Апология истории, или как выжить историку в современной науке

Молодым ученым-гуманитариям, не так давно вступившим в мир серьезной науки, только что «выпрыгнувшим из гнезда» догм и иллюзий завершенности и незыблемости своей научной дисциплины, характерных и необходимых в statupupillari, приходится сталкиваться с, казалось бы, абсурдными вопросами, ответ на которые заранее предопределён и решен. Приступая к самостоятельным штудиям, зачастую молодой исследователь попадает в орбиту споров маститых ученых: в поле дискуссий, подвергающих сомнениюфундаментальные основы той или иной научной дисциплины.

Так, в течение XXв. в целом, гуманитарные науки и, в частности, «царица наук» - история не раз подвергались сомнению в свете объективно общего упадка социальной функции гуманитарного знания на фоне возвышения естественно-научного: действительно ли они являются науками в сравнении с естественными, достоверны ли получаемые ими знания, являются ли они научно обоснованными, несмотря на то, что различия между естественно-научным и социально-гуманитарным знанием (определенные различия в объекте, субъекте, методах исследования) уже давно являются общепризнанными и объективными [5, с. 101].

В чем же состояли и состоят основные «претензии» к исторической науке, прошедшей сквозь: 1) рациональное отрезвление позитивизмом[1] в первой половине XIXв. (с него и начинается историческая наука в современном ее понимании); 2) неокантианское[2] обоснование и заложение основ «культуроцентристской программы» соотношения естественного и гуманитарного знания[3]; и окончательно обогащенной и расширенной с предметной и методологической стороны представителями школы «Анналов»[4]уже в XX в.?Что заставляет до сих пор сомневаться в ней некоторое количество самих историков и «критиков» со стороны?

Так, об идеолого-политической профанации в истории говорят часто и сравнительно давно, и не только постмодернисты: «...история превращается в публичную девку, в сумму примеров, которой можно обосновать что угодно. Тогда и раздаются голоса о ненужности науки истории, хватит, мол, и знания настоящего. И действительно: часто в историю вводят миф, а ведь миф – это выдумка, хуже того, ложь!Нас заставляют изучать не фактическую историю, не факт, а мифическое его осмысление. История, Наука, начинает нести дезинформацию» говорит в своих публичных лекциях Л. Гумилев[7, c. 402]. Кроме того, именно данный фактор КузищинВ.И. считал основной причиной разговоров о кризисе в отечественной исторической науке: «Исторические события и исторические деятели самым широким образом используются в интересах сегодняшней ситуации, современных партий, движений и различных «фронтов». Историяфактически переписывается с точки зрения конъюнктурных и, как правило, в узкопартийных или националистических целях» [1, с. 82, цит. по 2, с 51].

Тут сразу хочется ответить, что не следует отождествлять историю как науку с пропагандой и т.н. популярной историей для масс. Действительно, иногда научная теория заменяется идеологической конструкцией[5], однако это не имеет отношения к науке, и истинная история и верный ей историк не считает это относящимся к научному знанию, отсеивая и «фильтруя» подобные источники, разной степени политизации. При этом нельзя забывать и о политической функции исторической науки, благодаря которой умное правительством вырабатывает политический курс и принимает решения общественно-политического характера на основе научного осмысления прошлого государства.

Следующее «обвинение» – проблемы в терминологическом аппарате исторической науки: отсутствие четко, единожды и навсегда выработанной терминологии.В рефлексии историков можно встретить характерные фразы: «в истории нет даже единой терминологии» [10, c. 4], или «состояние «методологической анархии»»[10]. Еще Л.Н. Гумилев говорил о многозначности исторических терминов, что сильно затрудняло общение между историками [8, с. 15]. Также и этот укор хочется отчасти снять тем, что при общем отсутствии в социальном знании общепризнанных парадигм и при свободе выбора ученым любой из конкурирующих «концептуально-теоретических схем социальной реальности» нормой, неизбежностью, а не аномалией является некоторый «теоретический анархизм» [15, с. 317]. Однако, даже с такой «нормой», образовавшейся конкретно в исторической науке по нескольким исторически-сложившимся причинам (позитивистская ориентация на модель естественнонаучного познания, сциентизация истории на протяжение всего XX в., полидисциплинарность и заимствование методов в ходе разработки методологии истории в школе «Анналов», стремление к интеграции и трансдисциплинарности наук, которое наблюдается в последние десятилетия), в отечественные историки активно борются и пытаются обуздать с помощью издания фундаментальных терминологических словарей[6].

