Вода вместо нефти 37 страница

— Тогда нужно пойти и взять у девчонок номерки для лотереи свиданий, иначе не достанется,— Алекс тут же подскочил и помчался через розовый зал.

— Я боюсь даже спрашивать, что это за свидание.

— Да, ладно, Эйка, все не так страшно, бывает даже весело,— подбодрил подругу Айзек.

— Тебе всегда весело, если ты еще не заметил,— фыркнула девочка, потом повернулась к Терезе.— Ты как?

— Ну, со мной перестали разговаривать друзья и знакомые, но, по крайней мере, у меня есть вы,— пожала девочка плечами, натужно улыбнувшись. Эйидль пожала локоть подруги, прекрасно понимая, как это тяжело, когда от тебя отворачиваются только из-за того, что ты говоришь с Драконами. Но Терезе все-таки легче, чем пришлось Эйидль.

— Добро пожаловать в стан отверженных,— улыбнулся Айзек, а потом поднял глаза на вернувшегося Алекса, весьма довольного собой. Он протянул другу синий шарик.

— Девчонок я записал. Ну, вот, тогда до вечера, у меня еще сдвоенные Зелья,— и шестиклассник махнул друзьям, устремляясь прочь.

— И ты еще говоришь, что мне вечно весело,— фыркнул Айзек, засунув шарик в карман без особого интереса.

— Ну, у него есть причина, а ты веселый обычно просто так, но это ни в коем случае не укор,— улыбнулась Эйидль, поднимаясь.— Нам пора на занятия.

— Эй.

— Да?— она обернулась, уже отходя от стола вместе с Терезой. Айзек выглядел за мгновение посерьезневшим.

— Ты как вообще?

Она пожала плечами, не зная, что ответить: слишком много потрясений за последние несколько недель, чтобы она могла легко ответить на вопрос друга.

— Все будет хорошо, вот увидишь,— улыбнулся «гном»,— я об этом позабочусь.

— Спасибо, Ай,— кивнула девочка и поспешила из Трапезной.

— У Алекса номер 48, а у Айзека 65,— тихо поведала Тереза, когда девочки пересекали Зал Святовита,— я подглядела.

— И что?— пожала плечами Эйидль, показывая, что не догадывается, зачем подруга ей об этом говорит.

— Ну, при лотерее ты сама будешь тянуть номер, там легко будет подсмотреть, скорее всего,— пожала плечами девочка.— Привет, Хельга.

— Привет,— Хельга выглядела счастливой и жизнерадостной: в последние недели ее видели в компании того самого друга ее брата, с которым она ходила на Святочный бал.— Будете участвовать в свидании?

— Да, а ты?

— Нет, мы просто придем на вечеринку.

— Вечеринку?!— хором спросили Тереза и Эйидль, останавливаясь.

— Ну да, после распределения пар вслепую будет вечеринка, я говорила с Донатой, которая в этом году составляла сценарий праздника,— пожала плечами Хельга.— Ладно, у меня сейчас Нумерология. Увидимся.

— Вечеринка — это здорово,— улыбнулась мечтательно Тереза.— Я пошла на Историю Темных искусств.

— У меня Артефакты,— кивнула Эйидль и поспешила к классу, что находился в дальнем конце коридора. Ей нравился этот спецкурс, на нем не учили темной магии, показывали и рассказывали много интересного, к тому же профессор Краснов был очень приятным, рядом с ним можно было отдохнуть и немного расслабиться, чего никогда не сделаешь, например, в классе Сциллы.

Девочка села за свою последнюю парту, уже привыкнув к тому, что многие ученики ее либо игнорируют, либо сторонятся: тесная дружба с Драконом Алексом снова бросила тень войны на девочку, но теперь, окруженная союзниками и друзьями, Эйидль почти не переживала по этому поводу. Меньше народу будет лезть к ней с вопросами — меньше шансов сказать что-то не то.

