вещь, с которой связано дорогое воспоминание, — портрет умершего родственника, семейные бумаги — Af-fectionssachen).

Если под возмещением вреда понимать исключительно приведение нарушенного блага в то состояние, в котором оно находилось до нарушения (реституцию), то, строго го­воря, моральный вред невозместим. Присуждение денеж­ного эквивалента, способное устранить имущественный ущерб, не в состоянии погасить вред моральный. Орган человеческого тела, — отрубленный, душевное спокойст­вие — отнятое, не покупаются и не продаются. Но невоз­можность реституировать для потерпевшего, уничтожить для него причиненный моральный вред еще не означает, что немыслимо возмещение в ином смысле, немыслимо такое удовлетворение, которое могло бы и с точки зрения субъективной потерпевшего и с точки зрения объективной считаться более или менее достаточным возмездием за при­чиненные страдания. Служащие общим критерием и ме­рилом ценностей и прав деньги должны и в данном случае явиться средством удовлетворения потерпевшего. Если де­нежное вознаграждение не будет здесь реституцией, то оно будет, по крайней мере, компенсацией. "Лицо, оскорблен­ное в своих чувствах, в своей репутации, имеет право до­биваться приватной компенсации за свои страдания, — за­мечает Sourdat, — таковую ему дают в деньгах за отсутствием лучшей меры (on..., lul donne en argent faute

de pouvoir faire mieux"¹. Но денежное вознаграждение яв­ляется не только тем крайним средством, о котором гово­рит Sourdat: оно может считаться в некотором роде даже естественным последствием совершившегося нарушения. За деньги приобретаются блага, служащие к удовлетворе­нию потребностей физических и духовных. Причинив ущерб моральной сфере данного лица, отняв у него одно из духовных благ, делинквент должен быть готов, что с него потребуют доставления потерпевшему того, чем духовные блага могут быть приобретены, т. е. уплаты денежной суммы. При этом совершенно нет надобности в полном внешнем равновесии между затронутым моральным бла­гом и денежным эквивалентом. Нет необходимости, чтобы чашки весов, на которые положены "презренный металл", с одной стороны, и "моральный вред" — с другой, взаимно уравновешивались, как весы благонравного торговца. Когда дело касается возмещения вреда в предметах, имею­щих рыночную ценность, достижимо идеальное равновесие, но вознаграждение за предметы домашней обстановки, осо­бенно старинные, за сорванные и потоптанные цветы в саду или срытый и увезенный чернозем заключает в себе элементы не столько реституции, сколько компенсации. Здесь судья, не желающий ограничиться одной формальной оценкой поврежденных предметов, руководствуется не толь­ко материальным, но и имматериальным вредом, определяя вознаграждение за то и другое. В случаях причинения одного морального вреда речь может идти исключительно о компенсации.

За моральный вред суд определяет особое денежное воз­награждение по свободному усмотрению, основанному на соображении индивидуальных обстоятельств каждого дела.

В таком виде усваивается идея возмещения морального вреда современными законодательствами и судебной прак­тикой культурных стран. Идея возмещения морального вреда предполагает известное развитие правового чувства и среду, в которой личность и личные права пользуются до­статочным уважением. Там, где право отказалось от узкого взгляда гражданской защиты исключительно имуществен-

Sourdat, Traite general de la responsabilite ou de 1'action en dom-mages-interets en dehors des contrats" 1902, t. 1, p. 29.

ных прав, где в гражданском праве видят средоточие инте­ресов не материальных по преимуществу, а материальных и духовных в равной мере, там принцип вознаграждения за нематериальный вред получил самое широкое распростране­ние. Знакомство с иностранными законодательствами и особенно с иностранными судебными решениями может убедить в том, что возмещение морального вреда является признанным институтом в большинстве культурных стран. Такое явление объясняется не какими-либо исключительны­ми причинами или своеобразными особенностями этих стран, а получающим универсальное значение общегуманным чувством, которое диктует необходимость приватной компен­сации со стороны виновного для униженного и оскорблен­ного.

Страна, раньше всего и больше всего усвоившая прин­цип возместимости морального вреда, — это, как известно, Англия. Английское право при возмещении вреда не дела­ет никакой разницы между вредом материальным и нема­териальным. За всякий вред полагается вознаграждение, если он действительный и серьезный, без различия того, причинен ли этот вред неправомерными деяниями или на­рушением договора¹. По общему правилу, при присуждении за имущественный ущерб суд не обязан слепо руководство­ваться размером причиненного вреда: усматривая недобро­совестность нарушителя, суд может возложить на него от­ветственность не только в количестве причиненного, но и сверх этого количества. Остаток, превышающий действи­тельные убытки, является вознаграждением за моральный вред. В одном случае вознаграждения за обольщение деви­цы судья, обращаясь к присяжным заседателям, разреша­ющим в Англии вопрос о размере убытков, указал, что английское право знает своеобразные иски, предъявляемые ради примерного воздействия (for exemple's sake). Хотя экономический ущерб девицы в данном случае может не превосходить 20 шиллингов — пояснил судья, однако жюри имеет право назначить совершенно свободное вознаграж­дение².

' Eduard Jenks, "A digest of English civil law", Book II. part III, 1908, p. 315, 316, 326 и след., 369 и след.

При обольщении (Seduction) полагается вознаграждение за нравст­венные муки "бесчестье", "потерю общества" — for the anxiety,

Возмещение чисто морального вреда — это exemplary damages, присуждаемые, по усмотрению суда, в случаях причинения вреда чести, репутации, здоровью и т. д., когда об имущественных убытках нет и речи. Здесь суд считается с конкретными данными, конкретной справед­ливостью, средствами сторон и многими другими обстоя­тельствами. Иного порядка английское право не знало и не знает. "Если бы существовали на этот предмет заранее ус­тановленные критерии, обязательные для суда, — замеча­ет английский юрист Маупе, — то лицо, обладающее богат­ством, вправе было бы при известных условиях сделаться общим мучителем. Оно могло бы подражать тому знатному римлянину, который имел обыкновение ходить вокруг фо­рума и бить по щекам каждого встречного, в то время как раб с кошельком следовал за ним, расплачиваясь за удары по установленной в законе таксе"¹. Exemplary damages, представляя собой, с одной стороны, как бы наказание ви­новного, а с другой — чисто приватную компенсацию для потерпевшего, не являются единственной формой возме­щения морального вреда. Английский гений выработал своеобразный вид возмещения, в гражданском обороте иг­рающий громадную роль. Это — так называемые nominal damages, имеющие характер то очень почетный, то чрезвы­чайно унизительный, в которых также учитываются мо­менты морального возмещения. Потерпевший может доби­ваться только признания за ним известного права и лишь попутно требовать какого-либо вознаграждения: суд при­знает право и присудит с ответчика несколько шиллингов. Эти несколько шиллингов должны свидетельствовать о том, что не только право подтверждено за истцом, но что ответчик признан нарушителем (wrongdoer). Давая порой истцу большое нравственное удовлетворение, nominal dam­ages в иных случаях свидетельствует о презрительном отно­шении к праву истца, что бывает тогда, когда последнему действительно причинен вред, но морально он его заслу­жил. Присуждение такого вознаграждения (contemptuous damages) — нередкое явление при взысканиях за превыше­

