Глава 1 Некто Красный 6 страница

[314]

Наступило Рождество. Бог в яйце.

Я приготовил пелену для моего Бога, дорогую красную пелену из страны утренней зари.

Он воссияет великолепием своей Восточной земли.

Я мать, первая дева, что родила, не ведая о том.

Я заботливый отец, что оберегал деву.

Я пастух, что получил известие, сторожа свое стадо ночью в темном поле.[315]

***

Я священное животное, стоявшее изумленное в невозможности постичь становление Бога.

Я волхв, пришедший с Востока, издали предполагающий чудо.[316]

И я яйцо, окружающее и питающее семя Бога во мне.

***

Длится торжественный час.

А мое человечество несчастно и переживает муки.

Поэтому я дающий жизнь.

Откуда твоя благодать, о Бог?

Он – извечная пустота и изобилие.[317]

Ничто не похоже на него, и он не похож ни на что.

Извечный мрак и вечное сияние.

Вечный на земле и на небе.

Двойная сущность в одном.

Прост в своей многоликости.

Смысл в нелепости.

Свобода в рабстве.

Покоренный, будучи победителем.

Древний в юности.

Да в нет.

***

О,

Свет срединного пути,

Заключенный в яйце,

зарождающийся,

полон рвения, томящийся.

Предвкушающий,

Сказочный, берегущий утерянные воспоминания.

Тяжелый, как камень, отвердевший.

Тающий, прозрачный.

Струящийся свет, вокруг себя обернутый.

*** [318] [319]

Аминь, ты – властелин начала.

Аминь, ты – звезда Востока.

Аминь, ты – цветок, расцветающий над всем.

Аминь, ты – олень, убегающий из леса.

Аминь, ты – песнь, звучащая за океаном.

Аминь, ты – начало и конец.

*** [320]

Слово, никогда не произносимое.

Свет, никогда не проливаемый.

Несравненное смешение.

И дорога без конца.

***

Я прощаю себе эти слова, как ты прощаешь мне желание твоего блистающего света.

***

Вставай, ты благодатный огонь давней ночи.

Я целую начало твоего зарождения.

Моя рука готовит пелену и щедро рассыпает цветы перед тобою.

Вставай, мой друг, беспомощно лежащий, пробивайся сквозь скорлупу.

Мы приготовили тебе еду.

Приготовили подарки.

Тебя ждут танцоры.

Мы построили тебе дом.

Стоят, готовы слуги твои.

Мы также пригнали для тебя стада на зеленые поля.

Мы наполнили твою чашу красным вином.

Мы разложили ароматные плоды на золотых блюдах.

Мы стучим в твою темницу и прислушиваемся.

Длится час, не мешкай.

Мы убоги без тебя и песнь наша изношена.

*** [321]

Мы несчастны без тебя и изнуряем себя молитвой.

Мы произнесли все слова, данные нам сердцем.

Чего ты еще хочешь?

Что нам еще для тебя сделать?

Мы открываем тебе все двери.

Мы преклоняем наши колени, где угодно тебе.

Мы пойдем в любую сторону света, куда пожелаешь.

Мы возведем то, что внизу, и обернем то, что вверху, как прикажешь.

Мы отдадим и отберем, как захочешь.

Мы хотели повернуть направо, но пошли налево, следуя твоему знаку. Мы подымаемся и падаем, мы качаемся и остаемся неподвижными, мы видим и мы слепы, мы слышим и мы глухи, мы говорим «да» и «нет», неизменно слыша твое слово.

Мы не понимаем и живем в неясности.

Мы не любим и живем нелюбимы.

И мы развиваемся, и постигаем, и живем вразумительные.

Мы любим и живем, любимы, согласно твоему закону.

Приди к нам, мы желаем из нашей собственной воли.

Приди к нам, постигающим тебя из нашего собственного духа.

Приди к нам, согреющим тебя у нашего огня.

Приди к нам, мы исцелим тебя нашим мастерством.

