Познакомьтесь с зайцем

 

Давным-давно, в VI веке до нашей эры, на греческом острове Самос благоденствовало святилище богини Геры, украшенное статуями из белого мрамора. Одна из тех прекрасных древних статуй («Гера Самосская») ныне пребывает в Лувре, другая — в Пергамском музее Берлина. Ее официально именуют «Богиня с зайцем», хотя знатоки уверяют (у скульптуры утрачена голова), что зайчика держит не рука богини, а рука жрицы. Но дело не в названии — искусствоведы единодушно восклицают: «Как свободно и живо передана греческим мастером фигурка зайца!»

По всей вероятности, это не первое и, конечно же, не единственное воплощение в мраморе нашего длинноухого героя. Вот только несколько слов на эту тему. Древние христиане, наверное, к зайцу относились с жалостью — в те времена он был символом раскаявшегося грешника, возвращающегося к богу. Гораздо позднее косого превратили в символ боязливости, и отношение к нему стало несколько пренебрежительным. Вот, например, по каким законам долгие века ваятели изображали страх: возле ног молодого человека с подгибающимися коленями жались либо дикая козочка, либо заяц, которые, как и согнутые коленки, олицетворяли пугливость и бегство.

Прежде чем убедить вас, что заяц — зверь отважный, позволю себе уже не «мраморное», а литературное отступление. Впрочем, и в нем как-то само собой рождается фигурка вечно трясущегося от страха зайца. «Был час, когда по лужайкам шаловливо резвится робкий зайчишка, которого боязнь многочисленных врагов, в особенности человека, этого хитрого, жестокого, плотоядного животного, удерживала целый день в потаенном месте; когда сова, пронзительная певунья ночи, усевшись на дуплистом дереве, издает звуки, способные пленить слух некоторых нынешних знатоков музыки;...когда бодрствуют воры и разбойники, а честные сторожа спят крепким сном, — говоря попросту, была полночь...» Хотя этим словам из романа Генри Филдинга более двухсот лет, они злободневны и, в общем-то, правильно рисуют взаимоотношения зайцев с двуногими властелинами планеты. Цитата хороша еще и тем, что сообщает несведущим властелинам о том, что заяц — зверек ночной и днем предпочитает спать.

Пожалуй, стоит особо остановиться вот на этих словах Филдинга: «шаловливо резвится робкий зайчишка». Резвиться вроде бы любят все зайцы, даже пожилые. В минуты благодушия они устраивают веселую беготню, подпрыгивают вверх, катаются по земле... Иногда, просто лихости ради, перепрыгивают через утыканные гвоздями двухметровые заборы, даже в речке плавают, если вода теплая. Не раз видели, как зайцы-русаки переплывали Рейн в том месте, где его ширина добрых полкилометра. А некий русак, которого прозвали «водяным», отправляясь на кормежку, регулярно преодолевал сорокаметровую водную преграду. И, наверное, у наших дедов Мазаев по весне хлопот прибавляется потому, что в холоднющей воде длинноухие пловцы боятся окоченеть. А вообще, зоологи полагают, будто из млекопитающих только верблюды плавают как топоры. Верблюдов понять можно: река в пустыне — штука редкая и тренироваться им негде. Впрочем, наш двугорбый верблюд неплохо плавает на боку — наверное, горб служит поплавком.

Заяц отнюдь не робкого десятка. Задними ногами он отбивается от орла или захватившей его врасплох лисицы. Многие зайчихи отважно защищают детенышей от ворон, старающихся их растерзать. В анналах научной литературы увековечена зайчиха, сумевшая напугать даже небольшую собачонку. Старые, знающие, почем фунт лиха, зайцы па глазах у захлебывающегося лаем громадного цепного пса преспокойно кушают то, что растет в саду или в огороде. Бывало, они проходили столь близко от конуры, что брызги из пасти обезумевшей от такого нахальства сторожевой собаки пачкали им шубку. Однако молчаливое огородное пугало обычно вселяет в косоглазых вегетарианцев столько почтения, что они долго не решаются начать трапезу в его присутствии.

Если косой сторонится незнакомого предмета, это отнюдь не означает страха или чего-то близкого к панике. Старый заяц мгновенно отличает охотников от тех людей, кто не собираются ему вредить. Он может провести день-деньской, скажем, возле придорожного телеграфного столба, ничуть не стесняясь ни транспорта, ни прохожих. На Чукотке можно часами ходить за беляком с фотоаппаратом (не с ружьем!). Очевидцы пишут: «Заяц отбежит на незначительное расстояние, остановится и начинает кормиться, позволяя приблизиться на 10—15 метров и ближе, только после этого лениво трусит дальше». Зоологи отец и сын Владышевские после тщательных наблюдений убедились, что в начале ночи русаки, вышедшие кормиться на посевы озимых и спугнутые человеком, убегают всего лишь на другой участок поля, чуть подальше, если же их пугнуть под утро, когда они уже заморили червячка, русаки отправляются к местам дневных лежек. Получается, что зайцы не улепетывают куда глаза глядят, а бегут туда, где им вскоре все равно надо быть.

Увы, днем поднятый со своей холодной постели заяц рискует головой. Вот документально подтвержденный случай. Поздней осенью 1965 года, когда уже лег снег, возле деревни Пагубино, что неподалеку от Волоколамска, поднятый на опушке леса охотником С. В. Пыльновым русак побежал к болотистой низине, куда охотник не смог бы добраться. Но на болотине на русака спикировал ястреб. Заяц, оставляя на снегу кровавый след, все же убежал от пернатой смерти. Пыльнов пустился вдогонку за подранком, и тот с лесной опушки свернул в поле, где снег был тоньше и бежать было легче. Но русака и там ждал враг — невесть откуда взявшаяся лисица. Раненый заяц тут же круто повернул к деревне, и лиса, испугавшись слишком тесного общения с цивилизацией, отстала. Но на этом заячьи мытарства не кончились — на околице на пего напали вороны. Русак и их оставил ни с чем, спрятавшись под амбар. Поймите, это не сказка, а страшная быль.

И после всего написанного здесь, не кажется ли вам, что слова о том, будто у трусливых, впадающих в панику по любому поводу людей «заячья душонка», мягко говоря, некорректны?

В тексте уже встретились два длинноухих родственника: заяц-беляк и заяц-русак. Если же они встретятся воочию, то могут вступить в законный брак — детишки, так называемые тумаки, будут вполне жизнеспособными. Беляк, именуемый так за привычку целиком одеваться на зиму в белоснежную шубу, в общем-то, лесной житель, правда, он не прочь заглянуть в тундру или в степь. Русак же на зиму маскировочным халатом почти не обзаводится и обожает открытые пространства южнее лесной зоны, хотя не чурается, скажем, сельских угодий Подмосковья или Владимирщины и вообще большей части территории Европы. Русак теснится к селам и деревням. Зимой в лесу ему голодно, да и бегать трудно: на квадратный сантиметр его лапы приходится 16—18 г. А беляк по рыхлому лесному снегу скользит, словно на лыжах — нагрузка на квадратный сантиметр его широченной лапы, обросшей густой щеткой волос, всего 10 г, вдесятеро меньше, чем у волка, и вчетверо меньше, чем у лисицы.

Зимой на брюшке беляка шерсть удлиняется, чтобы на снегу не застудить внутренности, а отросшие вокруг ноздрей волосы, словно белый платочек, прикрывают нос от мороза. Но и русак лицом в грязь не ударил — его зимняя шубка вдвое гуще летней. И вот что примечательно: самые большие беляки (5,5 кг весом) обитают там, где страшенные морозы — в тундрах Западной Сибири, а русаки-тяжеловесы (7—8 кг) облюбовали Башкирию, где зимой тоже отнюдь не жарко. На зиму башкирские русаки белеют, но не до такого совершенного состояния, как беляки. В Крыму, на Украине и в Белоруссии русаки помельче, и уж совсем карлики (3 кг) живут в Закавказье и Иране.

Давайте карликов оставим в покое и займемся линькой — немаловажным обстоятельством в заячьей жизни. Залегшего в снегу белого-пребелого беляка заметит лишь опытный глаз — темнеют только кончики ушей и нос. Да еще, пожалуй, карие глаза. Именно через глаза идет сигнал к заячьему переодеванию. Во всяком случае, так утверждает солидное руководство по сравнительной физиологии животных. Сокращается световой день — заяц готовится к зиме, день удлиняется — зверек переходит на летнюю форму одежды. За этой простенькой фразой скрыты сложнейшие пертурбации в организме нашего длинноухого соседа. Так, «физиологически коричневое» состояние беляка неразрывно связано с высоким содержанием в крови гонадотропинов, а «физиологически белое» — с их пониженной концентрацией.

