© Перевод. Н. Анастасьев, 2011.
В Си-Пойнте, на океанском побережье, обрывающемся мысом Доброй Надежды, в 1942 году постоянно что-то праздновали, отовсюду доносился шум веселья, а море, что ни день, выносило на берег тело в военной форме — бывало, что и не одно. Воды вокруг мыса были густо заминированы. Люди группами бросались вытаскивать тех, кому удалось уцелеть. Девицы с побережья и из гавани, по двое, ловили сходивших на берег моряков с тех кораблей, которым все же удалось пойти в залив.
В ожидании корабля, следующего в Англию, я жила на берегу, в доме миссис Йен Клут, жены ростовщика. Из окна, подле которого миссис Йен Клут до боли в глазах вязала носки для военных, ей было удобно следить за входом, и стоило мне зайти к себе в комнату или, наоборот, выйти, как она приоткрывала дверь и, не переступая порога, делилась последними новостями.
Это была невысокая женщина лет пятидесяти трех, Уроженка Сомерсета. Ее муж, Йен Клут, давно потерялся в Трансваале, где, по слухам, жил с местной женщиной. Жене он оставил трех дочерей, дом на берегу и ломбард, примыкающий к его тыльной части, со стороны какой-то грязной улочки.
|
|
Миссис Йен Клут в меру своего понимания довела до ума все начинания мужа. Дом находился в лучшем состоянии, чем когда-либо, и большую часть комнат хозяйка сдавала внаем. Ломбард же так и вовсе процветал, так что миссис Йен Клут смогла прикупить еще и лавку по соседству, в которой торговала всякими подержанными вещами, не выкупленными из ломбарда. Процветали и все три дочери. По словам очевидцев, в школу они бегали в башмаках на босу ногу, ибо, пока в доме жил отец, все деньги уходили на два его самых больших увлечения — желтый ликер «Адвокат» и чернокожих девиц. Но если посмотреть на дочерей сегодня, никогда не поверишь в их горькое прошлое. Младшая, Иза, — школьница с длинными золотистыми косами, девушка в своем роде весьма соблазнительная. Две другие, обеим под двадцать, более походят на мать, невысокие, застенчивые, тихие, воспитанные, чопорные и скромные. Зовут их Грета и Майда.
Миссис Йен Клут редко открывала дверь в свою комнату достаточно широко, чтобы можно было ее рассмотреть. Этой привычке следовали и другие члены семьи, хотя скрывать от посторонних глаз было, в общем, нечего. Обычно миссис Йен Клут, одна или с кем-нибудь из дочерей, застывала в узком проеме двери, открытой не более чем на двенадцать дюймов, и глядела куда-то через плечо. В коридоре было темно, ибо, будучи женщиной бережливой, она даже не вкручивала лампу, так что свет там не горел никогда. Однажды, войдя в дом, я разглядела в полоске света, пробивавшегося из хозяйских апартаментов, небольшую фигуру, тонкий профиль и шишковатый пучок волос.
|
|
— Ш-ш-ш. Не зайдете ли сегодня вечером разделить чашечку чаю с другими гостями? — едва слышно проговорила она.
Принимая предложение, я подумала, что потребность в шепоте была каким-то образом продиктована скромностью предстоящего чаепития, выраженная самой формой слова — «чашечка».
После ужина я постучала в ее дверь. Майда открыла ее ровно настолько, чтобы я могла войти, и тут же захлопнула. В комнате находилось еще несколько жильцов: молодой человек, работавший в портовой конторе, страховой агент на пенсии и его жена.
Вскоре появилась Иза — та самая школьница. Меня немало удивили ее ярко накрашенные губы и глаза.
— Очередной транспортник пришвартовался, — сообщила Иза.
— Тише, дорогая, — остановила ее мать, — считается, что мы должны помалкивать насчет судов.
При этих словах миссис Йен Клут подмигнула мне. Только тут я сообразила, насколько гордится она Изой.
— Из Аргентины, — продолжала та.
— Правда? — сказала миссис Йен Клут. — Ну и как, есть хорошие ребята?
Пожилая пара переглянулась. Молодой человек, для которого многое здесь было внове, судя по всему, удивился, но промолчал. Майда и Грета, как и их мать, похоже, сгорали от любопытства.
— И не один, а? — проговорила Майда. У нее была Распространенная в здешних краях манера заканчивать любое высказывание, вопрос, а впрочем, и ответ, междометием «а?».