Приди к нам, мы создадим тебя из собственного тела.

Приди, дитя, к отцу и матери.

*** [322]

Мы просили у земли.

Мы просили у Неба.

Мы просили у моря.

Мы просили у ветра.

Мы просили у огня.

Мы искали тебя у всех народов.

Мы искали тебя у всех королей.

Мы искали тебя у всех мудрецов.

Мы искали тебя в наших собственных головах и сердцах.

И мы нашли тебя в яйце.

***

Я принес тебе ценную человеческую жертву, молодого и старика.

Я порезал свою кожу ножом.

Я оросил твой алтарь своей кровью.

Я изгнал отца и мать, чтобы ты мог жить со мной.

Я превратил свой день в ночь и расхаживал в полдень, как лунатик.

Я свергнул всех Богов, нарушил законы, съел нечистое.

Я бросил свой меч и облачился в женские одежды.

Я разрушил мой крепкий замок и играл, как ребенок, в песке.

Я увидел очертания воинов на линии фронта и разбил свои латы молотом.

Я засадил свое поле и оставил сгнивать плоды.

Я сделал малым все, что было великим, и великим все, что было малым.

Я променял свою самую дальнюю цель на самую близкую, и поэтому я готов.

*** [323]

Несмотря на это, я не готов, так как до сих пор не примирился с тем, что душит мое сердце. Эта страшная вещь – заключение Бога в яйце. Я счастлив, что великое стремление имело успех, но мой страх заставил меня забыть о связанных с ним рисках. Я люблю и восхищаюсь великим. Нет могущественнее его, с бычьими рогами, тем не менее, я смог его покалечить, перенести и без труда уменьшить. Я чуть не плюхнулся на землю от страха, когда увидел его, а теперь спасаю его руками, сложенными в пригоршню. Вот те силы, которые пугали и завоевывали вас; это ваши Боги и ваши правители с незапамятных времен; тем не менее, вы можете положить их себе в карман. Что такое богохульство по сравнению с этим? Мне бы хотелось побогохульствовать против Бога: так у меня, по крайней мере, был бы Бог, которого я мог бы оскорбить, но яйцо, которое кто-то носит в кармане, не стоит богохульства. Это Бог, против которого даже невозможно богохульствовать.

Я ненавидел в Боге эту ничтожность. Достаточно моей собственной недостойности. Она не может перенести еще и отягощение ничтожностью Бога. Ничто не стоит прочно: вы прикасаетесь к себе и превращаетесь в прах. Прикасаетесь к Богу, и он, перепуганный, прячется в яйцо. Вы берете приступом врата Ада: к вам приближается звук хохочущих масок и музыка безумных. Вы штурмуете Небеса: сценические декорации трясутся, и суфлер в будке падает в обморок. Вы отмечаете: вы не настоящий, вверху все ненастоящее, внизу все ненастоящее, справа и слева – одно разочарование. За что бы вы ни ухватились – воздух, воздух, воздух.

Но я поймал его, с древних времен боящегося; я уменьшил его и взял в свои руки. Вот она – гибель Богов: человек кладет их в карман. Это – конец истории Богов. Ничто не остается от Богов, кроме яйца. И я обладаю этим яйцом. Возможно, я могу уничтожить этого последнего, а вместе с тем – искоренить всю расу Богов. Что они для меня теперь, когда я знаю, что они уступили моей власти? Древние и перезрелые, они пали и были погребены в яйце.

Но как это произошло? Я повалил Великого, я горевал по нему, не хотел бросать, так как любил его, ведь ни одно смертное существо не могло с ним сравниться. Из-за своей любви я придумал уловку, что освободила его от веса и пространственных границ. Я забрал у него – из любви – форму и вещественность. Я, любя, заключил его в яйцо. Так мне убить его, беззащитного, которого я любил? Разбить хрупкую скорлупу его могилы и предоставить невесомости и безмерности крыльев мира? Но разве я не пел песни заклинаний для его рождения? Разве я делал это не из любви к нему? Почему я люблю его? Я не хочу вырывать любовь к Великому из своего сердца. Я хочу любить своего Бога, беззащитного и безнадежного. Я хочу заботиться о нем, как о ребенке.

