Жанровая система литературы древней Руси 12 страница

Татьяна изображена добродетельной женщиной, любящей и верной женой Карпа Сутулова, в столкновении с духовенством она выступила носителем высоких нравственных принципов и, ловко оперируя религиозно-дидактическими формулами, посрамила «святых» отцов. С позиций Домостроя, Татьяна тоже нарушает заветы старины: замужняя женщина назначает в своем доме свидание трем мужчинам, обирает их, принимает участие и в дележе денег с воеводой. Но муж Татьяны, вернувшись, не осудил поступок жены, а «велми возрадовался». Воевода также похвалил ее за целомудренный разум.

В данной повести явно ощущается влияние русской народной бытовой сказки. В частности, автор использует прием троичности, но в отличие от сказок, в повести нет социальных конфликтов, действие происходит в среде богатых купцов и духовенства. Особое внимание в этом произведении сосредоточено на нравственных проблемах: здесь убедительно показано, какую глубокую трещину дал мир патриархальных традиций, как иссякло благочестие духовенства и воцарился культ золотого тельца. Автор не осуждает своих героев, он восхищен поступками Татьяны и считает ее мораль нормой человеческого поведения. Таким образом, в отличие от предыдущих повестей, финал этого произведения является новационным.

Еще одним явлением в литературе переходного периода стало возникновение демократической сатиры, в которой обличаются типичные для того времени пороки феодального общества: засилье богатых, неправый суд, недостойное поведение духовенства.Эта литература создавалась и бытовала в демократической среде: в городском посаде и в деревне, в среде мелких купцов и ремесленников, низшего духовенства и приказных, в крестьянской среде. Основными новационными признаками сатирических повестей являются: решительный отказ от историзма (самого основного и определяющего принципа древнерусской литературы); появление героя нового типа (это не историческое лицо, а «бытовая личность», человек, никому не известный, судьба которого интересна лишь в чисто бытовом плане); освобождение от религиозной опеки (религиозные сюжетные мотивы, даже в том урезанном и деформированном виде, в каком они встречаются в бытовых повестях, в ней совершенно отсутствуют, а в произведениях демократической сатиры, таких, например, как «Калязинская челобитная» или «Повесть о бражнике», религиозное ханжество, церковный или монастырский быт даже оказываются объектом беспощадного осмеяния); наличие вымысла (важным шагом на этом пути оказывается безымянность некоторых ее героев).

При этом нередко в качестве формы произведения авторы используют привычные жанры деловой письменности, например челобитные, лечебники, послания, отписки и даже тексты церковных песнопений.

К демократическим повестям можно отнести такие памятники древнерусской литературы, как «Повесть о Ерше Ершовиче», «Повесть о Шемякиной суде», «Азбука о голом и небогатом человеке», «Послание доверительное недругу», «Сказание о роскошном житии и веселии», «Повесть о Фоме и Ереме», «Служба кабаку», «Калязинская челобитная», «Повесть о попе Саве», «Сказание о куре и лисице», «Повесть о бражнике», «Сказание о крестьянском сыне», «Лечебник на иноземцев», «Роспись о приданом», «Слово о мужах ревнивых» и др.

«Повесть о Шемякином суде», которая датируется второй половиной XVII века, рассказывает о проблемах бедных, о неправом суде и хитроумии маленького человека. По композиции и сюжету она близка к народной сатирической сказке. Так, повесть начинается с того, что богатый брат дал бедному лошадь, чтобы бедный привез из лесу дрова, но пожалел дать хомут. Бедняк привязал дровни к хвосту лошади, она зацепила за подворотню, и хвост оторвался. Богач не пожелал принять бесхвостой лошади, и возникла тяжба. По дороге в суд братья заночевали у попа, бедняк, засмотревшись на трапезу попа и богатого брата, нечаянно задавил поповского ребенка, и поп также пошел в суд. Боясь наказания, бедняк решил покончить с собой, но, падая с моста, нечаянно задавил старика, которго под мостом везли в баню. Безвыходная для бедняка ситуация разрешаятся в рамках фольклорной традиции: он поднял с дороги камень, завернул его в платок и на суде трижды показал судье. Корыстный судья Шемяка подумал, что бедняк обещает ему богатый посул, и решил дело в его пользу. Когда же судья потребовал плату, бедняк прибегнул к хитрости. Он сказал судье, что если бы тот судил иначе, то он «убил бы его тем камнем». И Шемяка был счастлив, что решил дело в пользу бедного.

