2015-09-06
231
Впоследствии святой Иоасаф был назначен наместником Троице-Сергиевой Лавры. Три года стоял он во главе братии этой древней обители. За время своего настоятельства он много трудов положил на восстановление монастырских строений, разрушенных от большого пожара.
В 1748 году в Петропавловском соборе Петербурга состоялась хиротония святителя Иоасафа во епископа Белгородского. Вверенная его окормлению епархия была обширна: в её состав входили современные Курская и Харьковская епархии, в ней числилось 1060 церквей. Значительная часть духовенства была малограмотна. И новопоставленный архиерей без устали трудился над тем, чтобы поднять уровень образования клириков.
Объезжая епархию, Иоасаф экзаменовал священников: невежественных посылал доучиваться в Белгород, а вовсе безнадёжных отрешал от служения. Святитель строго наблюдал за тем, чтобы запасные Святые дары хранились с надлежащим благоговением. Однажды он остановился в доме священника, который был в отъезде. Оставшись один, святитель почувствовал необычный ужас. Он не мог уснуть. Рассматривая вещи, находившиеся в комнате, он нашел на полке бумагу, в которой были завернуты Святые Дары. Их присутствие в недолжном месте и смущало чуткую душу святого. Бережно положив Дары на стол, святой Иоасаф до утрени молился перед ними. Когда хозяин вернулся домой, святитель немедленно лишил его священного сана.
С подчиненным ему духовенством святитель Иоасаф был и требователен, и милостив. Он умел защитить клириков от произвола сильных мирских начальников. Был он щедрым благотворителем. Все доходы кафедры раздавал бедным. Нищие всегда имели к нему свободный доступ. Перед праздниками он через келейника посылал нуждавшимся деньги и платье. Келейник, сложив все у окна или на пороге, должен был постучать в стену, чтобы обратить внимание хозяина, и побыстрее уйти, оставаясь неузнанным. Когда келейник болел, святитель сам в одежде простолюдина ходил по городским улицам, разнося тайную милостыню.
Святитель Иоасаф был человеком болезненным и предчувствовал, что умрет рано. Он непрестанно памятовал о смерти и денно и нощно готовился к ней. По исходе всякого часа святитель творил составленную им молитву, которая и поныне называется молитвой святого Иоасафа Белгородского: «Буди благословен день и час, в онь же Господь мой Иисус Христос мене ради родился, распятие претерпе и смертию пострада. О, Господи Иисусе Христе Сыне Божий, в час смерти моея приими дух раба Твоего в странствии суща, молитвами Пречистыя Твоея Матери и всех святых Твоих, яко благословен еси во веки веков. Аминь!»
В последний год своей жизни, в мае, святитель, отправляясь на родину, простился с паствой и сказал, что уже не вернется на кафедру. Он велел к осени устроить склеп для него в Троицком соборе. Возвращаясь из Прилук в Белгород, он опасно заболел в пути и через два месяца, 10 декабря 1754 года, скончался в селе Грайвороне. Когда родные святого, извещенные о его кончине, пришли с печальной вестью к его престарелому отцу, тот, прежде чем они заговорили, сказал: «Знаю, что вы пришли ко мне с известием о смерти сына моего Иоасафа. Но я это узнал прежде вас. 10 декабря вечером мне был голос: сын твой, святитель, скончался».
Денег после святого осталось 70 копеек медью, и консистория запрашивала Синод о средствах на погребение архиерея. До половины февраля тело почившего оставалось непогребённым в ожидании Переяславского епископа Иоанна (Козловича), задержанного разливом. И за этот срок оно не было тронуто тлением. Погребли святителя в посторонней по его воле гробнице в Троицком соборе. Через два года после его кончины несколько причетников, уверенные в праведности усопшего, тайком открыли гроб. Несмотря на сырость склепа, мощи святого, его одежда и самый гроб обретены были без всяких признаков тления. Слух об обретении мощей быстро распространился по России. К могиле святого стали собираться больные, и по молитвам к праведнику происходили многие исцеления.
