2017-11-01
2090(Carson McCullers: «A tree. A rock. A cloud»)
Пер.: А. Черепанов, and…
В то утро шёл дождь, и было ещё очень темно. Дойдя до придорожного кафе, мальчик почти закончил свой маршрут, и решил зайти за чашечкой кофе. Заведение, принадлежащее скупому, суровому парню по имени Лео, работало до самой ночи. После сырой, одинокой улицы кафе казалось мальчику светлым и дружелюбным: у стойки сидели пара солдат, троя прядильщиков с хлопчатобумажной фабрики; а в углу кафе, сгорбившийся сидел старик, половина лица которого, готова была утонуть в пивной кружке. Мальчик носил шлем, какой обычно носят лётчики-авиаторы. Войдя в кафе, он расстегнул подбородочный ремешок, убрав на бок правый наушник, открывавший теперь маленькое розовое ушко; и частенько, когда он пил здесь кофе кто-нибудь да беседовал с ним по-дружески. Но этим утром Лео не обратил на него внимания и никто из мужчин не сказал ни слова. Мальчик расплатился, уже собирался уходить, когда чей-то голос окликнул его:
«Сынок! Эй, сынок!».
Мальчик обернулся: старик в углу кивнул ему, указывая пальцем на свой столик. Он поднял лицо над кружкой и на миг показался совершенно счастливым. Старик был высок и бледен, с большим носом и выгоревшими на солнце золотисто-рыжими волосами.
|
|
|
«Эй, сынок!»
Мальчик подошел к старику. Это был низкорослый мальчик, двенадцати лет, с узким веснушчатым лицом и по-детски округлыми глазами. Из-за мешка с газетами, одно плечо казалось чуть выше другого.
«Да, Мистер?»
Старик положил ему руку на плечо, затем, ухватившись за подбородок, медленно повернул его лицо из стороны в стороны. Мальчик тревожно отшатнулся назад.
«Эй! Это ещё что такое?»
От его пронзительного голоса в кафе внезапно стало очень тихо.
Старик медленно проговорил: «Я люблю тебя».
Мужчины за стойкой захохотали. Не зная что делать, мальчик нахмурился и стал робко уходить. Он посмотрел на Лео за стойкой, а тот лишь вяло усмехнулся. Мальчик попробовал было засмеяться в ответ, но бармен вдруг снова стал грустным и серьезным.
«Я не хотел дразнить тебя, сынок» – сказал старик. «Садись и выпей со мной пива. Я хочу тебе кое-что объяснить».
Краем глаза, юный газетчик посмотрел на парней за стойкой, пытаясь понять, как ему теперь поступить. Но они продолжили пить пиво и завтракать, совершенно не замечая его. Лео поставил на стойку чашку кофе и маленький кувшин со сливками.
«Он ещё несовершеннолетний», сказал Лео.
Мальчик медленно уселся на табуретку. Ухо под поднятым отворотом шлема оставалось таким же розовым и маленьким. Старик рассудительно кивнул. «Это важно»,- сказал он. Затем что-то достал из заднего кармана брюк, держа в руках, показал мальчику.
|
|
|
«Посмотри очень внимательно», сказал он.
Мальчик уставился на ладонь, но там не на что было смотреть «очень внимательно». Он держал в своих больших запачканных руках фотографию, на которой была запечатлена молодая женщина. Снимок представлял настолько размытую картинку, что различить можно было только женскую шляпку и платье.
«Видишь?», спросил старик.
Мальчик кивнул, и старик достал другую фотографию: женщина на пляже в купальнике, за которым её живот казался огромным. Только это мальчик и успел заметить.
«Хорошо посмотрел?» Он наклонился ближе, и наконец, спросил: «Ты когда-нибудь видел её раньше?».
Мальчик сидел неподвижно, искоса поглядывая на снимок. «Нет, никогда её не встречал».
«Ладно». Старик подул на фотографии, и положил их обратно в карман. «Она была моей женой».
«Умерла?», спросил мальчик.
Старик медленно покачал головой. Он собрал губы, будто желая свистнуть, и вяло ответил: «Нууу», - проговорил он. «Я объясню».
Пиво было разлито в большую коричневую кружку, но он к нему так не притронулся. Вместо этого старик нагнулся и слегка прилёг на край стола. Он минутку передохнул, затем двумя рукам наклонил кружку и отхлебнул.
«Когда-нибудь ты, вместе со своим большим носом, уснешь в кружке и захлебнешься», сказал Лео.
«Вечный бродяга утонул в кружке пива. Это была бы забавная смерть».