Разве мы не сыны Бога? Тогда почему Боги не могут быть нашими детьми? Если мой отец Бог умрет, Бог сын восстанет из моего материнского сердца. Потому что я люблю Бога и не хочу бросать его. Только тот, кто любит Бога, может заставить его пасть, и тогда Бог подчиняется своему победителю и ютится в его ладони, и умирает в сердце того, кто любит его и обещает ему рождение.

Мой Бог, я люблю тебя, как мать любит нерожденного, которого носит в своем сердце. Расти в яйце Востока, питайся моей любовью, пей соки моей жизни, чтобы стать лучезарным Богом. Нам нужен твой свет, Дитя. Мы идем во мраке, освети наши тропы. Пусть твой свет сияет над нами, пусть твой огонь согревает холод нашей жизни. Нам нужна не твоя власть, а жизнь твоя.

Зачем нам власть? Мы не хотим управлять. Мы хотим жить, мы хотим света и тепла, поэтому нам нужен твой. Как покрытая зеленью земля и любое живое тело нуждается в солнце, мы как духи нуждаемся в твоем свете и тепле. Дух без солнца становится паразитом тела. Но Бог питает дух.

[ Рис. 32 - 36 ]

Глава 11 Открытие Яйца ^[324]

^[325] [ Рис. 37 ] Вечером третьего дня я преклоняю колени на ковер и осторожно открываю яйцо. Нечто, напоминающее дым, поднимается из него, и неожиданно Издубар стоит передо мной, громадный, преображенный и цельный. Его конечности целы, и я не могу найти и следа повреждений на них. Он будто проснулся после долго сна. Он говорит:

«Где я? Как тесно здесь, как темно, как холодно – я в могиле? Где я был? Мне кажется, что я был вне вселенной – надо мной и подо мной было темное, мерцающее звездами небо – и я был охвачен невыразимым стремлением.

Потоки огня разбивались о мое сияющее тело –

я вздымался над ослепительным пламенем –

я плыл в море, объявшем меня живыми огнями –

Полный света, полный томления, полный вечности –

я был древним и вечно обновляющим себя –

Падающим с высот в глубины,

и проносился, пылающий, с высот в глубины –

вращаясь среди пылающих облаков –

как поток угольев накатывался, как пена прибоя, засасывая

себя в душном жаре –

Объемля и отвергая себя в безграничной игре –

Где был я? Я был исполнен солнца» ^[326]

Я: «О Издубар! Божественный! Как прекрасно! Ты исцелен!»

«Исцелен? А был ли я болен? Кто говорит о болезни? Я был солнечным, исполненным солнца. Я – солнце»

Невыразимый свет изливается из его тела, свет, который мои глаза не могут выдержать. Я прикрываю лицо и обращаю взор на землю.

Я: «Ты солнце, вечный свет – могущественнейший, прости за то, что разгневал тебя»

Все пребывает в тишине и темноте. Я смотрю вокруг: пустая скорлупа лежит на ковре. Я ощущаю себя, пол, стены: все как обычно, чрезвычайно просто и чрезвычайно реально. Хотел бы я сказать, что все вокруг обратилось в золото. Но это не так – все вокруг, как было всегда. Здесь правил вечный свет, безмерный и неодолимый.^[327]

Случилось так, что я открыл яйцо и Бог покинул его. Он был исцелен, и фигура его сияла, преображенная, и я встал на колени, как ребенок, не в силах постичь это чудо. Он, втиснутый в самое сердце начала, восстал, и на нем не было ни следа болезни. И пока я думал, что поймал могущественнейшего и держал его в своих ладонях, он был самим солнцем.