В 1761 году скончалась императрица Елизавета. Престол перешел её племяннику ¾ сыну Шлезвиг-Голштинского герцога Карлу-Петру-Ульриху, вызванному тёткой из Германии, присоединённому к Православной Церкви и переименованному в Петра III Феодоровича. Но преобразовать наследника Российского престола в русского человека не удалось. В душе он оставался немцем и лютеранином. Православие, русский народ он не только не понимал, но и не любил. К тому же, достигнув зрелых лет, он оставался ребячлив и странен. Царственная тётка часто с горечью говорила о нём: «Племянник мой урод …», «проклятый племянник».
Воцарение этого «окраденного умом» любителя игр в оловянные солдатики не сулило Православной Церкви ничего доброго. Сразу по воцарении Пётр III заявил о своём намерении сократить число икон в православных церквах. Тогда же в беседе с Новгородским архиепископом Димитрием (Сеченовым) он выразил желание, чтобы русское духовенство брило бороды и одевалось в короткое платье, как одеваются немецкие пасторы. В своём дворце новоявленный император собирался построить лютеранскую молельню под тем предлогом, что она нужна для дворцовой прислуги, исповедовавшей протестантизм. Но архиепископ Димитрий заявил на это ему, что «русское духовенство скорее даст себя вовсе истребить, чем станет равнодушно и в молчании смотреть на такие нововведения». По свидетельству современников, за богослужением в придворной церкви Петр III обыкновенно, ко всеобщему соблазну, свободно разгулировал, вступал в беседы с иностранцами. О Православии он всегда высказывался с пренебрежением и даже презрительно.
По подсказке окружавших престол временщиков Воронцовых и Шуваловых в 1762 году Петр III издал указ о полной секуляризации церковных недвижимостей с передачей ведавшей ими Коллегии экономии Сенату. Духовенство было потрясено этой мерой. Архиепископ Московский Тимофей (Щербацкий) писал своему другу митрополиту Арсению (Мацеевичу): «Всех нас печальная сия тронула перемена, которая жизнь нашу ведет к воздыханиям и болезням… До сего дожили мы по заслугам нашим». И митрополит Арсений подал протест против этого мероприятия, составленный в настолько сильных выражениях, что схииеромонах Лука, доставивший бумагу во дворец, после прочтения ее императором «от страха лишился ума».
Через три месяца после издания указа о секуляризации церковных земель Петр III был свергнут с престола и вскоре «скоропостижно скончался». Российской самодержицей провозгласили зачинщицу заговора вдову царя Екатерину II.
1762-1801 годы
В манифесте Екатерины II от 28 июля 1762 года, который был составлен архиепископом Димитрием (Сеченовым), устранение Петра III объяснялось, прежде всего, тем, что в его правление нависла угроза над Православной Церковью. «Всем прямым сынам Отечества Российского явно оказалось, какая опасность всему Российскому государству начиналась самым делом, а именно: закон наш православный греческий первее всего восчувствовал свое потрясение и истребление своих преданий церковных, так что Церковь наша Греческая крайне уже подвержена, оставалась последней своей опасности переменою древнего в России православия и принятием иноверного закона».
Екатерина любила выставлять себя верной дочерью Церкви, защитницей Православия. На деле, однако, императрица по рождению лютеранка, с легкостью, но едва ли по внутреннему убеждению перешедшая в православие, была человеком не религиозным. Она придерживалась деистических воззрений, распространенных в Европе в век Просвещения. Екатерина состояла в переписке с Вольтером, Дидро, Даламбером. Но крайних взглядов, до которых доходили эти философы, она, во всяком случае на словах, не разделяла. Атеисту Дидро она писала: «Радуюсь, что принадлежу к числу безумцев, которые верят в Бога».
И все же современник Екатерины историк князь М. М. Щербатов позволил себе усомниться в этом. Он писал: «Имеет ли она веру к Закону Божию? Ибо, если бы сие имела, то бы самый Закон Божий мог исправить ее сердце и наставить стопы ее на путь истины. Но нет! Упоена бессмысленным чтением новых писателей. Закон христианский (хотя довольно набожной быть притворяется) ни за что почитает».
В основе ее воззрений на отношения между Церковью и государством лежала острая неприязнь к католической доктрине «двух мечей», ко всякому клерикализму, в котором она, совершенно напрасно, подозревала православное духовенство. Религиозный фанатизм, который она находила в любом проявлении религиозной ревности, пугал и отталкивал ее. Екатерина придерживалась принципов широкой веротерпимости, доходившей до полного индифферентизма. Как государственного деятеля ее хорошо характеризует одно замечание, сделанное ею до восшествия на престол: «Уважать веру, но никак не давать ей влиять на государственные дела».
