Винделаер

Давайте поговорим о забывчивости. Все мы можем воскресить в памяти случаи, когда о чем-то забывали. Пропустили встречу с другом, сожгли хлеб или положили вещь и забыли - куда. Это забывчивость, о которой нам известно.

Но есть и другая забывчивость, та, о которой мы редко задумываемся. Пока я не упомяну фазу Луны, то маловероятно, что она придет вам на ум. Она вытесняется едой, которую вы едите, или дорогой, по которой вы идете. Ваш ум не сосредоточен на Луне, и поэтому на тот момент вы забыли о ней. Или, правильнее сказать, вы не вспоминаете эту информацию в это конкретное время.

Если я войду в комнату, когда вы зашнуровываете ботинки, и скажу: «Сегодня будет прекрасная Луна», то вы сразу о ней подумаете. Но пока вам не напомнили, вы забыли о Луне.

Можно легко понять, что в большинстве моментов жизни мы забываем почти все о мире вокруг нас, кроме того, что требует нашего внимания.

Талант полу-Белых чаще всего заключается в подглядывании будущего во снах. Но немногие из них могут нащупать будущее на расстоянии вздоха, будущее, в котором выбранный нами человек не вспомнит о том, что мы хотим от него скрыть. Эти немногие могут убедить выбранного человека остаться в состоянии не-вспоминания. Таким образом, обладатель этого редкого таланта может сделать событие или человека почти невидимым, почти забытым. У нас есть записи о полу-Белых, которые удерживали в таком состоянии одного человека. У нас есть записи о нескольких полу-Белых, которые могли заставить забыть о каком-то событии даже группу до шести человек. Но я верю, что у юного студента Винделаера мы обнаружили действительно выдающийся талант. Даже в семилетнем возрасте он мог управлять умами двенадцати моих учеников и вынудить их забыть о голоде. Поэтому я прошу отдать его мне для обучения конкретно в этом направлении.

— Из служебных архивов, Лингстра Двалия

Мне стало лучше. Все так говорили, даже Шун. Я не была в этом уверена, но было бы слишком сложно спорить с ними, и я не спорила. Моя кожа перестала облезать, лихорадка тоже прекратилась, я не дрожала и могла ходить, не спотыкаясь. Но было очень трудно прислушиваться к людям, особенно если одновременно говорили несколько человек.

Путешествие осложнялось, вместе с этим росло напряжение между Двалией и Элликом. Нам требовалось пересечь реку, и они потратили целый вечер на споры о том, где это лучше сделать. Это был первый конфликт между ними, который мне довелось увидеть. Они развернули какую-то карту, встали с ней между нашим и калсидийским кострами и спорили, спорили. Проблема возникла из-за способа переправки через реку. В одной из окрестных деревень был паром, и калсидиец настаивал на нем. Однако Двалия утверждала, что для Винделаера это будет слишком тяжело:

— Ему придется не только подавить воспоминания у всех, кто там еще будет ждать переправы, но и затуманить разум паромщику. И не один раз, а три, пока мы не перевезем всех лошадей и сани.

Двалия предлагала пересечь реку по мосту, построенному чуть дальше по течению, но теперь уже возражал Эллик, потому что дорога к мосту шла через довольно крупный город.

— Это идеальное место для засады, — возмущался он. — И если мы не можем затуманить работников парома, как нам одурачить целый город?

— Мы пойдем глубокой ночью. Быстро через город, пересечем мост и потом так же быстро прочь из торговой части города на другую сторону.

Я оперлась на Шун, все ее тело было напряжено, она сосредоточенно вслушивалась. Я устала от их разговоров и затосковала по тишине. Тишине и настоящей еде. Охота была неудачной, и все, что у нас было за эти два дня —каша и коричневый суп. Сани были перегружены, лошади загнаны. Калсидийцы сидели верхом в ожидании решения, луриксы стояли рядом с ними. Все мы ждали, пока Двалия и Эллик придут к соглашению. Мост сегодня ночью или паром завтра? Мне было все равно...

— Как они попали на эту сторону реки в первый раз? — тихо спросила я у Шун.

— Заткнись, — сказала она таким резким голосом, что я подчинилась. Я приложила все усилия, чтобы сосредоточиться и прислушаться внимательнее.

