Хуан-солдат, Иисус Христос и апостол Петр

 

 

Идут как-то Иисус Христос и апостол Петр по белу свету, а навстречу им Хуан-солдат. Отслужил он положенный срок и присел на обочине отдохнуть. Христос и говорит святому Петру: пойди, мол, попроси у Хуана табачку. А надобно сказать, у солдата всего две понюшки и оставалось. Подошел апостол Петр к Хуану и попросил у него табачку — тот понюшку и отдал. Потом, по слову Христову, попросил святой Петр у Хуана два реала. У того и было-то всего четыре, но и тут не поскупился солдат — отдал половину апостолу. После попросил святой Петр у Хуана хлеба — солдат и отдай ему пол-краюхи.

Тогда Христос с Петром взяли Хуана с собой, и побрели они по белу свету втроем. Шли они, шли да и проголодались. Видят, пастух стадо гонит. Купили у него барашка. Христос и говорит:

— Кто его заколет?

— Я, — откликнулся Хуан-солдат, — я заколю!

— А кто его нам зажарит?

— Я и зажарю, — молвит Хуан-солдат.

Сказано — сделано. Заколол Хуан барашка, зажарил его, да только вместо того чтоб на стол подать, взял да и съел его целиком за один присест. Собрались все к трапезе, Христос и говорит:

— Где жаркое-то?

— Да, — оживился апостол Петр, — куда оно подевалось?

— Черти унесли, — отвечает Хуан-солдат.

Ладно, — черти так черти.

Идут дальше. Пришли в деревню, слышат — колокола по покойнику звонят.

— Кто умер? — спрашивают.

— Графская дочка умерла, — отвечают им, — скоро хоронить будут.

Христос и молвит одному крестьянину:

— Отведи-ка нас в дом умершей.

Проводили их к дому, Христос и говорит родителям:

— Хотите, воскрешу вашу дочь?

Те обрадовались.

Вошел Христос к покойнице и велел подать котел с кипятком. Трижды окунул он мертвую в бурлящую воду — она и воскресла. Счастливые родители дали им четыре тысячи реалов, и пошли они дальше.

— Слушай, чудак, — не выдержал Хуан-солдат, — что ж ты не запросил восемь тысяч?

Разделил тут Христос деньги на четыре части, а Хуан-солдат и спрашивает: кому, дескать, четвертая? Нас-то всего трое!

Христос и говорит:

— А как иначе? Всем поровну, а четвертая часть тому, кто жаркое съел.

— Мне, значит! — обрадовался Хуан.

И смекнул, что проговорился:

— Ладно, — молвит, — так и быть, теперь один пойду.

— Как знаешь, — отвечает Христос, — попомни только, что один раз в жизни тебе уже повезло.

Приходит Хуан в другое селенье. Слышит, опять по покойнику звонят.

— Кто, — спрашивает, — помер?

— Умерла, — отвечают, — дочка королевская, нынче ее хоронят.

Попросил Хуан проводить его во дворец, и говорит королю:

— За восемь тысяч реалов я воскрешу вашу дочь.

Обрадовался король, но пригрозил:

— Если обманешь, велю тебя немедля повесить!

Потребовал Хуан котел с кипятком и пожелал остаться с покойницей наедине. Трижды окунул он ее в кипяток, да понапрасну: принцесса и не думает воскресать. Видят слуги, не выходит Хуан, сидит, пригорюнившись, и не знает, как быть. Схватили его под руки, посадили на осла и повезли на виселицу.

Вдруг, откуда ни возьмись, навстречу Христос с апостолом Петром.

Хуан и кричит:

— Вот они, вот они, мошенники! Это они надоумили меня покойников в кипяток окунать!

Те же спрашивают, за что это Хуана на казнь везут. Христос выслушал ответ и говорит:

— Проводите меня во дворец. Я воскрешу королевскую дочь.

И правда — слово свое сдержал. Увидал король дочку, живую и невредимую, и на радостях отпустил Хуана-солдата с миром.

— Слушай, Хуан, — говорит Христос, — ты не думай, что можешь творить чудеса, как я. Да попомни, тебе уже дважды повезло. Следующий раз будет последним.

Тут апостол Петр толкает Хуана в бок и шепчет:

— Не валяй дурака, чурбан! Проси скорей райского блаженства — другого такого случая не представится!

— Какое, к черту, райское блаженство! — отмахнулся Хуан. — На что оно мне? Подарите-ка мне лучше грушевое дерево. И если кто на мою грушу влезет, чтоб вовек спуститься не мог без моего на то соизволения. Да еще — чудо-дубинку, такую, чтоб отдубасила каждого, стоит мне крикнуть: «Давай, дубинушка!» А еще охота мне полную золота волшебную котомку, чтоб раскрывалась и закрывалась только по моему велению.