distress, loss of society and comfort suffered by the plaintiff and for the dishonour brought upon him. Fraser, A campendium of the law of torts/ 1908, p. 102. ¹ Mayne. "A Treatise on the law of damages". 1909, p. 53.

ние пределов самообороны, и особенно в исках к представи­телям прессы за нравственный вред и ущерб¹. Широко практикуемое свободное судейское усмотрение при опреде­лении размера вознаграждения за моральный вред, приме­няемое, впрочем, одинаково и в случаях обыкновенных убытков — ordinary damages — ни одним законом expressis verbis не предоставлено жюри: сама практика и житейский опыт санкционировали это право².

Английская система вознаграждения за моральный вред удивляла и удивляет своей житейской гибкостью и глубоким практическим смыслом. Неуклонное стремление судей давать удовлетворение каждому пострадавшему за счет виновного, не упуская ни одного случая, постоянное присуждение денежных сумм с нарушителей чужих лич­ных прав и благ, — не только частных лиц, но и лиц долж­ностных — во многом содействовали в Англии выработке идеала гражданина и служителя государства, укрепляя уважение к чужому праву и чужой личности как в обыва­теле, так и в носителе власти.

Несколько иное, чем в Англии, направление вопрос о нравственном вреде получил на континенте Европы. В Гер­мании медленное развитие этого института объясняется гос­подством римского права, не успевшего выработать закон­ченной системы возмещения морального вреда. В Германии долго преобладало мнение, что римское право совершенно не считалось с моральным вредом и моральными интереса­ми, а принимало в соображение только вред и интересы, оцениваемые на деньги. "Cicatricium autem aut deform-

' См. Pollock, "The law of torts", 1908, 184-185, также Fischer and Strahan, The law of the press, 1898, p. 228.

Если судья найдет, что жюри при оценке вреда упустило что-либо существенное и размер поэтому не может считаться правильно опре­деленным, то, в силу выработавшейся практики, он может устра­нить вердикт присяжных и назначить новое рассмотрение дела. Так, в одном деле о нападении жюри определило вознаграждение за моральный вред в 40 шиллингов. Тем не менее и эта небольшая сумма на основании того, что пострадавший своим поведением от­части сам вызвал нападение, была признана судьей чрезмерной и вердикт отменен. В прежнее время судьи считали за правило не отменять вердикта присяжных, если сумма присужденного возна­граждения не превышает 20 фунтов стерлингов; в настоящее время | это правило больше не действует.

itatis nulla fit aestimatio, quia liberum corpus nullam recipit aestima tionem...¹

При ближайшем ознакомлении с источниками взгляд этот оказывается не совсем правильным: классическое право не игнорировало моральных интересов настолько, чтобы совершенно лишить их защиты. Ставя на первый план чисто материальные блага, римское право вместе с тем зорко следило, особенно в последующие эпохи, за теми случаями, когда наносилась телесная или душевная рана римскому гражданину виновным лицом, не оставляя без кары второго и без удовлетворения первого. Можно при­вести примеры, когда денежное вознаграждение определя­лось за нравственную порчу детей², за неправильное при­влечение к суду свободного человека в качестве раба³, за оскорбление могил близких лиц и т. д. Эти указания под­рывают взгляд на исключительно материалистический ха­рактер римского права. Хотя нельзя игнорировать значения цитированных мест источников, касающихся неоценимое™ материальных благ, но при наличности других мест, прямо противоположных по содержанию, первые получают огра­ничительный смысл правил, не идущих далее того предме­та, которого они специально касаются, и не имеющих об­щего характера. В Риме первоначально при применении lex Aquilia принимали во внимание вред, причиненный вещи, даже случайной: мало-по-малу, однако, центр тяжес­ти переносился с вещи на личность; возмещалось damnum iniuria datum, учитывалась степень вины делинквента и субъективной заинтересованности потерпевшего в погиб­шей или испорченной вещи. Первоначально за обиду и чле­новредительство суд мог назначить только строго опреде­ленное вознаграждение, установленное еще ХП таблицами, — за сломанную кость раба 150 ассов, свободного человека 300 ассов, за оскорбление чести 25 ассов и т. д. Впоследст­вии путем преторского применения actio iniuriarum aesti-

' D 9. 3, de his qui effuderint vel deiecerint, 7. Utilis competit officio judicis aestimanda, quoniam interest -nostra (моральный интерес) animum liberorum nostrorum non corrumpi. D, XI. 3, de servo corrupto, 14.

³ Lehman, cit. S. 7.

matoria охрану получили самые деликатные идеальные блага. Этим иском преторского права оскорбленный имел возможность требовать денежной суммы в удовлетворение за обиду (iniuria), под которой разумели всякое умышленное посягательство против личности и личных прав, вплоть до вторжения в чужое жилище¹, причем судья был совершен­но свободен в оценке того, насколько требуемая обижен­ным сумма справедлива (quantum pecuniam bonum aequum videbitur). Максимум устанавливал в обыкновенных слу­чаях истец, а при тяжких обидах претор. Если же потер­певший не в состоянии был прибегнуть ни к услугам actio legis Aquliae, ни к actio iniuriarum, то он мог воспользо­ваться так называемыми actiones vindictam spirantes, осо­быми исками, которыми за нарушение чужих прав возла­галась на виновного денежная пеня и целью которых, как объяснил Savigny, представлялся нравственный и публич­ный интерес². Указывают, что actiones vindictam spirantes, так же, как и actio iniuriarum, были исками с уголовным оттенком, но в древности строго демаркационная линия между гражданским и уголовным правом вообще не прово­дилась. Если в данном случае и могла быть речь о "наказа-Ц нии" виновного, то во всяком случае это была poena privata, а не publica: штраф шел целиком в пользу пострадавшего, который таким образом не оставался без удовлетворения. Несомненно, что в римском праве носилась идея возмеще­ния морального вреда, хотя и в неясных очертаниях. Идея эта не успела воплотиться в стройные формы, но она разви­валась на всем протяжении истории, и с течением времени, с ростом цивилизации, ей, быть может, суждено было бы стать в центре учения о вреде и убытках... В римском праве Германии (Gemeines Recht) унаследованные начала древне­го права по данному вопросу не получили надлежащего развития. Интерпретаторы римского права до последнего времени оставались глухи к общему смыслу источников, крепко держась буквы и исповедуя, как безусловную исти­ну, что под вредом, подлежащим возмещению, следует ра-

' Puchta, Pandecten, 1872. S. 569.

