Капелька неба на земле

Воспоминания

Наш аил расположен в предгорьях плато, куда сбегаются из ущелий шумливые горные речки. Пониже раскинулась жёлтая долина, огромная казахская степь, окаймлённая отрогами чёрных гор да чёрточка железной дороги.
А над аилом на бугре стоят два больших тополя. Я помню их с тех пор, как помню себя. С какой стороны ни подъедешь, прежде всего увидишь их, они всегда на виду, точно маяки.
Здесь сколько угодно всяких деревьев, но эти особенные - у них свой особый язык и, должно быть, своя особая, певучая душа. Когда ни приедешь сюда, они раскачиваются, перехлёстываясь ветвями, шумят неумолчно. То кажется, будто тихая волна прилива плещется о песок, то пробежит по ветвям, словно незримый огонёк, страстный, горячий шёпот, то вдруг. На мгновение затихнув, тополя разом, всей взбудораженной листвой шумно вздохнут, будто тоскуя о чём-то. А когда набегает грозовая туча и буря, заламывая ветви, обрывает листву, тополя гудят, как бушующее пламя.
По сей день тополя на бугре кажутся мне необыкновенными, живыми. Там, подле них, осталось моё детство, как осколок волшебного стёклышка.
(165 слов) (По Ч. Айтматову)

Старый музыкант.

Старый скрипач любил играть у подножия памятника Пушкину, что стоит в начале Тверского бульвара. Поднявшись по ступенькам к самому пьедесталу, музыкант трогал смычком струны на скрипке. У памятника сейчас же собирались дети, прохожие, и все они умолкали в ожидании музыки, потому что она утешает людей, обещает им счастье и славную жизнь. Футляр скрипки музыкант клал на землю; он был закрыт, и в нём лежал кусок чёрного хлеба и яблоко, чтобы можно было поесть, когда захочется.
Обыкновенно старик выходил играть под вечер: для его музыки нужно было, чтобы в мире стало тише. Старик страдал от мысли, что не приносит людям никакого добра, и поэтому добровольно ходил играть на бульвар. Звуки скрипки раздавались в воздухе и доходили до глубины человеческих сердец, трогая их нежной и мужественной силой. Некоторые слушатели вынимали деньги, чтобы отдать их старику, но не знали, куда их положить: футляр скрипки был закрыт, а сам музыкант находился высоко на подножье памятника, почти рядом с Пушкиным.

162 слова)\

 

 

Алёнка положила одежду у берёзки и вошла в воду, нащупывая песчаное дно ногами. Когда вода дошла до пояса, она присела и, шлёпая ногами, поплыла к противоположному берегу; на середине чувствовалось слабое течение, и Алёнка, перевернувшись на спину, долго лежала, глядя в беспредельное небо, уже наполнявшееся солнцем.
Аленка долго плавала, погружая лицо в воду и разглядывая дно и снующих в водорослях рыбок. Под водой был свой мир. На середине реки, где уже лежала густая полоса солнца и под водой было светло, тихое течение замечалось по еле-еле шевелившимся верхушкам водяных трав, а когда она приближалась к затенённому берегу, свет и под водой менялся, и там чудились глубокие провалы, заполненные тьмой и тайнами. Тень от тела Алёнки коснулась тёмного рака, шевелящего усами, и он тут же исчез куда-то.
Подождав, чтобы вода успокоилась, она опять присмотрелась и увидела: среди разметавшегося куста водорослей сновали рыбёшки, неожиданно бросавшиеся врассыпную, но не покидавшие, однако, пределов просторного куста. Стараясь не шевелиться, она следила за ритмическим танцем рыбок, никак не желавших отдаляться от своего куста.

(166 слов) (По П. Проскурину)

Засуха

Стояла засуха. Недели три, как уже не было дождя. Солнце с убийственной жгучестью палило землю; на знойном небе целыми днями не показывалось ни одного облачка. В раскалённом воздухе пахло гарью.

