Прозопагнозия (10.2017)

Весна (04. 2017)

Весна, дочь Зимы, сказала матери: "Посмотри и послушай! Что это за огни вдалеке, что за весёлые песни я слышу там, где стоят дома из камня?"
И ответила мать: "Не ходи туда, запрещаю тебе! То люди. И огни зажигают, и песни они поют для тебя. Воспевают красоту твою и всякой лестью услащают слух твой. Не верь, ибо коварствуют, зависти полны до красоты твоей, ведь нет на Земле женщин и дев, тебя красивей. Пойдёшь, — и погубят тебя, изуродуют лицо твоё, и постигнет меня печаль великая, ибо не отдадут коварные дочь родную матери родной, покуда не явишься ты в царство посмертное".
И внимала Весна Зиме в благоговейном страхе, покуда не иссякли её речи. И припала к ногам её и уверяла: "Не пойду, никогда не пойду я к людям, ибо явила ты заботу и любовь". И истина была в речах её, и горькие слёзы тому уликой были.
Тогда люди являлись Весне. Речи их были сладки, а песни – веселы. Всё звали они Весну с собой. Но видела она в глазах их злобу и не шла. Носили Весне дары разные, манили к себе. Не шла Весна, помнила наказ матери. Тогда люди уходили ни с чем.
И обнимала дочь свою Зима, и трепала локоны её и всячески заботилась о ней.
И было счастье и покой, покуда не стало сил в дочери терпеть холод Зимний.
Тогда сказала Весна: "Матерь, холодно мне, согрей меня!".
Зима, будучи в сути своей холодом, мыслить стала, как бы дочь от морозов уберечь. Выдумав способ, тайно покинула Весну тёмной ночью, не оставив следов на снегу, ибо была суть снегом.
Печально стонала одинокая Весна, покуда не услыхала снова людей и не увидела огни. Но на сей раз люди не звали её, а всё поминали имя Зимы и смеялись.
Гадала Весна, что делать ей, помнила о запрете материнском и коварстве людском. Но вскорости нестерпимым стал смех человеческий. Тогда пришла Весна в город и там увидела полымя бушующее, ярчайшее из ярких, столп с узником опаляющее.
Спросила Весна у людей: "Чему же радуетесь вы? И что за узника огню предаёте?"
Ответствовали тут ей многие: "Масленица! А узница — хладов всех властительница! Воспылав, уйдёт, и все морозы с ней. Возрадуйся же с нами посему!"
Всё поняла Весна и бросилась сама к костру, дабы увидеть, правду ли говорят.
Подойдя, закричала: "Мама! Ты ли? За что тебе кара такая? За что мне такова?"
Иссилив себя, ответствовала ей мать: "Я, дщерь. Всё суть для тебя, ибо нет покоя мне, покуда холод терзает тебя. А я — сама есть холод. Да будет тепло тебе, дочь Весна!" И почила, крикнув так.
Закрыла глаза Весна, и помутилось небо тут. Мрак пал на Землю, ибо ослепло небо. Весна охладела душою и так сказала: "Права была матерь. Вы коварны и завистливы. Вы воистину жестоки. Вы просили меня. Теперь вот я, и имя моё — Весна, Зимняя дочь! Вечно буду помнить я родительницу свою. И вы вместе со мной!"
И, так возопив людям, взяла в руки все снега материнские и бросила к ногам её. Погас костёр.
Призвала все бураны и вихри материны, — разлетелся снег по Земле. Холод, крикнув, высвободила, — и стал он наполнять всё и вся. Замёрзла вода, иней покрыл сами небеса, люди застыли на местах.
Вознеслась Весна, дочь Зимы, к тучам, небо покрывшим, и направила их к Солнцу, — не стало Солнца. Только слабый серый свет пробивался, не согревая никого и ничего.
С ветром стала Весна кружить, мать во всём повторяя. Стала она тяжкую скорбную песню ветру шептать. И носилась песня эта по всей Земле.
И был месяц, и был второй.
Зажгли люди снова огни и стали Весну звать. Пришла Весна, силой владея безудержной. Сказали ей: "Не ты, дочь твоя нам угодна!"
Пришла Весна к пруду замёрзшему, посмотрела на себя и видит: Зима сама пред ней в воде явлена. Спросила Весна: "Как же ты жива?" Лишь эхо было ей ответом.
Тогда открылось Весне, что видела она своё отражение, а не материно.
Горько заплакала Весна и увидела, что слёзы плавят снег.
Вернулась она к людям и сказала: "Жгите пламень". Большой костёр распалили люди, и вошла в него Весна.
Больно было ей, но молча стояла и терпела, ибо знала исход.
Оплавил огонь кожу грубую, снегом сокрытую. И явился прекрасный лик истинной Весны, коей пламень только в радость, как матери холод.
Увидели люди диво дивное и возрадовались, и стали смеяться и петь, забыв зависть и коварство. И запела Весна с ними. Душа её спокойна была. Поняла Весна, что мать, сколько бы ни звать её, не вернётся, покуда дочь её не явит Лето, а за ним не придёт Осень. И стали песни весёлые вместо скорбной, и стала вода вместо снега. Вода в землю ушла, а из неё всякий цвет благоуханный расти стал. Расцвела воистину Земля, и снова стал порядок правильный. Да будет так и ныне.