Савиньи. Обязательственное право, 1876 г. стр. 557, Сальковский, Институции, 1911 г., стр. 403.

зуметь только вред экономический, денежный вред. Во главу угла ставились неизменно примитивные изречения источников, вроде того, что "свободное человеческое тело не приемлет оценки, как будто речь идет об объективной оценке для чего-то человеческого тела, а не об оценке об­щего вреда, связанного с потерей органа человеческого тела для того или иного пострадавшего. Германские уче­ные совершенно не считались с тем, что приведенное изре­чение было отголоском старых воззрений на возмещение, как на экономическую реституцию, а в значительной сте­пени, кроме того, могло явиться реакцией против господ­ствовавшей в старину материальной таксировки органов человеческого тела, установленной еще XII таблицами (столько-то за выбитый глаз, отрезанную руку и т. д.). Не беспокоил германских ученых и тот факт, что рядом с их работой над римским текстом народное правосознание в Германии оказывало явное непочтение к источникам, вы­рабатывая с самых ранних времен такие институты, как Schmerzensgeld, т. е. денежное вознаграждение за боль, за страдания "свободного тела"¹.

Если теперь задать себе вопрос, почему составители но­вого германского уложения не отнеслись с должным вни­манием к идее возмещения нематериального вреда, то ответ будет только один: этому мешала старая традиция римского права. Хотя составители BGB ввели несколько статей, посвя­щенных возмещению не экономического вреда, но сделали это как бы против воли, через силу, словно пришлось при­нести дань какому-то модному учению, дать место чуждому и, быть может, инородному элементу в системе родных строго взвешенных и испытанных правовых начал. Полно­му изгнанию из кодекса "морального вреда" мешали весьма

Schmerzensgeld упоминается еще в Каролине. Размер Schmerzens­geld определялся каждый раз судьей в зависимости от степени при­чиненной боли. Schmerzensgeld был иском о возмещении (Ersatzk-lage), но без всякого оттенка вознаграждения за имущественный ущерб. Допускалось, однако, одновременное взыскание Schmerzens­geld и убытков, tobbe. Handbuch des Deutschen Privatrechte, 1898, s. 527. По прусскому Landrecht'y Schmerzensgeld присуждалось только лицам низших классов. Этого ограничения не знали другие государства Германии.

серьезные обстоятельства. Прежде всего необходимо было считаться с тем, что постановления о вознаграждении за увечье и физическую боль — Schmerzensgeld — сделались достоянием сепаратных законодательств, как саксонское гражданское уложение¹, Виртембергский закон 5 сентября 1839 г., баденский закон 6 марта 1845 г. и др. Постановле­ния эти пустили глубокие корни в народной жизни: их нельзя было вырвать. В кодексе общеимперского законода­тельства, а именно в германском уголовном уложении 1871 г. имелось правило, что во всех случаях телесного поврежде­ния, помимо налагаемых на виновного наказаний, может быть присуждено с него в пользу потерпевшего особое возна­граждение — Busse — до 6 тысяч марок². Если такие полно­мочия предоставляются уголовному судье (назначение пре­дельного размера Busse до б тыс. марок давало дос­таточный простор судейскому усмотрению), то почему их должен был быть Лишен гражданский судья? Далее: раз вознаграждение выдается за физическую боль, рождается естественный вопрос, справедливо ли отказывать в этом потерпевшему боль душевную или иные муки. Почему вы­делять страдания физические и оставлять в тени прочие страдания? Что присуждение денежного вознаграждения за неденежный вред само по себе ничего предосудительного, антиморального не заключает, об этом свидетельствовали еже­дневные примеры судебной практики других стран. В соседней Швейцарии обязанность возмещать моральный вред вклю­чена была в самый закон³. Фактически и германские суды,

§ 1490: когда телесное повреждение имеет последствием изуродова-ние или увечье, то и по поводу сего должно последовать возмещение вреда, по усмотрению суда. ² Strafgesetzbuch, § 231.

Ст. 54 союзного об обязательствах 14 июня 1891 г.: "В случае телес­ного повреждения или смерти суд вправе, ввиду особых обстоя­тельств, а именно в случае злого умысла или грубой неосторожнос­ти, присудить потерпевшему или его семье соответственную денеж­ную сумму, независимо от возмещения доказанных убытков. Сле­дующая 55-я статья говорила о праве суда присуждать соответствен­ное денежное вознаграждение "хотя бы пострадавший и не доказал ни какого имущественного ущерба", если вред причинен "другими недозволенными действиями" личной сфере (personlichen Verhal-tnissen) потерпевшего.

еще до введения гражданского уложения, не оставляли без удовлетворения моральный вред. Это делалось то под видом присуждения Schmerzensgeld, то под видом возмещения иму­щественных убытков, когда речь шла, напр., о вреде, не поддающемся точному экономическому учету (обезображе-ние женщины, злоупотребление именем), и практикова­лось особенно часто после издания устава гражданского процесса, предоставившего судье право решать "по свобод­ному убеждению" wie hoch sich der Schaden oder ein zu ersetzendes Interesse belaufe¹. Начало возмещения мораль­ного вреда просачивалось через все поры действующих норм гражданского права, и редакторам германского граж­данского уложения так или иначе пришлось считаться с этим явлением, чтобы не отстать совершенно от жизни. В пользу введения института возмещения морального вреда раздавались в Германии самые авторитетные голоса. Этого требовали между прочим Ihering, Seitz, Kohler, Lehman. Наше время — говорили представители этого течения, об­ращаясь к составителям проекта — предписывает присуж­дение эквивалента в деньгах также за неимущественный, моральный вред. "Мысль о том, чтобы возмещение идеаль­ного вреда стало предметом обязательственного требова­ния, раз брошенная в умы, будет работать и работать и не успокоится, пока и в Германии не найдет своего выраже­ния в законе. Почтенные юристы, занятые составлением нового уложения для Германии, должны помнить, что нельзя будет создать надлежащего правопорядка, если закон будет чутко реагировать и прибегать на помощь свои­ми исками, когда по небрежности разбит старый горшок, а при тягчайших нарушениях идеальных благ останется хо­лодным и бесчувственным"².