Хлеба выгорали. Налив ржи приостановился на половине, и в тощем, бледно-жёлтом колосе уже подсыхало сморщенное, измождённое зерно. Овсы, не поднявшись ещё и на пол-аршина от земли, уже поблёкли и начинали желтеть. Просяные поля уныло отливали своими бледно-зелёными преждевременно выметавшимися кистями.

Мурава на выгонах и отава на покосах высохла наподобие какой-то щетины и подёрнулась неприятной желтизною. Паровые поля, выбитые скотиной, уж не зарастали вновь травою; только колючий татарник да корявый бурьян кое-где разнообразили эти поля, высохшие, как камень, и пыльные, точно столбовая дорога.

(112 слов. Основные правила орфографии. Причастный и деепричастный обороты.)

Февраль

Стоял февраль. С самого Крещения держалась ясная погода, без ветров и метелей, с крепкими, сердитыми морозами. Глубокий снег, первоначально напавший в ту зиму ещё до Введения и обильно подновляемый во все Филипповки, ни разу не сгонялся паводками и теперь, скованный ноздреватым настом, мирно покоился на полях.

Благодаря отсутствию ветров, снег этот покрывал землю ровною, слегка волнистою пеленою; даже вокруг жилищ не было сугробов.

Дороги, не заносимые позёмкою и не заметаемые метелью, были превосходны. Сани не ныряли по ним, как по волнам бушующего моря, и даже ночью путник не мог бы сбиться с них, ибо отчётливо чернелись на сером фоне зимней ночи правильные ряды соломенных вешек, ещё не разнесённых бурею по степи и не поникших под напором бешеных снеговых волн.

Небо не завешивалось мглою и не закрывалось хмурыми тучами, но с неутомимой яркостью синело и сверкало. Зори не погорали, зажигая небо зловещим багрянцем и, подобно пожару, пылая над пустынными снегами, но кротко и тихо сияли, нежно окрашивая и степь, и небо приветливым румянцем и предвещая всё ту же постоянную погоду на завтра.

Днём ослепительно блистало холодное солнце. По ночам высыпали бесчисленные звёзды, тускло мерцал Млечный Путь и светила голубая луна, обливая молчаливые поля меланхолически-сказочным сиянием.

(195 слов. Основные правила орфографии. Простое предложение.)

На перевозе

Мальчик отвязал от столба верёвку, с усилием оттолкнул паром и стал тянуть за мокрый канат. Трудно. Тяжёлый паром еле-еле ползёт, а река широкая. Вася стал уставать, тяжело дышал, перестал смотреть кругом, а, нагнув голову, что есть силы тянул канат, и пот капал с красного, пылающего лица.

Когда паром подошёл к берегу, из домика вышел Кирилл, чёрный, косматый, и сказал, насупив чёрные брови: «Что долго так? Либо купался там? Гляди, кабы кнут по тебе не погулял».

С горы спускались подводы к перевозу, и Кирилл пошёл к парому, крикнув: «Берись за конопатку, Васька, да чтоб к обеду кончить!»

Вася сходил в домик, взял молоток, долото, пакли, взял с полки ломоть хлеба, и, жуя, пошёл к опрокинутой на берегу вверх дном лодке, и стал забивать паклей рассохшиеся щели в боках и днище её.

С завистью смотрит Вася на бегущих с горы ребятишек. Они на берегу стаскивают с себя рубашонки и кидаются в воду. Крик, визг, смех. А Вася всё постукивает да постукивает молотком по долоту, забивая в щели паклю. (По А. Серафимовичу.)

(166 слов.)