Говорила Двалия. Она заметно нервничала, судорожно прижимая к груди руки, сжатые в кулаки.

— Паром слишком близко к Баккипу. Нам нужно переправиться как можно скорее и убраться подальше. Как только мы пересечем реку, мы можем пойти через холмы...

— Снова холмы. Пока ты не согласишься ехать по дорогам, сани будут вязнуть в рыхлом снегу, — продолжал браниться Эллик. — Бросим сани. Они только замедляют нас с тех пор, как ты украла их.

— У нас нет другой повозки. Нам придется бросить палатки.

— Ну так и оставим их, — пожал плечами Эллик. — Без них мы будем двигаться быстрее. Твоя женская одержимость комфортом — вот что нас замедляет.

— Не смотри на них, — прошипела мне на ухо Шун, и я поймала себя на том, что удивленно таращусь на обоих. Они никогда не спорили так подолгу. Обычно Винделаер приходил, улыбался и странно покачивался, и мы все делали то, что хотела Двалия. Я сощурила глаза, притворившись, что дремлю. Двалия явно была расстроена. Вот она посмотрела в нашу сторону, и Шун наклонилась вперед, чтобы поворошить затухающий костер.

Возле лагеря появился Винделаер, видимо он где-то бродил все это время и пропустил спор. На лице его, как всегда, блуждала полуотсутствующая улыбка. Остановившись у нашего костра, он озадаченно оглянулся.

— Почему вы не в санях? Разве мы не отбываем в скором времени?

Его удивление было понятно: ночь сгущалась вокруг, и обычно к этому времени мы уже были далеко от дневной стоянки.

Двалия повысила голос, чтобы ответить ему.

— Да, мы скоро отправимся. Потерпи, Винделаер. Давай вместе подождем, пока Эллик решит, что мы должны делать.

Тогда впервые я увидела - как это делает Винделаер. Он начал продвигаться к ним, одновременно все больше улыбаясь и раскачиваясь. Подобравшись к Двалии, он уже почти извивался и стал странно похожим на маленького пухлощекого мальчика. Вот он посмотрел на Эллика, склонив голову, тот ответил сердитым взглядом. Двалия мягко заговорила:

— Герцог полагает, что переправляться паромом для нас слишком опасно. Он слишком близко к Баккипу. Но если мы поторопимся, то будем у моста сегодня ночью. И возможно переправимся и даже будем в предгорьях до того, как солнце взойдет высоко. И оттуда двинемся к Солеваровой впадине и кораблю.

Эллик нахмурился.

— Я такого не говорил, — проворчал он.

Двалия тут же неожиданно извинилась. Она сложила руки под подбородком и склонила голову.

— Мне очень жаль. Так что вы решили?

Он выглядел довольным ее покорностью.

— Я решил, что мы пойдем по мосту. Сегодня ночью. Если ты сможешь быстро управиться со своими ленивыми людьми, усадить их на коней и вывести на дорогу, мы можем оказаться в предгорьях прежде, чем солнце поднимется высоко.

— Конечно, — сказала Двалия. — Раз вы так говорите, очевидно, что это самый разумный выход. Луриксы! По коням! Коммандир Эллик принял решение. Одесса! Сейчас же грузи шайсим на сани. Соула и Реппин, приступайте к окончательной погрузке! Он хочет, чтобы мы отправлялись немедленно.

И Эллик стоял, удовлетворенно улыбаясь, пока все мы выполняли его приказы. Затухающие костры были присыпаны снегом, я поспешила в сани. Я снова притворилась совсем ослабевшей, и луриксы препоручили меня заботам Шун. Винделаер и Двалия забрались в сани последними. Никогда еще не видела, чтобы люди были так довольны собой...

Эллик пролаял свои команды, и наша компания сдвинулась с места. Когда мы немного отъехали от прежней стоянки, я прошептала Шун:

— Ты видела это?

Она не поняла меня.

— Да. Мы недалеко от Баккипа. Сиди тихо.

Я замерла.

Мы перешли мост в ту же ночь. Неподалеку от спящего ночного города Винделаер слез с саней, пересел на коня и поехал во главе процессии рядом с Элликом. Утром, когда мы отдалились от моста, достигли покрытых лесом предгорий и разбили лагерь, Эллик хвастался всем, с какой легкостью мы все провернули.