Краснов, пожилой подтянутый мужчина лет сорока с седыми волосами и шрамами на лице (он рассказывал, что это метки всех тех темных Артефактов, которые ему довелось за свою жизнь обезвреживать, хотя в школе говорили, что это сделала его ревнивая жена, застав Краснова с любовницей), поднялся из-за стола и, взмахнув палочкой, водрузил на него странную фигуру в виде дерева с запутанным переплетением голых ветвей, на одной из которых сидел минотавр. Фигурка была с фут в высоту, вырезанная, как казалось, из мрамора.

— Что это, профессор?

— Копия одной из самых древних в мире магических карт,— улыбнулся Краснов, поглаживая подбородок и следя за скепсисом на лицах учеников.

— И что же это за карта?

— Ну, вы видите тут минотавра, так что…

— Это карта лабиринта Минотавра?

— Абсолютно верно, ну, по крайней мере, все ученые в области Артефактов сошлись именно на этом. Сделана она из белой глины, найдена при раскопках в Древней Греции. Убила трех магглов прежде, чем волшебники осознали, что это артефакт и изъяли его.

— Но почему вы решили, что это карта? И как она убивает?

— Есть целая наука о картах подобного рода,— Краснов сел за стол, что обозначало, что впереди долгий рассказ, и ученики приготовились слушать.— Пергамент или другой носитель были слишком недолговечными и ненадежными носителями карт или других важных сведений, а человек, как всем известно, вообще недолговечен и тайны свои должен передавать, а не уносить с собой в могилу…— Эйидль хмыкнула себе под нос.— Так вот древние строители лабиринтов, замков, катакомб, святилищ составляли карты-головоломки, которые могли понять лишь посвященные. Вот такие, например, в виде фигурок, в которых мало кто заподозрит именно карту, а не просто предмет интерьера. Существуют еще четыре известные нам подобные фигуры: карта Пирамид в Гизе, скрывающая тайну подземных хранилищ и переходов глубоко под ними; карта святилища инков; карта золотых подземелий гоблинов и карта копи в павшем городе гномов Дункан-Дарнабе, правда, никто не знает, где сам город находится,— улыбнулся профессор.— Но не в этом суть. Самое интересное в том, что древние люди попытались донести до нас информацию, но мы в большинстве случаев не в силах ее прочитать… Например, карта Минотавра,— Краснов встал и подошел к копии странного дерева,— хранит в себе секреты лабиринта, в котором, по данным магических историков, скрыты книги по Темной и Светлой магии, хранивших самые сильные заклинания и формулы, утерянные или специально сокрытые магами древности. Но мы не в силах оживить карту, хранящуюся в этом Артефакте — потому что не можем ее прочесть.

— То есть?

Профессор взмахнул палочкой в сторону Артефакта, и тот начал увеличиваться в размерах. Тогда ученики увидели, что по стволу идет череда символов и знаков.

— Это формула-ключ, которую произносил волшебник, чтобы оживить карту,— пояснил Краснов, потом подошел к доске и мелом вывел те же символы.— Мы знаем, что они обозначают, потому что подобные символы не раз встречаются в книгах древних магов, но мы не знаем, как они произносятся. Если произнести их неверно — ты умрешь.

Дети ахнули, чуть подавшись назад, словно испугавшись, что что-то прямо сейчас случится. Только Эйидль все еще сидела, вытянув шею и пристально глядя на знаки, начертанные на доске.

— Профессор, что обозначают эти знаки?— дрогнувшим голосом спросила Эйидль, не понимая, не в силах поверить в подобное совпадение: один из символов, что написал на доске Краснов, был похож на тот, что значился на Печати гномов.

— Все они многозначны и в зависимости от соседства обретают тот или иной смысл,— Краснов указал на крест из закрученных палочек.— Это знак магов, заклинаний и магических книг. Этот,— Эйидль посмотрела на изображение то ли птицы, то ли зверя с когтями,— знак стража, охотника или Темного волшебника…

— А спираль?