Я брел к Востоку, где встает солнце. Если бы я был солнцем, я бы тоже, наверное, взошел. Я хотел объять солнце и взойти с ним на заре. Но оно подошло ко мне и встало на моем пути. Оно сказало мне, что у меня нет никаких шансов достигнуть начала. Но я искалечил того, кто хотел обрушить все, чтобы зайти вместе с солнцем в лоно ночи; он лишился всякой надежды достигнуть благословенных Западных земель.

Но вот! Я ухватил солнце, не осознавая этого, и нес в своих руках. Тот, кто хотел опуститься с солнцем, обнаружил меня в своем нисхождении. Я стал его ночной матерью, высидевшей яйцо начала. И он восстал, обновленный, возродился в еще большем сиянии.

Однако с его восхождением я опускаюсь вниз. Когда я завоевал Бога, его сила устремилась в меня. Но когда Бог отдыхал в яйце и ждал своего начала, моя сила перешла к нему. И когда он, лучащийся, вознесся, я пал на мое лицо. Он забрал мою жизнь с собой. Вся моя сила теперь была в нем. Моя душа плавала как рыба в его море огня. Но я лег в пугающую прохладу теней земли и погружался глубже и глубже, до самой нижней тьмы. Весь свет покинул меня. Бог поднялся в Восточных землях, и я пал в ужас подземного мира. Я лежу здесь, как роженица, сокрушенная и изливающая свою жизнь в ребенка, объединяющая жизнь и смерть в угасающем сиянии, мать дня и добыча ночи. Мой Бог разодрал меня, он выпил сок моей жизни, он выпил мои высшие силы, и стал изумительным и сильным, как солнце, безупречный Бог, ни изъяна, ни пятнышка. Он отнял мои крылья, украл вздымающуюся силу моих мускулов, и сила моей воли исчезла вместе с ним. Он оставил меня бессильным и стенающим.

Я не знал, что происходило со мной, поскольку попросту все могучее, прекрасное, блаженное и сверхчеловеческое утекло из моего материнского лона, не осталось никакого сверкающего золота. Жестоко и немыслимо солнечная птица раскрыла свои крылья и улетела в бесконечное пространство. Я остался с расколотой скорлупой и злосчастными оболочками его начала; пустота глубин раскрылась подо мной.

Горе матери, родившей Бога! Если она родит израненного, мучимого болью Бога, меч пронзит ее душу. Но если она родит безупречного Бога, Ад раскроется для нее, и из него, содрогаясь, поднимутся отвратительные змеи, чтобы отравить мать ядовитыми испарениями. Роды трудны, но в тысячу раз труднее адский послед.^[328] За божественным сыном следуют все драконы и отвратительные змеи вечной пустоты.

Что остается человеческой природе, когда Бог становится взрослым и захватывает всю власть? Все неспособное, все бессильное, все вечно грубое, все вредное и злосчастное, все вынужденное, убывающее, истребляемое, все абсурдное, все, что таит в себе бесконечная ночь материи, таков послед Бога и его дьявольский и ужасающе искаженный брат.

Бог страдает, когда человек не принимает его тьмы. Следовательно, людям нужен страдающий Бог, пока они страдают от зла. Страдать от зла означает, что ты все еще любишь зло и, тем не менее, не любишь его больше. Ты все еще надеешься что-то получить, но не хочешь всматриваться, потому что можешь обнаружить, что все еще любишь зло. Бог страдает, потому что ты продолжаешь страдать оттого, что любишь зло. Ты страдаешь от зла, не потому что осознаешь его, а потому что оно дает тебе тайное удовольствие, и потому что ты считаешь, что оно обещает удовольствие неведомой возможности.

Пока твой Бог страдает, у тебя взаимопонимание с ним и с самим собой. Так ты хранишь свой Ад и продлеваешь его страдания. Если ты хочешь, чтобы он поправился, не вступая в тайную общность с тобой, зло вставляет палки в колеса – зло, чей облик ты осознаешь, но о чьей адской силе в себе ты не знаешь. Твое незнание происходит от прошлой безвредности твоей жизни, из мирного времяпрепровождения и отсутствия Бога. Но если Бог оказывается рядом, твоя сущность восстает, и черная грязь вздымается с глубин.