При изготовлении первого проекта было внесено пред­ложение, чтобы вознаграждение за нематериальный вред выдавалось в случаях увечья, повреждения здоровья, ли­шения свободы, а также оскорбления чести. Но последняя часть предложения оказалась отвергнутой на том основа-

Zivilprozessordung fur das Deutsche Reich, § 287. Lehman. ibid, S. 44.

нии, что восстановления оскорбленной чести легче достиг­нуть не денежным вознаграждением, а испрошением про­щения и судебным "признанием" чести оскорбленного. Оби­женному должно предоставить, неискренно заявили редакторы, einenklagbaren Anspruch auf eine Ehrener-klarung, einen Widerruf oder eine Abbitte¹, т. е. то, что на самом деле не существует и не могло быть помещено ни в гражданском уложении, ни в другом кодексе. В настоящее время § 847 уложения гласит: «В случае телесного повреж­дения или расстройства здоровья, а также в случае лишения свободы потерпевший может потребовать справедливого воз­награждения за вред, который не составляет имущественно­го ущерба... (Второй абзац статьи предоставляет "равное притязание" женщины, по отношению к которой соверше­ны преступление или проступок против нравственности или которую принудили против воли к внебрачному сово­куплению). Ответственность по ст. 847 выходит за пределы старого Schmerzensgeld'a: последнее составляло вознагражде­ние за "боль", между тем как BGB определяет вознагражде­ние за имматериальный "вред" вообще. Кроме того, наряду с телесными повреждениями и расстройством здоровья по­ставлено лишение свободы (и специальный вид посяга­тельства на женскую честь). Но BGB совершенно игнори­рует другие случаи морального вреда. Потерпевший обезображение лица может по германскому гражданскому уложению требовать возмещения морального вреда, но этого не может делать тот, чья погублена репутация. Дает­ся вознаграждение за "нравственные страдания" лишенно­му свободы, но никакого удовлетворения, кроме возмеще­ния имущественных убытков, не получает тот, которого лишили (неправомерно) близкого человека. Дабы ни у кого не могло возникнуть сомнения на счет того, что приведенное в ст. 847 перечисление является исчерпывающим, в герман­ское гражданское уложение была введена статья (253), ус­тановившая, как общее правило, что за вред, не представ­ляющий имущественного ущерба, может быть потребовано

Protokolle der Kommission far die zweite Lesung des Entwurfes des Burgerlichen Gesetzbuchs. Bd. 2, S. 641.

вознаграждение в деньгах только тогда, когда это законом особо предусмотрено¹. Можно было бы объяснить тенденцию германского уложения сузить ответственность за немате­риальный вред какой-либо особой осторожностью состави­телей, опасением перед расширением полномочий суда и пр., если бы в данном случае не била в глаза другая причи­на, действовавшая более механически. Причина эта и за­ключается в раболепии германских романистов перед старой традицией, крепко усвоенной обще-германским правом, как завет римского права, о невозместимости неимуществен­ного вреда. Этого не следует забывать при обсуждении пра­вил о моральном вреде не только в германском граждан­ском уложении, но и в других законодательных трудах, шествующих в данном вопросе за германским BGB².

¹ Эти случаи суть те, которые названы в ст. 847 "Неимущественный интерес" может быть, кроме того, принят во внимание судом при ходатайствах о понижении договорной неустойки (ст. 343). Неудов­летворительность и недостаточность постановлений BGB о немате­риальном вреде признаются комментаторами. Kohler (Burgerliches-Recht in Holtzendorff's Encyklopadie des Rechtswissenschaft, Bd. I, S. 652) усматривает "большой недостаток" кодекса в принципиальном недоверии к институту возмещения нравственного вреда (Ersatz fur seelischen Schaden). Crome (System des Deutschen Burgerlichen Rechts,2 Bd., 1902. S. 21) находит взгляд о несоизмеримости идеаль­ных благ и денег ошибочным и опровергнутым в самом уложении.

² Таков выработанный в России проект гражданского уложения, в котором денежная сумма за "нравственный вред" от неправомерных деяний определяется приблизительно в тех же случаях, что и в BGB (со включением случаев нанесения оскорбления. Об этом особо — ниже). Разбирая проект германского уложения, проф. Gierke обру­шился на составителей целым градом упреков за то, что они исклю­чили обязанность вознаграждать за моральный вред при нарушении договоров. "Если кто-либо бросит в огонь данные мной ему на сохра­нение не имеющие сами по себе цены семейные картины или ящики с рукописями и реликвиями, доставшимися мне от родителей, то я не имею иска о вреде, — указывал Gierke. — Мотивы уложения утешают, что можно для обеспечения неимущественного интереса установить в данном случае неустойку. Но это только новый аргу­мент, что BGB рассчитан на тертых людей, опытных в деловом обороте". (Gierke der Entwurf eines Burgerlichen Gesetzbuches fur das Deutsche Reich, 1889, S. 198). Русский проект под несомненным влиянием Gierke, на которого сделаны кое-где ссылки в мотивах, санкционировал вознаграждение за нравственный вред, причинен­ный неисполнением взятого на себя обязательства (ст. 117 изд. 1905 г.). Таким образом за картины, отданные на сохранение и сгоревшие по вине хранителя, можно по русскому проекту взыскивать особое

От подчинения римскому праву легче, чем Германия, освободились романские страны. Романский судья, живой, энергичный и отзывчивый, чуждающийся в применении правовых норм мертвой формалистики, доступный голосу жизни и окружающей обстановки, способствовал широко­му проведению в жизнь идеи вознаграждения и возмеще­ния серьезного нравственного вреда. Не находя в римском праве достаточно сильного подкрепления тому положе­нию, что всякий вред, причиненный невинному, не должен оставаться без воздействия и удовлетворения, даваемого не только в пользу государства, как абстрактной величины, но и непосредственно в пользу потерпевшего, романский судья порвал в этом отношении связь с классическим пра­вом и пошел по самостоятельному пути. Еще задолго до великой революции во Франции встречаются судебные ре­шения, определяющие потерпевшему денежное вознаграж­дение за prejudice moral. Революция с ее учением о досто­инстве личности, об уважении к чужой индивидуальности могла только способствовать укреплению в сознании наро­да мысли о необходимости удовлетворения, как публичного, так и частного, за вторжение в сферу личных прав потер­певшего. Хотя в Code civil, явившийся одним из последствий революции, не попало прямое постановление о моральном вреде, но статья Code'a, по которой всякое деяние, причи­няющее другому вред, обязывает того, по чьей вине вред произошел, к удовлетворению¹, была истолкована судами в смысле возмещения вреда экономического и неэкономи­ческого. Если бы французский судья задался вопросом, по­чему под понятием "вред" следует разуметь только вред