Исторические школы, выдвигавшие и выдвигающие свою методологию, сосуществуют, и строят таковую без отрыва от традиций, они все связываются, только модернизируются, улучшаются, направляясь по вектору, сонаправленному линии объективизации и достоверности получаемого знания. Согласно Ковальченко «любая теория содержит какое-то рациональное зерно. Любой метод для чего-нибудь да хорош» [1, с. 61]. То есть историки не должны полностью отказываться от какой–либо теории и заменять её другой, но напротив – необходимо синтезировать всё накопленное в области методологии.

В.И. Кузищин вообще не считает, что постоянные претензии к методологической неразберихе в истории, перманентный поиск новых подходов, новой теории (особенно характерный для науки XX) является признаком кризиса: «Можно ли рассматривать процесс смены одной господствующей концепции какой-либо другой как кризис исторической науки, как её распад и уничтожение? Напротив, по нашему мнению, это естественный процесс саморазвития науки.» [1, С. 81–82].

С.К. Булдаков абсолютно верно отмечает, что «предмет исторического исследования настолько многомерен, что доминировать не может какой-то один метод изучения исторических явлений. Вполне естественно возникает проблема дополнительности методов, их совместимости, непротиворечивости» [4, с. 151].

Историческая наука является одним из способов познания мира, для которого характерны свои специфические методы, которыми руководствуется в своем исследовании каждый историк, если он не фальсификатор и не популяризатор, т.е. представитель псевдонауки.Так, к сравнительно-исторический, статистико-математический, структурно-системный, ретроспективный, специально-историческим методам относятся: условно-документоведческий, грамматически-дипломатический методы, историко-политический анализ,методы текстологии; кобщеисторическим методам относятся: проблемно-хронологический метод, историко-генетический (или ретроспективный), метод периодизации, моделирования, историко-сравнительный,структурно-диахронный, историко-типологический метод и др.Примером может служить проблемно-хронологический метод как совокупность операций по определению привязки конкретных событий или артефактов к конкретным историческим датам, периодам; данный метод подразумевает выявление причинно-следственных связей с данным периодом, между событиями, определение хронологических дистанций и влияние на современные события. Данные методы являются едиными, установочными, базовыми для историков различных школ и подходов.

Историческая истина достигается сравнением, анализом исторических данных различных источников, синтезом эмпирических выводов и теорий. Значительную роль играет марксистский принцип первичности общественного бытия[7], герменевтический подход и актуальная форма объекта исследования. [17, с. 37]

Главным способ исследования является понимание[8]: В. Дильтей рассматривал понимание как основополагающий метод «наук о духе», как проникновение в духовный мир автора текста и реконструкция культурно-исторического контекста на основе герменевтики. Бахтин считал проблему понимания- главной методологической проблемой вообще социально-гуманитарныхзнаний. Понимание - это процесс диалога субъекта с субъектом, с субъектным миром, только в рамках которого может быть достигнуто понимание последнего, его культурных ценностей и, таким образом, придания значения, смысла объекту познания. Именно на основе понимания строится интерпретация текста: первый уровень – интуитивное постижение смысла, второй – привлечение логико-методологического, аксиологического, культурного методов исследования [21].

Одним из «истцов» на суде науки является Постмодернизм[9], основоположники которого пришли на историческое поле во второй половине XX в. с соседних полей лингвистики и литературоведения и стали «пахать» историческую почву, вооружившись своими «инструментами», с несколько агрессивной попыткой прогнать прежних хозяев, которые по их утрированному представлению неправильно «возделывали землю». Так, постмодернизм свел историческое познание к вненаучным сферам: к художественной (тогда история предстает как авторский замысел и ничем не отличается от произведения художественной литературы), или же к идеологической (где она предстает политически зависимой). Так, постмодернистыособо остро поставили под сомнение познавательные способности истории, а также способность историка как субъекта познания к адекватной интерпретации. Объектом исторического исследования объявлялся текст – единственный остаток прошлого в его материальном выражении, доступный для познания историком, его предметом –установления связи между изучаемым текстом и интертекстом, или текстовой культурой, под воздействием которой созданы исследуемые тексты.Однако результаты подобного исторического исследования считаются в большой и большей степени зависимыми не от объективного содержания текста, но от наиболее субъективного фактора во всем процессе исследования, «слабого звена» – фигуры историка. [19, с. 29]Происходит трансформация представлений о труде историка, как о полностью «авторской конструкциипрошлого»: исследование дает представление лишь о собственном тексте и личности его автора – историка и культурном окружении последнего[18].

