2013-12-31
649
врагов, но один из самых первых - это собственная авиация. Попадет она по
противнику или нет, это еще вопрос, но закидать бомбами собственные позиции
- это уж наверняка. Поэтому и попросили подкрепление, спешащее нам на
помощь, чтобы отозвали "небесных помощников". Один хрен, все дело загубят.
По цепочке передали, чтобы готовились идти на штурм. Нашим "коробочкам" дали
указание открыть максимальный огонь и вести его в течение десяти минут, а
затем заглохнуть и ждать дальнейших указаний.
У каждого солдата и офицера на войне имеется индивидуальная аптечка, в
которую входит обычный набор медицинских препаратов. Это и обезболивающее и
одновременно противошоковое средство - омнопон, промедол. Противорвотное,
таблетки, смягчающие действие радиации, химического отравления, есть и для
обеззараживания воды - кинь ее в любую лужу, кроме морской воды, побурлит,
осадок сядет на дно, а ты пей. Вонючая, правда, хлоркой несет, но зато
никакой заразы там уже нет.
А на каждое солдатское отделение имеются так называемые боевые
стимуляторы. Когда солдаты устали, нет ни малейшего желания не то что идти в
атаку, а вообще двигаться дальше, страх парализовал всю волю, тогда командир
для выполнения задачи и спасения людей дает команду раздать солдатам эти
таблетки. Съели, посидели немного, и - фас, вперед. И откуда только силы
берутся, и страх проходит бесследно.
Но сейчас не было этих таблеток, да и нет необходимости в них. После
первых двух-трех боев, когда нас духи обыгрывали по всем позициям и любая
маломальская победа доставалась ценой неимоверных усилий и потерь, сейчас
люди поверили в свои силы, и духи начали получать достойный отпор, уже не
перли на рожон, обкуренные анашой и визжащие что-то про своего Аллаха.
Первый раз, когда видишь, то жутковато становится. Лезут, как заговоренные,
ни пули не боятся, ни смерти.
И вот в полный голос заговорили наши БМП. Из-за треска пушек и
пулеметов БМП-2 поначалу не было слышно короткого тявканья орудий БМП-3, но
потом они встали по интенсивности огня вровень со старыми проверенными
"двойками". Мы также не отставали от "коробочек", долбя здания из автоматов
и подствольников.
БМП отработали свои положенные десять минут и смолкли. В ушах звенело
от грохота пальбы и разрывов, но надо бежать вперед. У противника со слухом,
зрением и ориентацией в пространстве обстоит сейчас похуже. Снаряды рвались
в замкнутом помещении, да и страха он натерпелся немало, до конца не отошел
от обстрела, какое-то время находится в прострации. И поэтому вперед,
вперед, вперед.
Не было в этот раз такого, чтобы кто-то поднимал солдат своим примером,
увлекая их за собой, как это происходило в первые дни. Нет, поднялись, и кто
с древним криком "ура", кто просто визжа от страха и переизбытка адреналина
в крови, бежали вперед. Но когда идешь вот так в атаку, то просыпается в
тебе что-то первобытное. Видишь себя как бы со стороны и наблюдаешь за всей
картиной боя, охватывая, кажется, все уголки. Может, коллективная ярость и
страх рождают в такой момент коллективный разум?
Пока преодолевали с дикими воплями открытый участок метров в сто, нас
встречали жидким, не скоординированным огнем. Никто из наших не пострадал,
но бойцы на ходу, от живота, открыли огонь, длинными очередями поливая
разбитые окна, из которых на нас несся смертоносный металл.
И вот мы врываемся в подъезд бывшего жилого дома, остальные группы
штурмуют другие четыре подъезда бывшей "хрущевки".
Человеческая психика и глаза устроены таким образом, что мы замечаем в
первую очередь все, что находится от тебя справа, а потом уже слева. Духи
пользовались этим, и когда мы врывались в помещение, они становились слева
от входа, и пока мы машинально осматривали правую сторону помещения, у них
было несколько секунд, чтобы расстрелять нас в спину. Потом уже мы, прежде
чем куда-либо войти, стали кидать гранату, а затем входить и смотреть слева
от входа.