— Это не спираль, мисс Хейдар,— профессор явно был польщен таким пристальным интересом,— это знак времени, пространства, мудрости и смерти, в более поздних текстах это был знак зрения, ясновидения или глаза в общем.

— Не проще было просто нарисовать глаз?— спросил один из школьников.

— Проще, но слишком очевидно для тайной карты,— заметил Краснов.

— Профессор, а что обозначает этот знак в виде спирали, когда стоит один? Без всякого контекста?

— Сложно сказать, подобное встречается лишь один раз — в рассказе о Циклопе, одноглазом мифическом существе, так что трактовать этот знак однозначно только по одному источнику достаточно сложно.

Эйидль кивнула, мысли ее напряженно работали, пытаясь понять, не идет ли она по ложному следу. Она не верила в совпадения, и как объяснить то, что несколько дней назад она увидела этот знак, а сегодня ей о нем рассказали, она не знала.

Урок закончился, Краснов убрал копию карты Минотавра, уменьшив ее до размеров пера и закрыв в ящике.

— Профессор…

— Да, Эйидль? Вы не торопитесь на праздник Дня Святого Валентина?

— Нет, точнее, тороплюсь, но скажите… А в школе встречается где-то подобный знак?— осторожно спросила девочка.

— Ммм, нет, не припомню, к тому же это не те символы, которыми пользовались гномы. Скорее всего, они даже не знали об этих магических знаках.

— Совсем-совсем не пользовались?— разочарованно проговорила Эйидль.

— По крайней мере, мне об этом не известно. Но разве мы можем утверждать наверняка? Ведь им было известно о сфинксах, мороках, кентаврах, минотаврах и даже циклопах…

— То есть они знали о циклопах?

— Конечно, у нас в школе есть несколько их изображений, как и прочих магических существ.

— Здорово, спасибо, профессор!— Эйидль схватила сумку и поспешила из класса, чувствуя, что, по крайней мере, нашла какую-то зацепку в запутанном деле Печати, за которой стоял вопрос более важный: откуда у гномов был ее портрет?

— Ты где была?— Тереза уже ждала исландку в ее спальне — на девочке было красивое платье цвета морской волны.— Все уже сейчас начнется, ты же не хочешь, чтобы нам достались какие-нибудь гоблины на этот вечер?

— Не думаю, что гоблинам позволят участвовать,— рассмеялась Эйидль, пытаясь избавиться от мыслей о Поиске и гномах с их загадками. Она нашла в недрах шкафа джинсы и легкий свитер, при виде чего Тереза поморщилась.— Ничего не хочу слышать, не вижу никаких поводов принаряжаться…

— Ну-ну,— фыркнула подруга, нетерпеливо притоптывая ножкой, пока исландка одевалась и заплетала волосы.— Идем уже!

Вместе они торопливо покинули почти опустевшее крыло девочек и поспешили в распахнутые двери Трапезной, которая, как и днем, была вся в розовом, только общие столы заменили на маленькие столики на четверых.

— Какой ужас,— простонала Эйидль, увидев все это в очередной раз. В зале уже было некуда ступить, школьники собрались у стола преподавателей, за которым стояли девочки-пятиклассницы. Двери в Зал Святовита оказались плотно закрытыми, и возле них стоял Гном-Хранитель.

Тереза потянула подругу к общему скоплению участников вечеринки в тот момент, когда девочки-организаторы начали руководить процессом, призывая мальчиков рассаживаться по двое за столы, а девочек приготовиться к лотерее. Те ребята, что уже были по парам, занимали места, улыбаясь и желая удачи друзьям. Эйидль начала оглядываться, ища глазами Феликса или Марию: первый давно не показывался на людях, второй исландка хотела рассказать о том, что узнала от Краснова. Но их не было, и девочка вздохнула: она глупо надеялась на то, что ей представится шанс хотя бы поговорить с Феликсом, не говоря уже об абсурдной идее того, что она вытянет его номер в лотерее.