— Что ж, теперь мы на северной стороне реки, осталось немного, пересечем лишь несколько городков и холмы. Как я и говорил, мост был наилучшим выбором.

Двалия улыбнулась и согласилась.

Но несмотря на то, что Эллика убедили выбрать мост вместо парома, это не делало наше путешествие через холмы проще. Он был прав насчет саней. Двалия продолжала настаивать, что мы должны всячески избегать дорог, поэтому солдаты на лошадях прокладывали путь для тяжеловозов, тащивших сани. Все это было нелегко, и Эллик подшучивал над тем, как мало мы продвигались каждую ночь.

У нас с Шун было мало времени, чтобы поговорить наедине.

— Они упоминали корабль, — сказала она мне как-то, когда мы присели в кустах по нужде. — У нас должен быть хоть какой-то шанс сбежать, даже если придется прыгнуть в воду. Что бы ни случилось, мы не должны позволить им забрать нас в море.

Я согласилась с ней, однако сомневалась, что у нас будет возможность удрать от похитителей.

Я постепенно поправлялась, но скудная пища, постоянное движение и сон в холоде сами по себе были хуже любой болезни. Как-то вечером, после более чем скромного ужина, мы поднялись, чтобы продолжить наше путешествие, и я едва не упала от головокружения - моему организму явно не хватало этой несущественной пищи. Отправляясь вслед за Шун к палатке у костра, я беспечно сказала ей:

— Наверное скоро умру, если не получу настоящей еды.

Несколько человек замерли и, обернувшись, уставились на меня, Алария испуганно прикрыла рот рукой. Я не обратила на них внимания. Как обычно, луриксы соорудили два кострища: одно для нас и второе для калсидийского отряда. Луриксы занимались готовкой, но в конце дневного отдыха эту еду нам обычно не давали. Они варили кашу и относили исходящий паром котел солдатам, мы же ели совсем простую пищу. Сегодня солдаты подстрелили какого-то зверя и поджаривали его над огнем. Обычно костер для солдат разбивали довольно далеко от нашего, однако поляна, на которой мы остановились сейчас, была небольшой, поэтому солдаты расположились почти рядом. От жарящегося мяса расползался дразнящий аромат, и я не могла не принюхиваться к густому запаху, плававшему в холодном ночном воздухе.

«Будь осторожна», — внезапно предупредил Волк-Отец. Я оглянулась вокруг и нахмурилась.

— Где Винделаер?

— Он идет впереди. Сегодня ночью мы пойдем по дороге. Мы пересечем небольшой город, поэтому он пошел расчистить нам путь, — сказала мне Двалия.

Я решила, что она ответила мне в надежде завязать разговор. Надо использовать этот шанс.

— Мясо так хорошо пахнет, — я засопела, потом коротко вздохнула.

Двалия поджала губы.

— Кусок этого мяса будет стоить дороже, чем кто-то из присутствующих согласится заплатить, — кисло сказала она.

Я не подумала, что солдаты услышат нас, но они были слишком близко. Кто-то издал наглый смешок.

— За кусок мяса баккской женщины мы дадим тебе кусок этого кролика!

И все они рассмеялись. Шун сидела рядом со мной на бревне, при звуках этого смеха она съежилась, становясь будто двое меньше. Я запаниковала. Шун была взрослым человеком, которому отец поручил приглядывать за мной, а вышло так, что это она зависела от меня. Не знаю, что я видела на ее лице - гнев или страх, но если она боялась, то насколько страшной должна стать я, чтобы защитить ее? Я и сама ужасно перепугалась, однако в то же время и разозлилась.

— Нет! — вскакивая, крикнула я ухмылявшемуся мужчине. — Этого не произойдет ни в одном будущем, которое я вижу! Даже в том, где ее отец нападает из засады и разрывает всех вас на кровавые лоскуты! — Я покачнулась, резко села на место и упала бы, если бы Шун не поймала меня. Внезапно стало очень плохо. Я отдала часть своей силы, выпалив все это. Я вовсе не собиралась рассказывать о том сне, да и не успела его осмыслить. Там не было людей, лишь какие-то флаги, висящие драными лоскутами на бельевой веревке, и с этих флагов капала кровь. Сон, которому не было объяснения. Понятия не имею, откуда вдруг взялся этот отец...

— Шайсим!