Солнце уже начало пробиваться сквозь туман, но в здании из-за обстрела
стоял полумрак. Пыль, смешанная со сгоревшей взрывчаткой и еще какими-то
химикатами, висела в воздухе, затрудняя нам обзор.
Со мной вместе в подъезд ворвалось около пятнадцати человек. Боковым
зрением, когда бежали к подъезду, я охватил и запомнил бойцов. Трусов,
вроде, среди них нет. Все уже обстрелянные, обкатанные. На первом этаже три
квартиры, значит, и дальше будет так же. Трое бойцов на площадку выше, между
первым и вторым этажами, прикрывают от возможного нападения сверху.
Остальные бойцы, срывая кольца, сноровисто готовят гранаты и, зажав их в
руке, кричат остальным: "Готово". Удар по дверям, они не заперты, но,
сорванные взрывами, еле висят на петлях. Под мощными ударами солдатских
сапог и ботинок слетают и падают. Я кричу: "Прячься, давай!!!"
Мы отпрянули от дверных проемов, спрятались за выступающие бетонные
стены. В трех квартирах почти одновременно рванули гранаты, штук восемь,
наверное. В голове зашумело от взрывов, из развороченных дверных проемов
повалил дым и клубы пыли. Вперед, вперед, темп не снижать. Налево, направо.
Пыль, не видно ни черта, две длинные очереди от живота. Пленные нам не
нужны, самим жрать нечего. Вперед, вперед. Кухня, никого, ванная комната,
дверь прикрыта, в сторону, две очереди от живота, в самой чугунной ванне
можно спрятаться от осколков гранат. Киваю бойцу, стоящему рядом и
прикрывающему мою спину, тот рывком распахивает дверь, я нажимаю на
спусковой крючок и повожу стволом автомата, тот бьется в руках как живой и
поливает смертельной струей ванну, от нее в разные стороны летят осколки.
Бойцы тем временем расстреливают комнаты, затянутые пылью и дымом. Стенные
шкафы и антресоли тоже не остаются без нашего внимания. Все, трехкомнатная
квартира проверена. Дальше, вверх.
Бойцы, стоявшие на площадке, показывают, что в квартире на втором этаже
какое-то шевеление. Из других квартир также выскакивают солдаты и
присоединяются к нам. Те, кто прикрывали нас на площадке, перемещаются выше.
Не надо расставлять людей, они сами знают свой маневр. Не надо ни на кого
орать. Все работают, как хорошо отлаженный механизм. Каждый прикрывает
другого.
На втором этаже все повторяется вновь. Когда врываемся в квартиру,
спотыкаемся о разорванный гранатой труп. Один спекся. Дальше проверяем,
никого. Впереди еще три этажа, чердак, крыша и темный подвал. Вперед,
вперед.
Бойцы докладывают, что в соседней квартире также обнаружено два трупа.
Хрен с ними. Дальше. Смотрю на часы, на первый и второй этажи ушло семь
минут, надо ускориться.
На третьем этаже, когда сбиваем двери, слышим крик: "Не стреляйте, не
стреляйте!" Кричат без акцента. Я поднимаю руку вверх. Бойцы не кидают
гранаты, ждут. Я кричу: "Выходи, руки за голову".
С привыванием выходит грязный, обвешанный гранатами, с чеченским ножом
(такая штучка - кинжал, сваренный с кастетом) на ремне, но вроде наш.
Размазывая по лицу слезы, он кричит, что его мобилизовали, что он просто
обычный зек и не более того, что не убивал никого из наших. Я обращаю
внимание, что на шее у него болтается штук пять личных жетонов. Раньше их
выдавали только офицерам и прапорщикам, а при вводе в Чечню - всем солдатам.
Представляет собой металлическую пластинку овальной формы, длиной пять
сантиметров, а в ширину - три. Поле пластинки по длине разделено пополам, в
верхней части надпись ВС СССР, а внизу буква и шестизначный номер. У каждого
военнослужащего свой номер, пластинка сделана из неокисляющегося
тугоплавкого сплава. Впервые ее стали применять, когда после испытаний
первой ракеты она упала на прибывшую комиссию и сожгла ее, все погибли. На
войне каждый солдат носит такую пластинку со своим номером на шее, как у
американцев, но у них есть еще одна с фамилией солдата и группой крови.