Искусный и тонкий политик, она не сразу обнаружила своих намерений по отношению к Церкви. Через две недели по ее воцарении Сенат издал постановление о возвращении епархиальным домам, монастырям и церковным причтам принадлежавших им ранее земельных владений. Но радость духовенства по этому поводу оказалась преждевременной. Прошло еще три недели, и вышел манифест, в котором объявлялось намерение правительства заново рассмотреть вопрос о церковных вотчинах: «Не имеем мы намерения и желания присвоить себе церковные имения, только имеем данную нам от Бога власть предписывать законы о лучшем оных употреблении на славу Божию и пользу Отечества. И для того под покровительством Божиим намерены мы в совершенство привести учреждение всего духовного штата, сходственно с узаконениями церковными, которым следовал и вселюбезнейший дед наш государь император Петр Великий, учредя на то особливую из духовных и светских персон под собственным нашим ведением комиссию».
В Комиссию вошли президент Синода преосвященный Дмитрий (Сеченов), возведенный в сан митрополита, архиепископ Санкт-Петербургский Гавриил (Кременецкий), епископ Переяславский Сильвестр, а также обер-прокурор князь А. Козловский, князь А. Б. Куракин, князь С. Гагарин, граф И. И. Воронцов, и Г. Теплов. Результатом работ этой комиссии явился знаменитый Церковный Указ о церковных владениях, изданный 26 февраля 1764 года, которым проводилась последняя черта под многовековым спором о монастырских вотчинах.
Указ окончательно упразднял церковное землевладение в России. Все церковные имения передавались Коллегии экономии, и церковные учреждения совершенно устранялись от управления ими. Часть средств, поступавших от секуляризованных имений, после ряда сокращений всего лишь 1/7, Коллегия экономии должна была выдавать на содержание епархиальных кафедр, монастырей и приходских причтов. Остальное шло на государственные нужды. Епархии разделялись на три класса, и содержание их назначалось в зависимости от класса. Для монастырей вводились так называемые «штаты». Большая часть обителей оказалась за рамками штатов, и, как правило, такие монастыри упразднялись.
Указ о секуляризации церковных владений явился страшным ударом по монастырям и монашеству. Изъятие церковных имений в казну проводилось под предлогом лучшего устроения церковных дел и государственной пользы. На деле же эта реформа не только не влекла за собой разорение церковной жизни, она не принесла большей выгоды государственной казне, ибо значительная часть секуляризованных имений роздана была фаворитам императрицы. Ревностные архиереи, монахи и клирики, благочестивые миряне с сердечной болью переживали страшное разорение монастырей. Но мало кто решился на открытое возражение.
Резкий протест выразил митрополит Ростовский Арсений(Мацеевич). Родился он в 1697 году на Волыни в семье священника шляхетского рода. Образование получил во Львове и в Киевской Академии. Рукоположенный после пострига в сан иеромонаха, он был назначен экзаменатором ставленников при Московской синодальной конторе.
Единомышленник святителей Стефана (Яворского) и архиепископа Феофилакта (Лопатинского), он защищал православную веру от западного религиозного влияния. Возражая на «Молоток» Феофана, он давал апологетическую биографию своего учителя митрополита Стефана. С горечью обращался он в «Возражении» к Феофану; «Ты, не нашея веры и Церкви человек, сделался Церкви нашея указчик или уставщик». Утешение он находил, однако в том, что «хотя и Синод вместо Патриарха у нас имеется, однако тебе, врагу и сопернику Церкви нашея, выторжка не обретается, понеже по твоему хотению не сделалося, дабы, как ваш регент, так и пасторы ваши в Синоде присутствовали. Но как прежде Патриарх Российский, так и ныне Синод в той же Церкви Божиею милостию состоит, в которой четверо престольные Патриархи православно-восточные начальствуют».