Мальчик попытался незаметно подать знак Лео, пока старик напротив не видел. Поморщив лицо, он беззвучно спросил: «Пьян?». Но Лео только поднял брови и отвернулся, чтобы бросить на гриль розовые полоски бекона. Старик отодвинул от себя стакан, выпрямился, положил на стол дряблые скрюченные руки. Когда он взглянул на мальчика, его выражение лица могло показаться грустным. Он не моргал, но время от времени его веки опускались с изысканной важностью на бледно-зелёные глаза. Приближался рассвет. Мальчик перекинул почтовую сумку на другое плечо.
«Я говорю о любви», сказал старик. «Как по мне – это наука»
Мальчик почти сполз с табуретки, как вдруг старик поднял указательный палец, и в этом жесте было что-то, что не позволило мальчику уйти.
«Двенадцать лет назад я женился на той женщине с фотографии. Она была моей женой один год, девять месяцев, три дня и две ночи. Я любил её. Да…» Он напряг свой дрожащий, бессвязный голос и снова заговорил: «Я любил её. Думал, что и она меня любит. В то время я работал железнодорожным инженером. У нас дома, было всё, что только пожелаешь для комфортной и уютной жизни. Мне никогда и в голову не приходило, что она может быть несчастна. Но, знаешь, что случилось?»
«Мдаа…», произнес Лео.
Старик не спускал глаз с лица мальчика. «Она бросила меня. Однажды я вернулся поздно ночью, а дома никого не было. Она ушла. Она ушла от меня».
«С другим мужчиной?» спросил мальчик.
Старик спокойно положил ладонь на стойку. «Естественно, сынок. Женщины не убегают вот так в одиночку».
В кафе стало тихо, на улице шел слабый бесконечный дождь. Длинной вилкой Лео придавил жарящийся бекон. «Так ты гоняешься за этой потаскушкой одиннадцать лет. Пьяный, старый дурак».
Впервые старик взглянул на Лео. «Попрошу без грубостей. К тому же, я не с тобой разговариваю». Он повернулся к мальчику, заговорил доверчивым и скрытным полушепотом: «Не обращай на него внимания. Ладно?»
Мальчик неопределенно кивнул.
«Это было так…» - продолжил мужчина. «Я очень чувствительный человек. Всю жизнь то одно, то другое производит на меня впечатление. Лунный свет. Красивые женские ножки. То одно, то другое. Дело в том, что когда я наслаждаюсь чем-нибудь, у меня возникало странно ощущение, как будто оно всегда находилось вокруг меня. Ничто, казалось мне, не кончается само собой, и не вяжется с другим. Женщины? Я много их повстречал. То же самое. После этого мы расстались. Тогда я был человеком, который ничего не знал о любви».
|
|
|
Медленно его веки опустились точно занавес в конце театральной постановки. Когда он снова заговорил, голос стал взволнованным и слова быстро вылетали – казалось, что мочки его больших объемных ушей одолела дрожь.
«Затем я встретил эту женщину. Мне был пятьдесят один год, она же всегда говорила, что ей тридцать. Я встретил её на заправочной станции, и через три дня мы поженились. Знаешь, на что это было похоже? Я даже не могу объяснить тебе. Всё, что я когда-либо чувствовал, всё собралось в этой женщине. Никакие чувства теперь не окружали меня, всё заключалось в ней».
Коснувшись своего длинного носа, старик внезапно остановился. Его голос снизился до равномерного и укоризненного тона: «Я неправильно это объясняю. Вот, что произошло. Во мне жили все эти прекрасные чувства и маленькие радости. Эта женщина была чем-то вроде конвейера моей души. Я проводил все кусочки себя через её душу, пока не стал целым. Теперь ты меня понимаешь?».
«Как её звали?», спросил мальчик.
«О!» сказал он. «Я называла её Додо. Но это неважно».
«Вы пытались её вернуть?».
Казалось, что старик не слышит его. «Можешь представить как я чувствовал себя, после того как она ушла?».
Лео достал бекон с гриля, и положил две полоски между булочками. Его серое лица, с узкими щёлочками глаз было искажено слабыми голубыми тенями. Один рабочий с мельницы попросил ещё кофе, и Лео налил ещё. Он не имел привычки подавать кофе за бесплатно. Прядильщик завтракал здесь каждое утро, а Лео отлично знал своих скупых клиентов, поэтому относился к ним более снисходительно. Он жевал свою булку, с неким сожалением к самому себе.
«И вы никогда не пытался вернуть её?»