На том и порешили. Получил Хуан, что хотел, и стал опять жить-поживать. Годы идут, а Хуан знай себе веселится да тешится: монеты у него не переводятся; а если кто на волшебную котомку и позарится, для того про запас чудо-дубинка да груша заколдованная имеются. Загонит Хуан злодея на дерево, а слезть не дает.

Прошло много лет. Раз один черт и говорит другому:

— Старый стал Хуан-солдат. Пора нам его к рукам прибирать. По справедливости наш он теперь — от райского-то блаженства сам отказался! Кого бы за ним послать?

А другой отвечает:

— Давай пошлем Иуду!

— Так тому и быть, — молвит первый, — пусть за ним Иуда идет.

Приходит Иуда к Хуану, стучит в ворота.

— Кто там? — опрашивает Хуан-солдат.

— Это я, Иуда.

— Зачем пришел?

— За тобой.

Отворил ему Хуан-солдат и говорит:

— Что ж, заходи, коли пришел. Я мигом соберусь. Только знаешь, дорога длинная, надо бы еды прихватить. Полезай-ка ты вон на то дерево да собери все груши, какие приглянутся.

Влез Иуда на грушу, а слезть не может. Тут Хуан-солдат и подмигнул своей дубинке: «Давай, дубинушка!» Та и рада стараться: такого жару задала Иуде, что едва жив остался. Не скоро позволил ему Хуан слезть с заколдованной груши. А чертям пришлось слать к солдату другого гонца. Тот постучался в ворота и говорит:

— Открывай, Хуан, пробил твой час!

А Хуан отвечает:

— Входи, входи! Однако дорога-то долгая, без денег не обойтись. Сунь-ка руку в котомку да выгреби оттуда побольше.

Сунул черт руку в котомку, а вытащить, ясное дело, не может: котомка-то одному солдату повинуется! Кивнул тут солдат дубинке: «Давай, дубинушка!» — та и ну выплясывать. Так отделала нечистого, что одно мокрое место осталось.

И снова стал себе Хуан жить-поживать.

Прошли еще годы, и вот сделался Хуан совсем старым, да и котомка его почти опустела. Настал день — уж и жизнь ему не в радость. Вскинул он котомку на плечи и побрел потихоньку к адским воротам. Постучался и слышит:

— Кто там?

— Это я, Хуан-солдат!

— Хуан-солдат? — отвечают. — Уж больно ты умный, коли думаешь, будто мы тебе откроем! Ведь это ты бедолагу Иуду чуть не до смерти отколотил, да и черта не помиловал. Ступай себе, поищи другого места: у нас тебе жарковато покажется.

Делать нечего, побрел Хуан прочь. Шел он, шел с котомкою за спиной и сам не заметил, как очутился у райских врат. Постучался Хуан и открыл ему апостол Петр:

— Вот, — говорит, — нежданный гость! Какими судьбами? Не ты ли променял некогда райское блаженство на мешок золота?

— Я? — удивился Хуан. — Загляни сам в котомку — увидишь: я к тем деньгам и не притронулся.

Развязал Петр котомку и сунул в нее голову — поглядеть, так ли это. Сунуть-то сунул, а вытащить не может, потому что Хуан не велит. Тут апостол Петр раскричался:

— Отпусти меня! Отпусти, мошенник!

Так вопил, что сам Иисус Христос вышел на крик — узнать, отчего такой шум.

— Ба! — говорит. — Хуан-солдат! Ты что со святым Петром сделал? Или не разумеешь, дурья башка, что с котомкой на голове он не может на страже стоять?! Эдак на небеса пролезет кто ни попадя!

Но Хуан все упрямится. Делать нечего! Пришлось Христу впустить его в рай — и тогда Хуан сжалился и освободил святого Петра.

Спел соловушка-певец, тут и сказочке конец.

 

Невеста трех женихов

 

 

Была у отца дочь-раскрасавица, да на беду упрямица и строптивица. Раз посватались к ней три жениха. Отец им и отвечает: мне-то, мол, все трое по сердцу, а дочке самой решать, за кого замуж идти. А та возьми и скажи:

— Всяк по-своему хорош, так бы и вышла за всех троих!

— Что ты, доченька! Где ж это видано?

— Мне все трое по нраву, — упирается дочка. — Как выбирать?

— А какой больше? — допытывается отец.

— Все трое хороши, — стоит на своем дочка.