Таким образом, повесть обличает продажный суд. Но в отличие от сказки, в произведении присутствуют детали, которые вводят читателя в типичную обстановку того времени: бедный брат не имеет не только лошади, но даже хомута и сам добровольно идет в суд за богатым, чтобы не платить налог за вызов; у попа бедняка не зовут ужинать и он лежит голодный на полатях; идя в суд с попом и братом, бедняк понимает, что его засудят, и хочет покончить собой. То есть автор явно намекает на особенности принятого в то время нового Уложения о наказаниях и иронизирует над ним.

Судья Шемяка предстает в повести как ловкий делец, готовый за мзду вынести любое решение. Именно он придумал хитроумный приговор: отдать лошадь бедняку, пока у той не вырастет новый хвост, попадью, пока не родит нового ребенка, а человеку, у которого задавили отца, предложено было броситься с моста на бедняка.

В данной повести проявляеются и новые представления автора о человеческой судьбе: здесь она не зависит от проведения, а на первый план выдвигается личный успех, удача, счастливый случай. Жизнь героя – цепь случайностей, но герой не погибает, ему на помощь приходит смекалка. Появляется образ находчивого человека, веселые и ловкие проделки которого не только не вызывают осуждения, но, наоборот, изображаются сочувственно. Новый герой силен своим умом, хитростью, жизнелюбием. Эти качества противопоставляются средневековой отстраненности от жизни, уходу в монастырь, и в этом также проявляется тенденция секуляризации литературы XVII века.

«Повесть о Шемякином суде» – оригинальная сатира, изображающая реальную вековую тяжбу бедных и богатых, неправый феодальный суд, горькую долю бедняка, который пытался в сложных условиях жизни противостоять судьбе и, волей автора, преуспел в этом с помощью находчивости.

Еще одно произведение, в котором затрагивается тема судопроизводства, – «Повесть о Ерше Ершовиче», возникшая в первые десятилетия XVII в. (в первой редакции повести действие отнесено к 1596 г.). В ней повествуется о тяжбе Ерша с Лещом и Головлем. Лещ и Головль, «Ростовского озера жильцы», жалуются в суд на «Ерша на Ершова сына, на щетинника, на ябедника, на вора на разбойника, на ябедника на обманщика... на худово недоброво человека». Ерш попросился у них «на малое время пожить и покормитися» в Ростовском озере. Простодушные Лещ и Головль поверили Ершу, пустили его в озеро, а он там расплодился и «озером завладел насильством».

Дальше в форме пародии на «судное дело» повествуется о проделках и непотребствах Ерша, «векового обманщика» и «ведомого воришки».

На суде Ерш обнаружил большую хитрость, ловкость и изобретательность, доказывая свою невиновность. Он грозил Лещу и Головлю, что будет на них «искать бесчестия своего», зачем назвали его «худым человеком». А он, дескать, «не бивал и не грабливал», ничего не знает и не ведает. Ростовское озеро наглый лгун объявил вотчиной своего деда, а Леща и Головля холопами отца. Про себя же сказал, что он – «истаринший человек, детишка боярские, мелких бояр, по прозванию Вандышевы Переславцы». После смерти отца Ерш, якобы не желая брать на душу греха, отпустил холопов на волю. В голодный же год, как говорил он, Лещ и Головль сами ушли на Волгу, а его, «бедново отнють продают напрасно». Ерш притворно жаловался, что Лещь и Головль, живя в Ростовском озере, никогда ему свету не давали, так как ходили «поверх воды». Он же, Ерш, как праведник, живет «божиею милостию и отцовымь благословениемь и материною молитвою», не вор, не разбойник, а человек «доброй». В доказательство Ерш ссылался на то, что его знают в Москве «князи и бояре и дети боярские, и головы стрелецкие... и весь мир во многих людех и городех». Ерш хвастался, что едят его в ухе «с перцемь и шафраномь, и с уксусомь,... а поставляют перед собою чеснок на блюдах, и... с похмеля оправливаютца».