ПРОФЕССОР

В ближайший вечер Поля в подробностях рассмотрела своего нового знакомца. Как и в прошлый раз, он сидел в профиль к ней, но в этом заключалось и некоторое преимущество: не мешали очки, не заслоняла книжка, служившая ему как бы ширмой от посторонних наблюдателей. У него было продолговатое, аскетической худобы, овеянное непримиримым величием и не без оттенка надменной гордости лицо с матовым цветом кожи и с небрежной, чуть сединою тронутой бородкой; как бы ветерком вдохновения вздыбленные волосы его были умеренно длинны, и слегка мерцающие тени лежали во впадинах над высоким лбом. Всё это придавало ему образцово-показательную внешность стойкого борца за нечто в высшей степени благородное, что в свою очередь вызывало самые глубокие к нему симпатии. И при одних поворотах он напоминал некоего православного миссионера с Курильских островов, а при других — даже пророка древности, приговорённого к мученическому костру... если бы не странное, к прискорбию, устройство глаз у Александра Яковлевича. Время от времени там, в глубине, под бесстрастно опущенными веками начиналась быстрая беготня зрачков, мало подходящая для проповедника не только слова Божия, но и менее возвышенных истин. Какое-то неотвязное воспоминание преследовало этого человека, так что каждую четверть часа требовалось ему удостовериться в отсутствии поводов для беспокойства. Наверное, река жизни основательно потрепала его на порогах, прежде чем вынесла в устье заслуженного общественного признания.

(По Л. Леонову)

Волшебная улица

Когда человек слишком мечтает, его ждут жестокие разочарования. Так со мной и случилось.

Погрузившись в розовое облако воспоминаний о чудесных сказках, я, сам уж не знаю как, забрёл на незнакомую улицу. Вдруг я остановился, поражённый звуками, каких до этого никогда ещё не слышал.

Я огляделся по сторонам: улица была вымощена и чисто подметена. Мне стало совершенно ясно, что ничего интересного здесь не найдёшь.

По обеим сторонам этой чистенькой улицы выстроились красивые деревянные домики, прятавшиеся в зелени садов, как птичьи гнезда.

Вечерело. В глубине улицы, за деревьями большого парка, садилось солнце. Сквозь ветви сияло яркое багровое небо. Горячие недлинные лучи заката пылали в стёклах окон, даже камни мостовой стали ярко-красными.

Со всех сторон лились потоки света, и, казалось, вся улица была охвачена игрой волшебного пламени; в розовом ароматном воздухе дремали ветви, окутанные золотой прозрачной пылью; всё напоминало сказочные города героев, волшебниц и других чудесных существ.

Из-за изгороди акации и сирени выглядывал домик с зелёными ставнями, и из его открытых окон неслись звуки, похожие на солнечные лучи, целующие гладь спокойного озера.

Я сразу же догадался, что вступил в пределы волшебного царства, и, понятно, решил отправиться на разведку таинственной страны, чтобы своими руками потрогать её бесчисленные чудеса и насладиться ими.

 

Счастье

В самом деле, когда человек счастлив? Когда он достигает того, чего хочет. Сила переживания зависит от силы желания. И если человек страстно желает достигнуть какой-то цели, если это желание не даёт ему покоя, если он ночи не спит из-за этой страсти, – тогда удовлетворение желания приносит ему такое счастье, что весь мир кажется ему сияющим, земля поёт под ним.

И пусть цель ещё не достигнута – важно, чтобы человек страстно желал её достигнуть. Тогда человек раскрывает свои способности, азартно борется со всеми препятствиями, каждый шаг вперёд обдаёт его волной счастья, каждая неудача стегает, как бич, человек страдает и радуется, плачет и смеётся – человек живёт. А вот если нет таких страстных желаний, то нет и жизни. Человек, лишенный желаний, – жалкий человек. Ему неоткуда черпать жизнь, он лишен источников жизни.

Совершенно прав был Писарев, когда говорил, что величайшее счастье человека состоит в том, чтобы влюбиться в такую идею, которой можно без колебаний безраздельно посвятить себя.

Кроме того, приятно посвятить себя делу, которое несёт в конечном счёте обогащение жизни всего человечества. Человек не имеет права радоваться и способствовать делам, от которых чахнут дети и тускнеют глаза взрослых людей.