Они с Терезой были где-то в середине очереди желавших вытянуть себе партнера для свидания, девочки смеялись и переглядывались, волнение и ожидание витали в воздухе.

— Черт, Айзека вытянули,— простонала над ухом у Эйидль Тереза, и девочка удивленно посмотрела на подругу.— Что? Я же за тебя переживаю! Твой парень достался француженке.

Исландка подняла глаза и увидела, как Франсуаз, гордо подняв голову, прошествовала к столику, где сидели Айзек и Алекс. Последний помахал Эйидль, и она улыбнулась в ответ.

— Иди первой,— исландка подтолкнула подругу к столику, на котором стоял наполовину опустевший сосуд с шариками-номерами. Тереза кивнула, улыбаясь. Эйидль лишь дернула уголком губ: эта школа была полна странных и неожиданных сюрпризов, а уж глупостей и несуразностей в ней было еще больше. Но разве не все это родило такой горячий патриотизм, такую горячую любовь к Дурмстрангу, который на протяжении веков, не щадя себя, защищают его ученики? Защищают его тайны, его прошлое, защищают все то, что зовется школой? Эйидль улыбнулась, понимая, что и она любит Дурмстранг и готова защищать от того Зла, что веками пытается проникнуть в недра школы и украсть ее секреты.

— Эйка, твоя очередь! У меня Алекс,— Терез выглядела виноватой, робко глядя на подругу.— Прости…

— Ничего страшного, приятного вечера,— и исландка пошла к лотерейному сосуду, на самом деле совершенно не сердясь на одноклассницу: Алекс был для Эйидль просто хорошим другом, и она была уверена, что и он так же к ней относится.

— Поспеши,— попросила ее одна из девочек-организаторов, хмуро взглянув на то, во что Эйидль была одета. Ну да, конечно, ей надо было нацепить тоже что-то с розовыми рюшами и сердечками, чтобы слиться со стенами.

Эйидль недолго выбирала себе шарик, схватив первый, что попался под руку.

— Номер 66,— она показала пятиклассницам, что следили за лотереей, свой шарик, и те тут же нашли в списках имя суженого.

— Гай Ларсен,— почти прошипела девушка в розовом, кажется, она бы и сама была не прочь получить себе номер 66. Да и Эйидль была почти готова отдать ей его, вот если бы не розовый ужас, что их окружал…

— Благодарю,— ангельски улыбнулась исландка, больше назло ответственным за розовый кошмар сегодняшнего дня, чем потому что была довольна выпавшим жребием. Хуже придумать было нельзя: что она будет делать с Главой Западных Драконов?

Эйидль вскинула подбородок, подозревая, что ее шествие к столу, где сидел Гай, переговариваясь с Элен Арно и незнакомым исландке парнем, напоминало гордое шествие Франсуаз де Франко к Айзеку.

— Прости, не повезло,— пожала плечами Эйидль, останавливаясь перед Ларсеном и кладя на стол шарик с его номером. Арно как-то странно посмотрела на исландку, а незнакомый старшеклассник хмыкнул, пряча усмешку. Гай поднял на третьеклассницу голубые глаза и пожал плечами.

— Думаю, представляться не стоит,— он пригласил Эйидль присаживаться рядом. Да, вечер получится странным.

* * *

Находить его становилось все проще — она уже знала все его прятки, к тому же у нее был Хелфер, который приглядывал за Феликсом в последние недели, потому что она очень боялась, что весь тот путь, что они с Ящером проделал за пару месяцев, окажется напрасным после того, что случилось. Она не слышала того крика Феликса, не присутствовала при его падении в бездну обморока, но вполне представляла, какие глубокие чувства должны были захлестнуть друга, если они прорвались наружу.