— Можешь не сомневаться, приятель, — откликнулась Иза, которая также следовала обычной манере, добавляя «приятеля» ко всему, что бы она ни говорила, независимо от того, к кому обращается, мужчине или женщине.
— Ты ведь в «Звездную пыль» идешь, так, Иза? — осведомилась миссис Йен Клут.
— В «Звездную пыль»! — воскликнула миссис Маре, жена страхового агента. — Надеюсь, вы не о ночном клубе, приятель?
— Почему же, именно о нем, — отчеканила миссис Йен Клут. Единственная в семье, она не следовала местному стилю, и вообще ее речь заметно улучшилась со времен сомерсетской молодости. — Ей там весело, что в этом дурного?
— Молодым бываешь только раз в жизни, а? — проговорил молодой человек, стряхивая пепел в блюдце под укоризненным взглядом миссис Йен Клут.
Миссис Йен Клут послала Майду наверх, за подарками, которые Иза получала от мужчин, — вечерние сумочки, броши, шелковые чулки. Ситуация возникла довольно неловкая. Что тут сказать?
— Славные вещицы, — вымолвила я.
— Да ничего это не значит, ничего, — сказала миссис Йен Кнут, — ничего, это просто подарки. Иза знакомится только с хорошими молодыми людьми.
— А вы тоже танцуете? — поинтересовалась я у Греты.
— Нет, приятель. За нас Иза танцует, а? У нее это отлично получается.
— В точку, приятель, — поддержала сестру Майда.
— Ну да, — вздохнула миссис Йен Клут, — мы люди тихие. И если бы не Иза, жизнь у нас и вовсе тягомотная была бы.
— Она нуждается в пригляде, эта девочка, — заметила миссис Маре.
— Иза! — окликнула ее мать. — Ты слышала, что сказала миссис Маре?
— Слышала, приятель. Я конечно, слышала, а?
Из моей комнаты нельзя было не услышать то, что говорится в ломбарде, прямо у меня под окном.
— Надеюсь, вас ничто не беспокоит, — сказала миссис Йен Клут, искоса посматривая на старших дочерей.
— Нет, — сочла нужным заверить ее я, — сверху мне ничего не слышно.
— Я всегда повторяю девочкам, — продолжала миссис Йен Клут. — Нечего стыдиться работы в ЛД.
— В ЛД? — переспросил молодой клерк, приятель которого играл на литаврах в джаз-банде полицейского управления.
Миссис Йен Клут понизила голос.
— Ломбард, — поспешно пояснила она.
— Ах да, — кивнул молодой человек.
— Да, стыдиться тут нечего, — повторила миссис Иен Клут. — Ну и конечно, я всего лишь жена хозяина ЛД, сама-то вовсе не ЛД.
|
|
— Мы содержим лавку в отличном порядке, приятель, — сказала Майда.
— А вы там были? — повернулась ко мне миссис Йен Клут.
— Нет, не приходилось.
— Положим, ничего такого особенного там не увидишь, — сказала она, — но иные ЛД, доложу я вам, это нечто. Посмотрели бы вы на них в Англии. Сплошная грязь! По крайней мере так мне говорили, — добавила она.
— Да, в Англии и впрямь иные ломбарды — настоящая свалка, — подтвердила я.
— А вы что, сами видели? — спросила миссис Йен Клут.
— Ну да, и не раз, — сказала я, пытаясь вспомнить, где это было. — Естественно, в Лондоне, как-то раз в Манчестере, и еще…
— А зачем вы туда заходили, приятель? — осведомилась Грета.
— Ну как зачем, вещи заложить, — сказала я, довольная тем, что могу продемонстрировать кое-какое знакомство с их профессией. — Был у меня компас, но я его больше так и не увидела. Правда, никогда им и не пользовалась.
Миссис Йен Клут поставила чашку на стол и, оглядевшись, убедилась, что, к несчастью, все услышали мои слова.
— Благодарение Богу, — сказала она, стуча по дереву, — но мне, к счастью, ни разу не приходилось попадать в такое положение.
— Я тоже никогда ничего не закладывала, — сказала миссис Маре.
— А вот моя бедная мать то и дело таскала вещи в ломбард, — заметил мистер Маре.
— Это уж точно, — подтвердила миссис Маре.
— Смотрите, сколько грязной пены на море, — сказала жена ростовщика.
— Я собираюсь на концерт полицейского джаз-банда, — сообщила Иза. — Что бы такое н'деть? — У девушек есть привычка глотать гласные в некоторых словах.