Любовь к морю

Ночь была тёмная, по небу двигались толстые пласты лохматых туч, море было спокойно, черно и густо, как масло. Оно дышало влажным, солёным ароматом и ласково звучало, плескаясь о борта судов, о берег, чуть-чуть покачивая лодку Челкаша. На далекое пространство от берега с моря поднимались тёмные остовы судов, вонзая в небо острые мачты с разноцветными фонарями на вершинах. Море отражало огни фонарей и было усеяно массой желтых пятен. Они красиво трепетали на его бархате. Море спало здоровым, крепким сном работника, который сильно устал за день.

Облака ползли медленно, то сливаясь, то обгоняя друг друга, мешали свои цвета и формы, поглощая сами себя и вновь возникая в новых очертаниях, величественные и угрюмые…

Он, вор, любил море. Его кипучая, нервная натура, жадная на впечатления, никогда не пресыщалась созерцанием этой тёмной широты, бескрайней, свободной и мощной. Сидя на корме, он резал рулём воду и смотрел вперёд спокойно, полный желания ехать долго и далеко по этой бархатной глади.

На море в нём всегда поднималось широкое, тёплое чувство, охватывая всю его душу, оно немного очищало её от житейской скверны. По ночам над морем плавно носится мягкий шум его сонного дыхания, этот необъятный звук вливает в душу человека спокойствие и, ласково укрощая её злые порывы, родит в ней могучие мечты…

(По М. Горькому.)

Капелька неба на земле

В уставшем от зимней тягости лесу, когда ещё не распустились проснувшиеся почки, когда горестные пни зимней порубки ещё не дали поросль, но уже плачут, когда мёртвые бурые листья лежат пластом, когда голые ветви ещё не шелестят, а лишь потихоньку трогают друг друга, неожиданно донёсся запах подснежника!

Еле-еле заметный, но это запах пробуждающейся жизни, и потому он трепетно-радостный, хотя почти неощутим. Смотрю вокруг – оказалось, он рядом. Стоит на земле цветок, крохотная капля неба, такой простой и откровенный первовестник радости и счастья, кому оно положено и доступно. Но для каждого, и счастливого, и несчастного, он сейчас – украшение жизни.

Вот так и среди нас: есть скромные люди с чистым сердцем, с огромной душой. Они-то и украшают жизнь, вмещая в себя всё лучшее, что есть в человечестве: доброту, простоту, доверие. Так и подснежник кажется капелькой неба на земле.

Если бы я был писателем, то обязательно обратился бы так: «О беспокойный человек! Если тебе захочется отдохнуть душой, иди ранней весной в лес к подснежникам, и ты увидишь прекрасный сон действительности. Иди скорее: через несколько дней подснежников может и не быть, и ты не сумеешь запомнить волшебство видения, подаренного природой. Подснежники – к счастью, говорят в народе».

(По Г. Троепольскому)

Дом Пушкина

Дом Пушкина в Михайловском хоть и музей, а живой. Он наполнен теплом, приветлив и светел. Комнаты его всегда пронизаны запахами хорошего дерева и свежей земли. Когда в рощах зацветают сосны, душистая пыльца облаком стоит над домом.

Но вот приходит время, и на усадьбе зацветают липы. Тогда дом пропитывается запахами воска и мёда. Липы стоят рядом с домом, и в дуплах их живут дикие пчёлы.

В доме много хорошего псковского льняного белья — скатертей, полотенец, занавесей. У льна свой аромат — прохладный, крепкий. Когда льняные вещи в доме стареют, их заменяют свежими, вновь вытканными сельскими ткачихами на старинных станах.

Вещи из льна обладают удивительным свойством — там, где они, всегда пахнет свежестью. Учёные говорят, что лён сберегает здоровье человека. Тот, кто спит на грубой льняной простыне, носит на теле льняную рубашку, утирается льняным полотенцем, — почти никогда не хворает простудой.