возмещение нравственного вреда, так как деяние хранителя подхо­дит под понятие нарушения договора. Но если бы эти предметы сожгло лицо, с которым владелец в договорных отношениях не состоит, то вознаграждение с него присудить нельзя было бы, как не присуждается такое вознаграждение и по BGB. Такая постановка вопроса о моральном вреде в русском проекте, хотя и раздвинувшем рамки по сравнению с BGB, но все еще не решившемся сойти окон­чательно с казуистической точки зрения, объясняется невольным тяготением к правилам BGB, имеющим чисто переходный характер, недостатком твердой принципиальной точки зрения, как в самом германском гражданском уложении, так и в кодексах к нему при­мыкающих в данном предмете.

Code civil § 1382: Tout faft quelconque de I'homme qui cause a autrui un dommage oblige celui par la faute duquel il est arrive Ie reparer.

имущественный, он ни в своей совести, ни в народном пра­восознании не нашел бы на это удовлетворительного отве­та. Только традиция, усвоенная и поддержанная истори­ческой школой права, подсказала бы ему, что так предписывает верховный авторитет классической юрис­пруденции, так будто бы велело римское право. Слишком слаб был, однако, старый авторитет в сравнении с развер­нувшимися перед глазами судьи условиями новой жизни, новыми проблемами и новыми понятиями о праве и чело­веческом благе. Французские суды так широко понимают защиту личных благ, что даже муж, оскорбленный невер­ностью жены, может претендовать на получение возна­граждения с соблазнителя, хотя на практике такого рода претензии вызывают весьма нередко сомнение в искрен­ности и серьезности вреда. Муж имеет иск и против лица, признанного виновным в поддерживании с женой компро­метирующих отношений, в особенности, если будет доказа­но, что такое поведение причинило нравственный вред не только мужу, но и всей семье¹. Обычные случаи возмеще­ния нравственного вреда — это оскорбление и клевета в устной форме, на письме и в печати, умаление женской чести, неправомерное пользование чужим именем и псев­донимом, литературным и театральным, злоупотребление чужой фамилией при выборах, незаконное лишение свобо­ды и даже избирательных прав, вторжение в чужое жили­ще, нападение, причинение вреда здоровью и т. д. и т. п. За смерть родных могут искать возмещения морального вреда родители, дети,братья и сестры. Нет надобности, чтобы они были наследниками в имуществе: достаточно доказать наличность действительного вреда, d'un prejudice moral ac-tuel et certain². Нравственный вред служит часто основани­ем к выступлению потерпевших в качестве гражданских истцов в уголовных делах. Были случаи, когда граждан­скими истцами суд допускал лиц, на которых ранее падало подозрение в том преступлении, в котором обвиняется под­судимый, причем суд исходил из того, что своими стара-

Sirey, Les Codes annotes, Code Civil, t. 2, 1901, p. 607. Sirey, ibid, p. 645. О взысканиях за увечья и другие несчастные случаи на железных дорогах см. Planiol, Traite elementaire de droit civil, 1907, t. 2. p. 280. -

ниями перенести преступное деяние на истца подсудимый причинил ему моральный вред¹.

Еще более, чем во Франции, принцип возмещения мо­рального вреда усвоен в близкой ей по правовым воззрени­ям Италии. При частых личных столкновениях итальян­цев между собой дуэль в народной среде бывает иногда средством, предотвращающим простое убийство и другие преступления. Между тем присуждение обидчика к возме­щению морального вреда нередко предупреждает в Италии не только преступления на почве раздражения, но и самую дуэль. В Италии мы находим горячих стронников возна­граждения за моральный вред, хотя здесь же выступают и наиболее даровитые противники этого института, как проф. Gabba и др. Вот несколько примеров вознаграждения морального вреда из итальянской практики последнего вре­мени. Неаполитанский кассационный суд (реш. 13 июля 1896 г.) признал законным возмещение морального вреда, причиненного семье лишением ее руководительства отца семейства (il nocumento che in una famiglia arreca la man-canza della direzione del padre). Генуэзский суд 10 мая 1898 г. присудил 1400 лир пассажиру, который в сорвавшемся ва­гоне электрического трамвая подвергся "опасному путеше­ствию". Учителю, несправедливо отказанному от места и оклеветанному, было присуждено 15000 лир danni morali. 8 мая 1909 г. флорентийский апелляционный суд прису­дил денежное вознаграждение мужу с лица, находившего­ся с его покойной женой в незаконной связи, обнаруженной при чтении мужем оставшейся после покойной ее перепис­ки. "В Италии, — говорится в этом последнем решении, — юриспруденция постоянно высказывается за возмещение морального вреда, и ежедневный опыт представляет нам случаи денежного вознаграждения при диффамации, раз­вращении малолетних, прелюбодеянии... Деяние, затраги­вающее чужую честь, не только ухудшает положение оби­женного, не только способствует этим путем прямому уменьшению его экономического благосостояния, но и ос­корбляет притязание, которое вправе иметь каждый граж­данин на сохранение для себя тех удовольствий высшего порядка, которые делают жизнь приятной и счастливой, каковы покой, безмятежность души, домашний и семей-

' Laurent, Principes de droit civil, vol. XX. p. 418.

ный мир¹". При присуждении вознаграждения за нравст­венный вред итальянские суды не ставят во главу угла исследование внутренних мотивов, побуждающих истца требовать оценки на деньги своей чести. "Не может и не должен судья перестраивать психологию тяжущихся, — поучает приведенное решение флорентийского апелляци­онного суда, — он должен считаться только с важным ин­тересом, и где таковой есть, признавать право. Кассационный суд в Палермо признает за женщиной, хотя и взрослой, соблазненной мужчиной, путем обещания жениться или без такового обещания, право на иск о возмещении вреда, несмотря на ненаказуемость такого деяния по уголовному закону, так как подобная женщина не только терпит матери­альный урон, но "теряет честь и будущность" (реш. 1-го ап­реля 1909 года). Не взирая на сильное противодействие, нередко оказываемое распространению учения о мораль­ном вреде частью юридической литературы и невольно на­ходящее отражение в некоторых судебных решениях, в общем институт обретает здесь для себя благоприятную почву. Разумное, внимательное и даже, можно сказать, любовное отношение к нему со стороны большинства итальянских судов обеспечивает ему полезную роль и целесообразное развитие².