— Можешь н'деть свое вечернее голубое, — предложила Грета.
— Нет, — зачастила ее мать, — нет, нет, нет. Она наденет новое платье.
— Я собираюсь п'стричься, — заявила Иза, дергая себя за золотистые косы.
При мысли о том, как это будет выглядеть, ее мать так и передернуло. Грета и Майда покраснели, обменявшись непонятным жадным взглядом.
Наконец дверь приоткрылась на несколько дюймов, и мы гуськом вышли из комнаты.
На следующее утро я, как обычно, услышала, как миссис Йен Клут открывает ломбард. С клиентами, ожидавшими, как обычно, у входа, она общалась с большим знанием дела. В первые полчаса звонок дребезжал неустанно — заходили матросы и другие военные, которым не терпелось заложить фотоаппараты, портсигары, часы, костюмы и многое другое, то, что, подобно моему компасу, никогда не вернется к хозяевам. Я не видела хозяйку, но без труда представляла, какими действиями сопровождались ее слова. Миссис Йен Клут минуты три (что легко рассчитывалось по продолжительности тишины, наступавшей после вступительного: «ну?») изучала предложенную вещь. Изучение осуществлялось с большим тщанием, вроде бы при помощи чувствилища, или измерительного прибора, — ее длинного носа (мне уже приходилось видеть, как она осуществляла подобную операцию с сокровищами Изы). Не то чтобы она в буквальном смысле обнюхивала вещь, нет; но к носу приближала, а уж тот все калькулировал и выносил окончательный вердикт. Затем она отрывисто называла цену. Если с ней не соглашались, она становилась необыкновенно красноречивой, хотя на этом этапе нив коем случае не утрачивала выдержки. Изо рта миссис Йен Клут телеграфной лентой разматывался перечень недостатков объекта заклада; ее уменьшавшаяся рыночная стоимость была ей хорошо известна; этот костюм никогда не подойдет другому мужчине; это кольцо не стоит тех денег, которые пойдут на его расплавку. Обычно закладчики сдавались, принимая сниженную цену. Если же нет, жена ростовщика без дальнейших споров переходила к следующему клиенту. «Ну?» — бросала она. Если тот, первый, все еще мялся, колебался, раздумывал, миссис Йен Клут наконец утрачивала выдержку. «Ну что, никак не решишься? — переходила в атаку она. — Чего ждешь, чего ждешь?» В результате такой шоковой терапии клиент либо поспешно ретировался, либо столь же поспешно заключал сделку.
|
|
Подобно большинству здешних заведений, ломбард миссис Йен Клут был разделен перегородками на несколько отделений, так что походил скорее на трактир с салуном и стойками, общими и отдельными. Перегородки разделяли помещения для белых посетителей, черных и тех, кого называли цветными, — индусов, малайцев и полукровок.
Когда кто-нибудь смуглолицый входил в ломбард через вход для белых, миссис Йен Клут всегда давала ему время оглядеться, но устало жаловалась Майде и Грете на то, что ей приходится метаться туда-сюда.
— Нет, вы видели ту цветную девчонку, что только что вышла отсюда? — вопрошала она. — Вошла через вход для белых. Цветная, точно цветная, но ведь ничего не скажешь. Того и гляди в клевете обвинят.
В то утро, о котором идет речь, народ валил валом. Вот возник какой-то военный.
— Этот малый — цветной, факт, — заявила миссис Йен Клут в промежутке между звонками в дверь. — И направляется к входу для белых.
— Я бы его пинком под зад, — сказала Иза.
— Нет, вы только послушайте ее, а? — захихикала Майда.
— Да, Иза у нас — молодец, — проговорила мать, бросаясь к двери на очередной звонок.
На сей раз голоса доносились из другой части магазина. Я увидела прибитую снаружи дощечку — «Только для персонала».
— А, это вы, — протянула миссис Йен Клут.
— Я за картиной, — сказал голос. — Вот квитанция.
— Вы опоздали на месяц, — отрезала она. — Все, она больше не ваша.
— Вот, здесь пятнадцать шиллингов, — настаивал мужчина.
— Нет, нет, — сказала она. — Слишком поздно. Вы не заплатили проценты, она больше не ваша.
— Проценты я готов заплатить сейчас, — сказал он. — Ну же, — сказал он, — мы ведь старинные друзья, вы обещали подождать, пока я выкуплю ее. Эту картину написал мой дед, — сказал он. — Вы обещали подождать, пока я выкуплю ее.