В 1734 году иеромонах Арсений отправился духовником с морской экспедицией на Камчатку. После этого он несколько лет служил экзаменатором ставленников в Петербурге. В 1741 году совершенно неожиданно его хиротонисали в митрополита Тобольского. Присягая возведенному на престол младенцу Иоанну VI, святитель отказался давать присягу его матери-регентше, которая оставалась лютеранкой. Новый переворот спас бесстрашного архиерея от расправы. Митрополит Арсений был переведен на древнюю Ростовскую кафедру, он участвовал в коронации Елизаветы и был введен в Синод, но в связи с отказом от присяги по установленной при Петре форме его отослали из Петербурга на кафедру в Ростов.
Опекая семинарию, устроенную в Ростове при святителе Димитрии, митрополит показал себя противником царившей в семинариях латинской схоластики. Он писал: «Школы при архиереях не иные нужны, только русские; понеже в церквах у нас не по латыни, ниже другими иностранными языками читается и поется, и служба Божия совершается по-русски».
Когда в начале царствования Екатерины II поднят был вопрос о церковных землях, митрополит Арсений встревожился о судьбе Церкви. В самый разгар работы комиссия по церковным владениям, в 1763 году, в Неделю Православия, он велел в чине анафематизмов расширить клятву на отнимающих у Церкви «села и винограды». Один за другим стал он подавать протесты в Синод. «Горе нам, бедным архиереям, ¾ писал он тогда, ¾ яко не от поганых, но от своих мнящихся быти овец правоверных толикое мучительство претерпеваем».
Святитель страшился за судьбу монастырей, опасался их совершенного исчезновения в России. Если дела и далее пойдут в том же духе, то, ¾ предрекал он, ¾ «тако нашему государству приходить будет не токмо со всеми академиями, но и с чинами или на раскольничье, или на лютеранское или кальвинское или на атеистское государство».
Протесты встревоженного архипастыря доведены были до сведения императрицы. Екатерина вознегодовала и возненавидела «мятежного» архиерея, называла его «лицемером, пронырливым и властолюбивым бешеным вралём»; и, наконец, велела его судить Синоду. Суд над митрополитом Арсением состоялся 14 апреля 1763 года в Москве. Синод приговорил его к лишению архиерейского сана. Главным судьей был давний недоброжелатель подсудимого Новгородский митрополит Димитрий.
В Кремлевских Патриарших Крестовых палатах при стечении большой толпы народа, заполонившей Синодальный двор, состоялось снятие сана с осужденного. Народ пришел не из одного любопытства, но и от сострадания к гонимому святителю. Когда с осужденного срывали святительское облачение, он предсказал совершавшим над ним эту позорную церемонию плачевный конец. Митрополиту Димитрию он сказал, что тот задохнется собственным языком. Крутицкому архиепископу Амвросию (Зертис-Каменскому), своему прежнему другу, он предсказал смерть от руки мясника: «Тебя, яко вола, убиют», а епископу Псковскому Гедеону (Криновскому) предрек: «Ты не увидишь своей епархии». Так все и исполнилось впоследствии: митрополит Димитрий умер в 1767 году от опухоли языка, архиепископ Амвросий был убит в 1771 году в Москве во время холерного бунта, а епископ Гедеон, вскоре после суда удалённый в свою епархию, умер по дороге, не доехав до Пскова. 4 июня в Кремле рухнула церковь Трех Святителей Московских, смежная с Крестовой палатой, в которой судили опального архиерея.
Между тем, лишенный сана исповедник, в одеянии простого монаха, был под караулом отвезен на Север, в Николо-Корельский монастырь, в тот самый, где в заточении скончался архиепископ Феодосий (Яновский), переименованный в Федоса.
Ненависть царицы к исповеднику не угасла даже после расправы над ним. В 1767 году, когда стало известно, что митрополит Арсений не переменил своих взглядов и считал себя беззаконно осужденным, Екатерина потребовала предать его новому суду. На этот раз страдальца лишили монашества и заточили в Ревельскую крепость в крохотную камеру под именем «преступника Андрея Враля». Коменданту крепости Тизенгаузену Екатерина писала: «У вас к крепкой клетке есть важная птичка. Береги, чтоб не улетела». Офицерам и солдатам запрещено было вступать в разговор с заключенным. По некоторым сведениям, узнику затыкали рот.