Не foro Italiano, 1909 г. 1208. При тех же приблизительно условиях другому потерпевшему было присуждено 10000 лир, ex aequo et bono, как выражается решение — per danui tutti materiali e morali (corte di cassazione di Torino, Udienza, 22 gennaio 1909, Foro Ital., 1909, p. 724).

Современная доктрина возмещения морального вреда ведет начало во Франции от Pothier, в Италии от Gioia. Pothier (Traite des obliga­tions, v. II, p. 108) определяют деликт и квази-деликт, как деяния, которые при наличности известных условий причиняют вред (в самом широком смысле) другому — quelque tort a un autre. Взгляд Pothier на вред и возмещение ближе подходит к учению английских юристов, чем к римскому праву. Toullier (Le droit civil franyais. v. I, 1832, § 121) наряду с нарушением имущественных прав ставит посягательство на личность и личные права, причем указывает, что против всех посягательств установлена защита гражданская (reparation) и уголовная. Zachariae упоминает о вознаграждении за tort moral. Melchiore Gioia с блестящим красноречием, имевших сильное влияние на умы, доказывал необходимость денежного воз­награждения, по правилам справедливости, за угрозы лишить жизни, эа страдания, причиненные тяжким оскорблением, за обольщение, незаконные аресты и пр. Учение Gioia (не — юрист) изложено у Console, Trattato sul risarcimento del danno, 1908, p. 222 e seg.

III.

При отсутствии в русских действующих законах прин­ципиального разрешения весьма многих институтов граж­данского права не приходится удивляться, что ни в Х т. 1ч., ни в других томах мы не находим прямого ответа на вопрос о возмещении морального вреда. Нет правила, которое предо­ставляло бы суду взыскивать денежное вознаграждение за не материальный вред. Но мы не находим также ни одного поста­новления, которое воспрещало бы это категорически, наподо­бие того, как это делает свод законов прибалтийских. Наш закон молчит, и все сводится к тому, как следовало и сле­дует в нынешних условиях относиться к этому молчанию. Современная русская жизнь ушла далеко вперед, гражданское право выступило из рамок чего-то исключительно материально­го, изменилось и расширилось правовое представление об ин­тересе и вреде, подвинулось до уровня понятий о благах не только хозяйственных, но и не вещественных.

Но следует заметить, что и прошлое России не дает осно­вания думать, будто частные лица могли домогаться в судах возмещения одного лишь имущественного вреда. Убийство, увечье, обиды с давних пор давали потерпевшему право искать в свою пользу денежное вознаграждение с делин-квента за чисто идеальный вред. В самые ранние эпохи

Дальнейшее развитие докторины — Laiirent. XX, § 395, Hue, Com-mentaire theorique et pratique du Code civil, 1895, p. 547, Sourdat, v. I, p. 29 и след., Minozzi, Studio sul danno non patrimoniale, 1908, Cesareo Console, cit., del danno morale, p. 220-286.

Лишь недавно автору удалось раздобыть небезизвестное сочине­ние Dorville'a, De 1'interet moral dans les obligations, 1901, библио­графическую редкость, не имеющуюся даже в библиотеках евро­пейских столиц. Рассмотрев состояние вопроса на почве западных законодательств, Dorville приходит к выводу о неизбежности и целесообразности денежного вознаграждения за моральный вред, "Cet interet moral, comment le proteger? спрашивает Dorville: Par des raparations morales?" Но принципы индивидуальной свободы и достоинство человеческой личности абсолютно противятся тому, чтобы суды предоставляли возмещение en nature, reparations d' honneur, вне случаев, прямо предусмотренных законом. Restent les reparations pecuniaires — заключает Dorville. Относительно безэкви-валетности нематериальных благ Dorville замечает: Mats que de cette non equivalence il faille conclure ala non reparation de prejudices moraux. c'est que nous ne pouvons admettre. И далее: "Les valeurs morales n'ont point d' equivalent, memo moral. II n'y a point d'etalon, meme moral, pour les valeurs morales (Dorville, p. 51, 9 etc.).

государство поощряет получение с нарушителя такого воз­награждения, мало-помалу вытесняющего обычай личной расправы с ним со стороны потерпевшего или родственни­ков. При имущественных нарушениях, как воровство, не­законное пользование чужой собственностью, полагалось, кроме возмещения имущественного ущерба, особое денеж­ное вознаграждение "за обиду". Обида понималась в древ­ности в самом широком значении, не только как нарушение личных прав, но и как грубое вторжение в чужую имуще­ственную сферу, т. е. в том же смысле, в каком она пони­малась в древнем Риме (iniuria) и отчасти в английском обычном праве. С течением времени, когда начала усили­ваться центральная государственная власть, государство стремилось к тому, чтобы взять в свои руки защиту чести своих граждан и создавало уголовные наказания для ос­корбителей. Предоставляя частную компенсацию за иму­щественный вред потерпевшему, за всякий иной вред, го­сударство требовало удовлетворения само сначала в лице князя, взыскивавшего за обиды денежное вознаграждение в свою пользу, а потом в лице государственной верховной власти, налагавшей на обидчика разные уголовные кары. Однако и здесь давала себя чувствовать живущая в народе идея частного вознаграждения. В судебниках царей Иоан­на III и Иоанна IV содержится целый ряд постановлений о взыскании "бесчестья", т. е. денежной суммы в пользу оби­женного, причем размер бесчестья зависит от общественного положения пострадавшего и пола. Во внимание принима­лись служебный ранг, доходы от кормленья: государство применяло при оценке причиненного нравственного вреда свой собственный масштаб, руководствуясь местом обиженного на государственной лестнице. Тот же взгляд проводится в уложении царя Алексея Михайловича 1649 г., в котором регламентируется точным образом, сколько полагается за "бесчестье" людям разного звания, городским и сельским обитателям, служилым и духовным лицам¹. Уложение, как и прежние законодательные акты, вознаграждает потер-

Ложно обвинявший другого в незаконном происхождении подверга­ется взысканию бесчестья "вдвое". Кто на кого пустит собаку "на­рочным делом и та его собака того, на кого ее пустили, изъест или платье издерет... и на нем велети истцу доправить бесчестье и увечье и убытки вдвое". Уложение, гл. X., ст. 28, 281 см. также гл. XXII, ст.10,11 и др.