Пушкинские крестьяне, как и все псковичи, издревле любили выращивать лён, и он славился по всей России и за её пределами. Двести лет тому назад в Пскове была даже английская торговая контора, которая скупала лён и льняные изделия и отправляла их в Англию.

От льна, цветов, яблок в пушкинских комнатах всегда пахнет солнцем, чистотой, хотя в иной день через музей проходят тысячи людей.

(190 слов) (По С. Гейченко.)

 

Тишина

А за дубами — Диканька с её великолепным дворцом, окружённым парком, сливающимся с дубовыми лесами, в которых водились даже стада диких коз.

Я целый день провел в этом лесу, октябрьский солнечный день.

Тишина поразительная. Ни лист, ни веточка не шелохнутся. Если только смотреть на солнце — переливается в воздухе прозрачная, блестящая паутина между тонкой порослью, да если прислушаться — зашелестит на миг упавший с дерева дубовый лист. Земля была устлана плотно прибитыми накануне дождем жёлтыми листьями, над которыми стоят ещё зелёные, не успевшие пожелтеть и опасть листья молодой поросли. Ни звука, ни движения. Только лапчатый кленовый лист, прозрачно-жёлтый на солнце, стоит боком к стеблю и упорно правильным движением качается в стороны, как маятник: то вправо, то влево. Долго он качался и успокоился только тогда, когда оторвался, зигзагами полетел вниз и слился с жёлтым ковром. Да ещё тишина нарушилась двумя красавицами — дикими козами, которые быстро пронеслись мимо меня и скрылись в лесной балке… И конца-краю нет этому лесу. А посреди него — поляны, где пасутся табуны…

Вот Волчий Яр, откуда открывается внизу далеко-далеко необъятный горизонт, прорезанный голубой лентой Ворсклы, то с гладким степным, то с лесистым обрывистым берегом…

(185 слов.) (По В. А. Гиляровскому.)

Дворянские усадьбы

Читатель, знакомы ли тебе те небольшие дворянские усадьбы, которыми двадцать пять, тридцать лет тому назад изобиловала наша Украина? Теперь они попадаются редко, а лет через десять и последние из них, пожалуй, исчезнут бесследно.

Проточный пруд, заросший лозняком и камышами, приволье хлопотливых уток, к которым изредка присоединяется осторожный чирок. За прудом сад с аллеями лип, этой красы и чести наших черноземных равнин, с заглохшими грядами земляники, со сплошной чащей крыжовника, смородины, малины, посреди которой в томный час неподвижного полуденного зноя уж непременно мелькнёт пёстрый платочек дворовой девушки и зазвенит её пронзительный голосок. Тут же амбарчик на курьих ножках, оранжерейка, плохенький огород, со стаей воробьёв на тычинках и прикорнувшей кошкой близ провалившегося колодца. А дальше — кудрявые яблони над высокой, снизу зеленой, кверху седой травой, жидкие вишни, груши, на которых никогда не бывает плода. Потом клумбы с маком, пионами, анютиными глазками, кусты жимолости, дикого жасмина, сирени и акации, с непрестанным пчелиным, шмелиным жужжанием в густых, пахучих, липких ветках.

Наконец, господский дом, одноэтажный, на кирпичном фундаменте, с зеленоватыми стёклами в узких рамах, с покатой, некогда крашенной крышей, с балкончиком, из которого повыпадали кувшинообразные перила, с кривым мезонином, с безголосой старой собакой в яме под крыльцом…

(191 слово.) (По И. С. Тургеневу.)

Цыгане

Представление с учёным медведем было в то время единственным народным театром. Хотя оно служило развлечением для народа, но, как и многое другое в то время, представление это было крайне грубым, вредным и даже опасным. Рассвирепевший зверь зачастую поднимался на дыбы, оскаливал свои страшные зубы и издавал потрясающий рёв. Ужас охватывал тогда домашних животных, и на скотном дворе поднимался страшный переполох: лошади ржали, а нередко срывались с привязи, коровы мычали, овцы блеяли все жалостливее и жалостливее.