Что касается интерпретации фактов историком, то С.К. Булдаков замечает, что несмотря на их бесспорную объективность, историк, тем не менее, оперируя ими с оглядкой на социальные и персональные ценностные установки, «надевает» на них часто неадекватные оценочные ярлыки [4, с. 148–149]. Именно здесь и зарождается проблема определения критериев толкования и оценки исторических явлений, и начинается разговор о недопустимой для научной сферы плюралистичности истории. Однако, не совсем ясно, что имеется в виду: о плюрализме в истории можно говорить, подразумевая под этим плюралистичность факта, а не его интерпретации. Нет сомнений в том, что Батый пришел на Русь, Германия напала на СССР, и, следовательно, речь не идет о плюрализме. Но в данном случаедискуссионно и плюралистично другое: количество погибших рыцарей или захваченных танков – но, как и число молекул в химическом эксперименте, их никто не считает с точностью.

Именно фактологическая сторона истории является тем фундаментом, на котором строится наука, формируется научный взгляд на биосоциальнокультурный мир и законы его развития. Так, Г. Риккерт пишет, что в естествознании при смене поколений часто происходит изменение или полная смена понятий, отказ о господствующих концепций. Таким образом, это тоже «исторический продукт культуры [..], если оно направит свой взгляд на самого себя [..]то увидит, что ему предшествует историческое развитие [..] которое необходимо должно быть рассмотрено с точки зрения научной истины. Но если оно признает историческую истину в данном смысле для этой части культурного развития, то по какому праву оно будет отрицать научное знание за историей других частей культуры?»[20, с. 127]

Кроме того, «профессиональной» истории нет оценок хорошо/плохо, историк не может быть «за кого–то», он не предпочитает одних другим. Безусловно, объект исследования историка (прошлое общества, «как системы жизненного мира человека в его противоречивости и поливекторной изменчивости»[17, с. 34]) отличается от объекта естественных наук (об этом мы скажем подробнее далее) наполненностью эмоциями, что накладывает ограничения на объективность исторического исследовательского процесса: «Страсти и эмоции минувших лет забываются со временем, но легко могут быть возвращены к жизни при обращении к документам и материалам прошлого, к источникам [..] для естествознания подобная ситуация исключена» [18].Кроме того, абсолютная объективность, т.е. воспроизведение объекта таким, каким он существует вне зависимости от человека и его сознания не может быть окончательно реализовано ни одной наукой, ибо окружающий мир «всегда отражается через познающий субъект с неизбежно разной степенью искажений и упущений»[3, с. 13]. В связи с большей подверженностью историка к сползанию в субъективность, современным ученым-гуманитариям выдвигаются такие требования как эрудиция, максимальная широта взглядов, способствующая толерантности и объективности подхода, перманентное осознание различий современного социума и его прошлых форм с их структурным содержанием и стремление к раскрытию последних с помощью развитой методологической системы.

Для того, чтобы признать историю наукой, а знание, которое дает история научным, необходимо обозначить, что мы подразумеваем под термином «наука», по каким причинам науки разделяются на классы, и соответственно, отвечает ли история заданным критериям научного гуманитарного знания.

Классификация наук по различным критериям систематизирована и имеет различные подходы[10]: так, начиная с первой половины XIX в. размежевание наук по двум классам: естественные и социально-гуманитарные науки (или науки о природе/позитивные науки и науки о духе, о культуре), запускает активный процесс формирования социально-гуманитарного знания и выделения в нем современного исторического знания, отчетливо проявившегося в работах неокантианцев [21].