Звенящий голос Двалии выдал мне, что она шокирована. Я повернулась, посмотрела в ее осуждающие глаза и попыталась притвориться маленьким ребенком, уличенным в шалости.

— Шайсим, мы не рассказываем свои сны всякому, кто может услышать. Сны — это нечто бесценное и личное, наши ориентиры на многих существующих путях. Выбор пути требует великого знания. Когда мы доберемся до Клерреса, ты узнаешь много всего. Один из важнейших принципов, которые тебе предстоит узнать: ты должна лично и тайно записывать свои сны или только с помощью выбранного для тебя писаря.

— Клеррес? — Старый солдат, Эллик, подошел к Двалии сзади. Он стоял прямо, но его толстый живот выпирал из-под жилетки. В свете костра его глаза были бледными, как мутный снег. — Как только мы сядем на корабль, мы берем курс прямо на Калсиду и Боттеров залив. Такой был уговор.

— Конечно, — тут же согласилась Двалия. Несмотря на свою комплекцию, она грациозно поднялась с земли и встала рядом с ним. Боялась ли она его, когда он вот так нависал над ней?

— И я не хочу навлечь неудачу на себя и своих людей. Уж всяко не из-за луноглазого щенка вроде него.

— Мальчик не имел в виду ничего особенного. Вам нет нужды беспокоиться.

Он улыбнулся ей злобной улыбкой самоуверенного старика.

— Я вовсе не беспокоюсь.

Затем, без всякого предупреждения, он ударил меня в грудь. Я полетела назад с бревна, впечатавшись спиной в снег. Он буквально вышиб из меня воздух, и я барахталась, без толку пытаясь вдохнуть. Шун подскочила — видимо, чтобы убежать, но он отвесил ей пощечину, и девушка упала прямо в толпу луриксов, которые повскакивали, как стая порхающих птиц, нам на помощь. Я ждала, что они налетят на командира солдат, облепят его и повалят на землю, как они уже сделали однажды с красивым насильником. Вместо этого они подхватили Шун и уволокли ее в сторону.

В этот момент я ощутила растущий страх Двалии и в приливе озарения поняла, что туманный мальчик сейчас слишком далеко от лагеря - он в деревне, где убеждает людей, что они не должны заметить нас, когда мы пройдем там сегодня ночью. С нами не было Винделаера, который мог бы повлиять на Эллика своей силой, и Двалия осталась одна против командира. Одесса обошла бревно и схватила меня под руки, пока я все еще пыталась отдышаться. Она поволокла меня в сторону через сугроб, оставив Двалию разговаривать. Та выглядела спокойной, неужели больше никто не чувствует бушующий в ней страх?..

— Он всего лишь мальчик, который кричит, когда зол или напуган. Разве ты сам не был ребенком?

Он глянул на нее безразлично, не впечатлившись этим объяснением.

— Когда-то я был ребенком. Я был ребенком, который видел, как отец душил его старшего брата за то, что тот не оказал ему должного уважения. Я был умным мальчиком. Мне хватило одного урока, чтобы знать свое место.

Одесса поставила меня на ноги, она стояла сзади, обхватив меня руками, чтобы удержать. Дыхание все еще ко мне не вернулось. Когда командир Эллик ткнул в меня пальцем с толстым ногтем, от испуга я снова забыла, что надо как-то дышать.

— Учись. Или умри. Мне нет дела до того, как они называют тебя, пацан, или какое значение тебе придают. Держи язык за зубами, или брошу тебя и твою шлюху-няньку своим людям. — Он отвернулся и с важным видом пошел прочь.

Наконец я втянула воздух в легкие. Надо же, оказывается я чуть не обмочилась от страха.

А Двалия смело заговорила ему в спину.

— Мы так не договаривались, командир Эллик. Если этому мальчику кто-то навредит, мы не обязаны платить тебе, когда доберемся до Боттерова залива. Тот, кто должен заплатить, не отдаст тебе золото, пока я, живая и невредимая, не скажу ему это сделать. А это будет лишь в том случае, если мальчик не пострадает.

Ее слова звучали строго, но логично, на другого человека это могло бы подействовать. Но когда Эллик, ощерившись, повернулся к ней, я поняла, что ей не стоило говорить о деньгах так, будто они могут управлять им. Деньги — вовсе не то, чего он жаждал.