— Да, но не месяц же, — прорвалась она наконец. — Не целый месяц. К тому же там только рама чего-то стоит.
— Это хорошая картина, — сказал он.
— Это ужасная картина, — сказала она. — Кому нужна такая картина? Она могла навлечь на нас беду. Я ее выбросила.
— Послушайте, дорогая моя, — начал он.
— Вон! — вскричала она. — Вон отсюда!
— Без картины я никуда не уйду, — сказал он.
— Майда! Грета! — окликнула она.
— Ну ладно, — сказал он голосом безнадежным и упавшим. — Ухожу.
Неделю спустя миссис Йен Клут снова поймала меня в коридоре.
— Чашечку чаю, — прошептала она. — Заходите поболтать нынче вечером, буду только я с дочерьми и молодой мистер Флеминг.
Посещение подобных чаепитий было обязательным. Тем, кто избегал их, приходилось расплачиваться за свою дерзость: их комнаты не убирались, постели не стелились, утренний чай подавался холодным, а газет не приносили вовсе. Жилье же в это время найти было трудно.
— Спасибо, — сказала я.
В тот вечер я разделила семейную компанию. Супруги Маре съехали, но юный клерк оказался на месте. Иза, как и раньше, пришла размалеванная.
В комнате обнаружилась одна перемена: на стене появилась картина. Как произведение искусства она была ничтожна, но с точки зрения периода, которому принадлежала, могла вызвать острый интерес. Период этот — приблизительно середина 90-х годов XIX века. На ней была изображена девушка, прикованная к железнодорожным рельсам. Тело ее было обвито голубым поясом, руки в страхе воздеты к голове, пышные золотистые волосы растеклись по рельсам. В двадцати ярдах от нее железная дорога изгибалась, и из-за поворота, весь окутанный клубами пара, приближался поезд. Машинист девушку не видит. Легко догадаться, что ситуация безнадежная. Еще мгновение, и от нее останется лишь мокрое место. Но минуту! По шоссе, пересекающему невдалеке железную дорогу, двигается автомобиль новой в ту пору марки. В высокую сверкающую машину набилось несколько молодых людей. Один из них заметил отчаянную жестикуляцию девушки. Этот парень стоит на сиденье, размахивая над головой автомобильной шапочкой и указывая на девушку. Его спутники тоже начинают осознавать сложившуюся ситуацию. Успеют ли они спасти ее — остановить приближающийся на всех парах поезд? Конечно же, нет. Это вполне явствует из перспективы изображения. У девушки нет ни единого шанса. И все же, думалось мне, она пролежит там столько же, сколько просуществует картина. Поезд приближается; и эти юные бездельники в своем новеньком, с иголочки, автомобиле, девушка, прикованная к рельсам, с рассыпавшимися волосами, с этим своим дурацким поясом, руками, воздетыми к голове, — она всегда у них перед глазами.
В целом картина мне понравилась. Это был образец множества полотен в том же роде, а образец, действительно типичное изображение, выпадает увидеть не так уж часто — во всяком случае, мне.
— Смотрю, вы разглядываете портрет Изы, — сказала миссис Йен Клут. — Это замечательная картина, — заявила она. — Один очень знаменитый английский художник прилетел сюда из Сандерленда специально, чтобы написать портрет Изы. Королевские военно-воздушные силы даже предоставили ему специальный самолет с командой. Стоило начальству ВВС в Лондоне увидеть ее фотографию, как они сразу предложили художнику самолет в Сандерленде.
— Он посадил Изу в этом положении, за прической, — продолжала миссис Йен Клут, любовно глядя на картину.
Я промолчала. Молодой клерк тоже. Я попыталась посмотреть на картину сбоку и обнаружила, что действительно изображенная на ней девушка слегка походит на Изу; да и закинутые за голову руки, пожалуй, могли навести на мысль, что она и впрямь причесывается. Разумеется, чтобы представить себе это, надо забыть про поезд, машину и некоторые другие детали. По моим подсчетам, картина была написана лет пятьдесят назад. И уж во всяком случае, не вчера.
— Ну, что скажете? — спросила миссис Йен Клут.
— Прекрасная работа, — ответила я.
Молодой клерк промолчал.
— Что-то вы сегодня неразговорчивый, мистер Флеминг, — сказала Майда.
Он отрывисто, так, что едва не раскололась чашка, рассмеялся.