Запечалился бедный отец, но делать нечего: придется сказать женихам, что красавице все трое по сердцу. Думал он, думал и додумался: повелел он им побродить по миру да отыскать невесте в подарок чудесную вещицу, какой свет не видывал. Кто добудет самую редкую — тот и жених.

Пустились все трое в путь, каждый своей дорогой. Долго ли, коротко ли блуждали они, только очутились, наконец, за морями, за горами, на чужой стороне. Да вот незадача — ни один не сыскал чудесной вещицы, какой свет не видывал! Первый жених уж совсем было духом пал, — вдруг навстречу ему старичок.

— Купи, — говорит, — у меня зеркальце.

Заартачился первый жених: зачем, мол, мне зеркальце, и вдобавок такое маленькое и неказистое.

— А затем, — отвечает старик, — что есть у него дивное свойство: показывает оно владельцу тех, кого тот пожелает.

Убедился первый жених, что старик не лжет, и раскошелился, купил зеркальце.

Второй жених в те же края попал. Встретил и он на улице старика, и тот предложил ему купить склянку бальзама.

— Да на что мне бальзам? — удивился второй жених.

— Как знать! Глядишь, и пригодится, — отвечает старик. — Есть у этого зелья дивное свойство — воскрешать мертвых.

Тут как раз несут мимо покойника. Старик и капнул бальзама на губы мертвецу — тот мигом ожил, встал из гроба и пошел себе домой, здоровехонек. Увидел это второй жених и раскошелился, купил бальзам.

В ту пору третий жених брел в тоске по берегу моря. Вдруг волны выбросили на берег огромный сундук. Он раскрылся, и вышло из него несметное множество народу.

Последним вылез маленький старичок — и прямиком к третьему жениху.

— Купи, — говорит, — у меня сундук.

— Да к чему он мне? — удивился юноша. — Разве что на дрова сгодится!

— Ну уж нет! — отвечает старик. — Есть у сундука дивное свойство: вмиг переносит он владельца, куда тот пожелает. Это святая правда — спроси-ка у тех людей, они только что из Испании.

Убедился юноша, что старик не лжет, и раскошелился — купил сундук, дорого заплатил.

На другой день встретились все три жениха, довольные своими покупками, и решили: пора назад, в Испанию.

Первый рассказал про волшебное зеркальце. Стоит пожелать, — и увидишь в нем, кого захочешь. Тут вынул он зеркальце и пожелал взглянуть на невесту трех женихов.

Да вот горе — увидали они ее мертвой, в гробу!

— Есть у меня животворный бальзам! — воскликнул второй. — Но, пока вернемся домой, бедняжку уже похоронят.

— У меня есть сундук-быстролет! — воскликнул третий. — Он вмиг домчит нас на родину!

Влезли они в сундук и оглянуться не успели, как очутились на месте. И поспешили к отцу своей нареченной.

Отвели их в комнату, где лежала покойница. Второй жених приблизился и окропил ее губы бальзамом. Поднялась она из гроба, стала еще красивей, обернулась к отцу, да и говорит:

— Ну что? Теперь и сам видишь: все трое хороши, как тут выберешь?

 

Груши тетки Нищеты

 

 

Жила на свете старушка-побирушка — тетка Нищета с сыном Голодом. А хижину их пес Тарро сторожил.

Жили они подаянием да плодами, что поспевали к осени на ближней груше. И всем бы тетка Нищета была довольна, если б не мальчишки-воришки: вмиг дерево обчистят. Старухе за ними не угнаться, — так она стала Тарро науськивать. Он залает, кинется, разгонит шельмецов, да разве за ними уследишь?

Шел как-то зимой мимо хижины бедняк, попросил приюта. Тетка Нищета дверь ему отворила.

— Заходи, — говорит, — поешь с нами. Вот похлебка, вот хлеб. Люди добрые дали.

А после охапку соломы, на которой спала, пополам поделила:

— Стели в углу да спи!

Постелил гость солому и проспал ночь. И странное дело: пес старухин, Тарро, на него и не тявкнул — ластится, руки лижет, а ведь никого, кроме хозяев, и не признавал никогда. Наутро поблагодарил незнакомец за приют и уходить собрался. А за окном вьюга метет.

— Пережди непогоду, — говорит ему тетка Нищета, — погоди. Я скоро вернусь, хлеба принесу, — люди добрые дадут. Поешь — и пойдешь.

Удивился незнакомец старухиной доброте и остался. Вернулась тетка Нищета, принесла хлеба, накормила гостя, а он ей на прощанье и говорит:

— В награду за доброту твою исполню я любое твое желанье. Ты не смотри, что я в рубище. Что хочешь, проси!

— Не надобно мне ничего! — отвечает Нищета.