 

Деньги (09.2017)

 

В древние времена жил человек по имени Мидас. Он обладал необычным даром – превращать в золото предметы касанием мизинца левой руки. Когда он вырос, он воспользовался этой способностью и занял трон одной приморской страны. Через несколько десятков лет о короле стали говорить, что он заключил сделку с нечистой силой – за всё это время он не постарел ни на день. Когда народ прознал о даре своего правителя, Мидас решил уйти. Он знал, что если промедлить, его замок осадят и под угрозой смерти станут требовать денег.
Однажды ночью Мидас ушёл из дворца и отправился как можно дальше от морской страны.

Он пришёл к одному кузнецу, дал ему золота и попросил отрубить мизинец левой руки. Денег было так много, что кузнец согласился и сделал это. Палец превратился в золотой слиток. Тогда Мидас попросил выковать из него кольцо и украсить его драгоценным камнем. Кузнец так и сделал. Надев кольцо с рубином на указательный палец левой руки, бывший король покинул кузницу.
За сим, понимая, что он не стареет, Мидас стал странствовать по свету. Вести о нём вскоре распространились по всей Земле. Многие не верили в существование этого человека, но жители морской страны и кузнец могли подтвердить правдивость слухов.

Мидас стал бродячим философом, аскетом, который проповедовал бедность во спасение души. Единственная ценность, которая у него была – камень на кольце, но его он прятал в рукавах балахона, который стал носить. Однако люди прознали про свойства рубина и стали называть его Камнем Философа. Сам камень никто никогда не видел, однако кузнец, что выковал кольцо, показывал клинок, обратившийся в золото, прикоснувшись к пальцу Мидаса. Сам бывший король, которого теперь так и называли, Философ, продолжал путешествовать, но никогда не использовал кольцо в корыстных целях.
Он так редко контактировал с людьми, что почти никто не знал, где он находится. Философ менял одежду, язык, на котором говорил, и делал всё, чтобы избежать лишнего внимания.

Через несколько сотен лет не осталось никого, кто видел его своими глазами или помнил рассказы о нём. Посему Камень Философа перестал ассоциироваться с определённым человеком и стал Философским камнем.

 

Прозопагнозия (10.2017)