Заячий мех нередко окрашивают скорняки, но можно перекрасить и живого зайца, вернее, сделать так, что он сам перекрасится. Длинноухим обладателям меха физиологи вводили экстракты из гипофиза, содержащие гонадотропные гормоны, и те меняли цвет, словно по мановению волшебной палочки, правда, не мигом, а сначала линяли. Значит, без гипофиза, как и без глаз, заяц не переоденется. Изредка из Сибири доносятся вести о поимке черных как смоль зайцев. Что с их гормонами?

Гормоны гормонами, но без соответствующей температуры воздуха косому менять шубу ни к чему. Это подтверждает и научная публикация В. Е. Гайдука из Брестского педагогического института. После обследования им 350 зайцев-беляков стало в точности известно, что осенью сперва начинает линять нижняя часть задних лап, а весенняя линька идет ровно наоборот — начинается на голове и хребте, а заканчивается на лапах. Но это еще что — каждый участок заячьего тельца меняет волосы при строго определенной, так сказать любимой, температуре воздуха. Например, осенью наружная часть ушей меняет цвет при температурном диапазоне от +6° до —2°, а внутренняя — чуть раньше, когда на улице немного теплее и светлее.

И все-таки главное для заячьей экипировки — свет, свет и свет. Еще в предвоенную зиму 1940/41 года в вольере Московского зоопарка, где жили беляки, по вечерам включали яркие электролампы и сбитые с толку зверьки так и ходили зимой в летней одежонке, а по весне вольеру загородили темной бумагой и в ней запрыгали белые пушистые комочки.

Зимой нетрудно разобраться, где беляк и где русак, летом же оба зайца какой-то неопределенно рыже-бурой масти. И чтобы точно удостовериться, с кем вы имеете дело, взгляните на хвосты — посреди куцего русачьего хвоста и зимой и летом красуется черная полоска. А вот зайца-толая, или песчаника, ни с кем не спутаешь; название же этого миниатюрного создания само говорит, где он проживает. И, наконец, в лиственных лесах Уссурийского края бегают зайцы последнего, четвертого вида из обитающих в нашей стране. Этот так называемый маньчжурский заяц редок и совсем плохо изучен.

Нам же с вами далее, пожалуй, лучше рассуждать лишь о русаке да беляке, ибо за четырьмя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь.

С тем, что зайцы не лежебоки, вроде согласны все. А специалисты глядят глубже, утверждая, будто даже само выражение «заяц залег» неправильно. Всю жизнь он либо бегает, либо сидит, то и дело поднимаясь на задние лапы, чтобы обозреть окрестности. Впрочем, «обозреть» — сильно сказано. Со зрением у косого дела обстоят неважно. Но об этом давайте поговорим в свое время, а сейчас обратимся к превосходной книге П. П. Гамбаряна «Бег млекопитающих».

Ее текст, формулы, чертежи и кинокадры рассказывают о том, как прыгает тушканчик, ходит слон и бегают зайцы. Так вот, на языке науки зайцы бегают дорзомобильным металокомоторным способом, или, говоря проще, полупарным галопом. То есть отталкиваются от земли сразу двумя задними ногами, какое-то время летят в воздухе и приземляются то на одну, то на другую короткую переднюю лапу. Кстати, из всех млекопитающих стадию полета во время бега утратили только слоны, в седой дали эволюции и они «летали». Траектория полета у зайца-беляка круче, чем у русака, поэтому беляк быстрее устает и скорость бега у него меньше. Главный заячий движитель — мощные задние лапы, передние же лишь амортизаторы толчков при приземлении. И вряд ли бы зайцы так лихо скакали, если бы у них не было великолепной спины: мышца — разгибатель позвоночного столба весит третью часть от всех мышц передних и задних конечностей. Сгибание спины после приземления как бы взводит пружину для следующего прыжка. Для мышцы есть даже специальное крепление — отростки на позвонках. Так что заяц — все равно, что живая пружина.

Пружина действует безотказно — заяц способен несколько километров кряду галопировать со скоростью 50 километров в час, сознательно закладывая немыслимые виражи. Да, такого мастера петлять больше не сыщешь на планете. Бег и петли — оборонительное заячье оружие, и он им пользуется виртуозно. Наступательного же оружия нет и в помине — заяц не агрессор и никого не обижает.

Натуралисты доброго старого уклада сожалеючи писали, что косому не дано ходить шагом или бежать рысью, что ему и стоять-то сразу на всех четырех лапах неудобно. Мол, ежели заяц опирается на короткие передние лапы, то задние сгибает пополам и скорее сидит на них, чем стоит. Из-за длиннющих задних ног зайцу трудно скачками спускаться с горы, и при острой необходимости он с крутого склона катится кубарем, как колобок. Зато если он прыгает в гору, никакая собака его не догонит — задние лапы и спинная мышца выстреливают косого вверх, как катапульта.

Отправляясь на дневной отдых, всякий уважающий себя заяц делает обманные движения, так называемую вздвойку, распутать которую не каждый лисице или волку по плечу. Этому хитрому маневру никто никого не учит — тут командует неведомый безусловный рефлекс. Допрыгав до какого-то приглянувшегося местечка, длинноухий хитрец, словно по команде «кругом марш», прыгает назад точно по своим же следам. Наконец он останавливается, поднатуживается и что есть мочи сигает в сторону от своей тропы, стараясь угодить под куст или в ямку, где и затаивается на день. Для лисьего носа пахучий след, словно сквозь землю проваливается.

Преследуемый гончими собаками, заяц (молодой зверек сначала бегает кругами), если хоть немного оторвался от погони, тут же начинает делать «вздвойки», «встройки» и гигантские прыжки в сторону от прежнего своего пути. Причем в дни листопада он почему-то опасается бегать по листве, предпочитает укрываться в хвойном лесу. Может, не хочет выдавать себя шорохом? Зато он охотно пользуется дорогами, даже шоссейными, или скачет сквозь стадо, чтобы сбить преследователей с толку! В общем, как говорится, не учи щуку плавать, а зайца бегать.

На своих двоих, вернее, своих четырех зайцы, собравшись гурьбой, предпринимают и дальние вояжи. Например, в 1882 году огромная толпа русаков отправилась по льду Днестра в Бессарабию. В зимнюю пору русаки довольно часто путешествуют по долине Волги, а беляки перед выпадением снега — по Таймыру. При всей своей привязанности к месту рождения зайцы, замученные голодом или хищниками, прыгают и прыгают десятки, а то и сотни километров, иногда гуськом, след в след.

В. В. Груздев за годы исследований прошел по заячьим следам тысячи километров, наблюдая за их повадками и за манерами заячьих врагов. Итогом его работы стала монография «Экология зайца-русака». В этой книге говорится: «При зимних передвижениях стадность полезна. Она способствует защите русаков от хищников». Да и вообще, книга свидетельствует, что зайцы не такие уж домоседы, как думали раньше. Порой от мест зимовок до мест размножения дистанция в десятки километров. Правда, например, в Венгрии 80—90% русаков держатся в радиусе трех, а в Чехословакии — двух километров от того места, где их пометили. Но Чехословакия и Венгрия — не Россия, там негде особо разгуляться.

Не устали ли вы от цифр? Может, пора отвлечься? Пожалуй, прежде чем распрощаться с заячьими ногами и приняться за уши, стоит посмеяться над шутливыми строчками Чехова, написанными им в юности.

 

Шли однажды через мостик

Жирные китайцы,

Впереди них, задрав хвостик,

Торопились зайцы.

Вдруг китайцы закричали:

«Стой! Стреляй! Ах! Ах!»

Зайцы выше хвост задрали

И попрятались в кустах.

Мораль сей басни так ясна:

Кто зайцев хочет кушать,

Тот, ежедневно встав от сна,

Папашу должен слушать.