Человек стоит между пустотой и полнотой. Если его сила соединяется с полнотой, она становится формирующей. Всегда есть что-то хорошее в этом формировании. Если его сила соединяется с пустотой, она оказывает растворяющее и разрушающее действие, коль скоро пустота не может быть оформлена, а лишь удовлетворяет себя за счет полноты. Соединившись так, человеческая сила превращает пустоту во зло. Если твоя сила созидает полноту, это из-за того, что она связана с полнотой. Но чтобы быть уверенным, что созданное тобой продолжает существовать, оно должно оставаться связанным с твоей силой. С постоянным формированием ты постепенно теряешь свою силу, поскольку абсолютно вся сила оказывается связанной с изменчивостью, обретающей форму. И наконец, когда ты ошибочно воображаешь, что богат, ты на самом деле беден и стоишь посреди своих форм, как нищий. Вот тогда ослепленным человеком овладевает растущее желание придавать форму вещам, поскольку он убежден, что многократно увеличивающееся созидание удовлетворит его желание. Потратив всю свою силу, он становится жаждущим; он заставляет других служить и забирает их силу, следуя собственным задумкам.

В этот момент тебе нужно зло. Когда ты замечаешь, что твоя сила на исходе, ты должен обратить ее от того, что уже сформировано, к пустоте; через эту связь с пустотой тебе удастся растворить сотворенное в себе. Так ты вернешь себе свободу, потому что спас силу от угнетающей связи с объектом. Пока ты остаешься на позиции добра, ты не можешь растворить свое созидание, потому что оно и есть это добро. Нельзя растворить добро добром. Добро можно растворить только злом, ибо твое добро, в конечном счете, ведет к смерти из-за постепенного связывания силы. Ты совершенно не способен жить без зла.

Изменчивость вначале создает образ формы внутри тебя. Этот образ остается в тебе, и это первое и непосредственное выражение твоей изменчивости. Затем именно через этот образ производится внешний, могущий существовать вне тебя и пережить тебя. Твоя сила не связана напрямую с внешним творением, а только лишь с образом, остающимся в тебе. Когда ты приступаешь к растворению сотворенного при помощи зла, ты не уничтожаешь внешний образ, иначе ты уничтожишь собственный труд. Но ты уничтожаешь образ, образованный в тебе самом, ибо именно он отягощает твою силу. Тебе нужно зло для растворения сотворенного и освобождения себя от власти того, что минуло, в той мере, в каковой сей образ сковывает твою силу.

Поэтому творения вынуждают, мучают многих хороших людей до смерти, потому что эти люди не могут в той же мере пристать ко злу. Чем лучше человек и чем сильнее привязан к своему творению, тем больше он теряет силы. Но что происходит, когда хорошие люди полностью потеряют силу в своем творении? Они не только будут стремиться поставить других на службу своему творению с бессознательным коварством и силой, но и станут злыми в своей доброте, не зная этого, потому что их жажда удовлетворения и укрепления сделает их еще более эгоистичными. Но из-за этого добрые полностью уничтожат свой собственный труд, а все те, кого они принудили к служению своему труду, станут их врагами, потому что между ними произойдет отчуждение. Но ты также начнешь тайно, против своей воли, ненавидеть тех, кто отчуждает тебя от самого себя, даже если они действуют из лучших побуждений. К сожалению, хороший человек, познавший и подчинивший свою силу, слишком легко найдет рабов на службу, потому что всегда более чем достаточно тех, кто ничего не жаждет так, как отчуждения от самих себя под хорошим предлогом.