Каждый, кого я встречаю, воспринимается как угроза.
Если мне не плевать, то я обязательно просчитываю, что бы я сделал, если бы этот, именно этот конкретный незнакомец, который видит меня один раз в жизни пару секунд, вдруг ударил меня?
"Да. Он. Он вполне может подойти и врезать тебе в глаз или нос, или накричать на тебя ни за что, ни про что. Тогда ты должен будешь защититься.
Ударь первым.
Под коленку со всей силы. Ещё раз. Пока он не согнётся. Затем согни руку в локте на его горле и души его, пока он не обмякнет".
Каждый раз.
Если кто-то стоит слишком близко ко мне, если людей слишком много, если я просто иду по улице и думаю о совершенно другом — он... я. Я начинаю вдруг выстраивать целые сценарии споров с незнакомцами, сцены драк на пустом месте, сцены, в которых надо мной издеваются неизвестные, а я ищу выхода из этой ситуации.
Обычно, когда такое происходит, я вовлечён в процесс. Я в подробностях представляю сначала вред, который мне причинит именно этот человек. Угроза, издёвка. Затем — мои действия. Фраза, обычно — несколько фраз, но чаще — удар. Серия ударов. Во всех подробностях я просчитываю каждую секунду, каждый звук, каждый взгляд, каждое слово, я уже чувствую, как сжимаются кулаки, как я в душе уже готов врезать этому уроду, этой сволочи, которая ведёт себя со мной так... "Мразь! Удар! Удар! Что ты теперь скажешь, тварь?! Нечего было лезть!"
Сердце моё сжимает чувство вины, совесть как бы говорит: "Они — незнакомцы, которым нет до тебя никакого дела".
Тогда я задаю себе вопрос: "Почему? Почему вдруг они стали бы так себя вести?"
И обычно это срабатывает.
Не сразу, но постепенно гнев уходит, дрожь в руках пропадает, а незнакомцы (не ситуации) забываются.
Обычно нет никаких поводов спорить со здравым смыслом.
Но не в тот раз.
Тогда я возвращался домой, шагая в такт песне в наушниках.
Я уже подошёл к двери подъезда, когда краем глаза заметил кого-то.
Незнакомец, идущий прямо ко мне.
Тогда это случилось снова. Я подумал, что он — прямая угроза. Он может зайти за мной в подъезд и избить меня там, украсть телефон и дорогие наушники, или ещё чего похуже.
На тот момент вопрос "Почему?" сработал, и я вошёл в подъезд.
Он вошёл за мной.
Тогда я снова прислушался к тому, параноидальному во мне. Он насторожился.
Чтобы убедиться, что опасности нет, я посмотрел на незнакомца.
"Его взгляд. Как будто он знает тебя. Я вижу его впервые. Это неправильно. Это неправильно!"
Он почти кричал. Паника быстро передавалась и мне. Да, я не знаю, кто передо мной. Он — незнакомец, я никогда его раньше не видел. Но почему тогда он так на меня смотрит? Как будто я не только видел его раньше, но и знаком с ним?
Перед этим вопросом даже "Почему ты думаешь, что он опасен?" — отпал сам собой.
Я вызвал лифт.
Мысль, что я должен буду ехать вдвоём с ним в тесной тускло освещённой кабинке, где некуда будет уйти, оживила параноика. Он ничего не сказал, но дрожь его прошла по мне волной странного страха, смешанного с гневной решимостью.
Дверь открылась. Я вошёл первым.
Мне нужен был девятый этаж. Я потянулся к кнопке, но незнакомец уже нажал на неё.
Ещё немного — и у параноика началась бы истерика.
"Это — уже не совпадение. Вот увидишь! Ты увидишь! Готовься!"
Тогда незнакомец обратился ко мне.
Из-за музыки в наушниках я расслышал только тон.
Параноик закричал:
"Он знает меня! Он говорит так, будто знает! Я первый раз его вижу! Это неправильно! Неправильно! Здесь что-то не так!
Толкнуть. Ты должен вытолкнуть его из лифта. Так он ничего не успеет сделать. Ну же!"
Под его напором я даже дёрнул руками, чтобы толкнуть его, но вовремя остановился.
Но теперь я сам повторял: "Всё это неправильно". Незнакомцы не должны себя так
вести. Это нелогично.
Тогда я прижался к стене, стремясь унять дрожь в руках, стремясь не привлекать внимания. Я уходил от его взгляда, рассматривал выжженные кнопки, обшарпанные стенки кабинки, грязь, въевшуюся в пол по углам, всё, что угодно, только бы не смотреть ему в глаза.
"Нельзя смотреть в глаза незнакомцам". Одно из главных правил. Моих и параноика.
Но сколь бы я ни был напуган, сколь бы параноик во мне ни бил по нервам, ни кричал об опасности, сколько бы образов драк ни проносилось перед глазами, я был в уме.
"Нельзя привлекать внимание"
Я просто ждал, пока этот до ужаса медленный лифт не остановится.
Незнакомец достал ключи и открыл двери в мою квартиру.
Сказал закрыть за ним.
Тогда паника начала понемногу отступать.
Я понял, что этот человек жил у нас уже несколько месяцев.
Почти каждый день я видел, как он уходит на работу, вечером — возвращается.
Незнакомец, которого я видел впервые в жизни, оказался нашим квартирантом.
Я уже говорил, что не запоминаю лиц людей?