 

Уж что-что, а насчет покушать и послушать зайцы мастаки. Сорвав траву и учащенно работая челюстями, зайчишка благодаря обширным ушам узнает о приближении папаши, мамаши или недруга раньше, чем увидит их. В прославленном мультфильме «Ну, погоди!» волк не раз грубо хватал зайца за уши. Увы, из-за ушей неприятности бывают не только на экране. Так, в дождливую погоду уши нужно подгибать, чтобы в них не попала вода. Иначе заболеешь. В дождь косому приходится для выяснения обстановки высовывать из травы голову, а это чревато тем, что его могут заметить волки, лисицы, бродячие собаки...

В хорошую же погоду в моменты опасности, прильнув к земле, зверек ставит уши вертикально и этим мощным слуховым перископом обследует округу, сам оставаясь невидимым. (Сравните с лосем.) В зной заяц день-деньской прячется где-нибудь под кустиком. Благодаря ушам его не очень мучает жажда, не надо потеть, чтобы спастись от перегрева: лишнее тепло уходит через горячие тонкие ушные раковины, где бурно пульсирует кровь. По подсчетам К. Шмидта-Нильсена в жару уши сбрасывают в окружающую среду треть так называемого метаболического тепла, образующегося внутри зайца при обмене веществ.

Будем надеяться, что в «Ну, погоди!» волк не оторвет зайцу уши. Иначе, согласно науке, придется снимать только зимние приключения. Ведь летом безухого зайца просто ждет тепловой удар. И не потому ли, что заячьи уши — отменный холодильник, точно таким же устройством обзавелся не только его братец — кролик, но и зверек, ничего родственного е зайцем не имеющий, — сумчатый бандикут, обитающий в Австралии? Его уши, по крайней мере, внешне, копия заячьих.

Ну а теперь, пожалуй, вникнем, правильно ли зайца называют косым? Нет, не правильно. Его и тут оболгала людская молва. Может быть, русаки кажутся косыми из-за того, что у них под глазом нечто вроде синяка — темное пятно? Или потому, что подслеповатые глаза расставлены так широко, что смотрят вбок и даже назад? Так или иначе, но в действительности ни один заяц не кос. Наверное, кто-то, увидев, как длинноухий вегетарианец спит, полуприкрыв веками свои большие выпуклые глаза, потешно закатив под лоб одно око, решил, что и наяву дела обстоят так же. Что ж, заяц на обиду ничем ответить не может и живет, стараясь не обращать внимания на клевету. Я же беру на себя торжественное обязательство впредь не называть его косым.

 

А теперь, пожалуй, пришла пора обратиться к энергетической первооснове заячьей физиологии — животу. Сделать это необходимо еще и потому, что живот обладает чертами скатерти-самобранки. Но сперва несколько слов о том, что попадает внутрь, — о вегетарианском меню. У беляка и русака вкусы хотя и схожи, но разные. Летними ночами беляки с особым удовольствием хрустят не морковкой или капустой, как им приписывают сказки и мультфильмы, а мятликом, одуванчиком, тысячелистником, овсом или клевером. (Кстати, клевер и люцерну обожают и русаки.) Если же вкуснятины маловато, беляки скрепя сердце принимаются за крапиву, конский щавель, подорожник, лебеду или полынь. Осенью меню грубеет — зайцы берут пример с лосей: остригают подрост ивы, веточки черники, впиваются в зеленую осиновую кору, а в Сибири — в подрост лиственницы. Зимой же в живот беляка попадают ветки березы, дуба, клена, орешника и клок сена, подобранный на лесной дороге. В тундре длинноухие вегетарианцы выкапывают из-под снега ягоды брусники, листочки и побеги злаков, осок и пушицы; из шишек кедрового стланика они, словно белки, ловко достают орехи.

Как видите, приверженец леса и тундры, беляк не очень-то нуждается в человеке. Русак — иное дело. Сельские угодья так и манят его. Он уплетает картошку и огурцы, дыню и горох, подсолнечник и топинамбур, но превыше всего ставит озимые и яровые хлеба. Впрочем, и без этих яств русаку есть чем подкрепиться. Сорняки и прославленные лекарственные травы, вроде девясила и чабреца, соседствуют в его животе. Русак очень и очень любит горец, с аппетитом уплетает василек и донник. Обычно он съедает стебель, а вот козлобороднику особый почет — внутрь отправляются листья. Летом русаки глотают множество растений с алкалоидами, однако им это не вредит. Зимой с помощью своего курносого носа они разыскивают снедь под солидным слоем снега. В многоснежье, когда не до разносолов, перебиваются полынью и пыреем. Эх, если бы все кончилось полынью, но железная рука голода гонит зверьков к коре молодых абрикосов, терна, акаций, яблонь... Если же посчастливится набрести на объемистый заснеженный стог или скирду, зайцы, ничтоже сумняшеся, поселяются в них, порой не высовывая наружу и носа. И тепло, и сытно, и лиса не пронюхает! Стога и посевы озимых культур для русаков наш подарок.

Там, где стога под лапой не имеется, в сильные морозы приходится зарываться в снег. В тундре в сугробах беляки иногда делают такие длиннющие поры, что выгнать их нет никакой возможности. Кричи, стучи, стреляй — все без толку. Многоснежная зима несет зайцам лютый голод, а затяжная весна ужа не позволяет потуже «затянуть пояс»: одна дорога — на тот свет. При падении веса тела русаков всего на 15% они уже не жильцы. Сравните: кабаны безболезненно для себя худеют на 50%.

А ведь зайцы, пожалуй, самые экономные едоки планеты. В подтверждение привожу фразу из статьи Е. И. Наумовой, опубликованной в солидном научном издании — «Зоологическом журнале»: «Задний отдел кишечника зайцеобразных — наиболее специализированных копрофагов среди млекопитающих — представляет собой не только бродильный чан для переработки клетчатки, но и аппарат синтеза и подготовки для использования белкового корма».

Что же за этим скрыто? Вот что. С одной стороны, картина неприглядная, но с другой — очень и очень рациональная. Как ни крути, зайцы дважды съедают обед. Раньше думали, будто жизнь заставляет их глотать катыши, падающие из-под куцего хвоста, чтобы сберечь в организме серу, витамины и другие биологически активные вещества. Однако специалисты, вплотную занявшиеся заячьими животами, резонно рассудили, что столь невероятный способ снабжения витаминами ни к чему — зверьки могут удовлетворить себя витаминами более просто. А вот белком вегетарианское меню не богато. Поэтому-то зайцы и кролики обзавелись пищеварительным трактом, приспособленным к повторному перевариванию снеди, которую бродильные процессы обогатили микрофлорой. Иначе говоря, заяц сам себя кормит — достает из-под хвоста микробный белок, синтезированный на выходе из организма. И все же экономные зайцы вместе со своими суетливыми братцами — кроликами — по части живота-самобранки не такие уж уникумы — белковый обед под собственным хвостом готовят еще и степенные бобры. Но до зайцев им далеко.

Зная все это, как-то странно воспринимаешь сведения о животных, пристрастившихся к человеческому столу. Вот одно такое сообщение. «У лесничего жил взрослый ручной заяц, который спал вместе с охотничьими собаками, ел с ними из одной плошки и так сдружился с одной из молодых гончих, что та облизывала его и тому подобное. Сам же заяц обходился с ней довольно грубо. Он часто барабанил по ее голове и спине передними лапами. Этот заяц имел еще одну особенность: он очень охотно питался мясом и лишь при недостатке его переходил на растительный корм. Особенно любил он телятину, свинину и различного рода колбасы и буквально плясал и скакал, чтобы получить это лакомство».

Зайцы стали наведываться на городские свалки, подбирать в лесопарках то, что свалилось с птичьих кормушек. Зимой в Москве заячьи следы дырявят снег в Измайловском, Кузьминском, Лосиноостровском и других столичных лесопарках, Мне довелось видеть, как заяц метался между автобусами и троллейбусами на Петрозаводской улице...

Трудно жить в городе — даже кошки давят зайчат. Еще тяжелее придется, если в Москву пожалуют лисы. В Западной Европе они уже стали горожанами. Вот вести из Брюсселя: в 1986 году около 30 лис переселились из лесопарков в густонаселенный центр. Одна рыжая мамаша выходила шестерых лисят аж в трубопроводе.

Но бог с ними, с лисами. Вернемся к главному предмету нашего разговора.