Настоящий же облик Ерша отчетливо прояснился на суде. «Свидетели» – рыбы Лодуга, Сиг и Сельдь показали, что Лещ и Головль – «люди добрые, кормятся своею силою, а озеро изстарины Лещево да Головлево». А Ерш – «лихой человек, обманщик, воришько, а живет по рекам и по озерам на дне, что змея ис-под куста глядит». Выслушав всех, судьи «приговорили Лещу с товарищем правую грамоту дать. И выдали Лещу с товарищи Ерша щетину головою». Но и тут Ерш сумел избежать наказания: «повернулса к Лещу хвостом, а сам почал говорить: «Коли вам меня выдали головою, и ты меня, Лещь с товарищем, проглоти с хвоста». И Лещ, видя Ершево лукавство, подумал Ерша с головы проглотить, «ино костоват добре, а с хвоста уставил щетины, что лютые рогатины или стрелы, нельзе никак проглотить. И оне Ерша отпустили на волю».

Справедливый приговор суда в пользу бедных не был типичен в условиях XVII века. Но, поскольку это была демократическая сатирическая повесть, то в ней выразилась, как и в других повестях века, народная мечта о победе добра над злом. Повесть отличается большой правдивостью деталей быта, точностью в изображении рыб и их повадок.

Проблема социального неравенства, о которой уже упоминалось выше, в большей степени проявляется в «Азбуке о голом и небогатом человеке». Это произведение возникло не позднее середины XVII в. и дошло до исследователей в нескольких сильно отличающихся друг от друга редакциях, однако все они построены по одной схеме: в алфавитном порядке, от «аза» до «ижицы», помещены реплики безымянного героя, которые в совокупности образуют некое подобие монолога о бедствиях и страданиях бедного человека.

Как полагает Д. С. Лихачев, форма азбуковника автором избрана не случайно, поскольку алфавит с античных времен считался моделью мира: отдельные буквы отражали отдельные элементы мироздания, а совокупность букв — весь мир в целом. «Азбука о голом и небогатом человеке» также предлагала читателю краткую, но всеобъемлющую картину мира, но картину «изнаночную», карикатурную, одновременно смешную и горькую. Взгляд героя «Азбуки» — это взгляд изгоя, обиженного жизнью, которому нет места в древнерусском обществе с его сословной упорядоченностью и замкнутостью: «Аз есмь голоден и холоден, и наг и бос... Зевается у меня ротом, весь день не етчи, и губы у меня помертвели... Люди, вижу, что богато живут, а нам, голым, ничево не дают, чорт знаит их, куда и на што денги берегут». Герой, произносящий этот «алфавитный монолог», изгнан из мира сытых и не надеется туда проникнуть: «Нагота да босота — то моя красота».

Стиль азбуковника характеризуется афористичностью; используется автором и рифма (чаще глагольная), что позволяет объединить в единое целое отдельные элементы произведения.

Безнадежностью человеческого существования пронизана и «Повесть о Фоме и Ереме». Это небылица о двух братьях-неудачниках – Фоме и Ереме. В произведении пародийно использован популярный в средневековой литературе прием противопоставления. Однако это противопоставление оказывается мнимым, это своеобразная карикатура: автор пользуется противительным союзом «а», но связывает им не антонимы, а синонимы. Так, например, «Ерема был крив, а Фома с бельмом, Ерема был плешив, а Фома шелудив»; «Ерема запел, а Фома завопил»; «Ерема ушел, а Фома убежал». Автор нам показывает, что очень сложно живется братьям на белом свети, ни в чем им нет удачи. Прогнали их из церкви, гонят и с пира: «Ерема кричит, а Фома верещит». Нелепо они жили, нелепо и умерли: «Ерема упал в воду, Фома на дно».

Одной из основных тем демократической сатиры является тема падения нравов церковных служителей. Так, из «Калязинской челобитной» читатель узнает о монахах, которые «выворачивают наизнанку» строгий монастырский устав, предписывавший неуклонное соблюдение постов и посещение церковных служб, труды и бдения. Это своеобразная смеховая жалоба иноков Троицкого Калязина монастыря, адресованная архиепископу Тверскому и Кашинскому Симеону.