В последние две недели он снова начал прятаться от людей, привыкший переживать все в одиночку, привыкший в темноте бороться с болью. И она позволила ему, потому что понимала, что Феликсу нужно сначала наедине с собой осознать смерть бывшего друга. Несколько дней Мария лишь просила Хелфера узнавать о том, где Феликса и как он, к тому же у нее было, чем заняться — покои Святовита хранили столько тайн и столько информации! И девушка окунулась в эту информацию, рассматривая стены, рисунки, надписи, окунаясь в историю народа, великого и сильного народа, который истребили волшебники в своей жажде к власти и к тому, что им никогда не принадлежало. Тайна подземного зала коротала те часы, что Мария могла бы тратить на переживания о Феликсе, а потом… Потом он пришел и произнес три слова, которые никто, наверное, не ожидал от Ящера. Произнес — и исчез на несколько дней, затаившись в зверинце, наедине с другим своим другом…

Она не видела его две недели, она ждала, когда он захочет поговорить, побыть рядом, потому что Феликс не искал с ней встреч, он скорее их избегал, запираясь в своей норе или в крыле мальчиков, куда Мария не могла попасть. Но сегодня она не могла не увидеть его, сегодня она хотела побыть с ним, к тому же двух недель вполне достаточно для того, чтобы наедине с собой разобраться в своих чувствах.

Хелфер нашел Феликса, и Мария на какое-то мгновение застыла в удивлении: что он делает в кабинете Маггловедения? Фей лишь загадочно улыбнулся, и девушка поспешила в учебное крыло, заметив, как в Зале Святовита профессора заливают традиционный для Дня Святого Валентина каток. Она скользнула в коридор и почти сразу услышала это.

Музыка. Тонкие, плавные звуки пианино мягко растворялись в каменных стенах.

Она тихо вошла в полутемный класс, глядя на спину Феликса. Он играл, медленно проводя пальцами здоровой руки по клавишам. Тонкая мелодия словно капала в воздух, растворяясь.

Мария прислонилась к двери, улыбаясь, слушая — это было удивительным. Удивительно, что мальчик, еще пару месяцев назад мечтавший умереть, легко шагнувший с башни навстречу смерти, сейчас играл на пианино. Она знала, что он умеет, но не думала, что он сможет снова сесть за инструмент…

Девушка тихо подошла к нему и села рядом на скамеечку. Цюрри вздрогнул, мелодия оборвалась, и он отвернулся.

— Феликс,— прошептала Мария, чувствуя, как по нему соскучилась, как ей его не хватало эти недели. Сердце радостно билось в груди, словно только рядом с этим потерянным и растерянным мальчишкой оно было живым, только ради него толкало кровь в груди.— Феликс,— она мягко повернула его лицо, коснувшись рукой подбородка. И снова удивилась — на пальцах осталась влага.

Он плакал, по лицу медленно, словно в такт замершей мелодии, катились слезы. Это было завораживающим зрелищем — хрустальные капельки на красных чешуйках, влажные глаза, один из которых был фиолетовым. Ей казалось, что она смотрит на плачущего большого одинокого хищника, и это зрелище что-то переворачивало внутри нее, никогда она не видела ничего более тяжелого и в то же время возвышенного. Потому что никто и не подозревает, что хищники, рыщущие в ночи и ненавидящие всех вокруг, умеют плакать…

— О, Феликс,— прошептала Мария, обнимая его и вдыхая родной аромат.

Он молчал, но не отталкивал, не напрягался, и это тоже было удивительно. И хотелось сидеть так, застыв, вечность, несколько вечностей, и ощущать этот светлый покой.

* * *

Его ладонь легла на ее спину, и девушка выдохнула, чуть отстраняясь, чтобы посмотреть в его еще влажные глаза.

— Я скучала.

— Я…— голос его был хриплым и надломленным из-за того, что он ни с кем давно не разговаривал, только с самим собой и с Димитрием — про себя. С тех пор как он очнулся в госпитале и осознал то, что случилось, мир словно перевернулся на своей оси, словно все внутри перевернулось. Он был готов умереть сам и спокойно думал о смерти, но то, что не стало бывшего друга, оказалось абсолютно другим.