— Есть больше чем один способ превратить тебя, твоих бледных слуг и твоего драгоценного мальчишку в золото. Мне даже не нужно для этого плыть в Боттеров залив. Работорговцы ждут в любом калсидийском порту. — Он оглянулся вокруг на таращившихся луриксов и с презрением сказал: — За ваших хорошеньких белых лошадок могут дать лучшую цену, чем за твоих бескровных служанок и хлипких парней.

Двалия побледнела и замерла.

Он повысил голос, наполняя им ночь:

— Я калсидиец, командир и лорд, получивший это звание не по рождению, а за заслуги своего собственного меча. Я не подчинялся плачущим женщинам и не боялся нашептывающих жриц. Я поступаю так, как считаю лучшим для себя и присягнувших мне людей.

Двалия напряглась, вытянувшись в струнку. Ее последователи сгрудились, как овцы, каждый норовил спрятаться за чужую спину. Одесса все еще удерживала меня перед собой. Интересно - это она так храбро защищала меня или просто использовала как щит? Я заметила, что Шун уже оправилась от испуга. Она стояла чуть в стороне от луриксов и свирепо смотрела на калсидийцев. Я уже могла более-менее нормально дышать. Кажется пришло время бежать.

Спокойствие. Будь спокойна, как охотник, и слушай.

Я послушно попыталась успокоиться и замерла. Кажется, Двалия полностью справилась со своим страхом и с вызовом начала говорить. Она сошла с ума? Или так привыкла командовать, что не видела, насколько уязвима сейчас?

— Твои люди присягнули тебе. Дали тебе клятву, верно? Тогда как ты можешь верить их словам, если не держишь своих? Они поклялись тебе, совсем как ты дал мне слово, когда мы заключили сделку? Мы посулили щедрую плату, чтобы вам не было нужды грабить. Но вы грабили, вопреки моему приказу. Вы обещали, что не будет ненужного насилия, но оно было. Бессмысленные разрушения, выломанные двери и порванные гобелены. Вы оставили за нами следы, которых не должно было быть. Больше убийств, чем необходимо, изнасилования без смысла.

Эллик уставился на нее, переваривая услышанное. Затем он откинул голову и расхохотался, и на мгновение я увидела его таким, каким он наверное был в молодости: диким и безрассудным.

— Без смысла? — повторил он и снова рассмеялся. Его люди стягивались к нашему костру, заинтересовавшись происходящим. Они начали смеяться вслед за своим командиром. И я понимала, что это представление на самом деле было устроено для них.

— Это говорит женщина, которая ничего не знает о настоящем смысле своего существования в мире. Позволь мне рассказать тебе, я уверен, что мои люди найдут способ использовать этих женщин со смыслом.

— Ты нарушил данное мне слово! — Двалия старалась добавить уверенности и обвинения в свой голос, но это звучало жалобно, будто плач ребенка.

Эллик вскинул голову, посмотрел на нее, и я поняла по его лицу, что Двалия стала еще менее значимой в его глазах. Такой ничтожной, что он соизволил объяснить ей, как устроен мир.

— У мужчины есть его слово, он может дать его другому мужчине, и они оба знают, что это значит. Потому что у мужчины есть честь, и нарушить слово, данное другому, значит запятнать ее. Это заслуживает смерти. Но все знают, что женщина не может дать кому-то слово, потому что женщина не может хранить честь. Женщины обещают, а потом говорят: «Я не понимала, я не это имела в виду, я думала, что эти слова значат что-то другое». Так что слово женщины ничего не стоит. Она может нарушить его, и всегда так делает, потому что у нее нет чести, которую можно замарать. — Он издевательски фыркнул. — Даже убивать женщину, которая нарушила слово, недостойно, потому что таковы уж женщины.

Двалия уставилась на него, приоткрыв рот. Я жалела ее и боялась за всех нас. Даже я, ребенок, знала, что калсидийцы так поступают. Во всех свитках, что я читала о них, и во всех упоминаниях отца, калсидийцы описывались как люди, которые всегда найдут способ нарушить слово. Они оставляли воспитание своих детей на рабов и даже продавали своих собственных отпрысков. Как она могла не знать, какого сорта люди, с которыми она заключает сделку? Ее луриксы столпились позади нас, словно бледное отражение солдат позади Эллика. Но его люди стояли, широко расставив напряженные ноги, спокойно держась за пояса или скрестив руки на груди. А наши же луриксы сбились в кучу и хватались друг за друга, перешептываясь, как дрожащие на ветру осины. Казалось, у Двалии закончились слова.