А гость стоит на своем, так что пришлось ей, в конце концов, уступить.

— Вот что, — говорит, — сделай. Если кто залезет на грушу мою без позволенья, пускай так на ветке и висит, пока я слезть не разрешу! Очень уж груши у меня хороши, да не доспевают, — ребятишки рвут.

— Немного же тебе надо, тетка! Ну, будь по-твоему!

И ушел. А желанье тетки сбылось.

Стали к осени груши поспевать. Ребятишки полезли за грушами — и на дереве повисли. Не могут слезть! Идет тетка Нищета, увидала воришек, схватила палку и давай их колошматить:

— Ах вы, бесстыжие! Будете знать, как на чужое зариться!

Отколошматила и говорит:

— Слезайте!

Они с дерева и посыпались, а Тарро как зарычит, как кинется — штаны бедолагам порвал.

И с тех пор, как ни хотелось сорванцам груш, никто к тому дереву, что у старухиной развалюхи росло, и близко не подходил. Всласть они с сыном в тот год груш поели! И не знали с тех пор хлопот с урожаем.

Прошло время. Совсем уж состарилась тетка Нищета. Вышла как-то на порог и видит — стоит у самых дверей скелет с косой на плече:

— Пришел твой час, тетка Нищета! Собирайся!

А Нищета заупрямилась:

— Да мне бы теперь только жить да жить! Дай хоть на старости лет покою порадоваться!

Но Смерть не отстает:

— Идем!

И решила тетка Нищета попросить напоследок об услуге. Да так жалостливо просила, что согласилась костлявая:

— Чего тебе надобно? Говори!

— Я пока в дорогу соберусь, а ты, сделай милость, сорви мне четыре груши с верхней ветки! Мне не достать, а оставлять жалко!

— Ладно, достану. Иди, собирайся!

Влезла Смерть на дерево, сорвала груши — еле дотянулась! А слезть не может. И так и сяк пробовала — не получается. Глянула вниз, а под деревом тетка Нищета стоит, хохочет:

— Ты уж там посиди, — кричит, — а я пока поживу в свое удовольствие!

Так Смерть на дереве и осталась. А время идет, — не знают люди, что и думать. Старикам дряхлым да больным уж и свет не мил, так измучились, — а смерти все нет. Иным уж за двести лет перевалило. В больницах теснота страшная, стон стоит — все Смерть зовут, а ее нет как нет. Уж и с ножами кидаться друг на друга стали, да изувечились только. И в окна бросались, да что толку — руки-ноги переломали. Даже на войне люди погибать перестали — только калечились. А все потому, что сидит Смерть на груше у тетки Нищеты и слезть не может.

И решили люди Смерть отыскать. Ходят, ищут — куда она запропастилась? И вот как-то один лекарь слышит знакомый голос (а были они с костлявой друзья закадычные):

— Эй, приятель!

Он голову поднял и видит: сидит Смерть на дереве.

— Пособи! — говорит. — Слезть не могу!

Побежал он к соседям за топором. Хотели срубить чертово дерево, да не вышло, — стоит себе целехонькое, не берет его топор!

Нашлись и такие, что на дерево полезли: думали, стащат Смерть, но не тут-то было, — сами повисли, как груши! А тетка Нищета в окошко глядит да посмеивается:

— Повисите пока, потрепыхайтесь! Все равно не слезете, пока я не велю!

И поняли люди, какая у тетки Нищеты власть. Из каких только городов, из каких только стран гонцов к ней не выслали!

— Сжалься, — просят, — исстрадались люди!

И сжалилась тетка Нищета, но поставила свое условие:

— Пусть Смерть о нас с сыном навеки забудет. И пока я сама ее трижды не позову, пусть не приходит за мной!

Смерть приняла теткино условие, и та позволила ей с дерева слезть. А уж как спустилась костлявая, как взялась за косу, так по всей земле мор пошел — умирали все: кто зажился, и кто смерти искал, и кому срок пришел. Только тетка Нищета с сыном Голодом до сих пор живут.

 

Может, и так

 

 

Жил на свете король, и была у него дочка-упрямица. Что ни спросят, она отвечает: «Может, и так!» — будто слов других не знает. Тревожится король — ей замуж пора, а кто ж ее возьмет, когда она одно, как попугай, твердит? Думал он, думал и придумал: велел объявить, что за того дочку отдаст, кто заставит ее другие слова вымолвить.

— А того, — говорит, — у кого не выйдет, жизни лишу!