Это было больно и до невыносимости окончательно. Ничего не исправить, ничего не вернуть. И то, что произошло в ночь его гибели, их ссора, его удар — тяжелым грузом легли внутри. И боль словно пробуждала. Будила чувства и воспоминания.

Две недели он провел наедине с собой, лишь иногда вызывая Даяну или разговаривая с Яшем, безмолвным товарищем, который заменил ему Димитрия. Но Яш был зверем, и скоро он будет свободен, исчезнет из жизни Феликса — но будет жив. Димитрия же больше нет.

Две недели Феликс думал, пытаясь понять и постичь. Столько месяцев он провел в бессильной ненависти к Димитрию, столько раз мечтал, чтобы тот исчез, но никогда ни на мгновение не представлял себе, что это случится. И теперь все было другим, даже чувства, которые клокотали внутри после предательства Димитрия, стали ничтожными — потому что не стало человека, на которого они были направлены. Все кончилось — но не было ни удовлетворения, ни радости. Только боль, которая захлестнула своей окончательностью и непостижимостью…

Две недели он все больше вспоминал хорошее, что было связано с Димитрием, с тех самых пор, как Феликс произнес слова прощения. Произнес — и стало легче, словно не только он простил друга, но и тот простил его — безмолвно, уходя, но простил за все то, что случилось. И тяжелый груз стал легче, словно сметенный прощением. Стало на самом деле легче…

Легче. Он все еще был Ящером, недочеловеком, все еще полон горечи, разочарований и боли, чувства безысходности и безнадежности, неверия. Но все равно стало легче, и две недели в одиночестве, в полумраке подземелий Феликс все сильнее осознавал это «легче», чувствуя то, что раньше не чувствовал…

— Я тоже скучал,— прошептал Ящер, смыкая объятия вокруг человека, который насильно ворвался в его разбитую жизнь, который один помогал ему существовать, который приходил к нему даже тогда, когда он причинял боль и отталкивал. Он обнимал Марию, зная, что ей это нужно, и ему нужно. Нужно почувствовать, что на месте пустоты, где был Димитрий, появился кто-то другой.

— Феликс,— кажется, она всхлипнула, теснее прижавшись и спрятав лицо на его плече.

— Ты плачешь?— удивился он, не двигаясь.

— Нет,— упрямо помотала она головой.— Как ты?

Он промолчал, не зная, что ответить на это. Ему было страшно и больно, он был растерян, напуган, полон неверия. Но ему было лучше, чем еще месяц назад.

Мария подняла лицо, глаза ее блестели, на губах играла удивленная улыбка.

— Сыграй еще, пожалуйста.

— Не очень получается,— помотал он головой, показывая свою правую руку.

— Главное — практика,— она отпустила его, показывая, что не отступит.

Феликс кивнул, поворачиваясь к клавишам и осторожно опуская на них обе руки. Он вздохнул и заиграл.

Мелодия получалась рваная, потому что пальцы, покрытые чешуей, не слушались и соскальзывали, не могли перемещаться с нужной скоростью и в нужную сторону, и Феликс убрал руки уже через несколько минут, разочарованно мотнув головой.

— Все придет,— пообещала девушка, погладив его по плечу,— просто нужно подождать… Всему свое время.

— Вряд ли я смогу снова играть,— покачал Феликс головой.— Я навсегда такой.

— Не это самое главное, не в игре дело,— Мария повернулась к нему, ища взгляд.— Главное в том, что ты хочешь играть, понимаешь? В тебе снова есть место музыке…

Он ничего не ответил, глядя на белые отблески клавиш, которых он тысячи раз в прошлом касался, играя для родных и друзей, просто для себя, когда было грустно или, наоборот, его переполняло счастье.