Держать зайцев в неволе — дело нехитрое. Вот только простужаются они часто, особенно русаки, если клетка без крыши, а побегать негде. В Западной Европе пионером клеточного разведения зайцев считают некоего господина Ру, владевшего земельным участком неподалеку от французского городка Ангулема. В 1846 году его зайцеферма состояла из одного самца и двух самок, которые спустя год дали 20 зайчат. И взрослых, и детенышей Ру кормил так же, как кроликов. С тех пор много воды утекло: в 1975 году французские зайцефермы вырастили 20 000 русаков. Половину их выпустили в охотничьи угодья, а остальных продали в качестве производителей. У нас в Сибири, да и в европейской части страны издавна держали зайцев. Вспомните хотя бы картину В. Серова «Портрет К. А. Обнинской с зайчиком», созданную в 1904 году. Добрая и умная женщина бережно обнимает прильнувшего к ней длинноухого малыша.

Знатоки писали, что разводя зайцев в неволе, видишь: как одни из них спокойны, не злы, другие — злобны или пугливы, одни веселы и довольны, а другие — капризны. Утверждают, будто характер отражается даже на внешности и потому можно без труда разобраться, кто есть кто в длинноухой компании, будто выражение заячьей физиономии меняется в зависимости от жизненных коллизий.

Увы, здесь не обойтись и без утилитарных рассуждений. Так, гурманы пишут, будто мясо доморощенных зайцев не так вкусно, как диких, вероятно, потому, что домоседам недостает движения. В России долгое время крестьяне зайцев не ели — промышляли только ради красивой, но не очень прочной шкурки, незаменимого сырья для производства фетра. Выделывали и сами шкурки. Во втором томе «Детской энциклопедии», выпущенном в 1914 году, напечатаны фотографии обработки заячьего меха на фабрике во Владимирской губернии. В подписи к одной из фотографий сказано, что заячья кожа столь тонка, что требует нежной обработки, и потому шкурку зайца осторожно мнут руками, а не крюком или ножом. Но будем надеяться, что с зайца, о котором у нас идет речь, шкуру не спустят.

В старину уверяли, будто грешно обгладывать заячьи кости и вообще есть их мясо. Дело в том, что молчаливый заяц, будучи пойман собакой или ранен охотником, рыдает точь-в-точь, как человеческий младенец, а умирая, передние лапки складывает крестом на груди. Вот мнение дореволюционного сибирского промысловика обо всем этом. Заяц «кричит, как родившийся человек, и умирает, как человек; небось, ни одна другая тварь передних лап крестом не сложит, уж на что вон медведица, как лежит убитая на спине, адоли чистая баба, и титьки на переде, а уж лап, брат, крестом не сложит, нет, так уж, значит, богом показано».

Вельмож не волновали такого рода доводы, и они стреляли зайцев почем зря. Только в одной великокняжеской охоте под Петербургом около деревни Дятлицы в декабре 1899 года было убито 566 зайцев-беляков.

Текли годы, про бога и простой люд забыл и перестал брезговать зайчатиной. Благо ее некоторое время было вдоволь. В 1940 году в нашей стране заготовили более восьми миллионов заячьих шкурок, в 1966 — около миллиона, но в 1979 — всего 782 000, гораздо меньше, чем, скажем, ондатры. Численность зайцев сильно колеблется с периодом примерно в семь-десять лет. После «демографического взрыва» зверьков косят болезни, такие серьезные, что и перечислять их не хочется. Например, их терзают паразиты-нематоды, которые в полном смысле слова закупоривают легкие (в некоторых зверьках находили по 2000 этих мучителей), псевдотуберкулез, туляремия... Кроме болезней и непогоды, жизнь нашим длинноухим соседям портят ядохимикаты и отравленное зерно, которое рассыпают, чтобы убить мышей.

Сельскохозяйственная же техника, пожалуй, страшнее пестицидов, ружей и гончих собак, вместе взятых. Например, на Украине во время боронования, культивации, сенокоса и уборки зерновых гибнет третья часть зайчат, которые из-за привычки затаиваться не успевают в последний момент спастись от новейших широкозахватных скоростных механизмов. Кроме всех этих напастей, во многих местах зайцев губят бродячие собаки и кошки, которых стало больше, чем лисиц. Кошки шутя давят зайчат, а здоровенные коты порой подстерегают и взрослых русаков. Так что извечный заячий враг — лисица кое-где оттеснена на третье место. Затем русаки страдают от ястребов и ворон, и уж после них по размерам ущерба вроде бы следуют волки.

Зоологи полагают, что жизненный путь зайца не более девяти лет, хотя одна помеченная русачиха умудрилась не попасть под косилку или в собачьи зубы на протяжении 13,5 лет. Век самцов короче — лет через пять они расстаются с жизнью. Но соотношение полов среди заячьего народца один к одному. И поэтому длинноухое общество не шушукается и не сплетничает по поводу браков с большой разницей в возрасте. Все начинается с того, что престарелая или молоденькая невеста оставляет на снегу синие пятна, по которым ее могут найти ухажеры, носящиеся в это время как угорелые по всей округе. А еще невеста особым способом стучит лапами о землю. Если к ней примчатся сразу несколько запыхавшихся кавалеров, то, забыв о приличиях, они тут же начинают трепать друг друга так, что чуть ли не отрывают соперникам уши.

В брачный ритуал входит и так называемое клоктание — свистящий призыв длинноухой дамы, которому можно подражать особым пищиком. Вот воспоминания шутника. «Однажды на мой свист выскочил заяц и, остановившись шагах в 12, стал глядеть на меня и мою собаку. Наконец он начал отходить, но я издал еще раз тот же звук, и заяц снова появился. Я продолжал это занятие еще пять или шесть раз. При этом заяц так близко подбежал, что моя собака начала рычать, что его, впрочем, не испугало. Наконец он уселся шагах в 70 от нас, продолжая наблюдать, пока его не спугнул проезжавший мимо велосипедист». Отважный четвероногий кавалер, вероятно, ждал, что откуда-нибудь из-под ног разыгравшего его человека выпорхнет невеста. К сожалению, таким пищиком пользуются и браконьеры. И тогда вместо свадьбы — смерть.

Чтобы выносить полноценных детенышей, русачихе надо 50 дней. Зайчихи же, привезенные в далекую Австралию, придумали, как обогнать время: вторые роды иногда следуют за первыми всего через 25—30 дней и на свет появляются вовсе не недоноски. Специалисты этот невероятный факт объясняют «способностью самок зайца-русака забеременеть, еще не разродившись». Ай да зайчихи! Не подумайте, будто я это сочинил, право, придумать такое я просто не в состоянии — так утверждают сразу три уважаемых зарубежных зоолога и двое их советских коллег.

Сейчас в нашей стране почти на нет сошли межи — естественные укрытия русаков. По обширным полям снуют тракторы, сеялки, косилки, комбайны, а окрестности прочесывают люди, автомобили и мотоциклы. И русачихи пускаются во все тяжкие, чтобы приютить детенышей. По весне зайчат находили под противозаносными щитами, возле стогов, в бурьяне, в уцелевших куртинах кустов, в штабеле бревен на краю поля, на холмике возле опоры ЛЭП. В ГДР русачихи рожают в навозе, вывезенном на поля (тут теплее), в кучах хвороста и в живых изгородях из ежевики...

Новорожденный зайчонок весит около ста граммов. Эта кроха, едва появившись на свет, хорошо одета в мех, все видит и даже умеет бегать! А через два-три дня его уже не догонишь. Силу дарует материнское молоко, которое скорее не молоко, а концентрат из 12% белков, 15% жиров и прочих высокопитательных веществ. Попив такой смеси, зайчата могут продержаться четыре дня, затаившись под кустиком или в ямке в ожидании мамаши. До 17 дней зайчата, хотя уже и начали есть траву, не могут обойтись без молока, а потом, когда мать уйдет насовсем, живут некоторое время так называемой детской семьей — держатся вместе, чтобы было не очень страшно.

Хорошо бы здесь, на счастливой поре заячьего детства, кончить очерк, поставить точку, проводив малышей в большую жизнь благими пожеланиями...

Однако кое-кто из нас от зайцев не в восторге. Чем смягчить таких людей? Может, тем, что еще в 1860 году выходивший в нашем отечестве «Сельский листок» наивернейшим средством спасения садовых деревьев от заячьих зубов считал обмазывание коры смесью из толченого пороха и прожаренного свиного сала? Пожалуй, слишком накладное утешение. Не лучше ли использовать отвар табака, рыбий жир или медный купорос? Химики же в качестве отпугивающих средств предлагают циклогексиламин и прочие хитроумные препараты.