28 февраля 1772 года муки узника закончились ¾ великий страдалец за Церковь отошел на суд Нелицеприятного Судии. Священник, напутствовавший его перед смертью, в страхе вышел из каземата со словами: «Вы мне говорили, что надо исповедовать и приобщать преступника, а предо мной стоит на коленях архипастырь». На стене его тюрьмы остались слова, которые узник начертал углем: «Благо, яко смирил мя еси». Несмотря на все старания правительства изгладить имя исповедника из народной памяти, православный народ тайно чтил страдальца за Церковь. Поместный Собор 1917-1918 гг. отменил неправедный приговор Синода о митрополите Арсении и посмертно возвратил ему архиерейское достоинство.
Страшная участь этого ревнителя произвела жуткое впечатление на иерархию и позволила правительству без всякого риска провести секуляризацию церковных земель в великорусских епархиях. В 1786 году такого же рода реформа была проведена в Малороссии, а через два года ¾ в Слободской Украине. Деятельным помощником правительства в проведении секуляризации на юге России был Киевский митрополит Самуил (Миславский).
После секуляризации церковных земель и расправы над митрополитом Арсением правительство стало относиться к Церкви с бесцеремонностью, которая заставляла вспомнить о временах бироновщины. Обер-прокурором в Синод назначен был И. И. М елиссино, который не скрывал своих деистских воззрений. В 1767 году, когда подавались всякого рода законодательные проекты в Комиссию по Новому уложению, Мелиссино представил на рассмотрение Синода проект, в котором, помимо введения неограниченной веротерпимости, предлагал ослабить и сократить посты, отменить вечерни и всенощные, а вместо них ввести краткие молитвы с поучениями народу, прекратить содержание монахов, епископов и белого духовенства из казны, епископам дозволить «с законными женами сожитие иметь», отменить «поминовение усопших» и даже воспретить причастие младенцев в возрасте до 10 лет. Нелепость этого проекта потрясла членов Синода, и они попросту отказались принимать этот враждебный Православию документ на рассмотрение.
В 1768 году Мелиссино был уволен с поста обер-прокурора. Его заменил П. П. Ч ебышев, невежественный солдафон в чине бригадира, который, понаслышке узнав о «современных идеях», открыто щеголял атеизмом, и в присутствии членов Синода не сдерживался от употребления «гнилых слов». Чебышев всячески препятствовал изданию апологетических сочинений, направленных против деизма и неверия. По подозрению духовенства в «фанатизме» из ведения Синода изъяты были все дела о нарушении благочиния, о богохульстве, о колдовстве и суевериях. Мнения членов Синода часто не принимались во внимание при решении важных для Церкви вопросов.
Большим авторитетом зато пользовался духовник Екатерины протоиерей Иоанн Памфилов. По существу это был один из временщиков. Своё влияние он часто использовал для заступничества за белое духовенство против архиереев и монашествующих, которых сильно недолюбливал. Духовник царицы первым из протоиереев был награжден митрой, что воспринято было иерархией что воспринято было иерархией как унижение архиерейского сана.
В царствование Екатерины II окончательно рушится прежняя монополия малороссийского монашества на занятие архиерейских кафедр. События церковной жизни убедили правительство в том, что малороссы проявляют больше упорства, меньше гибкости и уступчивости. Епископы из великороссов ближе к сердцу принимали государственные интересы России, они проявляли больше терпения и смирения в отношениях с правительством и потому не вызывали у власти особых опасений. А главное, с расцветом Московской Академии, с подъемом уровня образования в семинариях отпала нужда в подборе ставленников на архиерейство исключительно из числа киевских «академиков».
Уже при Елизавете на первенствующее место в российской иерархии выдвинулся архиепископ Новгородский Димитрий (Сеченов), который сразу по воцарении Екатерины возведен был в сан митрополита. Впоследствии виднейшими иерархами стали митрополит Гавриил(Петров), митрополит Платон(Левшин), архиепископ Иннокентий(Нечаев), архиепископ Амвросий(Подобедов).
За время царствования Екатерины II в связи с расширением пределов империи и приведением епархиального деления в соответствие с административным делением страны по губерниям число епархий Русской Церкви увеличилось до 36. Значительно выросло за эти годы и православное население России.