Монахи жалуются на своего архимандрита Гавриила, который им «досаждает» тем, что «приказал... нашу братью будить, велит часто к церкви ходить. А мы, богомольцы твои, в то время круг ведра с пивом без порток в кельях сидим». Дальше автор изображает фольклорную картину «беспечального монастыря», в котором чернецы бражничают и обжираются, вместо того чтобы строго исполнять свои иноческие обязанности.

В этом произведении осмеиваются и жалобщики-пьяницы, и ханжеский быт русских монастырей. Самая главная жалоба монахов состоит в том, что Гавриил «старых пьяных разогнал» и дошло до того, что «некому пива варить..., а на деньги вина покупать... А если бы нам, богомольцам, власти не помешали, и мы бы не пожалели, и колокола бы отвязали, да в Кашин сослали и на вино б променяли». Ради разгульной и пьяной жизни монахи готовы на все, лишь бы иметь вино, пиво и свободно гулять по слободам. Однако архимандрит требует от монахов добросовестно трудиться: «вить веревки, ходить по утру в церковь», он «долго есть не дает, а заутрени и обедни всегда не едчи поем». Он заставляет есть «репу пареную да редьку вяленую, кисель, щи и квасом угощает». Монахи же требуют, чтобы и в постные дни им давали «вязигу, икру, белую рыбицу, уху стерляжью, пироги, блины с маслом и молоком, а в братины наливали не кисель, а пиво настоящее». Монахи не раз обращались к своему монастырскому владыке с просьбой, что если Гавриил хочет «в Калязине побольше побыть, а с нами... в совете пожить... ты бы почаще пиво варил, да нашу братию допьяна поил, а в церковь бы пореже ходил и нас бы не томил». Если же архимандрит не изменит своего отношения, то монахи советовали: «Не лучше ли ему прочь от нас? А на его место охочих будет много». Наконец, монахи, истомленные архимандритом Гавриилом, просят архиепископа Симеона пожалеть их, богомольцев своих, и сменить им архимандрита. А если «перемены не будет, и мы богомольцы твои, ударим об угол да ложки, а в руки возьмем по сошке, да ступим по дорожке в иной монастырь, а где пиво да вино найдем, тут и поживем, а когда тут допьем, в иной монастырь пойдем». А когда с «великие кручины назад в Калязин пойдем и в житницах и в амбарах все пересмотрим...»

Вместе с тем челобитная свидетельствует о социальном неравенстве среди обитателей монастыря: «архимандрит просторно живет, нашей братве в праздники и в будни на шеи большие цепи кладет, да об нас батоги приломали шелепы (плети) порвал...» Жестокий и жадный архимандрит «сам во нраве один живет, с горя сухой хлеб жует и воду пьет». Однако монахи все-таки гордятся своим монастырем, говоря о нем: «Обитель немалая, казна большая, после мору старых лет в запасе немало осталось».

Таким образом, монахи, понимая безысходность ситуации, решаются на социальный протест, считая, что другого пути улучшения своего положения нет. Но за внешним балагурством пьяных монахов в повести скрыта народная ненависть к монастырям, к церковным феодалам. Основное средство сатирического обличения — язвительная ирония, скрытая в слезной жалобе челобитчиков.

Особенности церковной жизни 1640-1650-х гг. изображены и в «Сказании о попе Саве». В это время на Руси еще не было особых школ для будущих священников. Крестьяне и посадские люди выбирали для «ставления» на церковные должности кандидатов из своей среды. Для обучения и посвящения в духовный сан их посылали в города, бывшие епархиальными центрами, и прикрепляли к местным священникам, которые помыкали «ставленниками», вымогали у них деньги, часто давали «ставленую грамоту» не уча, за взятку. В середине XVII в. патриарх Иосиф приказал «ставиться» только в Москве. Таким образом, московские попы получили дополнительные возможности обогащения.

Главный герой «Сказания о попе Саве» — приходской священник церкви Козьмы и Дамиана в замоскворецкой Кадашевской слободе: «Он... по площеди рыщет, Ставленников ищет И много с ними говорит, За реку к себе манит». Однако в центре внимания читателей – печальная жизнь «ставленников», бесправных и забитых: «По тех мест он ставленников держит, Как они денги все издержут, А иных домой отпускает И рукописание на них взимает, Чтоб им опять к Москве приполсти, А попу Саве винца привести. А хотя ему хто и меду привезет, То с радостию возмет, И испить любит, а как все выпьет, А сам на них рыкнет: Даром-де у меня не гуляйте, Подите капусту поливайте... Ставленников посылает обедни служить, А сам на постели лежит». Один из таких «ставленников», доведенный до крайности, и взялся за перо, чтобы отомстить ненавистному попу.