— Как мог я обменяться с тобой обещаниями? Я бы дал тебе мужское слово, слово чести, в обмен на что? О чем ты думала своей маленькой тупой головой в тот момент? — рявкнул он пренебрежительно. — Ты хоть понимаешь, как глупо звучат твои слова? — Он потряс головой. — Ты повела нас всех этим путем, который день ото дня все опаснее, и зачем? Никаких сокровищ, денег или другой добычи. Мальчик и его служанка. Мои люди пошли за мной, и по возвращению они получат долю того, что добуду я. И что мы можем получить там? Проституток для моих солдат. Несколько хороших клинков. Немного копченого мяса и рыбы. Парочку лошадей. Мои люди могут только посмеяться над твоим походом. Они недоумевают, зачем зашли так далеко и на такие опасные территории ради столь маленькой добычи. А значит они начнут сомневаться во мне, я не могу этого допустить. И что нам делать сейчас, здесь, на вражеской территории? Мы слоняемся без толку и избегаем дорог и деревень, и вот путешествие, которое должно было длиться несколько дней, растягивается почти на месяц.

Теперь мальчик, которого мы выкрали, осмелился насмехаться надо мной. Почему? Почему у него нет никакого уважения? Возможно, потому что он считает меня таким глупым, каким вы меня выставили. Но я не дурак. Я много думал обо всем этом. Я не тот мужчина, что позволит женщине собой управлять. Не тот мужчина, которого можно купить за деньги и командовать им, как наемником. Я человек, который сам отдает приказы, который ставит себе цель и идет к ней так, как считает нужным. Однако же, оглядываясь назад, я вижу, что раз за разом подчинялся твоей воле. Думаю об этом и не понимаю - зачем? Всегда поддаюсь твоей воле. Почему? И кажется, я догадываюсь.

Он обвиняюще ткнул в нее пальцем:

— Я разгадал твое колдовство, женщина. Тот бледный мальчик, которого ты таскаешь с собой, который говорит, как девчонка. Он что-то делает со мной, так ведь? Ты посылаешь его вперед в город, и когда мы идем через него, на нас никто не оборачивается. Это хороший трюк, очень хороший трюк. Я восхищался им. Пока не понял, что он проворачивает тот же трюк и со мной. Не так ли?

Я бы соврала. Я бы посмотрела на него в испуге и потребовала объяснений. Она же только разевала рот, как рыба. В конце концов, она всё-таки выдавила:

— Ничего такого не происходит.

— Неужели? — холодно спросил он.

Послышался шум. Все головы, включая мою, повернулись в ту сторону. Приближались лошади, Винделаер возвращался с сопровождением. И в этот момент Двалия допустила ошибку. В ее глазах мелькнула слишком явная надежда.

Эллик увидел ее также ясно, как и я. Он улыбнулся самой жестокой улыбкой, которую мне доводилось когда-либо видеть.

— Нет, в этот раз такого не будет. — Он повернулся к своим людям. Все они столпились позади него, даже на расстоянии я чувствовала раздиравшее их рвение, словно у гончих, следующих за охотником. — Идите, встретьте их. Остановите, заберите Винделаера, скажите, что мы знаем о его трюках. Скажите, мы восхищены и считаем его невероятным. Раздувайте его тщеславие, будто хвалите самих себя. — Эллик издал жестокий лающий смешок, и другие вторили ему. — Скажите, что эта женщина велела приказать ему не использовать больше свои трюки на нас, потому что дальше он пойдет с нами. Уведите его к нашим палаткам и держите там. Дайте ему все, что он пожелает. Восхваляйте его, хлопайте по плечу, заставьте почувствовать себя настоящим мужчиной. Но будьте осторожны с ним. Если поймете, что ваши собственные намерения слабеют, убейте его.

Но постарайтесь избежать этого. Он очень полезен, этот парень. Намного ценнее, чем все золото, которое может предложить нам эта старая шлюха. Он — награда, которую мы заберем домой. — Он снова повернулся к Двалии. — И он гораздо полезнее, чем женщина, доступная для изнасилования.