И вот я заметил, что у "обычного зека" на шее висят эти номера. В Чечне
много болталось всякого отребья, по которому в России давно тюрьма плакала,
а тут, среди бандитов, они были своими. Чтобы доказать свою лояльность, как
рассказывали местные русские, они еще хуже чеченов издевались над своими
братьями по крови.
Я схватил левой рукой за веревочки личных номеров, каждый солдат не
хотел потерять его, и поэтому все веревочки-шнурочки были прочными, намотал
их на руку и дернул трясущегося от страха зека. Бойцы сразу все поняли.
Некоторые духи коллекционировали личные номера убитых ими солдат.
- А это что, сука? - спросил я, продолжая тянуть на себя шнурочки.
- Нашел, клянусь, нашел. Не стрелял я. Насильно меня сюда посадили, -
выл он, плача.
Я упер правой рукой автомат ему в грудь и нажал на спусковой крючок.
Пули разворотили ему грудь, испачкав мне брюки кровью. От выстрелов тело
дернулось назад, но еще удерживалось веревочками личных номеров, хрустнули
шейные позвонки. Казалось, что умершие солдатские души не отпускают убийцу.
Продолжая упирать ствол автомата в мертвое тело, я попросил стоявшего рядом
солдата:
- Обрежь веревки.
Тот снял с убитого чеченский нож и одним движением обрезал удерживаемый
ими труп, тот с глухим стуком упал. Боец протянул мне нож, я покачал
головой, и тогда он спрятал его за голенище ботинка. Я распрямился, спрятал
в карман личные номера и скомандовал:
- Гранаты к бою, поехали.
И опять прогремели разрывы гранат, и мы ворвались внутрь квартир. Тут
уже было пять трупов. Не разбираясь, что к чему, и не обыскивая их, дали для
проверки пару очередей. Один "покойник" вдруг ожил и попытался вскинуть
автомат - перекрестный огонь из трех автоматов почти разрубил его на части.
И тут с площадки раздался взрыв гранаты и автоматная трескотня. Мы
быстро закончили проверку квартиры и выскочили на лестничную площадку. Там
вовсю шел бой. Духи с верхних этажей пытались прорваться вниз. Их удерживали
трое бойцов, снизу им на помощь подоспели двое солдат, прикрывающих нас от
внезапного нападения со стороны подвала. Тут и мы приняли оживленное участие
в перестрелке. На узкой площадке мы мешали друг другу. Тут духи начали
швырять гранаты. Из-за толчеи на площадке нам некуда было укрыться. Слава
Богу, что эти недоумки кидали гранаты сразу, как только срывали кольца. Было
время отшвыривать их вниз, на нижние этажи.
Мы тоже не оставались в долгу, двое с колена стреляли из
подствольников, а четверо поверх их голов поливали из автоматов, не давая
духам подняться. Тем временем у них что-то рвануло - раздался страшный
грохот, обвалился потолок в кухне третьего этажа. В образовавшийся проем
быстро нырнули пятеро бойцов, и вот уже бой перешел в квартиры на четвертом
этаже. Поднявшись, мы начали почти в упор расстреливать духов в спину.
Боялись, конечно, своих задуть, но повезло. На четвертом этаже после
зачистки осталось лежать двенадцать боевиков. Неплохо, если, согласно
Боевому Уставу, на каждого обороняющегося должно приходиться не менее
трех-четырех нападающих.
На пятом этаже, кроме двух покойников, нас никто не встретил. Осторожно
поднялись на крышу. Никого. Значит, мы первые, и поэтому надо помочь нашим в
соседних подъездах, - распределяю людей. Сам выбрал тот, куда пошел Рыжов.
Идя по крыше, слышим грохот боя в каждом подъезде.
Осторожно открываем крышку люка, по звуку, бой идет между первым и
вторым этажами. Начинаем зачистку с пятого этажа. Из двухкомнатной квартиры
доносятся голоса и стрельба, стреляют по улице. Ладно, суки, поехали.
Приготовили гранаты, кивок головы, удар ногой по двери, кинули гранаты,
спрятались. Разрыв, вперед, вперед, один на лестнице - охранять, поворот
налево - очередь в пустой угол, прямо очередь. Боец справа проверил,
прострелял правую сторону, мы расстреливаем двух раненых у окна. Рядом с
ними валяется гранатомет РПГ-7, хорошая игрушка. Забираем с собой и штук
пять оставшихся выстрелов к нему.