Мальчик не знал что и думать о старике, его детское лицо выражало сомнение, смешанное с любопытством. Он только недавно начал работать газетчиком, ему казалось странным это серое городское утро.
«Да», произнес старик. «Я проделал множество вещей, чтобы её вернуть. Много скитался, в её поисках. Ездил в Тулсу, где жила её родня. И в Мобил. Я был в каждом городе, который она когда-либо упоминала. Выслеживал всех людей, с которыми она как-то была знакома. Тулса, Атланта, Чикаго, Чихау, Мемфис… За два года я объездил всю страну, чтобы найти её».
|
|
|
«Но эта парочка как сквозь землю провалилась», сказал Лео.
«Не слушай его», доверительно сказал старик. «Так же забудь про эти два года. Они не важны. Важно то, что на третий год со мной начало происходить что-то невообразимое».
«Что?», спросил мальчик.
Старик слегка наклонился и следом наклонил свою кружку, чтобы сделать глоток пива. Но когда он навис над кружкой, его ноздри слегка дрогнули; он почуял запах забродившее пиво и больше пить не стал. «Любовь – удивительная вещь. Сначала я думал только о том, чтобы вернуть её. Это была своего рода магия. Но со временем я попытался вспомнить её образ. И ты знаешь что случилось?»
«Нет…» - сказал мальчик.
«Когда я лежал на кровати и пытался думать о ней, мой разум стал опустошенным. Я более не мог её увидеть. Я брал фотографии и смотрел. Бесполезно. Ничего не выходило. Пусто. Ты можешь себе это представить?»
«Скажи-ка, Мак!» - Лео одёрнулся за стойкой. «Представьте себе у этого болвана совсем пусто в голове».
Медленно, старик махнул рукой, словно отмахиваясь от назойливых мух. Его зелёные глаза были сосредоточенны на меленьком лице мальчика.
«Но внезапный осколок стекла на тротуаре. Или мелодия из музыкальной шкатулки. Тень на стене поздней ночью. И я бы запомнил. Это могло произойти на улице, и я бы рыдал или бился головой о фонарный столб. Ты понимаешь меня?»
«Осколок стекла…» - сказал мальчик.
«Всё, что угодно. Я ходил вокруг, и у меня не хватало сил, как и когда её запомнить. Ты думаешь, что можешь спрятаться, защититься от этого. Но воспоминания не бросаются в глаза человеку – это закоулок памяти. Я был благодарен всему, что видел и слышал. Вдруг вместо меня, что бы пытаться найти её, она начала преследовать меня! В моей душе…».
Мальчик, наконец, спросил: «В какой части страны вы тогда находились?»
«Оох», застонал старик. «Я был смертельно болен. Это было похоже на оспу. Признаюсь, сынок, я пьянствовал. Я развратничал. Я совершал всевозможные грехи, которые потом обращались против меня. Я не хочу сейчас исповедоваться, но всё эти вещи я действительно совершал. Когда я вспоминаю те времена, всё переплетается у меня в голове, это было так ужасно».
Старик опустил голову, ударившись лбом о стол. В течение нескольких секунд он оставался в таком положении, его шея была покрыта рыжеватой шерстью; руки, с длинными скрюченными пальцами были сложены в ладонях на манер молитвы. Вдруг старик выпрямился, он улыбнулся, и его лицо казалось мальчику ярким, робким и старым.
«Это происходило пять лет», - сказал он. «И так я начал свою науку».
Ухмылка Лео быстро искривилась в бледный оскал. «Ну, никто из нас мальчиков не молодеет», - сказал он. Затем с необъяснимым гневом он скомкал полотенце, что держал в руках и бросил на пол. «Ты грязный, старый Ромео!».
«И что было дальше?» – спросил мальчик.
Голос старика был высокий и ясный: «Мир», ответил он.
«Да?»
«Трудно объяснить, сынок» - сказал он. «Я считаю, что логическое объяснение состоит в том, что мы оба бегали друг за другом настолько долго, что, наконец, попросту запутались и устали … Мир. Странная и красивая пустота. Это было весной в Портленде и дождь шел каждый день. Весь вечер я лежал на своей кровати в полной темноте. Вот как эта наука пришла ко мне».
Окна трамвая отражали бледно-голубой свет. Двое солдат заплатили за своё пиво, открыли дверь – один из солдат расчесал волосы и протёр портянки, прежде чем они оба вышли на улицу. Трое рабочих сидели молча за своим завтраком. Часы Лео медленно тикали на стене.