Французская революция, начавшаяся в 1789 году и приведшая к казни королевской четы, заставила императрицу заново продумать вопрос о влиянии просветительских, деистских и вольтерианских идей, которыми охотно кокетничала она до тех пор, на общественную и политическую жизнь. Напуганная грязными европейскими событиями, Екатерина приняла решение: «Закроем высокоумные наши книги и примемся за букварь». Последовал ряд действенных мер против масонства, против всех вообще тайных обществ, против бесконтрольного ввоза книг из Франции. Но одними запретами и ограничилась реакция правительства на противохристианский дух новейшей европейской философии, который до революции почти насаждался в высшем обществе, а теперь был признан опасным и подрывным. Более глубоких перемен не последовало. В душе Екатерина по-прежнему оставалась далекой от православия. В 1796 году Екатерина II скончалась. Престол перешел к ее сыну ПавлуПетровичу, которого до тех пор тщательно устраняли от всякого участия в государственных делах. Отчуждение от двора внушило Павлу острую неприязнь ко всем начинаниям своей матери, к самому духу, царившему при дворе. В противоположность вольтерьянской атмосфере Екатерининского двора, Павел взращивал в себе религиозные и почти клерикальные настроения.
За короткое время своего царствования он сделал много доброго для Церкви: освободил духовных лиц от телесного наказания, увеличил штатные оклады духовенству, принял меры по обеспечению вдов и сирот духовного звания, повысил ассигнования на духовные школы. Но всячески жалуя духовенство, Павел прибегал к странным и неуместным мерам: он стал награждать духовных лиц светскими орденами, лентами, аксельбантами. Сохранился портрет Псковского епископа Иринея с аксельбантами. Митрополит Платон (Левшин), законоучитель царя в его отроческие годы, узнав о намерении Павла наградить его орденом, просил воздержаться от этой милости и дать ему умереть архиереем, а не кавалером.
Человек неуравновешенный, вспыльчивый, почти душевнобольной, Павел изливал на духовных лиц не одни только милости, но часто и ничем не вызванный гнев, подвергал их несправедливой опале, при нем пострадал митрополит Петербургский Гавриил (Петров), которого он невзлюбил за одно то уже, что к его уму и такту с уважением относилась Екатерина II.
Император России сознавал себя вождем европейской реакции, воевавшей против революции. Поэтому он считал своим долгом всячески поддерживать папу, иезуитов, Мальтийский орден. В них он видел опору в борьбе с крамолой. «Романтическая» церковность Павла носила черты, чуждые православному духу. Он первым из русских самодержавцев дерзнул официально назвать себя главой Церкви. Во внутренней политике Павел проявлял подчеркнутый антиаристократизм, стремился стать «народнымцарем», что ставило его в весьма натянутые отношения с придворными кругами. Неожиданная переориентация внешней политики, угрожавшая британским интересам, стоила Павлу жизни. 11 марта 1801 года совершился очередной государственный переворот, инспирированный английским посольством. Император Павел был убит заговорщиками.
Приходское духовенство
В петровскую эпоху русское духовенство стало постепенно замыкаться в особое сословие, которое в законодательных актах именовалось обыкновенно «духовным чином». Сословность духовенства порождена была сословностью всего государственного и общественного строя России, сложившегося в эту эпоху, с характерными для него барьерами между отдельными состояниями, дворянством, городским гражданством, крестьянством.
Образование духовного сословия сопровождалось падением значения выборного начала при замещении церковных мест. В великорусских епархиях уже в начале ХVIII века сложился такой порядок, что кандидатами при выборах значились, как правило, выходцы из духовного чина. Причем выборный обряд постепенно вылился в чистую формальность. Прихожане, плохо знавшие кандидатов, с равнодушием относились к исходу выборов. Указом Синода 1739 года выборы сведены были к свидетельству прихожан о добропорядочности ставленника, судьба же ставленника вполне решалась волей архиерея. В конце ХVIII века от былых выборов остался лишь обязательный отзыв «лучших прихожан» о кандидате. Отзыв этот подлежал усмотрению епископа и вполне мог игнорироваться. Протесты на пренебрежение отзывами «лучших прихожан» поступали крайне редко и чаще всего не имели последствий. Несколько иначе обстояло дело с приходскими выборами в южнорусских епархиях. В начале ХVIII века церковные места там делились на патронатские, в которых выбор самого ставленника зависел от воли вотчинника, и вольные. На выборы священника в вольном приходе собирался большой съезд, в котором участвовали не одни прихожане, но и «люди околичные» ¾ клирики и миряне из соседних приходов. Претендентами на место выступали не только поповичи, но и выходцы из крестьян, казаков, мещан, получившие образование в Киевской Академии, Харьковском коллегиуме или Переяславской семинарии. Как кандидаты являлись на выборы и так называемые «дикие попы» ¾ рукоположенные в Молдавии, Турции или бежавшие из Польши страдальцы за православную веру.