Духи внизу, видимо, поняв, что случилось, усилили натиск. Стремятся
выбраться из западни, но и наши, сообразив, что подмога рядом, также усилили
огонь. Мы спускаемся на четвертый этаж, расстреливаем двери и бросаем
гранаты. В двух квартирах обнаруживаем еще пару душманских трупов, не знаю,
чья работа, наша или раньше, да и не важно это. Вперед, вперед, вниз, темп,
темп, сейчас, ребята, мы поможем.
Боевики попытались прорваться наверх, в надежде смести нас. Не выйдет,
кричу:
- Юрка! Не поднимайся, я их тут встречу!
Заслышав топот, кидаемг гранаты и сразу за стену, чтобы осколками не
посекло. Один солдат кричит, осколок рикошетом попал в руку. Двое остались
оказывать первую помощь, мы с двумя бойцами стреляем из автоматов в
непроглядную темень пыли и дыма после взрыва. В ответ не стреляют.
- Слава! Мы поднимаемся! Не стреляй!
- Пошли, парни, потихоньку, может, где какая сука затаилась, - кричу я
своим бойцам.
Медленно спускаемся, готовые открыть огонь при малейшем подозрении на
движение или шум. На площадке между третьим и четвертым этажами натыкаемся
на разорванные трупы наших недавних врагов. На некоторых горит одежда.
Ноздри щекочет запах паленого мяса, шерсти, тряпок и еще чего-то страшно
вонючего, что вызывает позывы к рвоте. Еле сдерживаюсь. Тут из темноты
выныривают рожи солдат, поднимавшихся снизу. Мы радостно обнимаемся, а вот и
Юрка. Обнимаемся.
- Жив, чертяка, - не можем насмотреться друг на друга, как любовники
после долгой разлуки.
- Дали мы этим звиздюкам просраться. Как вдарили, так и дух вон! - Юрка
возбужден. Несмотря на холод, от всех валит пар.
- Я тут одного говнюка поймал. Кричит, что зек, а у самого на шее
личные номера болтаются, вот, - я достаю из кармана пригоршню номеров, прячу
обратно, - отправил на встречу к своим жертвам.
- Ну и правильно сделал, а тут они хорошо засели, пулемет установили,
не подойти, спасибо тебе.
- Ладно, идем на выход, с тебя бутылка, - я достал пачку сигарет,
домашние "ТУ-134", снайперские быстро закончились, жаль, хорошие сигареты. -
Угощайся, угроза НАТО.
Весело переговариваясь, еще не отошедшие от боя, мы выходим на улицу,
следом выводят моего раненого, идет сам, рука перехвачена жгутом, значит,
жить будет.
На улице тоже затих бой, видимо, боевики отошли с других позиций,
поняв, что и до них доберутся. Завал тоже уже заканчивали разбирать. Со
стороны завала приближались солдаты-соседи.
- Слава, смотри, что это у них? - на спинах у приближавшихся солдат
были большие баки по типу ранцев, в руках металлические трубы, которые
соединялись с ранцами резиновыми шлангами.
- По-моему, это огнеметы. Никогда живьем не видел, но слышал, что
некоторые части сняли с НЗ и притащили с собой. Наверное, классная штука.
Тем временем из дома вышли все наши, и пришедшие солдаты под шутки
подошли к подвальным окошкам и, кинув предварительно по паре гранат, начали
поливать из огнеметов, это действительно оказались огнеметы ранцевого типа.
Здорово. Струи толщиной в руку, расширяющиеся по мере удаления, и длиной
около десяти метров поливали подвальное помещение. Сразу удушливо запахло
сгоревшим бензином и еще чем-то.
- Классная штука, вот нам бы таких, быстро выкурили бы гадов. Командиру
надо подсказать, чтобы на "Северном" попросил, коль нас собираются на
Минутку кидать, пригодятся, - сказал я, с восхищением наблюдая, как
огнеметчики, закончив с зачищенным нами зданием, готовятся вновь прожаривать
какой-то другой объект.
- Я слышал, что в Афгане применялся огнеметный танк, но в горах
оказался малоэффективным, и его сняли с производства, - сказал Юрка,
вскарабкиваясь на нашу БМП.