Много рыцарей съехалось к дворцу попытать счастья, но, как ни старались, ничего не добились. Всем одно отвечала принцесса: «Может, и так!» Пришлось королю казнить незадачливых женихов. А один сеньор побоялся сам свататься. «Дай, — думает, — слугу найму, пускай попробует. Вдруг заставит заговорить принцессу? Если не выйдет, так его казнят, не меня, а если выйдет, разве отдаст король дочь свою за слугу? Ни за что! Тут я и объявлюсь. Решено! Теперь надо слугу смышленого подыскать».

И пошел сеньор по постоялым дворам да рынкам. Ходит, приглядывается, — а подходящего слуги нет как нет. Один слишком боек, другой глуп, третий и вовсе пройдоха. Наконец увидал пастуха. Сидит, олью готовит, — похлебка кипит, он ее помешивает.

— Чем занят? — спрашивает сеньор.

— Да вот выскочек топлю!

— Что-что?

— Фасолины в кипятке прыгают, того и гляди выскочат, а я их на место!

— Ну, ты молодец! А отец твой чем занят?

— Отец мой окольным путем пошел, чтоб побыстрей вернуться.

— Как так?

— Ну, не в гору же идти!

— И то правда! А мать чем занята?

— Тесто месит, чтобы хлеб испечь, который мы на прошлой неделе съели.

— Как так?

— А вот так. На прошлой неделе взяли мы хлеба в долг, а теперь отдавать надо!

— Понятно. А брат?

— Брат на охоте. Кого убьет, бросит, а кого не изловит, домой принесет.

— Да на кого ж он охотится?

— На блох, сеньор. Каких придавить не сумеет, тех назад на себе притащит.

— Ай да брат! А сестра?

— Сестренка слезы льет. Прошлогоднее веселье оплакивает.

— Это почему же?

— В праздники так славно повеселилась, что не сегодня-завтра родит!

Понравились сеньору речи пастуха. Рассказал он ему про принцессу: «Надо бы ее разговориться заставить».

— Ладно! — отвечает пастух. — Можно и попытать счастья. Только давай писаря с собой возьмем, чтоб слова ее записать, если будет что записывать.

— Это ты хорошо придумал. Пойдем за писарем!

Отыскали писаря и отправились втроем во дворец. Попросили у короля позволения с принцессой поговорить. Он велел их в тронный зал провести. Пастух поклонился принцессе и говорит:

— Ваше Высочество! Позвольте вам такую историю рассказать, какой вы еще не слыхали!

— Может, и так.

И начал пастух плести свои небылицы.

— Отец мой до того богат, что овец у нас и не считано: коз одних две тысячи, а коров не меньше пяти сотен!

— Может, и так! — отвечает принцесса.

— И столько они молока дают, что пруд пришлось вырыть, глубокий-преглубокий. Там молоко и плещется.

— Может, и так.

— А я иду как-то по лесу, грызу орешки. Выронил один, гляжу, а он уже пророс. Я оглянуться не успел, как из росточка кедр громадный вымахал — ветками за небо цепляется.

— Может, и так.

— Вернулся домой. Говорю матери: «Дай поесть!» А она меня за птичьими яйцами посылает. Увидел я гнездо на кедре и полез за ним, точно кошка. Лез, лез и вижу — врата передо мной райские, а рядышком Святой Петр сидит, башмак починяет.

— Может, и так.

— А поодаль старик арбузами торгует. Пить мне захотелось, я и купил арбуз. Стал резать, а он такой громадный, что нож мой внутрь провалился. Я за ним прыгнул — надо ведь нож отыскать! Хожу, ищу, а навстречу мне крестьянин. «Что тебе здесь понадобилось?» — спрашивает. «Нож, — говорю, — ищу. А ты?» — «А я уж вторую неделю соху отыскать не могу!» Ну, думаю, надо мне назад выбираться. Вылез, огляделся. Говорю Святому Петру: «Мне бы вниз спуститься». Он отвечает: «Оно бы и можно, да пока ты ножик искал, буря внизу разыгралась — кедр с корнем вырвала. Не знаю, чем тебе и помочь! Вот есть у меня удочка, да коротковата — до земли не достает. Впрочем, попробуй!» Удочка и правда коротковата оказалась. Повис я на ней — а земли не видно; как руки-ноги не переломал, ума не приложу. Однако сама видишь, живой остался!

— Может, и так.

Разозлился пастух, поглядел на короля и говорит:

 

Может, в том-то и секрет,

что секрета вовсе нет?

А принцесса, Ваша милость,

дура дурой уродилась!

 

И тут принцесса как закричит: «Вон отсюда, бесстыдник!» А пастуху только того и надо:

 

Шпарь, чернильная душа,

я добыл себе невесту.

А хозяин — ни шиша!