— Я видел сегодня миссис Маре, — сказал он, просто чтобы поддержать разговор.
— A-а, эту, — заметила миссис Йен Клут. — Остановились поговорить?
— Разумеется, нет; просто прошел мимо.
— Ну и правильно, — сказала миссис Йен Клут. — Я предупредила, что они должны освободить помещение, — повернулась она ко мне. — Мистер еще туда-сюда, а вот миссис — хуже жильцов у меня не было.
— Послушали бы вы, что она говорит! — поддакнула Грета.
— Я к ней со всей душой, — сказала жена ростовщика, — а в ответ одни оскорбления.
— Оскорбления, — эхом откликнулся мистер Флеминг.
— Мистер Флеминг был всему свидетелем, — сказала миссис Йен Клут.
Мы показывали ей портрет Изы, — продолжала она, — и, поверите ли, эта женщина заявила, что никакая это не Иза. То есть фактически прямо в лицо назвала меня лгуньей, не так ли, мистер Флеминг?
— Именно так, — подтвердил мистер Флеминг, изучая прилипшую к ложке чаинку.
— Конечно, мистер Маре оказался в неловком положении, — сказала миссис Йен Клут. — Он у нее, видите ли, под каблуком и перечить не смеет. Сказал лишь, что тут, наверное, какое-то недоразумение. Но она тут же его одернула. «Это не Иза», — повторила она.
— Бедный мистер Маре! — сказала Грета.
— Мне жаль мистера Маре, — сказала Майда.
— Да на голову он слаб, приятель, — сказала Иза.
— Иза у нас скажет так скажет, — заметила ее мать, с трудом подавив смех. — К тому же она права. У старика Маре действительно не все дома. Еще что-нибудь было? — повернулась она к юному клерку. — Старик Маре потом еще что-то сказал вам про портрет Изы?
Юный клерк посмотрел на меня и быстро отвернулся.
— Так что все-таки мистер Маре сказал про картину? — настойчиво спросила я.
— Ну-у, — протянул мистер Флеминг, — теперь я уж и не вспомню.
— А вы постарайтесь, — сказала миссис Йен Клут. — Ну же, дайте нам посмеяться.
— Да он сказал всего лишь, — решился мистер Флеминг, поворачиваясь лицом к картине, — сказал всего лишь, что там нарисованы железная дорога и поезд.
— Всего лишь! — фыркнула миссис Йен Клут.
— Бедняга, это не его вина, — сказал мистер Флеминг. — Он ведь не в своем уме.
— А не сказал ли еще, приятель, что на картине изображена древняя машина? — спросила Грета. — Нам, во всяком случае, он это говорил.
— Да, — усмехнулся юный клерк. — Это он тоже сказал.
— Ну вот видите, — сказала миссис Йен Клут. — Этот человек явно спятил. Железная дорога на портрете Изы! Смех да и только. Что касается миссис Маре, — добавила она, — что касается ее, то я с самого начала не доверяла этой женщине. «Миссис Маре, — предупредила ее я, — через неделю вы должны съехать». Их не было уже на следующий день.
— Хорошо, что мы избавились от этой старой сучки, — сказала Иза.
— Она ревновала к портрету Изы, а? — прокудахтала Грета.
— А вот с художником, пока он рисовал Изу, мы отлично провели время, — сказала миссис Йен Клут.
— Точно, приятель, — поддержала ее Майда, — да и летчики были что надо.
— У нас здесь часто бывают знаменитые художники, верно? — сказала ее мать.
— Точно, приятель, — сказала Грета. — Они из-за Изы приезжают.
— И летчики, — сказала Майда. — Классные парни. Ну а командир тут еще шутку сыграл с Изой, настоящий мужчина.
— Свинья, — сказала ее мать. — Впрочем, не страшно, у Изы и другие ребята есть. Иза могла бы сниматься в кино.
— В кино она бы всем показала, — сказала Грета.
— Здесь бывают все знаменитые артисты, — сказала миссис Йен Клут. — Все. Они хотят сниматься с Изой. Но мы ей не разрешаем.
— Она у нас звездой бы стала, приятель, — сказала Грета.
— Но мы ее в кино не пускаем, — сказала Майда.
— Пусть делает что хочет, — сказала мать, — только сначала школу надо закончить.
— Железно, — сказала Иза.
— Макса Мелвилла знаете? — обратилась ко мне миссис Йен Клут.