В Бразилии привезенных и расплодившихся там русаков отваживают от плодовых деревьев старой как мир канифолью. В нашей же стране самой доступной и наиболее действенной обмазкой по праву считают вот такую смесь: на 1000 деревьев берут 5 кг хозяйственного мыла, 30 г растительного масла, 300 г технического скипидара, 250 г нафталина, 150 г медного купороса на 15 литров воды. Мыло и химикаты растворяют в горячей воде отдельно, а потом смешивают.

Зайцы три-четыре недели побаиваются развешенных на шнурах или проволоке полосок из блестящего металла или ярко-красных тряпок. Ну а потом привыкают. А в Венгрии поступают еще лучше. Чтобы зайцы голодной зимой не лезли в сады и огороды, кое-где в полях оставляют неубранные полоски однолетних растений и устраивают для длинноухих вегетарианцев кормушки с люцерновым и клеверным сеном. Но и мы не лыком шиты. Только в лесах Ленинградской области и только с 1960 по 1962 год появилось 15 000 простейших столовых для зайцев-беляков. Чтобы зверьки поели, люди рубили молодые осинки.

Правильно — живи и дай жить другим!

Но, увы, никуда зайцам не деться от охотников, которым подают множество советов, в том числе и вот такие: «Среди охотников еще довольно часты попытки добить или придавить раненого зайца прикладом ружья. Такие попытки в лучшем случае ведут к поломке шейки ложа... Раненого зайца нужно или дострелить, или, поймав за задние ноги, поднять и добить ударом ребра ладони за ушами» (Русанов Я. С. Охота на зайцев. М., 1973).

И стоит ли после такого уверять, будто любительская охота — это радостное общение с природой?

 

 

Беличья круговерть

 

 

Свет о белке правду бает:

Это чудо знаю я...

А. С. ПУШКИН

Сказка о царе Салтане

 

Право, не чудо ли: белка, наверное, единственный грызун, который симпатичен и малым детям, преисполненным любовью ко всему живому, и умудренным суровым опытом старикам. Не чудо ли, что рыжего, пепельного или почти черного зверька зовут белкой? Скорее, так надо бы звать зайца: у беляка, если вы помните, вся шкурка белая, а не только на животе, как у обыкновенной белки. Слово «обыкновенная» не литературный штамп, а зоологический термин.

По-иному на беличью шкурку смотрели древние германцы. Ее рыжеватый цвет побудил их посвятить древесного зверька рыжебородому богу Тору. По весне в честь Тора на холмах возжигали жертвенные огни, куда белок бросали живьем. В других краях, например в тропиках, четвероногих древолазов зря не губили — промышляли на мясо (шкурка у тамошних белок никудышная).

Кое-где и в умеренных широтах не брезговали беличьим мясом. Вот фраза из знаменитого романа Фенимора Купера: «На середине стола возвышались два тяжелых серебряных судка, окруженных четырьмя блюдами; на одном из них лежало фрикасе из белок». Фрикасе — это мелко нарезанное жареное или вареное мясо с приправой. Поселенцы, колонизовавшие Северную Америку, любили поесть. А на их столах, согласно Ф. Куперу, беличье фрикасе соседствовало с жареной индейкой. Может, и в самом деле белка вкусна? Пишут же, как некогда коренные сибирские жители, сняв с белки шкурку и выпотрошив зверька, бросали тушку прямо на раскаленные угли или вешали «перед огнем на палочку (рожон), и лишь только зарумянится мясо, потечет и зашипит едва согревшаяся кровь, как уже оно снимается и кушается за обе щеки, обыкновенно без соли и редко с хлебом».

Раньше на Руси в ходу было другое беличье имя — векша. В энциклопедии Брокгауза рядышком объяснены два значения этого слова. Первое — зоологическое и второе: «древняя неделимая русская ценность, иначе веверица, векша». Славно сказано — белка, векша, русская ценность! Вовсе не зря о белках упоминает Ипатьевская летопись: «...и маху по беле и веверице тако от дыма». В Холмогорах в XVI веке тысячу беличьих шкурок можно было сторговать за сорок ефимков, равноценных серебряным немецким талерам...

Каких только белок нет на белом свете. В приэкваториальной Африке солнечные белки по утрам загорают, растянувшись на ветвях. Живут на планете и крошечные мышиные белки — их миниатюрные хвостики короче пяти сантиметров. Есть и всамделишные белые белки, именуемые красавицами. Они украшают индонезийские леса и парки. Да и у нас одной обыкновенной белкой не обошлось.

В борах по Иртышу и Оби, на юге Тюменской области по деревьям прыгают крупные телеутки (подвиды обыкновенной белки). Не подумайте, будто это ехидный выпад против лживой телепередачи; телеутки гордо носили свое имя, когда на Земле еще не было ни одного телевизора. И все-таки прозвище не в бровь, а в глаз: телеутки серебристо-серые, вроде телеэкрана. Искушенные в систематике люди уверяют, будто всех белок особенно роднит то, что их задние ноги не более чем вдвое длиннее передних, и то, что верхний предкоренной зуб меньше других и похож на столбик. У персидской белки таковой столб отсутствует, за что ей дали обидное имя: в переводе с латыни — ненормальная.

Однако не про экзотическую живность здесь речь. Давайте поближе ознакомимся с обыкновенной белкой — необыкновенно ловким существом. Брем про нее как-то сказал, что она северная обезьяна. Сравнение и удачно, и нет: обезьяны тяжеловаты, неэлегантны. А наша маленькая грациозная акробатка, уцепившись одной лапкой, игриво раскачивается на ветке, мигом перевертывается и мчится вприпрыжку вверх по стволу, будто скользит ввысь. Спускается белка осторожнее — коготки плоховато держат. Наконец легкий, невесомый прыжок на землю, залихватский кросс на два-три десятка метров — и снова на дерево. При необходимости без всякого членовредительства пушистый древолаз прыгает на землю с высоченной макушки.

Посмотрев на все это, трудно не согласиться с характеристикой, выданной белке И. Соколовым-Микитовым: «Самый веселый, самый проворный и хлопотливый зверек в наших лесах...»

Существу с кисточками на ушах вольготно на ветках и стволах не только из-за острых коготков. Например, у кошки усы (чувствительные волосы — вибриссы) обосновались в основном на морде. А у белки усы растут на голове, брюхе и даже на ногах. Благодаря им хлопотливый зверек ощущает дерево всем существом, всем телом.

Телом — громко сказано, скорее тельцем — весит-то белка меньше килограмма, обычно четверть кило. Эта четверть кило хорошо скомпонована и теплоизолирована. Зимой у подмосковной векши на квадратном сантиметре спины дотошные исследователи насчитали ни много ни мало десять тысяч волос! На брюшке шкурка втрое реже. По длине волос беличье тельце разделено на шесть зон. Длиннее всего волосы на талии, вернее крестце, самые же короткие — на голове, чуть более сантиметра. Свои нюансы и в строении кожи: наиболее толста она на голове и шее. Но ведь никто не навязался на ее шею. И все равно про белку не скажешь, будто она толстокожа: толщину ее кожного покрова измеряют в микронах.

В монографии академика В. Е. Соколова «Кожный покров млекопитающих» про векшу написано: «В углах рта располагаются специфические кожные железы, состоящие из многодольчатых (до 7 долей) сальных желез размером 333X64 мк. Под этими железами располагаются трубчатые железы, протоки которых открываются на поверхности кожи около губ». И все. Никаких пояснений.

А доходчивые пояснения знающих людей очень бы хотелось получить. Какое вещество выделяется на беличьих губах? Правы ли были литераторы старого времени, писавшие, будто в средние века из слюны утомленных до крайности белок добывали яд? Не на этом ли основывалась уверенность в ветеринарной силе беличьего мяса?

А вот новость. Ее сочли столь важной, что поместили в «Докладах Академии наук СССР». Там сказано, что в зрительной коре беличьего мозга найдены нейроны, не обращающие внимания ни на что, кроме быстрого движения предмета, на который глазеет белка. Контуры же чего-то неподвижного, например пня, белка изучает совсем другими нейронами. Не правда ли, любопытно?