Весною и летом появлялся также цыганский табор и располагался близ той или другой помещичьей усадьбы. С наступлением сумерек цыгане зажигали костры и готовили себе ужин, после которого раздавались звуки музыки и пения. Смотреть на них народ стекался со всех деревень, а в сторонке от их веселья и пляски цыганки предсказывали будущее бабам, девушкам и барышням.

Меня особенно привлекала к себе Маша — красивая смуглая краснощёкая цыганка с чёрными глазами, горевшими огнём, с волнистыми чёрными как смоль волосами, завитки и кудряшки которых сплошь покрывали её лоб, с чёрными густыми бровями дугой. Из всех странствий Маша всегда приносила мне гостинцы: то каких-то особенно крупных лесных орехов, то подсолнухов, то чёрных стручков, то глиняного петушка, то какой-нибудь крошечный глиняный горшочек.

(190 слов.) (По Е. Н. Водовозовой.)

Раннее утро

Тяжелые, толстые стрелки на огромном циферблате, белевшем наискось от вывески часовщика, показывали тридцать шесть минут седьмого. В легкой синеве неба, еще не потеплевшей после ночи, розовело одно тонкое облачко, и было что-то не по-земному изящное в его удлиненном очерке. Шаги нечастых прохожих особенно чисто звучали в пустынном воздухе, и вдали телесный отлив дрожал на трамвайных рельсах. Повозка, нагруженная огромными связками фиалок, прикрытая наполовину полосатым грубым сукном, тихо катила вдоль панели; торговец помогал её тащить большому рыжему псу, который, высунув язык, весь подавался вперед, напрягал все свои сухие, человеку преданные мышцы.

С черных веток чуть зеленевших деревьев вспархивали с воздушным шорохом воробьи и садились на узкий выступ высокой кирпичной стены.

Лавки еще спали за решётками, дома освещены были только сверху, но нельзя было представить себе, что это закат, а не раннее утро. Из-за того что тени ложились в другую сторону, создавались странные сочетания, неожиданные для глаза, хорошо привыкшего к вечерним теням…

Все казалось не так поставленным, непрочным, перевернутым, как в зеркале…

Он оглянулся и в конце улицы увидел освещённый угол дома, где он только что жил минувшим и куда он не вернётся больше никогда. И в этом уходе целого дома из его жизни была прекрасная таинственность.

(197 слов.) (По В. Набокову.)

Гость

(1)Всё в доме переменилось, всё стало под стать новым обитателям. (2)Безбородые дворовые ребята, весельчаки и балагуры, заменили прежних степенных стариков. (3)На конюшнях завелись поджарые иноходцы, коренники и рьяные пристяжные.

(4)В тот вечер, о котором зашла речь, обитатели дома занимались немногосложной, но, судя по дружному хохоту, весьма для них забавной игрой: они бегали по гостиным и залам и ловили друг друга. (5)Собаки бегали и лаяли, и висевшие в клетках канарейки, беспрестанно порхая, наперебой драли горло.

(6)В разгар чересчур оглушительной потехи, недоступной пониманию дворовых, к воротам подъехал загрязнённый тарантас, и человек лет сорока не спеша вылез из него и остановился в изумлении. (7)Он постоял некоторое время, как бы оторопев, окинул дом внимательным взором, вошёл через приоткрытую калитку в дощатый палисадник и медленно взобрался на рубленное из сосны крыльцо с перилами. (8)В передней никто его не встретил, но дверь залы быстро распахнулась, и из неё, вся раскрасневшаяся, выскочила Шурочка. (9)Мгновенно вслед за ней со звонким криком выбежала вся молодая компания. (10)Удивлённая появлением нежданного и незваного посетителя, Шурочка внезапно затихла, но светлые, устремлённые на него глаза глядели так же ласково.

(11)Гость, а это был не кто иной, как Лаврецкий, представился, и видно было смятение на его лице.

(194 слова) (По И. Тургеневу.)