- Ну и долбодебы, могли бы и подумать, что города тоже придется брать,
не все же время в поле и в горах воевать. Москвичи, что с них взять, кроме
анализов, и те хреновые будут, - я сплюнул и начал поудобней устраиваться на
броне.
- Внимание! Все готовы? - и раздалась команда по колонне: - Вперед!
Марш!
Мы тронулись, БМП подо мной резко дернулась, пытаясь сбросить нас
назад, но, уцепившись друг за друга и за все выступающие части на броне
машин, удержались. Везет все-таки внутренним войскам. У них
бронетранспортеры БТР-80, замечательно идет, мягко, быстро, чудесно, а у нас
трактора.
Стали проезжать первый блокпост огнеметчиков, опять начали кричать,
приветствовать друг друга.
Остаток пути проехали без приключений, хотя были готовы к ним. Вот и
пошли первые секреты и блокпосты охраны "Северного". Целый полк охранял
аэропорт, а когда пошли слухи, что духи готовят захват его, подкинули еще
батальон десантников.
- Закончилась одна битва, сейчас начнется еще одна, более тяжелая и
более важная, - сказал я Юрке.
Настроение начало меняться с радостного, что живые добрались, на более
мрачное и серьезное, предстоял разговор с представителями командования.
Последним не терпелось отправить нас на смерть.
- Независимо от исхода, напьюсь сегодня, - настроение окончательно
испортилось, и я со злостью посматривал на охрану "Северного". Те уже успели
отмыться и привести форму в порядок, некоторые уже щеголяли в новом,
необмятом обмундировании.
Я посмотрел на свои брюки, залитые кровью убитого зека, на свой
промасленный, пыльный, грязный, многократно прожженный и пробитый в двух
местах осколками бушлат. М-да, если в мирной жизни появиться в таком виде,
сразу в милицию попадешь, бич бичом.
- Непременно напьемся, Славян, я, тем более, тебе должен, - у Юрки,
напротив, было прекрасное настроение.
- Водку где будешь брать? Из-под топчана? - мы с Рыжовым перед входом в
Грозный скинулись и взяли три ящика водки, да я у связистов по старой памяти
семь литров спирта обменял на полный камуфляжный костюм. Так что я бы
удивился, если бы напарник нашел водку в другом месте.
- А где еще я ее возьму. Духи киоски позакрывали, а наш Военторг дальше
"Северного" не выезжает.
- Слушай, возле госпиталя есть точка Военторга, попробуем из-под полы
купить пива, а? - Страшно захотелось пива, вот прямо сейчас, я даже
представил, как оно прохладной, тугой, вязкой струей вливается в горло и,
булькая, прокатывается вниз, тяжело ударяясь о стенки желудка. И пить только
из горлышка, не признаю стаканов. Может, это недостаток воспитания, но
нравится мне, ничего поделать с собой не могу.
- Это идея. Сейчас, один черт, раненых пока будут сгружать, минут
двадцать у нас есть. Вот только будет ли там пиво и хватит ли денег? -
сказал он, выгребая из карманов почти не нужные здесь деньги и пересчитывая
их.
- У меня тоже есть, - сказал я, вытаскивая из карманов свои мятые
бумажки, - и сигарет обязательно надо взять, желательно что-нибудь классное.
- Что, на красивую жизнь потянуло? - Рыжов усмехнулся.
- Потянет тут, когда видишь, как в пятнадцати километрах от тебя люди
живут, - я со вздохом обвел глазами расположение "придворного" полка.
- Подожди, сейчас в госпиталь приедем, там что говорить будешь, когда
на женщин посмотришь, - Юрка уже откровенно издевался.
Я решил поддержать разговор:
- Или десяток изнасилую, или застрелюсь.
Стали подъезжать к госпиталю, он разместился слева от аэропорта в
здании бывшего большого ресторана, по слухам, принадлежавшего ранее кому-то
из родственников Дудаева. Стали попадаться медсестры и врачи, в том числе и
женщины. Любая женщина на фронте - это богиня. И дело не только в
сексуальном голодании. Просто, глядя на женщину, общаясь с ней, не так
быстро грубеешь, ниточка, связывающая тебя с нормальным миром, не так быстро
рвется, а у нас в бригаде нет женщин. И поэтому, может, так и тянуло всех к
женщинам. Первое желание, естественно, это чисто сексуальное влечение, и
почему с нами не ездят передвижные бордели? Вот раньше были войны!