Открывал собрание священник, присланный архиереем. Он обращался к прихожанам с вопросом: «Кого велите, панове-громада?» Начинались шумные дебаты. Выборщики кричали и спорили, составляли «партии». Избранный громадой ставленник провозглашался «паном-отцом», делалась складчина для его снаряжения к архиерею, и пана-отца отправляли «промоватъся на попа» к епископу.
Но в середине ХVIII века и в Малороссии архиереи стали пренебрегать выборами при замещении церковных мест; к концу столетия значение выборов и там практически упразднилось.
Важным фактором в вытеснении приходских выборов из жизни Церкви явился подъем школьного духовного образования, в связи с чем повысилось значение образовательного ценза для ставленников. В Московской епархии при Екатерине II утвердилась практика предоставлять священнические места «богословам» (выпускникам последнего, богословского, класса семинарии), а диаконские ¾ «философам». Епархиальные консистории повсеместно стали сообщать списки приходских вакансий в семинарии. Между тем дети клириков составляли подавляющее большинство среди учащихся сословных школ в Великороссии. Сами школы приобретали здесь сословный характер, закрывались для выходцев из дворян и податных состояний. Киевская академия и малороссийские семинарии вплоть до екатерининской эпохи сохраняли всесословный характер, но в конце столетия и они замкнулись в школы для детей духовного чина. Еще одним обстоятельством, содействовавшим превращению духовенства в особое сословие, явилась весьма распространенная, хотя и негласная, практика передачи церковных мест по наследству. Дом и усадьба священника, как правило, находились в его частной собственности. Поэтому сын, получив надлежащее образование, оказывался гораздо более приемлемым кандидатом на замещение отцовского места, чем чужой человек, которому, чтобы получить место, пришлось бы выкупать дом и усадьбу. Если же после смерти священника его сыновья были уже устроены, но оставались вдова или дочь на выданье, то они-то и становились наследницами отцовской недвижимости. И соискатель священнического места, женясь на дочери и беря на себя обязательство содержать вдову-мать, становился вполне подходящим претендентом на место своего покойного тестя. Из наследственного права на дом и усадьбу выросла наследственность самих священнических, диаконских и причетнических мест. Причем чаще всего наследство закреплялось не за сыновьями, а за дочерями-невестами. Такого рода наследственность поддерживалась епархиальными архиереями, которые почитали своей обязанностью заботиться об устроении материального благополучия семейств духовного чина.