 

Вера (10.2017)

 

История, о которой я хочу рассказать, произошла в июне 2011 года, за два месяца до моего двенадцатилетия. Мы с моим лучшим другом Вадиком решили сходить в компьютерный клуб. Всё бы ничего, да только находился он примерно в часе ходьбы от дома. Мы, понимали, что нас туда ни в коем случае не отпустят. Тем более, одних. Но интернета не было, а компьютер вообще был только у меня.
Поэтому каждый соврал как сумел и в итоге нас отпустили с самого утра, с одним условием: вернуться к полудню.
Мы явились домой, когда на часах было уже четыре.
Знатно тогда нас отругали. Для меня только этим всё и ограничилось, меня никак не наказали. А вот Вадику лучше было пару дней вообще не попадаться на глаза родителям, до того строгими они были.
Да и я не мог смотреть в глаза родственникам после такого проступка – в воздухе застыло напряжение, и каждая неосторожная фраза могла стать началом конфликта, в котором мне в очередной раз читали бы мораль о важности времени и о том, как сильно за меня волновались.
Поэтому новость, что нас бесплатно отправляют на отдых в летний лагерь в центре города стала для нас с Вадиком спасительной.
Тогда я даже представить не мог, что этот подарок окажется самым страшным наказанием в моей жизни.
Это был не обычный лагерь.

Он был религиозно ориентированным.

Поначалу всё было вполне обыкновенно. Мы, человек сто детей, пришли на территорию – окружённый железной оградой комплекс зданий. Из них я запомнил только три: администрацию, столовую и главное здание. Именно туда нас и повели.

Первое, что пришло на ум, когда я вошёл – церковь. Огромный зал, по краям которого стоят два ряда широких лавок, а впереди возвышается сцена. Того и гляди кто-нибудь взойдёт на неё и станет читать проповедь. Но её время ещё не пришло. Сначала нас распределили по отрядам, как в любом другом лагере. Отличие состояло вот в чём: нужно было придумать название, в котором обязательно присутствовало бы слово «Небесный».
«Наш отряд – “Небесные Победители”» – гордо заявила вожатая. Тогда я посмеялся над этим названием, но услышав, что другой отряд стал «Небесным Десантом», понял, что у нас ещё не всё так плохо. Связать адептов христианства, основной постулат которого – «возлюби ближнего своего», с военно-воздушными силами – до такого не каждый додумается.

Одно только это уже показалось мне чересчур странным, но день тогда только начался.
Покончив с распределением, нас рассадили по скамейкам, будто прихожан.
На сцену вышел «ведущий» и стал рассказывать, как все рады нас видеть, как весело нам здесь будет и прочую стандартную ерунду. Правда, была одна интересная задумка.
Каждому отряду за те или иные действия давали «солнышки», местную валюту, как очки в Хогвардс. Давали затем, чтобы в последний день смены все смогли их потратить на специальной ярмарке, где за них можно было бы купить всё: от памятного сувенира до действительно полезных вещей – книг, например.
Было всего два условия:
Слушайся вожатых.
Молись.
Буквально. Первое, за что нам их раздали – молитва, которую разучили с нами там же.
При этом если вожатый видел, что кто-то не молится, «солнышки» отнимали, а негодяя прилюдно отчитывали. Детям вроде меня совсем не хотелось, чтобы над ними смеялись, чтобы их оскорбляли товарищи по отряду. Поэтому фактически нас всех заставляли молиться. Смягчалось это стимулом, который действительно привлекал. Ярмарка. Полезные вещи.
После молитвы ведущий решил разбавить религиозность игрой. Идея, конечно, хорошая. Да только он даже туда вместил не то, что подтекст, но прямую пропаганду христианства.