— Димитрий мечтал научиться,— тихо проговорил Феликс,— и я даже пытался дать ему несколько уроков, но у нас ничего не вышло,— он вздохнул: воспоминания волнами возвращали ему то, что он столько времени не хотел помнить, воспоминания, в которых не было боли и ненависти, совсем другие воспоминания.— Он умел вырезать фигурки из дерева, этим он подрабатывал, ты знала?— Мария покачала головой.— У него больная мама-маггл и папа, который работает на двух работах, и две младших сестренки-сквиба. Денег им постоянно не хватало, и отец научил его вырезать игрушки и фигурки из дерева, и Димитрий их продавал…

Мария пошевелилась, доставая из кармана деревянного солдатика, которого Феликс оставил в Нижнем зале перед портретом Димитрия.

— Да, это он сделал. Их была целая армия, пушки, конные всадники… Я их все уничтожил… Тогда… Остался только этот, самый первый, главнокомандующий,— уголок губ Феликса дернулся.— Димитрий часто гостил летом у нас дома. Он научил меня играть в Рондо, он был непревзойденным Гардом…— голос Цюрри сорвался, слово «был» отдавалось болью где-то в груди.— Он ведь тем вечером пришел ко мне… Но я не стал его слушать… Ударил его… Наверное, он пошел за мной…

— Феликс, ты не виноват,— прошептала Мария, обнимая парня.— Димитрий любил тебя. Он не сердился на тебя. Он оставался твоим другом.

— Но его больше нет.

Мария вдруг поднялась и взяла его за руку.

— Идем.

— Куда?

— Идем,— они вышли из класса, и девушка потянула Феликса в Зал Святовита, откуда доносилась музыка и звук касающихся льда коньков. Несколько пар развлекалось на катке в свете факелов, кто-то смеялся. Они в тени скользнули в боковой коридор, потом в еще один, все ниже спускаясь, пока не оказались перед залом Рондо.

Тяжелые двери отворились, и Мария взмахом палочки зажгла многочисленные факелы, освещая скамейки для зрителей и шар для игры.

— Димитрий всегда будет с тобой, Феликс, пока ты помнишь о нем,— тихо заметила девушка, входя в рондо и оглядываясь на друга.

Он тоже вошел, плотно затворяя за собой дверь и тяжело глядя на светлый камень, на колышки, которые вернули сюда после Турнира Трех Волшебников, на девушку, которая легко оттолкнулась и оказалась в другом конце сферы.

— Ты умеешь играть?— тихо спросил парень, потом тоже оттолкнулся и кувырнулся в воздухе, чувствуя свободу движений, свободу от внешнего мира, оставшегося за гранью Рондо. Эти ощущения были знакомы — раньше именно ради этого Феликс играл в не очень популярную в магическом мире игру. Просто кто-то мечтает кидать камешки, кто-то — летать на метле, а кто-то мечтает о свободе невесомости.

— Нет, но я и не предлагаю играть,— пожала плечами Мария, перемещаясь в круглом пространстве. Легкая улыбка играла на ее лице, и даже на нее легла печать свободы, что дарило ощущение полета. В глазах Марии, всегда такой серьезной и полной забот, сейчас было веселье, которое, наверное, отражалось и в его глазах…

Движения были знакомыми и легкими — толчок, кувырок, еще толчок. Он мог так двигаться бесконечно, пересекая сферу по ломаным диагоналям, бездумно и легко, ни о чем не думая, только отдавшись одному чувству — ощущению полета. Словно здесь, внутри этого шара, нити, что привязывали его к боли и разочарованию, воспоминания, съедавшие изнутри, — все они отрывались, пуская его быть вольным от себя самого.

Они столкнулись в воздухе, Феликс успел схватить Марию за плечи, чтобы от силы столкновения ее не ударило о каменную стену. Она замерла, обвивая его шею руками, широко открытые карие глаза, полные если не восторга, то счастья, в упор смотрели на него.

— Что?— тихо спросил Феликс, отталкиваясь от сферы, не отпуская Марию.