певшего за счет виновного по известным фиксированными критериям, — "против окладов, что кому государева жало­ванья", — а когда критерия нет, прямо указывает сумму бесчестья. Нельзя предоставить судье каждый раз решать самому о размере бесчестья по индивидуальным обстоя­тельствам дела: он должен иметь, по мысли прежнего зако­нодателя, таблицы и таксы. Пусть эти таблицы и таксы произвольны, но они устанавливают известный внешний порядок, внешнюю градацию. Иных средств для определе­ния вознаграждения у законодателя не имеется, а дать место какому бы то ни было усмотрению судьи нет возмож­ности, ибо судья только механический исполнитель веле­ний законодателя. Не следует забывать, что и при возме­щении имущественного ущерба законодатель той эпохи часто предписывает руководствоваться таксами, не давая судье права конкретизировать размер ущерба¹. В постанов­лениях уложения, как и в других более ранних памятни­ках, красной нитью проходит забота законодателя об ог­раждении личных прав и благ и о компенсации. При полном смешении начал уголовных и гражданских непо­колебимым оставалось следующее положение: за исключе­нием редких случаев, обыкновенно случаев тягчайших преступлений, когда государство, усматривая нарушение государственных и общественных основ, требует от виновно­го удовлетворения в форме тяжкой уголовной кары, во всех других случаях удовлетворение за нарушение личных прав, за "бесчестье" (понимаемое, как нарушение физического и ду­ховного достояния человека), распределяется между госу­дарством и самим потерпевшим или же дается одному по­терпевшему. В общих чертах эти правила о взыскании за "бесчестье" действовали и в XVIII веке, дополненные при Петре Великом законами об оскорблении чести в воинском и морском уставах и в манифесте Екатерины II о поедин­ках, а затем перешли в свод законов, будучи помещены в различных отделах свода законов гражданских, и в особен­ности в отделе под заглавием: "О вознаграждении за обиды личные имуществом"².

За выдергивание пчел без порчи бортей — полтора рубля, за покра­жу улья в доме или пчельнике по три рубля, за тетеревиный шатер три рубля, за куропатную сеть один рубль. Уложение гл. X, ст. 217-219. За бесчестье дворянина или другого лица, находящегося на государ-

Впоследствии, когда стала стираться резкая грань между сословиями и классами, вся дробная казуистика пра­вил о вознаграждении за бесчестье потеряла смысл и стала постепенно стушевываться. С изданием же судебных уста­вов старая таксировка бесчестья лишилась всякого значе­ния для суда, деятельность которого была организована на совершенно иных началах: доверия и свободной оценки. Должна исчезнуть предустановленная оценка нападений, обид и оскорблений, но не мог исчезнуть самый принцип возмещения идеального вреда. Этот принцип надо было не создавать вновь, а только перестроить на иных началах, сообразно новым условиям жизни и права, строгому раз­граничению областей гражданского и уголовного права и пр., чего в кодификационном порядке не сделано.

В настоящее время возмещение вреда регулируется прави­лами закона 21 марта 1851 г., отразившего в себе, с одной стороны, влияние русских исторических начал по этому предмету, а с другой — принципы западноевропейского права о возмещении вреда (нормы права французского и австрийского). Предусматривая вред от деяний преступ­ных (ст. 644) и непреступных (ст. 684), закон упоминает везде "о вреде и убытках". Говоря не только об убытках, но и "вреде", закон как будто открывает простор для понима­ния этого последнего термина в смысле вреда не только экономического, но и не хозяйственного, т. е. так, как по­нимают этот термин западные законодательства и, в част­ности, те, из которых черпали заимствования составители закона 21 марта 1851 г. Конечно, одного этого указания было бы недостаточно, если бы возможно было доказать, что ограничение ответственности перед потерпевшим толь­ко за вред имущественный вытекает из других постановле­нии нашего закона. Но дело в том, что ни один закон не обязывает нас прямо отождествлять "вред" с экономичес­ким Уроном. Только при присвоении, истреблении и по­

ственной службе, взыскивается в пользу обиженного годовой оклад получаемого им жалованья (св. зак. гражд., изд. I, ст. 381), за обиду духовных властей — вдвое больше, чем за обиду светских лиц (ст. 382). Бесчестье крестьянина — примечание к ст. 386. За обиду словом или на письме городовому обывателю уплачивается столько, сколь­ко тот платит за этот год в казну и в городской доход. За удар рукой, хотя бы и без орудия, вдвое. Обозвание кого-либо незаконнорожден­ным -- ст. 387.

вреждении имущества закон дает указание, отнюдь тоже не исчерпывающее, на способ возмещения, изъясняя, что подлежат возврату похищенные предметы, с доходами и выгодами, исправлению все поврежденное, вознагражде­нию — "потери и убытки". Хотя закон излагает, что потер­певший вред в здоровье может требовать на лечение и на содержание, если им утрачена трудоспособность, но нигде нет и намека на то, что потерпевший вправе требовать только этого и ничего больше. Девица, которая подвер­глась изнасилованию или которой причинено неизглади­мое на лице обезображение, вправе домогаться от обидчика обеспечения ее существования, доставления приличного содержания (ст. 662 и 663, Х т. 1 ч.). Но вправе ли та же девица требовать вознаграждения за причиненные ей нрав­ственные страдания? Виновный в нанесении кому-либо лич­ной обиды или оскорбления может, по требованию обижен­ного, быть присужден к платежу в пользу его бесчестья, смотря по состоянию и званию обиженного и по особым отношениям обидчика к обиженному (ст. 667). Но может ли лицо, которому обидой причинен серьезный моральный вред, требовать себе вознаграждения и притом не в виде спе­циального "бесчестья", заменяющего уголовное наказание (ст. 668 и 669, Х т. 1 ч.) и раз навсегда установленного (от 1 до 50 руб.), а в виде компенсации в размере по усмотрению и определению суда, подобно тому, как назначается "по усмот­рению и определению суда" обиженному вознаграждение за ущерб в кредит (ст. 670, Х т. 1 ч.)? Судьи, постановившие неправосудный приговор, сверх уголовного наказания и воз­мещения материального ущерба, обязаны уплатить непра­вильно осужденному определенную в законе сумму денег (ст. 678, Х т. 1 ч.). Спрашивается: можно ли взыскать с судей, должностных и частных лиц вознаграждение, напр., за ли­шение свободы, в форме возмещения вреда, а не дополни­тельного наказания за проступок, не по предустановлен­ной таксе, а по судейскому усмотрению, сообразно тяжести вреда, продолжительности лишения свободы и т. д.? На все эти вопросы ответ может быть один: нет для этого пре­пятствий в законе, закон этому не противится¹.