Он говорил примерно следующее: «Есть Библия. В ней – все заветы, по которым нужно жить. Нужно делать всё так, как там написано, тогда вас ждёт благополучие. Иначе – вам несдобровать. Чтобы не быть голословным, давайте сыграем в ''Симон говорит''»
Он стал жестикулировать и повторять: «Симон говорит делать так, Симон говорит делать так. Делаем так, делаем так. Кто сейчас сделал, пожалуйста, садимся. Помните: без Симона мы ничего не делаем!»
И так до тех пор, пока стоять не остался один человек.
Ведущий пригласил его на сцену и сказал: «Смотрите, что бывает, когда безукоризненно следуешь правилам!» Победитель получил конфету. «Видите? Это была всего лишь игра, но если вы также строго будете соблюдать Библию, вы получите не только конфету, а целую вечную жизнь в Раю! Подумайте об этом!»

Затем нас повели в столовую. Естественно, перед едой нужно было молиться, благодарить Бога за пищу на тарелке.
После еды – тоже.
И так каждый раз.
При этом вожатые, конечно, всячески продвигали «солнышки». Вы хотите унести отсюда хоть что-то полезное? Молитесь! Усердно, искренне и бескорыстно, а не то не получите солнышек!
До чего же явное противоречие. Я, будучи ребёнком, не придавал ему значения, но теперь понимаю, как сильно это может повлиять на мозги.

Примером такого влияния был мой одноклассник Антон, которого я встретил там же. Он был вовлечён во всё, что связано с религией.

Когда нас собирали в зале главного здания, чтобы разучить песни о вере, Боге и Иисусе, Антон усердно учил тексты и, хоть и не умел петь, старался изо всех сил.
Когда нас водили изучать английский язык, он также работал в поте лица. Кстати, слова, которые нужно было учить, обязательно были примерно такими: Miracle (чудо), Faith (Вера), God (Бог), Jesus (Иисус). После всего, что я успел увидеть в тот день, это меня уже не удивило.

После урока английского нас заставили учить строки из Библии, причём сразу о Христе. Ни тебе создания мира, ни историй про Ковчег, Моисея или Соломона.
Первую фразу я до сих пор помню: «Се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя ему Еманнуил, что значит: с нами Бог». Не знаю, почему, но она всё ещё у меня в голове.

На этом завершился первый день. Тогда нас отпустили, можно было идти куда угодно.

И мы с Вадиком решили уйти домой и никогда сюда больше не вернуться.

В здании администрации нас встретил тот самый ведущий, игравший утром в «Симон говорит». Ещё там была его помощница.

Когда я объяснил ему, что это место мне кажется странным, что я не хочу больше приходить в этот лагерь, он тут же спросил: «Тебе не нравится молиться?»

А помощница взяла со стола персик и сказала: «Смотри! Вот у нас тут есть персики, их дают тем, кто молится. Хочешь персик? Он вкусный. Хочешь?»

Я возненавидел эту женщину, предлагавшую мне фрукт за молитву чуть ли не как кость собаке за выполнение команды.

Тогда мы с Вадиком позвонили родителям и сказали, что не хотим больше ходить туда.

Вадику позволили уйти. А мне мои родители – нет. Я просто не смог внятно объяснить, чем этот лагерь мне не нравится.

Так начались две ужасные недели.

Я совсем не помню, что тогда происходило, настолько дни были похожи друг на друга.

Молитва за молитвой, строка за строкой, песня за песней. Никаких изменений. Так было почти всегда, и ей-богу, лучше бы ни один день не отличался от других.

Но два из них мне запомнились.

Первый был примерно в начале второй недели. Тогда нас заставили сыграть сценку от отряда. Естественно, на религиозную тематику.

Меня даже пригласили на роль. Услышав, что это была за роль, я тут же отказался.

Наш отряд, Небесные Победители, в итоге показал следующее: на сцене три человека – три крупинки соли. Они сидят в своей солонке и рассуждают о смысле жизни. Что лучше: раствориться в супе, пожертвовав собой ради вкуса, остаться в солонке и прожить бесполезную жизнь, или вовсе – рассыпаться по полу и затем отправиться в мусорник, где и провести вечность? Это они растянули минут на пять. Монотонным голосом каждый говорил свои реплики и за всё это время они будто слились в одну, бессмысленную. Это была жуткая нудятина, поэтому я ничего конкретного не запомнил. После этой сценки осталось неприятное чувство навязываемой странности.