Но мы ушли от беличьей шкурки. И зря — следует сказать, что векша линяет весьма своеобразно. Весной сперва вылинивают очки вокруг глаз и вылезают волосы на затылке, потом лысеют бока, ноги... Последними — уши. А хвост не желает руководствоваться общим правилом — быть летним и зимним — и линяет лишь раз в году. Линяет нудно, долго. В Подмосковье хвост начинает лезть в декабре, январе, а кончает терять волосы и предстает во всей красе осенью, приобретя пышный зимний вид. Белке как бы стыдно за жиденькую летнюю одежонку: осенняя линька торопливо идет от хвоста к голове, заканчиваясь на носу.

Осенью неказистый рыже-серый мех сменяется темным и теплым. Для такой перемены требуются не только волосы, но и краски. Поэтому вовсю работает красильный цех — пигменты скапливаются в сумках новых волос. И мездра — внутренняя поверхность шкурки — вся в темно-синих пятнах. Когда шубка отрастет, пигментные пятна пропадают. Тут-то и начинается пальба в хорошо одетых белок. Бывалые охотники уверяют, что наивернейший признак полной смены платья — отросшие кисточки на ушах.

Но вот закавыка — зачем белке эти кисточки?

 

Знайте, вот что не безделка:

Ель в лесу, под елью белка,

Белка песенки поет

И орешки все грызет...

 

А. С. ПУШКИН

Сказка о царе Салтане

 

Не столь давно был проделан такой эксперимент: белке, выросшей в неволе и никогда в жизни не видавшей ореха лещины, подсунули это лакомство. Та крутила лесной дар так и сяк, что есть мочи вонзала в него зубы и только после тяжких трудов добралась до ядра. Помучившись с несколькими орехами, она сообразила, что скорлупа в основании мягче и там нетрудно проделать бороздку, а потом откусывать скорлупу по частям. И, наконец, триумф: белка наловчилась углублять естественную бороздку в твердой скорлупе и раскалывать орех за орехом без особых усилий.

Эволюция снабдила наших древолазов приспособлением для колки орехов. Про то, как оно работает, хорошо сказал профессор П. А. Мантейфель: «В то место, где был прикреплен орех к веточке, белка вонзает оба нижних резца, раздвигает половинки нижних челюстей, которые подвижно закреплены спереди. Нижние резцы от этого расходятся, и орех разваливается».

Однако главная ее пища не орехи, а семена ели и сосны. Уплетает она и грибы, в особенности подберезовики и маслята, а также шиповник, бруснику, чернику, малину, костянику. И еще она любит желуди, но предпочитает не свежие, а прошлогодние. Исчезают в ее животе и березовые сережки, в которых 13% жиров. Пьет белка воду и витаминизированные напитки — сок березы и дуба. Чтобы отведать сока, она ловко прокусывает кору. Не отказывается и от невкусных, с нашей точки зрения, лишайников, древесных почек и побегов. Охотно слопает и подвернувшуюся бабочку, если та попадется, зазевавшись, а муравья специально подбирает с земли.

Эх, если бы она ограничилась муравьями! Но не будем лакировать правду лесной жизни: маленький грызун, которого в народе считают безобидным, вонзает зубы и в хребет шипящей змеи, и в тельце беззащитных птенчиков. В научной литературе описан случай, когда белка охотилась за цыпленком и в конце концов схватила его за тщедушную шею. А сколько скворечников разорили белки! Поэтому-то и советуют не делать леток скворечника более 4,5 сантиметра в диаметре.

Орнитологи Московского университета горевали, что в годы, богатые векшей, сильно редеет племя певчих дроздов. Следы острых зубов на остатках скорлупы неопровержимо свидетельствовали о кровавых событиях и личности преступников. Белки тиранят дроздов, и численность этих птиц восстанавливается лишь в годы, бедственные для белок. Экологи в таких ситуациях говорят, что в биоценозе идет пульсация численности взаимосвязанных между собой видов. Сколько трагедий за этой бесстрастной формулировкой.

Если б ее смогли заменить человечные слова М. Пришвина: «Мир вам, родные, милые звери!» Но, увы, в данном случае более уместны страшные строки Николая Заболоцкого:

 

Жук ел траву, жука клевала птица,

Хорек пил мозг из птичьей головы,

И страхом перекошенные лица

Ночных существ смотрели из травы.

Природы вековечная давильня

Соединяла смерть и бытие

В один клубок, но мысль была бессильна

Соединить два таинства ее

 

Белки тоже гибнут в зубах хищников, но еще страшнее голодная смерть. Их главная кормилица — ель имеет обыкновение обильно плодоносить раз в четыре года. Это злой рок. Из шишки, висящей на дереве, семена мало-помалу улетают, и к весне шишка пустеет. Где же раздобыть калорийную еду в следующую неурожайную зиму?

Самые шустрые зверьки нашего леса, наверное, были бы дистрофиками, если бы о них не заботились клесты: склевав несколько семян, хлебосольные птицы бросают шишку наземь (после трапезы клестов в еловой шишке остается в среднем 114 семян). Лежащие на земле шишки принято называть кислыми. Выходит, белка солидную часть жизни питается кислятиной. Но кислятина добротная: пищевая ценность семян в валяющейся на земле шишке сохраняется три года. Это великолепные природные консервы, в которых 40% белков и жиров.

Зато когда урожай удался и шишками густо обвешаны ели и сосны, проворные зверьки столуются лишь под избранными деревьями, а не под какими попало. Так, обследование некоей белки показало, что из 212 плодоносящих елей ей приглянулись только восемь.

 

Зверек любит потрошить шишку, уютно пристроившись на пеньке. Потрошит быстро: с еловой шишкой разделывается за 3,5, а с сосновой — за 1,25 минуты. Возле пенька остаются лишь стерженьки и рыхлая кучка отгрызенных чешуек.

Из-под каждой чешуйки еловой шишки белка достает 58 калорий, а из-под сосновой — 42. Сосновая шишка крепче, да и семян в ней немного. Вот и получается, что для того, чтобы наесться семенами сосны, зверьку нужно тратить втрое больше усилий. Особенно достается телеутке — за день она проглатывает две тысячи сосновых семян.

В неурожайные на шишки годы пушистому существу, чтобы покрыть потребность в энергии, нужно съедать втрое по весу больше грибов и в пять раз больше древесных почек. Зверек перебивается с хлеба на квас, голодает. В сутки обыкновенной белке требуется 70—80 килокалорий. Это равносильно ста тысячам почек ели! Мыслимо ли собрать и переварить такую груду? Не предпочтительнее ли 23 грамма сухих подберезовиков?

Сушеные грибы в запорошенном снегом лесу вовсе не фантастика: такие грибы преобладают в зимнем меню телеуток. Они, словно заправские хозяйки, погожими осенними днями хлопочут о зиме — заготавливают впрок по две тысячи грибов на нос. Грибы, выдернутые с ножкой, аккуратно засовывают в развилки ветвей. Просохнув на ветру и солнце, они долго не портятся.

Вот картина, нарисованная очевидцем: «В развилке ветки одной березы я заметил что-то странное. Мне показалось сперва, что на ветке сидит несколько птичек с длинными тонкими хвостиками. Когда же подошел ближе, я разглядел в развилке пять грибов со шляпками и длинными цельными ножками. Рядом на сучке насажены были отдельно еще две грибные шляпки».

Запасают на зиму еще и орехи и желуди. Зоолог Е. В. Козлова с любопытством следила, как белка часами копалась во мху, пристраивая кедровые орешки. Чтобы воры не обнаружили тайник, она лапками поправляла раздавшийся в стороны мох. Сообразительное существо прятало только спелые орехи, словно зная, что недозревшие скоро испортятся.

Векши не делают вместительных кладовых: спрячут три-четыре ореха или желудя и скачут в другое место. Но как же зимой найти продуктовый склад под снежным покрывалом? Очень просто — желудь и орех они могут учуять сквозь метровый сугроб. Способна ли на такое собака-ищейка?

Справедливости ради нужно сообщить, что белка лакомится и чужими запасами. Ими она пользуется так, что хозяева ей за то только благодарны. Не правда ли, странно? Эта странность изложена в трудах Первого международного конгресса по млекопитающим, состоявшегося в Москве. Дело обстоит так. Сойки прячут желуди в хвойных лесах — зимних обителях белок. Те, раскапывая в снегу птичьи кладовые, открывают к ним дорогу самим пернатым хозяевам. Ситуация такова, что даже при обильном урожае желудей сойки вынуждены покидать лес, если в нем нет белок.