Несомненно, что для обоих классов наук характерно все то, что свойственно познанию как таковому: описание и обобщение фактов, теоретический и логический анализы с выявлением законов и/или причин исследуемых явлений, построение идеализированных моделей, адаптирование к фактам, объяснения явлений; науки формулируют проблемы, выдвигают гипотезы, строят теории и принимают философские и общенаучные методы [14, с. 291] (анализ, синтез, индукция, дедукция, абстрагирование, идеализация, обобщение, моделирование [17, с. 34]; у обоих классов наук есть цели и задачи познавательной деятельности; главная обоюдная цель – достижение максимально возможной объективной истины об объекте познания; им свойственны системность знания, перманентная методологическая саморефлексия, доказательность, обоснованность, достоверность полученных выводов исследования открытость для критики и др. Кроме того, любая наука имеет объект, предмет, задачи, методологию, репрезентирующие ее институты.

История как сфера научной деятельности предельноинституционализирована (что демонстрируют институты исторической науки, группы ученых, система исторического образования от школьного до уровня аспирантуры), обладает свойственным только ей объектом и предметом исследования (человеческая деятельность в прошлом), целями и задачами (например, получить не только того знания, которое зафиксировано в источнике, но и выйти на «новое» знание, которого в нем не дано в непосредственности, или воссоздать исторические события «в собственном сознании, сопережить тот внутренний опыт участвовавших в них людей, который он хочет понять» [9, с. 94]), методами исследования.

При анализе современной науки С.А. Лебедев выделяет уже 4 класса наук, существенно различающихся друг от друга: логико-математические науки, естественно-научные, инженерно-технические и технологические, социально-гуманитарные [16, с. 13]. В каждом классе есть достаточно разные дисциплины, теории, предметы, способы конструирования знания, критерии истинности, ценностные ориентации, и скорее можно говорить о противоположности одних классов наук другим, чем о сходстве (несмотря на базисные общенаучные методы и принципы познания) [16, с.14].

И тем не менее, вышеуказанные классы науки составляют один культурный кластер – научное знание. С.А. Лебедев определяет понятие «наука» как: 1) «результат деятельности рациональной сферы сознания (а не чувственной и тем более –иррациональных его сфер)»; 2) «как объектный тип сознания, опирающийся в существенной степени на внешний опыт»; 3) в равной степени относящаяся «как к познавательной, так и к оценочной сфере рационального знания» [16, с. 14]. Таким образом, наука предстает как рационально-предметная область знания, целью которой является «построение мысленных моделей предметов и их оценкана основе внешнего опыта, а источником – только лишь мышление «в форме эмпирических моделей чувственного опыта, либо в форме конструирования теоретических объектов (мира «чистых сущностей» или мира идеальных объектов)» [16, с. 14-15].

К такому научному рациональному знанию предъявляется ряд требований-критериев, а именно: понятийно-языковая выразимость, определенность, системность, логическая обоснованность, открытость к критике и изменениям. Реализация их свойств проявляется в разных типах наук по-разному, т.к. каждому из них присущ свой тип рациональности. Например, естественно-научная рациональность подразумевает «эмпирическую предметность, наблюдательно-экспериментальную однозначность, частичную логическую доказательность» и др., а социально-гуманитарная рациональность должна характеризоваться «социально-ценностной предметностью, рефлексивностью, целостностью, культурологической обоснованностью, адаптивной полезностью». [16, с. 16]

Общепризнанные критерии научного знания (предметность, однозначность, доказательность, системность, проверяемость, точность, практическая применимость, теоретическая и эмпирическая обоснованность), которые выступают гарантом объективно-истинного знания, представляют скорее «идеал научности» и не согласуются с реальной картиной многообразного современного научного познания [16, с. 17]. «Идеал логической доказательности» не реализуем даже в простейших логических и математических теориях [..]везде имеет место не проясненный до конца контекст [..] везде – опора на принципиально неустранимое коллективное и личностноезнание..»[16, с. 17]. Идеал в данном случае выполняет регулятивную функцию в научном познании, позволяет оценить деятельность и ее результат в соответствии с заданной системой целей и ценностей, но его абсолютное достижение далеко не является необходимым для того, чтобы класс, или дисциплина, или исследование являлось научным и в противном случае отвергалось научным сообществом как инородное.