— Имя слышала… — осторожно сказала я.
— Слышала имя! Да ведь Макс Мелвилл — звезда номер один! Так вот, на днях он приходил к Изе. Верно, Грета?
— Ясное дело.
Миссис Йен Клут продолжила повествование:
— «Кино для Изы — слишком публичное дело, — сказала я ему. — Макс, — говорю, — мы люди скромные». Макс, я его так, запросто, называю.
— Макс — удивительный малый, — заметила Майда.
— Он преподнес Изе великолепный подарок, — сказала миссис Йен Клут. — Не то чтобы такой уж дорогой, но это семейная реликвия, тут чувства замешаны, и он не расстался бы с ней ни для кого другого, кроме Изы… Майда, сбегай наверх, принеси.
Майда затопталась на месте.
— Это что — та брошь?.. — начала она.
— Нет, — сказала ее мать медленно и печально. — Брошь Изе подарил художник. Странно, что та забыла, что подарил Изе Макс Мелвилл.
— Я принесу, — вскочила на ноги Грета.
Вскоре она вернулась с небольшим компасом в руках.
— Вещица недорогая, — повторяла миссис Йен Клут, передавая ее по кругу. — Но прадед Макса был исследователем, и когда он поднимался на Гималаи, на руке у него был этот самый компас. Он так и не вернулся из той экспедиции, компас нашли на нем. Так что Макси очень дорожил им и все же расстался ради Изы.
Я получила этот компас в четырнадцатилетием возрасте; тогда он был совсем новый; я узнала его сразу, а пока миссис Йен Клут занимала нас разговорами, узнавала все больше. Оставленные мною царапины и вмятины были знакомы мне, словно собственная подпись…
— Очень старый, старинный, можно сказать, компас, — сказала жена ростовщика, бережно протирая ладонью стекло. — Щедрый подарок со стороны Макса Мелвилла. Ну да понятно, он хотел, чтобы Иза снималась в кино, наверное, в этом все дело.
— Как он вам? — спросила она меня.
— Очень интересная вещица, — сказала я.
Кто, что за путешественник перенес его через моря? Через сколько рук он прошел на пути от ломбарда, где я его заложила, к ломбарду миссис Йен Клут? Вот о чем я сейчас себя спрашивала, а еще, почему меня не задевает то, что я вижу свой компас в заботливых руках жены ростовщика — и рассматриваю, чтобы доставить ей удовольствие. Мне все равно. Ее нос прицелился в компас, словно стрелка в сторону севера…
— Мы никогда с ним не расстанемся, — говорила миссис Йен Клут, — по сентиментальным, знаете ли, причинам. Дохода он нам точно не принесет.
До того как пришлось его заложить, компас в течение нескольких лет валялся где-то среди моих вещей. Оттого и поцарапался весь и побился. Побился в ящике — в поисках нужных вещей я всегда отбрасывала его в сторону. Я никогда его не использовала, не определяла с его помощью местоположение. Может, его и вообще-то не слишком часто использовали. Следы, на нем оставшиеся, были в основном моими следами. Тот, кто заложил компас в ломбарде миссис Йен Клут, вряд ли собирался выкупать его. Жена ростовщика могла свободно им распоряжаться, достался он ей честно.
— Да, денег он нам не принесет, — повторила миссис Йен Клут. — Да мы и не думаем о деньгах, ценна сама мысль, что он у нас есть.
— Это талисман нашей Изы, — сказала Майда. — Тебе бы стоило взять его с собой, когда в Голливуд подашься, приятель.
— Голливуд! — фыркнула миссис Йен Клут. — Ни за что, нет, нет. Если уж Иза подастся в кино, то только на какую-нибудь английскую студию. В Голливуде человек слишком на виду. Вы можете себе представить нашу Изу в Голливуде, мистер Флеминг?
Начало формы
Страница номер
Конец формы
— Пожалуй, нет, — ответил молодой человек.
— В Голливуде я бы настоящий класс показала, приятель, — заявила Иза.
— Ну может быть… — протянула ее мать.
— Да, может быть, — сказал мистер Флеминг.
— Правда, в Голливуде слишком много шума, — сказала Иза.
— Видите ли, — повернулась ко мне миссис Йен Клут, — мы люди скромные. Мы держимся друг друга, как на днях сказал мистер Флеминг, мы живем в своем скромном мирке, верно, мистер Флеминг?
Они открыли дверь и позволили мне протиснуться в темный коридор.