«Это всё. И выслушай меня внимательно. Я много размышлял о любви. Я понял, что с нами не так. Мужчины влюбляются в первый раз. И во что же они влюбляются?».
Маленький рот газетчика чуть приоткрылся в ответе, но он промолчал.
«Женщины», - сказал старик. «Без науки, с которой ничего не происходит, они совершают самый опасный и священный опыт переживания на Божьей земле. Они влюбляются в женщин. Верно, сынок?».
«Да», - тихо произнёс мальчик.
«Они начинают с противоположной стороны любви. Они начинают с её кульминации. Можешь ты подумать, насколько это печально? Ты знаешь, как мужчине надо любить?»
Старик протянул руку и схватил мальчика за воротник кожаной куртки. Он слегка встряхнул рукой, и его зелёные глаза смотрели немигающий, серьёзным взглядом.
«Сынок, ты знаешь, с каких вещей начинается любовь?»
Мальчик сидел неподвижно и слушал. Медленно он покачал головой. Старик наклонился ближе и шепнул:
«Дерево. Камень. Облако».
На улице всё ещё шёл дождь: лёгкий, серый, бесконечный дождь. Сирена на фабрике возвещала о начале шестичасовой смены и, расплатившись трое прядильщиков ушли. В кафе не осталось никого, кроме Лео, старика и мальчика.
«Такая погода была в Портленде», - сказал он. «В то время моя наука только начиналась. Я размышлял, и начал я очень осторожно. Я хотел подобрать что-нибудь с улицы и принести домой. Я купил золотую рыбку, не переставал наблюдать за ней, и мне это нравилось. Я закончил своё обучение. День за днём я получал эти знания. По дороге из Портленда в Сан-Диего…».
«Ах, заткнись!» - закричал вдруг Лео. «Заткнись! Заткнись!».
Старик всё ещё держал мальчика за воротник куртки; он дрожал, и лицо его было серьёзным, светлым и диким. «За прошедшие с тех пор шесть лет я обошёл всё кругом и понял свою науку. И теперь я мастер. Я способен полюбить всё что угодно. Я даже больше и не думаю об этом. Я вижу улицу полную людей, и моя душа наполняюсь светом. Я наблюдаю за птицей в небе. Или встречаю на дороге путника. Всё, что угодно, сынок. И ничего. Всё незнакомо и всё любимо мне! Ты понимаешь, что означает наука подобно моей?».
Мальчик сжался, его руки обхватили край стола. Наконец он спросил: «Вы отыскали эту леди?»
«Что? Что ты сказал, сынок?»
«Я имею в виду», робко спросил мальчик. «Вы вновь полюбили её?».
Старик ослабил хватку на воротнике мальчика. Он отвернулся, и впервые его зелёные глаза затуманились в неопределённом взгляде. Он поднял кружку со стола и выпил желтоватое пиво. Его голова медленно покачнулась из стороны в сторону. «Нет, сынок, видишь ли, это мой последний урок. Теперь я осторожен. И я ещё не совсем готов».
«Хватит» - сказал Лео «Хватит, хватит, хватит».
Старик остановился на пороге кафе. «Помни, - сказал он. В раннем свете серого, утреннего солнца он выглядел сморщенным, старым и немощным. Но его улыбка была светлой. «Помни, я люблю тебя», сказал старик и кивнул напоследок. Дверь за ним тихо закрылась.
Мальчик ещё долго не разговаривал. Он растрепал чёлку, скользнул своим чумазым указательным пальцем по краю пустой чашки кофе. Затем, не глядя на Лео, наконец, спросил:
«Он был пьян?»
«Нет», - коротко ответил Лео.
«Тогда может он наркоман?» - произнёс он громче.
«Нет».
Мальчик посмотрел на Лео, и его плоское лицо выражало отчаяние, а голос стал чуть взволнованным: «Он сумасшедший? Вы думаете, он сумасшедший?». Голос газетчика стал нерешительным. «Лео? Разве нет?».
Но он не ответил ему. Лео проработал в этом круглосуточном кафе вот уже четырнадцати лет, он не считал себя экспертом по части сумасшедших. В городе было много разных чудаков, и всяких блуждающий ночных бродяг. Он прекрасно знал, чем все они одержимы, но не хотел отвечать мальчику. Лео скривил очередную бедную гримасу и промолчал.
Наконец, газетчик снял правый наушник шлема, и когда он обернулся, чтобы, наконец уйти, то произнёс слова, которые казались ему наиболее подходящими, одно единственно замечание, которое невозможно было осмеять или презирать:
«Хм…должно быть, он очень долго странствовал».