Ты страдаешь от зла, потому что тайно любишь его и не осознаешь своей любви. Ты хочешь выпутаться из затруднений, и начинаешь ненавидеть зло. И снова ты привязан ко злу через ненависть, потому что любишь ты его или нет, это не имеет значения: ты привязан ко злу. Зло следует принимать. То, чего мы хотим, остается в наших руках. То, чего мы не хотим и что сильнее нас, уничтожает нас, и мы не можем это остановить, не навредив себе, ибо наша сила остается со злом. Потому нам, вероятно, следует принять наше зло без любви и ненависти, признав, что оно существует и должно иметь свою долю в жизни. Поступая так, мы может лишить его силы, которой оно может нас подчинить.

Когда нам удается создание Бога, и если с этим творением вся наша сила уходит в этот замысел, нас переполняет желание взойти вместе с божественным солнцем и стать частью его великолепия. Но мы забываем, что тогда становимся не более, чем пустыми формами, потому что придание формы Богу полностью нас истощило. Мы не только бедны, но и становимся инертной материей, которая никогда не удостоится участия в божественности.

Как ужасное страдание или неизбежное дьявольское наказание, несчастье и нужда закрадываются в нас. Бессильная материя становится кормилицей и хотела бы поглотить свою форму обратно. Но поскольку мы всегда без ума от собственных творений, мы верим, что Бог зовет нас к себе, и отчаянно пытаемся последовать за Богом в высшие миры или же наставительно и требовательно обращаемся к окружающим, любой ценой заставляя их следовать за Богом. К несчастью, есть люди, которые позволяют убедить себя поступать так, вредя сами себе.

Гибель таится в этом стремлении: ведь кто мог предположить, что создавший Бога сам осужден на Ад? Но так все и обстоит, потому что материя, лишенная божественного сияния силы, пуста и темна. Если Бог восходит из материи, мы ощущаем пустоту материи как часть бесконечно пустого пространства.

Ускорением, стремлением и действием мы хотим освободиться от пустоты, а также от зла. Но следовало бы принять пустоту, уничтожить образ формы в нас, отринуть Бога и спуститься в бездну и ужас материи. Бог как плод нашей работы стоит вне нас и больше не нуждается в нашей помощи. Он создан и остается предоставленным самому себе. Сотворенное, которое разрушается сразу после того, как мы отвернемся от него, не стоит и потраченных сил, будь оно даже Богом.

Но где же пребывает Бог после сотворения и отделения от меня? Если ты строишь дом, ты видишь его стоящим во внешнем мире. Но когда создаешь Бога, которого не увидеть своими глазами, он в духовном мире, который не менее ценен, чем внешний физический. Он там и делает для тебя и других все, чего можно ожидать от Бога.

Потому твоя душа и есть ты в духовном мире. Однако как обиталище духов, духовный мир есть также и внешний мир. Как ты не одинок в видимом мире, но окружен объектами, принадлежащими и подчиняющимися тебе одному, так и мысли принадлежат и подчиняются только тебе. Но как ты окружен в видимом мире вещами и существами, не принадлежащими тебе и не подчиняющимися, так и в духовном мире ты окружен мыслями и существами мыслей, не принадлежащими и не подчиняющимися тебе. Как ты зачинаешь и рожаешь своих физических детей, и как они растут и отделяются от себя, так же ты производишь и порождаешь сущности мыслей, отделяющихся от тебя и живущих собственной жизнью. Как мы оставляем своих детей, когда те вырастают и предаем тело земле, я отделяю себя от моего Бога, солнца, погружаюсь в пустоту материи и стираю в себе образ моего ребенка. Это происходит, когда я принимаю природу материи и позволяю силе моей формы утечь в пустоту. Когда я вновь порождаю больного Бога при помощи своей силы, с этого времени я оживляю пустоту материи, в которой растет зло.

Природа игрива и ужасна. Некоторые видят игривую сторону, развлекаются с ней и дают ей блистать. Другие видят страх и покрывают голову и скорее мертвы, чем живы. Путь лежит не между одним и другим, но включает в себя и то, и другое. Это и радостная игра, и леденящий ужас.^[329]

[ Рис. 38 - 41 ]