Позиционные, неторопливые. Уважали противника. Чудесная кухня, передвижные
бардаки, шампанское, белые рубашки. Времена изменились, и, на мой взгляд, не
в лучшую сторону. Зато сейчас медицина на высоте. Пока никто из доставленных
сюда раненых не умер.
- Приехали! - комбриг первым спрыгнул с БМП.
Следом последовали все, разминая затекшие ноги и растирая озябшие
задницы. Подскочили врачи и санитары, началась выгрузка раненых и убитых.
Последних здесь или в Моздоке положат в деревянные гробы, затем гробы в
цинковые ящики, ящики запаяют, сделают обрешетку, чтобы было удобней
переносить и не перепутать, где верх, а где низ, и отправят "груз-200"
родителям с уведомлением и благодарностями за прекрасное воспитание сына.
Вот так-то и все. Прогремит над его могилой залп из автоматов холостыми
патронами. Стрелять будут либо молодые курсанты, либо молодые солдаты. И те
и другие - потенциальные кандидаты на такие же "пышные" похороны в ближайшее
время. Бог войны требует новых жертв, и противоборствующие стороны их в
достатке поставляют.
Затем родителям или вдове выдадут деньги за погибшего - десятилетнее
денежное довольствие, аж пять миллионов рублей, в течение полугода будут их
навещать, а потом, как водится, забудут. И когда мать или вдова придут за
помощью к властям (не имеет значения, в военкомат или районную
администрацию), вначале от нее вежливо отделаются отговорками, а затем
сообщат, что ни средств, ни возможностей помочь ей нет. А если она будет
настойчивой, скажут - вашего сына (мужа) мы не посылали на войну. Идите
просите и разбирайтесь с теми, кто его послал, а к нам можете не приходить,
потому что те, кто посылал на смерть, забыли выделить деньги вам на пенсию
за потерю кормильца, а также на ремонт крыши, проведение телефона и т.д. И
можешь, читатель, жаловаться, толку, поверь, не будет. Власть имущие про
тебя будут говорить: "А, это та, у которой(-го) погиб сын (муж)". И будет
это сказано с таким чувством пренебрежения, что независимо от возраста и
состояния здоровья зарыдаешь ты, читатель, и бросишься на выход, и уже
никогда не придешь сюда, даже когда в Новый год или к 23 февраля выделят
смехотворную сумму на подарок. Вот и подумай, стоит ли отправлять сына на
кровавую бойню ради какого-то больного Верховного Главнокомандующего. Крепко
подумай. На момент войны в Чечне у него внук был призывного возраста, но
почему-то я даже на экскурсии его там не наблюдал.
Тем временем раненых сгружали и относили внутрь госпиталя. Мы прошли
следом, на нас ровным счетом никто не обращал внимания. Мы с Рыжовым
пялились и даже не пытались заигрывать с женщинами-медиками, они и без нас
были давным-давно поделены и распределены. Да и внешний вид наш не внушал
доверия. Мы искали полуподпольную точку Военторга или хотя бы местного
жулика, который втихаря торговал бы спиртным и сигаретами. История мировых
войн показывает, что всегда найдутся мелкие жулики, которые заработают
копейку, перепродавая мелкий дефицит. Ничего особенно противозаконного, и, с
другой стороны, они делают благо, поставляя на фронт мелкие радости из
нормальной жизни, которых лишены люди. Были бы только деньги. Для кого
война, а для кого мать родна. Может, так и надо? Нет, не смогу, воспитание и
мой небогатый жизненный опыт не позволят сделать это.
И поэтому, шатаясь по госпиталю, мы спрашивали солдат, где есть пиво и
сигареты. Но так как здесь был эвакуационный госпиталь и солдаты больше
суток, как правило, не задерживались, то никто толком не знал. Тут мы
увидели солдата, но с харей больше, чем у нас с Юркой вместе взятых. Тот был
в новом камуфляже и, стоя у открытой форточки, с наслаждением курил, пуская
дым вверх. Рожа его выражала самодовольство и сытость, казалось,
происходящее вокруг его не касалось. На раненого он никак не был похож.
