Серебряный молоток максвелла

Порой вещи внезапно заканчиваются; в одну минуту есть, а в другую… пропадает. Порой они крошатся медленно, как любимые боксеры. Ты носишь их каждый день, потому что они прекрасно облегают тело, становясь почти второй кожей. Ты даже не стираешь их часто, хоть и есть запах, потому что боишься, что стиральная машинка встряхнет их, порвет нити. Но все равно им приходит конец. Трусы рассыпаются. Рывок в порыве страсти, или просто снимаешь их и – бац. Ничего не осталось. Ты голый. И заднице холодно.

Я знал, что все кончено, когда собирался снять свое нижнее белье. И не смог.

Джен выбралась из душа и закончила наносить на обнаженное тело душистый лосьон от Виктории Сикрет. Она сверкала глазами, глядя на меня, и обычно я сразу твердел от этого взгляда. Но, хотя друг стал чуть тверже, как всегда было при виде обнаженных женщин, что поделать, дальше дело не продвигалось.

И тут я понял, что это. Это был конец. Без секса что у нас оставалось? Ничего. Совсем ничего. Жалкая парочка цеплялась друг за друга… ради чего? Не знаю. Не дружбы. Не любви. Может, из страха. Скуки.

Гадость.

– Что такое? – проурчала она. Она не понимала, почему я не снимал боксеры, почему не гладил себя в предвкушении.

Что такое? Будто ты не знаешь. Осознание било меня тонной кирпичей. Перри, Ребекка и Эмили были за дверью. Как насчет того, что ты изменяла мне за моей спиной, неизвестно как долго? Еще и с Брэдли? С этим придурком?

Я не сказал это. Я не хотел, чтобы она поняла, что я знаю. Я просто знал, что все кончено. И мой шанс на счастье, которого я не заслуживал, был не в нашей спальне. Был не с винной крошкой, хоть она и была роскошной. Он был на кухне. Где смеялась с новыми подругами смелая темноволосая красавица.

– Я не в настроении, – сухо сказал я, когда она потянулась к моему поясу. Я забыл, что ей нравилось, когда я говорил нет. Хоть это бывало редко.

Она покачала идеальной задницей в воздухе. Любой назвал бы меня геем за то, что я не отреагировал на Джен на четвереньках, золотой обнаженный мед на белых простынях. Но даже с геем было бы приятнее, чем попасть в водоворот лжи и накладных ногтей.

– Декс, – сказала она, ее голос стал выше.

– Мне нужно готовиться. Как и тебе, впереди праздник, а времени мало, – сказал я и отошел от нее. Чтобы подчеркнуть решение, я быстро надел черные брюки. Они жутко чесались, я редко носил их, но хотел выглядеть хорошо. Мне нужно было впечатлить кое–кого. Я надеялся, что это сработает.

Я отвернулся от Джен, поискал одинаковые носки. Я был рассеян, намеренно отвлекал себя, пока она не потеряла интерес. Джен знала, что ей пора готовиться, и она тоже собиралась впечатлить Перри.

Я услышал, как она вздохнула и слезла с кровати. Она надела жуткое платье стиля Ким Кэттролл 80–х через голову, поискала туфли и покинула комнату.

Как только дверь закрылась, я выдохнул с облегчением. Верьте или нет, но меня даже уколола совесть. Самооценка Джен была удивительно хрупкой, и я не хотел, чтобы мы шли на вечеринку на взводе. Но она сама была в этом виновата. Как и я.

Может, мы все–таки подходили друг другу. Как я мог судить ее, когда сам был не лучше?

Смех зазвучал за дверью и прогнал мои сожаления. Перри. Сегодня мне нужно было думать только о ней. Не о Джен. Даже не о себе. Только о Перри. Мне нужно было вести себя правильно только с ней. Может, тогда противный голос в моей голове заткнется.

Я надел белую нарядную рубашку и черный пиджак и посмотрел на себя в зеркало. Может, дело было в невысоком росте, но я всегда ощущал себя обезьяной в костюме. Но выглядело неплохо. Я знал, что я был красив, мог даже напоминать Бонда. И я был удивительно живым как для того, кто чуть не умер прошлой ночью.

Я перестал смотреть на себя, чтобы не стать таким, как парни, говорящие со своим отражением («Да, усы сработают, чувак, и девчонки поведутся на твой опасный вид»). Я схватил галстук и вышел в гостиную, где громко играли «Beastie Boys».

Джен прислонялась к стойке с бокалом вина в руке. Она с приглашением вскинула брови, значит, не сильно на меня злилась. Может, она уже была пьяна.

– Завязывать или нет? – спросил я, идя к ней.

А потом меня словно развернуло притяжение, я замер и посмотрел в сторону колонок.

Бирюзовый сатин. И грудь. О, эта грудь.

Я смотрел на Перри и не мог дышать. Дело было не только в ее груди, изгибах бедер и талии, от которых я начал твердеть. Она была прекрасной. Она была свежей, живой, сияющей и… такой настоящей.

Не знаю, как долго я смотрел на нее из другого конца комнаты, впивался в нее взглядом, но этого хватило, чтобы ширинка натянулась. Джен сказала что–то про фотографию.

Мне не нужно было это. Этот момент навеки остался в моей голове. В этот миг я понял, что все пропало.