Но это было не всё. Была ещё одна сценка. В ней мой религиозный одноклассник Антон играл главную роль. Именно после неё я по-настоящему разочаровался в представлении всех этих людей о религии.

Такая картина: Антон сидит у дороги. Перед ним стоит запечатанная бутылка. Он её открывает, и оттуда начинают появляться смертные грехи: Гнев, Похоть, Жадность, Чревоугодие и прочие. Они начинают искушать Антона самым притянутым за уши способом. А именно – никак. Они просто говорят фразы, которые должны дать зрителю понять, что они – грехи, а Антон повторяет за ними.

В итоге к погрязшему во грехе Антону приходит его брат и возвращает его на путь истинный.

Как он это сделал? Каким образом он справился со всеми смертными грехами сразу?

Он приложил ладони одна к другой и поклонился.

В ту же секунду самые страшные грехи в ужасе разбежались.

Даже тогда, в свои одиннадцать лет, я возненавидел эту сцену. Потому что у меня хватало мозгов понимать, что нельзя за одну секунду с помощью одного поклона победить в себе семь смертных грехов.

Это не просто глупо. Это не просто притянуто за уши.

Это неприемлемо. Даже в плане пропаганды религии.

Таким образом зрителю пытаются навязать следующее: ты можешь быть сколь угодно грешен, можешь делать всё, что душе твоей угодно. Убий, укради, прелюбодействуй. Просто в конце концов сложи ладони вместе и поклонись. Для верности можешь ещё сказать: «Каюсь» – тогда вообще никаких проблем не будет. Вечная жизнь в Раю обеспечена. Развлекайся. Только после – покайся.

И это уже похоже на оскорбление чувств верующих.

Две недели подряд я слушал подобный бред. Две недели я заставлял себя молиться, я ходил на все эти уроки, я учил песни. Зачем? Из-за ярмарки. Мне хотелось хоть как-то оправдать моё присутствие в том диком месте.

Напомню, что каждый день нам давали «солнышки» и обещали: «На ярмарке вы сможете купить что-нибудь полезное, действительно полезное! Только следуйте правилам и молитесь искренне – вам воздастся!»

Наступил последний день смены.

Я пришёл к главному зданию, перед которым продавались те самые полезные вещи.

Только их нигде не было видно. Вместо стоек с книгами или даже ручками, был наполовину сдувшийся батут и мужик с компьютерным креслом на колёсиках.

Когда мы все, недоумевая, спросили, что происходит, нам объяснили, что оказывается, всё это время речь шла о «Спортивной Ярмарке», и никаких вещей купить было нельзя.

Им было плевать, что они сами две недели подряд пичкали нас обещаниями, они нагло врали, глядя нам в глаза.

Вы усердно молились, учили строчки из Библии, песни, где кроме слов, относящихся к религии, есть только предлоги, вы играли сценки ради одного – ярмарки. Возрадуйтесь! Тратьте свои «солнышки»! Вот вам уставший мужик, который прокатит вас на кресле по территории лагеря, а вот – батут, который еле дышит.

К этому вы шли всё это время.

На это надеялись. В это верили.

Пусть же вам воздастся.

Почему-то в тот день все вдруг забыли, что ложь в Библии считается грехом.

Ненависть моя в тот день достигла предела, и я высказался им по этому поводу.

Тогда, как и в первый день, они бросили мне кость. Только на этот раз это был не персик, но зубная щётка. Новая, упакованная. Такие раздавали тем, кто возмущался. Не прилюдно. Наоборот, так, чтобы никто не видел, что полезные вещи, о которых они говорили, у них всё-таки есть.
И это было ещё хуже.
Такого лицемерия я не видел больше никогда.
И до сих пор, если та самая зубная щётка попадается мне на глаза, я чувствую ненависть. И тогда где-то в подсознании рефлекторно возникает мысль: «никому нельзя верить».