Я толкнул Юрку в бок, когда он откровенно разглядывал какую-то
медсестру, спешащую по своим делам и имевшую несчастье пройти мимо. Судя по
выражению Юркиной голодной морды, он ее уже минимум раз десять изнасиловал и
собирался это дело продолжить.
- Хватит насиловать женщин, мы здесь с тобой с миротворческой миссией.
Глянь лучше на эту картинку, - я показал воина-богатыря, - по-моему, его
телом можно десяток амбразур закрыть сразу. Кажется, что он олицетворяет всю
мощь вооруженных сил России. Как ты считаешь, Юра?
Говорил я нарочно громко, чтобы боец нас услышал. Юрка понял мой
замысел и подхватил игру.
- Да, мужик, ты прав. Нам бы его в разведку, вместо живого щита, а еще
лучше - в штурмовую группу, или раненых на себе вытаскивать.
Боец лениво скосил на нас глаза и даже не повернулся. На нас, как на
многих офицерах, не было погон и звездочек, указывающих звание, а то у
снайперов есть дурная привычка выбивать в первую очередь офицеров. Прямо
какая-то тотальная ненависть у них к нам. Что ж, у каждого свои комплексы, а
тут комплекс профессиональный, к тому же неплохо оплачиваемый.
- Сынок, - вежливо-вкрадчиво начал Юрка, - как ты думаешь, если мы тебя
пригласим к себе в бригаду на экскурсию, чтобы ты, сучонок, посмотрел на
войну, а то ведь, пидор, приедешь с войны с железкой, а войны толком и не
видел.
Все это Юрка говорил тихим голосом, так что проходящие мимо врачи не
обращали на нас никакого внимания. Стоят вояки, беседуют тихо-мирно, без
шума и крика.
- Да пошел ты на хрен, - пробормотал боец лениво, не поворачивая
головы, и столько в его голосе было презрения, что не по себе стало.
Мгновенно проснулась злость. По себе знаю, что в такие моменты я плохо
контролирую себя, много могу глупостей наделать, но осмысление приходит
потом.
- Ну-ка, повернись, гнида, когда к тебе боевой офицер обращается, и
немедленно попроси прощения, - я тоже старался говорить спокойным голосом,
но слова клокотали в горле. Меня никогда никто из солдат не смел оскорблять,
в каком бы состоянии они ни находились. Будучи сопливым лейтенантом,
приходилось успокаивать пьяный караул. А тут тыловая вошь смеет двух
офицеров оскорблять.
Жирный хорек повернулся и опять насмешливо уставился на нас, не говоря
ни слова и всем своим видом издеваясь над нами. Я и Юрка поняли, что
убеждать словами это животное бесполезно, надо действовать. Рядом находился
закуток, где хранился хозяйственный инвентарь. Мы, не сговариваясь, быстро
взяли юношу под ручки и впихнули его в темную душную каморку. Я мгновенно
схватил его за горло, чтобы тот не заорал, а Юрка упер ствол своего автомата
ему в пах и надавил. Даже при недостаточном освещении было видно, как тот
побледнел. Глаза готовы были вывалиться из орбит и крик рвался из горла, но
я сдерживал его, сжимая сильнее горло, позволяя ему только дышать. Я
наклонился к уху и прошептал:
- Сейчас я отпущу немного горло, если ты, подонок, обещаешь спокойно,
тихо принести нам извинения. И еще пива и сигарет, уверен, что есть. Если
согласен - моргни, если отказываешься, то я тебя душу, а мой приятель
отстреливает тебе яйца. Разбираться никто не будет, спишут на боевые потери.
Если вздумаешь выкинуть какой-нибудь другой фокус, то история повторится.
Смятое горло и отстреленные яйца, а также мы можем тебя погрузить в машину и
обменять у духов на ящик пива и блок сигарет. Кстати, урод, мы тебе самому
предлагаем сделать такой обмен. Понял, уребище? - я чуть посильней сдавил
горло, а Юрка нажал на автомат.
Солдат заморгал глазами, как мотылек крылышками у лампочки:
- Извините меня, пожалуйста, товарищи офицеры, я обознался, я больше не
буду, честное слово, не буду, - из глаз его покатились слезы, но жирное