В этом произведении очень силен сатирический элемент: смех направлен прежде всего на заглавного героя. В сказании использован раешный стих.

Антицерковная направленность характерна и для такого сатирического произведения, как «Сказание о куре и лисице». Этот памятник, упомянутый в источниках еще в 1640 г., дошел до нас в прозаической и стихотворной редакциях, а также в смешанных и сказочных вариантах. Наиболее древняя — прозаическая редакция. Она пародирует сюжетную схему религиозной легенды, но основные сюжетные узлы религиозной легенды (прегрешение, покаяние, спасение) здесь искажаются и становятся смеховыми. Петух, который обвиняется в многоженстве, оказывается мнимым грешником, а «премудрая жена лисица» — мнимой праведницей. Вместо спасения кающегося ожидает гибель. Духовник в «Сказании» заменяется лукавым исповедником, который в буквальном смысле «алчет, кого бы пожрати».

Пародийный сюжет подкреплен пародийным богословским диспутом: петух и лисица, поочередно цитируя Писание, состязаются в остроумии и богословской казуистике. Блестящим образцом сатиры, выходящим за пределы обличения духовенства, является «Повесть о бражнике», который попал в рай. Эта повесть тесно связана с русской действительностью XVII века, поскольку после учреждения в XVI веке «царевых кабаков», пьянство стало одним из народных бедствий и тема обличения пропойц заняла значительное место в русской литературе XVII века.

Повесть эта не прославляет пьяниц, она направлена против религиозного аскетизма, против утверждения церкви, что «пьяницы царства божьего не наследят». В повести ясно выражена критика некоторых догматов церкви. Неизвестный автор высказывает смелые суждения в адрес святых, выражает сомнение в справедливости божьего суда. Это и было причиной того, что повесть была включена церковью в список запрещенной литературы.

В произведении повествуется о том, как пьяница весь свой век пил, но каждый раз, поднимая ковш с вином, славил имя божие. Бог отметил этот «подвиг» бражника и после его смерти поставил душу бражника к райским вратам. Бражник начал стучаться в рай, требуя, чтобы его пустили пребывающие там святые. Между бражником и каждым святым, выходящим на его стук, происходит диалог. И оказывается, что рай населен святыми, совершившими столь тяжкие грехи, что они, собственно, недостойны пребывания там, т. е. суд божий был несправедлив. В самом деле, апостол Петр живет в раю, а сам трижды отрекся от Христа. Апостол Павел убил камнем первомученика Стефана. Царь Давид слугу своего Уляна на смерть послал, а жену его Вирсавию взял к себе на ложе. Царь Соломон поклонялся идолам. Не зная, как избавиться от бражника, святые послали к нему евангелиста Иоанна Богослова. Но и его бражник уличил в лицемерии, сказав ему: «Во еуангелии ты же написал: аще ли друг друга возлюбим, а бог нас обоих соблюдет. Почему ты, господине, Иван Богослов, еуангелист, сам себя любиш, и в рай не пустиш?» Иоанну Богослову пришлось пустить бражника в рай.

Одним из художественных приемов повести является повторение одних и тех же вопросов и ответов бражника и святых отцов: «И нача бражник еще толкатися у врат. Прииде ко вратам апостол Павел и рече: «Кто толкущеся у врат святых?Аз есмь бражник, желаю с вами в раю быти». И Павел рече: «Бражником не входимо в рай». И каждый раз, когда появлялся новый святой, вопросы и ответы повторялись. Так проявила себя сказочная традиция, что еще раз свидетельствует о демократизации литературы.

Сатирическая сила повести в обличении бражником святых. Автор пересмотрел традиционное представление о справедливости божьего суда, находил слова упрека для каждого обитателя рая, и бражник с его единственным грехом – пьянством – оказался, по сравнению с другими, невинным агнцем.