Но и для белок снег — враг. Конец февраля для них праздник: ветер сбивает кухту — слой снега, окутывавший ветви и мешавший передвижению. Теперь можно порезвиться, да и шишки кухта уже не закрывает. Вот резюме: чем больше ветра, тем тоньше кухта, тем толще белка.

Но шишки, как мы знаем, валяются и на земле. В кормный год белки не станут тратить силы, раскапывая первую учуянную шишку: обладательницы шикарного хвоста без всяких мерных линеек и прочего оборудования измеряют толщину сугроба: извилистые цепочки их следов тянутся там, где слой снега наиболее тонок. Вот конкретный факт; в смешанной тайге при средней глубине снега 22 сантиметра белка умудрилась проложить путь там, где земля была прикрыта всего 9 сантиметрами снежинок.

Бывает и по-другому: «Одна из белок, искавшая корм в разреженном елово-березовом насаждении, четыре раза уходила под снег... Всего она прошла под снегом 39 метров...» (А. Н. Формозов).

В роли проходчика тоннелей белка выступает не от хорошей жизни, а когда нужно раздобыть еду во что бы то ни стало. В голодную пору белки приходят в пригородные парки, маячат на стоянках туристов, подбирая объедки, словно бездомные кошки. Бывало, что через форточку пушистые древолазы таскали съестное с кухни или прикарманивали людские припасы на чердаках.

В голод белке помогают даже собственные внутренности. Слепая кишка во время бескормицы увеличивается чуть ли не вдвое и становится неким придатком желудка для переваривания малокалорийных еловых почек. Хоть и тонка кишка, да удала!

Белкам, которых держат дома, голодная смерть не грозит. Их страшит другое — несбалансированный корм. А между тем на воле даже в сытый год векши на зиму запасают, казалось бы, неудобоваримые вещи: выветрившиеся кости погибших зверей. Чтобы избежать минерального голодания, они грызут рога, сброшенные лосями и оленями.

И дабы люди, у которых белка дома крутится в колесе, кормили подопечную как надо, привожу ее суточный рацион по книге «Советы натуралисту-любителю»: белый хлеб — 10 грамм, орехи — 20 (если их нет, то 1 грамм сливочного масла), подсолнухи — 5, морковь — 10, фрукты или ягоды — 20, сухие грибы — 3 грамма. Время от времени зверька следует потчевать еловыми шишками, желудями, рыбьим жиром (зимой), салатом (летом). Пусть в клетке всегда будет кусочек мела и свежая вода. Если белка выкармливает детенышей, ее надо подбадривать листьями одуванчика и хлебом, смоченным в молоке.

Как говорят, на вкус, на цвет — товарища нет. Так и с белками: одна с наслаждением съест яблоко, а другая выплюнет сочную мякоть и проглотит только семечки. Особа же с кисточками на ушах, которая крутилась в колесе и скакала по занавескам в квартире моего товарища, зимой только и думала о том, как бы заполучить кусочек свежего огурца. А охотники уверяют, будто наипервейшая приманка на белку — рыба!

 

Князь для белочки потом

Выстроил хрустальный дом...

 

А. С. ПУШКИН

Сказка о царе Салтане

 

В хрустальном особняке векша проживала разве лишь у князя Гвидона. Наверное, ей было неудобно: все время на глазах, никакой личной жизни. Кроме того, летом в прозрачной посудине не спрячешься от солнца. Зимой еще хуже — хрусталь не блещет теплоизоляционными качествами.

А белки, как это ни странно, великие неженки. В дождь, ветер и мороз они сутками не высовывают нос из дому. Понять их можно: всамделишный дом, именуемый гайно, отменно противостоит погодным передрягам. Прямые измерения показали, что в восемнадцатиградусный мороз в гайне царит благодать в 20 градусов тепла. Вот бы радовалась моя семья, если б ЖЭК мог поддерживать в нашей крупнопанельной квартире такой же температурный режим...

Гайно — это шар из еловых, сосновых и березовых веток. Сооружение прикреплено к дереву непременно с южной стороны, обычно не ниже пяти метров от земли. Белки — архитекторы привередливые: под застройку используют ель, иногда сосну и лишь в крайнем случае другие деревья. Диаметр зимней квартиры 20—30 сантиметров; дверь крошечная. В мороз дверь закупоривается пучком травы или мха. Утеплено жилье мхом, лишайниками, липовой мочалой; пол выстлан сухой травой. В Ленинградской области в беличьих апартаментах находили птичьи перья и даже заячий мех.

Казалось бы, комфортабельное жилье. Чего еще надо? Но лесной аристократке требуется запасная жилплощадь: у белки бывает до пяти квартир! Правда, обычно это летние гнезда, утепленные не так уж старательно. Не следует думать, будто маленького древолаза обуревает строительный зуд. Под жилье часто используются сорочьи гнезда (они с крышей), дупла, скворечники и даже сараи.

Бытует мнение, будто белка индивидуалистка, не любит компании. Неправда это — в тяжкие голодные и холодные времена зверьки ночуют по двое-трое в гнезде. Иногда в гайно набивается по шесть бедолаг. В тесноте, да не в обиде: и теплее, и плечо друга рядом.

В зоопарках белки зачастую дотягивают до 12—13 лет. В природной обстановке, где о них некому заботиться, шестилетние белки — счастливчики, баловни судьбы; большинство соплеменников к трем годам расстаются с жизнью.

Раньше полагали, будто возраст белки легко узнать по весу хрусталика глаза. Это мнение основывалось на том, что у кроликов, зайцев и даже баранов вес хрусталика тем больше, чем старше животное. Но вот в «Зоологическом журнале» появилась статья, в которой было доказано, что хрусталик беличьего глаза тяжелеет только до трех лет, а с четырех лет даже уменьшается.

Но с хрусталиком исследователи все же не расстанутся. И вот почему: «Хрусталик глаза белки может быть своего рода индикатором ее наилучшего физиологического развития... после которого начинается старение организма. Это предположение подтверждается тем, что как раз в 3—4 года у белки отмечается максимальное количество бельчат в помете и высокая активность размножения».

Пушистая братия обзаводится семьей не без треволнений. За одной белочкой увязываются несколько ухажеров. Время от времени они задают друг другу трепку. (Совсем как у зайцев!) Иногда попадает и даме, если она медлит с выбором супруга. Самцы в период гона топчутся — перебирают задними ногами, возбужденно кричат, много бегают по земле. В Подмосковье гон бывает в январе, если не очень холодно, или в феврале-марте. Во всяком случае, в начале марта в гнездах находили бельчат.

Разбивка на пары возможна и осенью: зверьки, добытые из одного гнезда, почти всегда самец и самочка. На семейных чувствах даже был основан метод убийства: охотники подманивали ухажеров, взмахивая прутиком в воздухе (звук похож на воркотню белки).

Новейшие наблюдения свидетельствуют, что супружеские пары у взбалмошных белок порой сохраняются всю жизнь. И не семейные скандалы повинны в том, что разбивается супружеская ладья. Из-за высокой смертности самцов часто складываются группы со сложными семейными отношениями: 2—3 самца и 4—5 самок. Все они живут поблизости и не питают вражды друг к другу.

Перед появлением бельчат мамаша наводит порядок в доме, сооружает запасное жилье. Менее чем двумя квартирами ей не обойтись: когда детенышам минует от роду месяц, она ночует отдельно от них. Что это? Небрежение? Усталость? Может, бельчата ее теребят, не дают покоя ни днем, ни ночью? Уверяют, будто дело проще — не от детей сбегает мать, а от блох. Такое неаппетитное объяснение подкрепляется тем, что белка в зубах перетаскивает детенышей из гнезда в гнездо, спасает их от кровососов, размножившихся в тепле.

Число крохотных, требующих молока комочков год на год не приходится. В лихолетье в чреве будущих мамаш срабатывает милосердный механизм; часть зародышей рассасывается! Незачем в мучениях погибать с голоду, лучше вообще не рождаться. Зародыши могут исчезнуть не только при абсолютном, но и при частичном голоде: недостатке холестерина, кальция, витамина Е.

На биостанции под Кировом бельчат тщательно обмеривали и взвешивали на аптекарских весах. Выяснилось, что быстрее всего растут глаза, зубы, задние ноги и хвост. Поспешный рост ног и хвоста объясняют двояко: защита от нечаянного падения с высоты и приспособление для прыжков с дерева на дерево. Так или иначе, как на дрожжах развиваются именно те органы, которые больше всего нужны для самостоятельной жизни. Если бы Красная шапочка спрашивала не обманщика-волка, а наивных бельчат, она все равно получила бы схожие ответы: большие глаза, чтобы лучше видеть...