Одна из основных отличительных особенностейгуманитарных наук заключается в следующем: если в естествознании результаты исследования, как правило, объясняются объектом, а ученый оставляет свою философскую позицию за пределами лаборатории и становится на время исследования объективистом, то в области социально-гуманитарного знания философско-мировоззренческие установки познающего субъекта перманентно сопровождают познавательную деятельность и имеют важное методологическое значение, непосредственно влияющее на результат[17, с. 33].

Высокой философской культуры гуманитария в качестве основы критического мышления требует сложность предмета и постижения его истины в гуманитарных науках. В этой связи следует сказать и об относительности истины (как неполнота достигнутого знания) как об ограниченности, связанной с личностью исследователя, однако не означающей ее субъективности или плюралистичности. В любом научном познании истина всегда остается объективной, а ее неполнота и односторонность/ограниченность преодолеваются учеными за счёт диалектики отрицания, принципа историзма в ходе научных дискуссий в разнообразии их форм.

Знание прошлого обеспечивает понимание настоящего, по выражению Р. Коллингвуда, оно нужно для того, «чтобы стала ясной ситуация, в которой нам предстоит действовать» [14, с. 295;12, с. 37], что гораздо важнее прогностической функции и зачастую неверно многообещающих форсайт- анализов. Как замечает Л.Н. Гумилев: «История – это наука, которая изучает предмет, не давая прямой отдачи, но избавляя от колоссальных ошибок [..] история нужна как предохранительная наука, а для того, чтобы она таковой стала, из нее надо выкинуть всю мифологическую чушь, предвзятость и качественные оценки.»[6]).

«Жесткое размежевание» гуманитарного и естественно-научного знания ведет к формированию в сознании человека фрагментарной, деформированной картины мира [5, с. 101], поскольку ни одна из научных «культур» не является самодостаточной, доминирующей, замкнутой системой, способной объяснить всю полноту бытия и развиваться изолированно, «вырождаясь иначе в застывшую догму» [15, с. 103]. Таким образом, с 80-х гг. XXв. ведется активный поиск интегративной методологии наук[11], «естественники» не справляются в одиночку в решение глобальных многоуровневых задач без гуманитарной экспертизы и анализа своей деятельности [5, с. 103]. Еще Л. Уайт писал о том, что «предназначение человека на этой планете не сводится только к изменению галактик, расщеплению атома, открытию нового препарата [..] культуры, внутри которых живет, дышит и размножается род человеческий, - во много раз важнее для будущего человека» [5, с. 102]. В рамках подобной тенденции вырабатывается методология трансдисциплинарных исследований, основанных на той установке, что человек является одной из самых сложных систем, «известных науке, ибо ее существование не укладывается ни в социальные, ни тем более в природные, биологические закономерности, ни даже единство тех и других, но требует включения в это биосоциальный контекст третьей силы – культуры». [11]

Представляется логичной мысль об изменении мнения оппонентов истории и их вынужденностиотозвать свой иск на данном этапе.

Список литературы

1. Актуальные проблемы теории истории (Материалы "круглого стола". 12 января 1994 г.) // Вопросы истории,1994, № 6.

2. Бериашвили В.Т. Отечественная историческая наука в конце XX – начале ХХI веков: поиск новых методов исследования // Вестник Псковского государственного университета. Серия:Социально–гуманитарные науки. – Псков: Изд–во Псковского государственного университета, 2008.–№3 – С. 49–55.

3. Бочаров А.В. Основные научные методы в историческом исследовании. Учебное пособие. – Томск, 2006. - 190 с.

4. Булдаков С.К. История и философия науки: учебное пособие для аспирантов и соискателей ученой степени кандидата наук. – Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова, 2007. – 184 с.

5. Горбухова М.Ю. Естествознание и гуманитарные науки: различие и проблема единства в контексте формирования гуманитарной культуры специалиста-естествоиспытателя// Естествознание и гуманитарные науки. – С. 101-105.

6. Гумилев Л.Н. История – наука естественная, или визит к профессору Гумилеву Лев Николаевич (Визит нанес Владимир Суворов) // Сельская молодежь, 1988. – № 2. – С. 44–49.

7. Гумилев Л.Н.Конец и вновь начало.Популярные лекции по народоведению. – М.: АСТ Астрель, 2010. – 431 с.

8. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. – СПб.: Азбука–клаcсика, 2002. – 607 с.

9. Зеленов М. В. Сущность, формы и функции исторического знания и познания. Методы изучения истории. Классификация источников. В помощь студентам и аспирантам.[Электронный ресурс] URL: http://www.opentextnn.ru/history/?id=1943 (Дата обращения – 10.10.2017).

10. Золотарев В.П. Договоримся о словах! // Историческая наука и методология истории в России в XX в.: К 140-летию со дня рождения А.С. Лаппо–Данилевского. Санкт–Петербургские чтения по теории, методологии и философии истории. Вып. I. – СПб., 2003.

11. Каган М.С. Перспективы развития гуманитарных наук в XXI в.// Методология гуманитарного знания в перспективе XXI в. К 80-летию проф. М.С. Кагана: материалы междунар. науч. конф. 18 мая 2001. - СПб, 2001.

12. Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. – М.: Наука, 1980. – 485 с.

13. Кохановский В. П. Философия и методология науки: Учебник для высших учебных заведений. — Ростов н/Д.: «Феникс», 1999. – 576 с.

14. Кохановский В. П. Философия науки в вопросах и ответах: Учебное пособие для аспирантов/ В.П. Кохановский и др. – Ростов н/Д: Феникс, 2006. – 352 с.

15. Кузнецова Л.Ф. Кризис цивилизации и становление синергетического образа природы. – [Элеткронный ресурс] URL: http://www.philosophy.ru/iphras/library/tech/vysok.html#9 (Дата обращения: 20.10.2017)

16. Лебедев С.А. Философия науки. Учебное пособие для вузов. – М.: Академический Поект, Альма Матер, 2007. – 731 с.

17. Махаматов Т. М. Махаматова С. Т. Проблемы методологии социально-гуманитарного познания. //Фундаментальное научное знание. Гуманитарные науки. Вестник финансового университета, 2017. - № 3. –С. 32-39.

18. Мининков Н. А. Объект, предмет и субъект исторического познания.[Электронный ресрс] URL: http://www.opentextnn.ru/history/?id=1350 (Дата обращения – 14.10.2017).

19. Подлевских Л.Г. Значение постмодернизма для теории исторической науки // Вестник Вятского государственного университета. – Киров: Изд–во Вятского государственного университета, 2009. – Т.4, №1. – С. 27–30.

20. Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре М., 1997

21. Рузавин Г.И. Методология научного познания: Учеб. пособие для вузов / Г. И. - М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2012. - 287 с.[Электронный ресурс]URL: http://aspirantura.weebly.com/52

22. Уайт, Л.А. Наука о культуре/ Антология исследований культуры. Т.1: Интерпретации культуры. – СПб, 1997.

23. Французова Н.П. Методологические и логические вопросы исторического познания: автореф. дис. …д–ра филос. наук. М., 1973.

 

[1]О.Конт, Г. Спеснер, Дж. С. Милль и др.

[2]В. Виндельбанд, Г. Риккерт, Ланглуа Ш.-В., СеньобосШ..

[3]В противовес натураизму и антинатурализму (Философия науки в вопросах и ответах: Учебное пособие для аспирантов/ В.П. Кохановский и др. – Ростов н/Д: Феникс, 2006. – С. 290.)

[4]М. Блок, Л. Февр, Ф. Бродель, Ж. Ле Гофф и др.

[5] Примером можно считать влияние на отечественную науку марксизм-ленинизма.

[6]Теория и методология исторической науки. Терминологический словарь / Отв. Ред. А.О. Чубарьян.- М: Аквилон, 2014. – 576 с.; Бочаров А.В. Основные научные методы в историческом исследовании. Учебное пособие.Томск. 2006. 190 с.

[7] Сочинения К. Маркса и Ф. Энгельса, изд. 2, т.37, с. 394.

[8] Данный термин вводит И.Г.Дройзер в 1868 г.

[9]Х. Уайт, М. Фуко, З. Бауман и др.

[10]Лебедев С.А. Философия науки. Учебное пособие для вузов. – М.: Академический Проект, Альма Матер, 2007. – С. 9-18.

 

[11](в работах В.С. Степина, Е.Н.Князевой, М.С. Кагана и др.)