— Ты улыбаешься,— неверяще проговорила девушка. Он молчал, не зная, что ответить, он чувствовал улыбку на своих губах — несмелую, но все-таки улыбку свободы, которая без всякого предупреждения появилась на лице.— Я люблю тебя, Феликс, как же сильно я тебя люблю…

Она поцеловала его улыбку, и Феликс ответил, опьяненный этим странным моментом, этим взрывом свободы и счастья, невесомости не только тела, но и души, ее словами, ее близостью, ее восторгом, собственным восторгом. Он целовал ее в ответ, крепко прижимая к себе, автоматически отталкиваясь от поверхностей, когда его ноги касались камня — и плывя в невесомости их первого настоящего поцелуя.

20.08.2011

Глава 40. День Святого Валентина (часть 2)

* * *

— Ал, ты что…?

— Тихо,— прошептал Поттер, поманив к себе Кристин и загадочно улыбаясь. Он смотрел куда-то вверх, глаза за стеклами очков светились любопытством. Девушка тоже подняла лицо и увидела двух местных фей, — точнее, фею и фея — сидевших на каменном выступе у колонны. Правда, сидел только фей, его спутница висела в воздухе, и вид у нее был угрожающим, хотя это очень трудно себе представить, когда маленькая женщина носит что-то в розовое сердечко.

— … за мои двести девяносто восемь лет! — донеслось до ребят, и Кристин ущипнула друга за руку.

— Ты опять подслушиваешь!— прошипела она.

— Тихо, они такие удивительные,— с широкой улыбкой прошептал Альбус, глядя, как фея в розовом от души колошматит по голове спутника, одетого в смешной костюмчик с галстуком.— Сколько чувств!

— Ал,— Кристин закатила глаза.

— Кляйн, свет души моей, но ведь ты молодеешь с каждым днем, надо пользоваться временем, пока ты не стала снова младенцем!— весело проговорил фей, кажется, совсем не задетый тем, что его спутница собирается снова его побить.

— Да как ты…! Да ты…! Жалкий старый летающий таракан!

— Кляйн, звезда моя, может, хотя бы сегодня ты не будешь такой сердитой…

— И не думай! Я никогда тебя не прощу! Ты…! Ты применил ко мне магию! Ты был жесток!

— Только в пределах допустимого,— поспешно оправдал себя фей, поправляя галстук.— Ты должна меня понять, я должен был.

— Не собираюсь я тебя понимать!— фыркнула Кляйн, но, как показалось Кристин, маленькая дамочка начала остывать.— Ты врываешься ночью в комнату девочки, да еще будишь ее, куда-то тащишь… Она была такой примерной и доброй, пока вы не взялись за нее, а теперь она неуправляемая, абсолютно наглая и невоспитанная особа, для которой правила и запреты несущественны, для которой лучшие друзья — это… Ты понял кто!

— Драконы, свет очей моих и самых глубоких шахт,— буквально расцвел фей.— Называй все своими именами.

— Еще чего, буду слушать всяких мужланов-подкаблучников!

— Вспомни, к чему привел последний раз, когда ты не послушалась меня,— мягко улыбнулся маленький мужчина.

— Ты мне угрожаешь?!— взвилась Кляйн, тут же подбоченившись.— Ты?! Мне?!

— Женщина, до чего же ты упрямая,— в голосе фея читалась прямо-таки вселенская усталость, а Альбус чуть не рассмеялся, но сдержался, побоявшись помешать. А фей тем временем, видимо, осознав, что разговоры далеко их не уведут, приступил к атакующим действиям: схватил Кляйн за передник, дернул на себя и смачно чмокнул в надутые губы. Секундное замешательство сменилось пронзительным криком негодования, от которого из-под колонн взлетели еще несколько фей, и даже те ученики, кто в это время развлекался на катке, подняли головы, чтобы понять, что случилось.

— Какой позор!!!— вопила Кляйн, колошматя своего наглого кавалера непонятно откуда взявшейся скалочкой.— Ты наглый комар! Да как ты посмел?! Я теперь опозорена! Навечно старая дева!!! И в мои-то двести девяносто один год!!! У меня вся жизнь была впереди! А если я теперь забеременею?! Кто будет заботиться об Эйидль?!