Бельчата, увидевшие свет по весне, обычно хилые, развиваются медленно. Второй выводок растет вдвое быстрее — созрел корм. Для тех и других родительские хлеба не вечны: детство кончается в пять месяцев от роду. А потом — живи как знаешь.

Вырастить крепких детей векше удается около ручья или лесного озера: во время молочного кормления нужно много нить. Вот почему возле воды весной и летом белок куда больше, чем в сухой лесной глухомани, где обитают лишь самцы да старые самки. Осенью освободившиеся от забот мамаши и молодое поколение откочевывают к старикам — там сытнее.

Численность беличьего народца меняется через 4—7 лет вслед за урожаем древесных семян. Примелькавшийся зверек вдруг становится редкостью. Когда же корма вдоволь, осенью на каждую старую белку приходится по восемь прибылых.

В грустные осенние дни беличью молодежь охватывает страсть к перемене мест (кочующие стаи на 95% состоят из особей, у которых на губах молоко только обсохло). Недостаток жизненного опыта не мешает им совершать подвиги. Обычно зверьки путешествуют поодиночке или врассыпную. Идут днем, ночью отдыхают. Крейсерская скорость 3—4 километра в час, а средняя длина маршрута — 250 километров. Стоит грянуть морозу, как путешествие прекращается.

Вояжи предпринимаются удивительные. Например, в 1920 году из Восточной Сибири через тундру, где для белок почти нет провианта, был совершен поход на Камчатку. Но это еще что — белки переплывали Енисей, Северную Двину... Купались в Балтийском море, хотели форсировать вплавь Татарский пролив и Байкал. Зафиксирован случай, когда они переплыли трехкилометровое Телецкое озеро.

Такое невозможно без жертв. Вот рассказ геолога Петра Сигунова про события 1962 года на таежной реке Северной. Белки «плыли поперек течения быстро, умело, высоко задрав хвостики и взъерошив на ушах кисточки. Но слишком широка река, слишком стремительно ее течение. Намокали хвосты, намокали кисточки, — зверьки молча и медленно тонули... Или вдруг раздавался пронзительный визг: то барахтались, сопротивлялись белки, увлекаемые под воду.

А вечером волны выбросили на косу необыкновенно раздувшегося тайменя, из его пасти торчал беличий хвост. Когда вскрыли тайменя, не хотели верить собственным глазам... Четырнадцать белок вытащили из брюха! Целую детскую шубу».

С детскими и прочими шубами дела нынче не блестящи: заготовки беличьих шкурок за последние десятилетия упали с 15 миллионов до 4—5 миллионов штук. Нет, охотники-профессионалы не разучились стрелять. Просто белок стало меньше. Почему же им плохо живется на Руси? Версий несколько: замена спелых хвойных лесов вырубками, накопление в популяциях белок генов низкой плодовитости, хищничество сильно расплодившегося соболя... Пишут, будто если на тысяче гектаров рыскает три или больше соболей, белкам не жить — слопают.

Не будем обсуждать ни генетическую, ни другие версии. Это дело специалистов. Не помогут ли в их дискуссии карты «урожайности белки», опубликованные в монографии знатока беличьей жизни И. Д. Кириса?

Нам же пора кончать, пора вспомнить прекрасные слова замечательного натуралиста прошлого века А. А. Черкасова: «Сколько людей белка согревает своим теплым мехом! Сколько красоты и шику придает она прекрасному полу, болтаясь на их различных телогрейках и прочее. Право, взявшись за перо, теряешься, что и сказать о пользе белки в людском мире».

 

 

Ж — не рыцарь

 

 

Я колючий серый еж,

От меня ты не уйдешь,

Распорю твои меха,

Отдавай мне петуха!

С. Я. МАРШАК

Теремок

 

Из детских книжек образ ежа-рыцаря перекочевал в наши души. Увы, еж не такой, каким его преподносят стихи и сказки. Я вовсе не хочу чернить обладателя колючей шкурки, наоборот, постараюсь быть объективным. Начнем по порядку.

Наверное, вам довелось читать или слышать «забавные» истории про то, как некое счастливое семейство в один прекрасный день отправлялось за город, встречало ежа (ой, какой симпатичный!) и прихватывало его с собой. Пусть миляга годик поживет в квартире, потешит сына или дочку. Обычно в середине такой истории рассказывалось, как и что еж ел, куда прятал носки хозяев и где спал. В финале всех этих восхитительных перипетий зачастую якобы торжествовала мораль: под восторженные охи и ахи колючему шару возвращали свободу. А восторгаться-то стыдно. Сможет ли живая игрушка после неестественного времяпрепровождения и обжорства в городской квартире прокормиться в лесу? Спасется ли от врагов? Сможет ли городской еж на лоне природы вновь сыграть ту роль, которая предназначена ему эволюцией?

Люди! Взрослые и дети! Запомните и примите к сердцу замечательные слова Антуана де Сент Экзюпери: «Ты всегда в ответе за всех, кого приручил».

Говорят, у любой медали есть оборотная сторона.

И хотя колючих медалей пока не придумали, играя с ежом, можно доиграться до энцефалита. Это, пожалуй, самая темная черта его биографии. Неуклюжий топотун, бродя по лесу, иглами, словно щеткой, счесал на себя множество клещей, карауливших обед на ковылках и былинках. Еж для кровопийц лучше манны небесной — сразу и шикарный стол, и надежный кров. Вычесать мучителей он не может и кормит их, пока те среди игл не пройдут все фазы своего развития: личинок, нимф, взрослых... На еже прячется столько дряни, что паразитологи в природных очагах энцефалита и туляремии довольно часто основывают свои расчеты на так называемом «еже-часе». Это не что иное, как количество клещей, невольно собранных ежом за час пробега по лесу.

Надо думать, что еж и сам не в восторге от толпы, пирующей среди игл. Тело зудит, нестерпимо хочется почесаться. А это, увы, невозможно. Почему природа не снабдила его длинным когтем на одной из лап? Есть же этакое чесальное приспособление у другого колючего зверя — дикобраза. Сидит дикобраз и чешется себе на здоровье. И при этом, может быть, с удовольствием на все лапы повторяет великое изречение Козьмы Пруткова — мол, очень трудно кончить такое серьезное дело, как чесать там, где чешется.

Постоянный зуд с ума свести может. Не поэтому ли столько ежей со сварливым характером?

Правда, ежи воюют с нечистью. И притом, с человеческой точки зрения, новейшим методом: пускают в ход химическое оружие. Конечно, зверьки не имеют возможности посыпать себя дустами или опрыскивать аэрозолями. Все проще. Напомню о фотографиях, где отнюдь не вегетарианец и к тому же вовсе не запасливый еж снят с яблоком на спине. Некоторые зоологи такую переноску тяжестей склонны объяснять тем, будто ежи нацепляют яблоки, дабы кислый сок испортил жизнь блохам и прочим мучителям. В неволе ежи ловчат и с табаком — стараются вонзить иглы в оброненные хозяином сигареты. Не прочь они нацепить на себя и особо пахучую тряпку, что тоже может быть своего рода дезинфекцией.

Это, так сказать, одна точка зрения. А вот другая, изложенная в превосходной книге С. А. Корытина «Запахи в жизни зверей»: «У ежей существует своеобразная манера, называемая западными зоологами "самооплевыванием": различные пахучие вещества (табак, пот, клей и т. д.) вызывают у них обильное выделение слюны, которую они размазывают по своему телу».

Принеся лесного жителя домой, многие, даже не думая, что среди игл затаились опасные букашки, кладут маленького квартиранта в таз и занимаются санитарией при помощи воды и стирального порошка. Блохам и клещам такая головомойка вреда мало причиняет, а для ежа это, вероятно, сущая пытка, мука из мук. Ведь он боится воды больше, чем огня! И благое намерение оборачивается истязанием зверька.

Кое-кто подумает: «Ну и хватил. Да за такой перехлест самому автору головомойку учинить надо!» Но перехлест ли? Давайте порассуждаем. Ежи пугаются дождя, не обитают возле болот и вообще не любят сырую местность. Это — раз. Вода почему-то лишает их