Уродливым порождением негласного наследственного права на церковные места стала продажа этих мест. Когда в семье покойного священника диакона не было ни наследника, ни невесты-наследницы, то семья продавала дом ставленнику, а вместе с домом продавалось и место, то есть за дом сильно переплачивали. Проданными часто объявлялись дома ещё при жизни священнослужителей, если они были безродными, а по старости уже не могли служить и стремились устроиться «на покой». Духовные власти пытались препятствовать такого рода «продажам», особенно когда покупатель оказывался человеком без достаточного образовательного ценза или лицом, по иным причинам мало способным для служения Церкви. Тем не менее вполне пресечь эту практику не удалось до конца ХVIII века. Резкое обличение продажи церковных мест содержится в указе Синода, изданном в 1763 году. В указе бичуется «вредное для ученых и бесчестное для церквей обыкновение, что под претекстом дворов и самые священно-церковнослужительские места, в противоположность священных правил, продаются. А вместо того, чтобы сие бесчинство отвратить, не посвящен бывает никто, пока требуемой за место суммы не заплатит… Обучающиеся же в академиях и семинариях, кои такого капитала у себя не имеют, хотя они по наукам и состоянию своему против означенных капиталистов гораздо достойнее, принуждены бывают, или священства или лучших мест в противность Духовного Регламента и уставов вовсе лишаться, а… заступают они самые последние места, или же на покупку оных задолжаются неоплатными долгами». Указ однако, «помышляя о сиротах и вдовах», не запрещал продажи дворов, требовал только, чтобы цена за двор была умеренной и выплата рассрочивалась на 30-летний срок. Упразднение выборов при назначении на приход, сословный характер Духовной школы и обязательность школьного аттестата для кандидатов священства, а также наследственность церковных мест окончательно замкнули духовенство в особое сословие. Но замкнутый для вступления в него, духовный чин не мог удержать в себе всех, кто принадлежал к нему по рождению. В семьях священников и причетников рождалось слишком много сыновей, чтобы каждый из них мог надеяться получить церковное место. Поэтому на протяжении ХVIII века правительство не раз проводило так называемые «разборы» духовного чина, в результате которых множество лиц переводилось из духовного сословия в податное состояние или рекрутировалось в армию. Первые «разборы» были проведены еще при Петре I. Особой свирепостью отличались разборы в десятилетие бироновщины, они проходили в обстановке тяжких подозрений всего духовного сословия в государственной измене. В 1736 году, например, вышел указ, в котором губернаторам, воеводам и архиереям предписывалось «разобрать поповичей» и «взять в солдаты немедленно». Велено было набрать по духовному ведомству до 7000 рекрутов и для этого забрить всех сыновей клириков от 15 до 40 лет не состоявших на действительной церковной службе.
Разбор 1743 года, начатый в связи с генеральной переписью населения, проводился мягче и человечней, чем это делалось в правление Анны. В инструкции для разбора вместо огульного перевода всех избыточных поповичей и детей дьяков в податное состояние или солдатство указывались разные выходы. «Кто куда пожелает, в посад и ремесленные люди, на фабрики и заводы, или на пашенные земли… А которые пожелают на военную службу… тех всех отсылать для определения в полки… А которые в военную службу не годны, из тех здоровых определять на казенные заводы, а престарелых и увечных ¾ в богадельни, дабы никого из шатающихся не было». В среднерусских епархиях отчислявшимся из духовного чина дозволялся выход в однодворцы, а в Малороссии и казачьих землях при Елизавете разборов духовенства не проводилось вовсе. При Екатерине II разборы коснулись не только членов семей клириков, но и самих священнослужителей. В 1778 году были утверждены новые штаты церковных мест. Этими штатами на 150 дворов прихожан полагался 1 священник, на 250-300 дворов ¾ 2 священника. Лишние священники удалялись за штат. Во многих епархиях образовалось скопление безместного духовенства.
В одной только Москве насчитывалось более 250 безместных священников, многие из которых пошли в «крестцовые попы». Архиепископ Амвросий (Зертис-Каменский) сурово отзывался о поведении крестцового духовенства: «В Москве праздных священников и прочего церковного притча людей премногое число шатается. Они к крайнему соблазну, стоя на Спасском крестце для найму к служению по церквам, великие делают безобразия, производят между собою торг…» Московская консистория, прибегая к помощи полиции, силою выдворяла «крестцовых попов» из столицы. Совершенно «вывести» «крестцовых попов» в Москве удалось лишь митрополиту Платону.
Между тем, при избытке духовенства в центре России, в восточных епархиях, особенно в Астраханской, Тобольской и Иркутской, была большая нужда в священниках, диаконах и причетниках. Многие приходы десятками лет оставались незанятыми.
«Изъятие излишков» духовенства делалось не только через перевод в податные сословия или запись в солдаты. Для грамотных и способных был открыт выход на чиновничью службу и в ученые специалисты, в которых в ХVIII веке государство испытывало великую нужду. Лучших учеников забирали из семинарий в Академию наук, в Московский университет, в Сухаревскую математическую школу, в Медико-хирургическую академию. Ни одно другое сословие не дало столько умов и талантов, столько созидателей отечественной науки и творцов русской культуры, сколько выделил их из себя духовный чин. И, несмотря на это, русское духовенство не истощилось талантами.