¹ Если считать, что устарелые правила ст. 667 (о взыскании бесчес­тья) и 678 (о взыскании за неправосудные действия) с их чрезвычай­но низкими оценками причитающегося пострадавшему вознаграж-

Основной принцип судебного возмещения вреда выра­жен у нас в ст. 574 и 693 Х т. 1 ч. Первая статья, которую привыкли у нас связывать с исками о возврате неоснова­тельного обогащения, трактует на самом деле об основан­ном на охране частных прав вознаграждении за ущерб, вред и убыток.

"Как по общему закону никто не может быть без суда лишен прав, ему принадлежащих, то всякий ущерб в иму­ществе и причиненные кому-либо вред или убыток, с одной стороны, налагают обязанность доставлять, а с другой — производят право требовать вознаграждения".

Если обратиться к помеченным под этой статьей источ­никам, то окажется, что прежде всего таким источником послужил указ 1716 г. 30 марта, который в арт. 147 (Воин­ские артикулы) указывает: "И дабы озлобленный и обру­ганный свою надлежащую сатисфакцию или удовольствие имел, когда он сам не захотел самовольно отомщенье учи­нить, тогда должен иное дело приняв выслушать и обижен­ному пристойное удовольствие чинить". Дальнейшими источ­никами 574 ст. Х т. I ч. значатся указ 1720 г. 13 января, устав морской, кн. V, гл. XIII, где обиженному предостав­ляется судом искать сатисфакцию, манифест о поединках с его постановлениями об обидах. В этих указах и манифесте нет речи об имущественном ущербе, а трактуется об удов­летворении за обиды и посягательства на личное достояние человека. Допустимо также, что ст. 574 Х т. I ч. носит на себе влияние, хотя может быть отдаленное, статьей австрий-

дения должны считаться действующими нормами, как формально не отмененные, то во всяком случае на них нельзя сделать юриди­ческих построений на почве гражданского права о пределах возме­щения, а тем более нельзя утверждать, что ими исчерпываются все случаи вознаграждения за нематериальный вред. В частности, что касается вознаграждения за оскорбления, то аналогичные постанов­ления о присуждении обиженному определенной денежной суммы в уголовном порядке содержатся в законодательствах других стран, с, той лишь разницей, что там вознаграждение (гораздо более значи­тельное, чем у нас) определяется не вместо наказания, а вместе с наказанием, причем это вознаграждение нисколько не препятствует присуждению оскорбленному денежной суммы, по справедливому усмотрению суда, за чисто моральный вред (см. Console, Trattato sul i-Lsarcimento del danno, 1908, p. 282).

ского уложения, между прочим ст. 1328¹. Ст. 1323 ав­стрийского уложения, начиная собой, как и у нас, отдел вознаграждения за вред, трактует о возмещении вреда (Schadloshaltung), удовлетворении за причиненную обиду (Tilgung der Beleidigung), полном удовлетворении (voile Genugthuung) и дает, по авторитетному заключению ав­стрийских юристов, право на возмещение чисто нравствен­ного вреда². Наряду со ст. 574 другая статья Х т. 1ч., а именно 693, под которой имеется в качестве источника закон 20 ноября 1864 г., предписывает суду давать "удов­летворение и вознаграждение" потерпевшему всякий вред и притом не только от неправомерных действий, но и от неисполнения договоров и обязательств.

"Каждый имеет право, в случае неисполнения по договорам и обязательствам, а также в случае обид, ущербов и убытков, ис­кать удовлетворения и вознаграждения посредством суда".

Хотя ст. 693 помещена в отделе, озаглавленном "О праве судебной защиты по имуществам", но бесспорно, что загла­вие в данном месте, как и впрочем и во многих других местах Х т. 1 ч., не соответствует содержанию самого отде­ла, трактующего, между прочим, о давности по искам, не только, значит имущественным, но и личным, об обидах и т. д.³ При приведенных указаниях закона и при отсутствии

В настоящее время факт заимствования из иностранных кодексов составителями закона 21 марта 1851 г. должен считаться, установ­ленным, тем более, что объяснительная записка прямо ссылается на эти кодексы, в том числе на австрийский. См. А. И. Лыкошин. Об отыскании недвижных имений из чужого владения в Журн. гражд. и угол. права за 1888 г. № 4, стр. 35. Ср. Победоносцев, курс, 3, 1896 г., стр. 594.

² Pfaff, Zur Lehre von Schadenersatz und Genugthung nach oster-reichischem Recht, 1880, S. 11-23.

Законы о неустойке также в состоянии дать некоторый материал для благоприятных выводов по интересующему нас вопросу. Так как иск о неустойке (ст. 1585, Х т. 1 ч.) может быть предъявлен у нас, независимо от иска об убытках, то несомненно, что неустойка, по мысли закона, должна обеспечивать потерпевшему от нарушения договора вознаграждение не только за имущественный ущерб, но и за моральный вред (см. по этому поводу М. М. Винавер. Из области цивилистики, 1908 г., не имущественный интерес в обязательстве, стр. 237). О двойственной роли неустойки, как возмещения вреда экономического и неэкономического, в других законодательных системах см. исследование проф. М. Я. Пергамента. "Договорная неустойка и интерес". В особенности стр. 168, 183, 190.

в законе хотя бы тени напоминания о том, что возмещению подлежит исключительно материальный ущерб, можно ли категорически утверждать, как то делают у нас, что вся­кий потерпевший, кроме имущественных убытков, ни на что претендовать не вправе? Пусть сомневаются в том, что законодатель, устанавливая правила возмещения вреда, одинаково относился к вреду имущественному и неимущест­венному. Пусть даже законодатель не задавался серьезно мыслью о нематериальном вреде, а сосредоточивал внимание главным образом на имущественном ущербе ввиду боль­шинства случаев именно такого ущерба. Но раз закон не выразил категорического веления по этому предмету, он по меньшей мере развязал руки практике и, не заполнив всего содержания понятия, оставил место для приспособ­ления закона к нуждам жизни. Если на букве действующих законов нельзя обосновать стройной системы возмещения нравственного вреда, то позволительно, однако, думать, что в важных случаях такого вреда, как причинение смерти близкому человеку, повреждение здоровья, обезображение,