double arrow

IX. Задачи врагов войны. — Великие приверженцы мира


Враги войны, то есть все те, кого трогает наше убогое общественное состояние, кто не находит никакого удовольствия в том, чтобы убивать невинных людей, кто преисполнен сожаления к бедным детям нашим, которых ведут на бойню — все они должны бороться против великого зла войны.
Но ни одна реформа, как бы проста и важна она ни была, не может быть, как известно, осуществлена сразу. Прошлое пускает глубокие корни в общественную жизнь нашу, и старых идолов нельзя ниспровергнуть без опасной и тяжелой борьбы. Если ожидать, сложа руки, то господство этих идолов будет продолжаться бесконечно долго. Поэтому мы, друзья мира, должны употребить всю нашу энергию и все силы, чтобы добиться торжества нашей идеи. Нельзя забывать, что всякое дело может погибнуть, если его не поддержать вовремя и что никакой гражданин, убежденный в правоте своего дела, не должен относиться к нему бездеятельно и индифферентно.
Война несомненно исчезнет в силу неизбежной эволюции и прогресса рода человеческого — это не подлежит ни малейшему сомнению. Но сознание этого не должно нас удерживать от попыток ускорить этот час избавления. При огромном желании мы можем многое сделать для более быстрого уничтожения войн, и этим предупредим грядущие кровавые и бессмысленные бойни, на одно или несколько столетий. Разве не стоит эта задача нашего труда и энергии?
Каких жертв преданности и самоотверженности не приносит мать, чтобы спасти своего ребенка? Долго практикующий врач может, благодаря своим знаниям, способностям и настойчивому труду, вырвать из рук смерти пятьдесять, сто и даже больше душ. Как приятно, должно быть, для него на склоне дней его сознание, что он отстоял жизнь ста человек! Но что значат сто душ в сравнении с бесчисленными жертвами войны?
Нас глубоко трогает все, что касается жизни людей, если только дело не идет о войне; к ней и ко всем преступлениям ее мы относимся поразительно равнодушно и беззаботно. Чем объяснить себе эту странную индиферентность там, где на сцену выступает вопрос о спасении нескольких сот тысяч молодых жизней, долженствующих погибнуть от неприятельских пушек или военных тифов? Имеют ли после всего этого какой-нибудь смысл все заботы и попечения сестер милосердия о всевозможных больных, — заботам, благодаря которым эти несчастные живут несколько лишних недель?
На перевязки раненных в битвах солдат уходят сотни тысяч франков. Это очень хорошо, но в то же время и бессмысленно. Лучше пусть не будет вовсе раненных. Если бы меня спросили, что я предпочитаю: пользоваться ли прекрасным уходом в какой-нибудь великолепно устроенной больнице, снабженной превосходными сиделками и очень искусными хирургами и быть при этом раненным, или же не иметь ничего этого и быть целым и невредимым, я бы, конечно, предпочел последнее, ибо здоровье лучше всяких больниц и госпиталей.
Мы понастроили убежища для слепых и глухонемых, дорого стоющие больницы для золотушных, нервных, психических больных и калек, богадельни для престарелых людей. Все это, конечно, очень хорошо, но есть кое-что еще более важное — именно заботы о предупреждении возможных войн. Если теперь вспыхнет война, то прежние покажутся детскими забавами в сравнении с нею: убитых будет в двадцать раз больше, чем было за все столетие слепых, глухонемых, психических и нервных больных.
Против смертной казни написаны целые сочинения. Что касается меня, то — признаюсь — к этому вопросу я отношусь в высшей степени равнодушно. Вот, положим, один несчастный, более или менее психически ненормальный человек, совершивший убийство. Его ведут на эшафот или виселицу. Сознаюсь, участь его интересует меня очень мало. Я знаю, что таких несчастных ежегодно попадается во Франции четыре или пять душ; предположим, что во всей Европе их наберется за этот же срок душ сто, а в течение одного столетия десять тысяч. Сравните же казнь этих 10 тысяч людей с ужасными, бесчисленными жертвами войны. Ведь у Гравелотты до десяти часов утра выбыло из строя около двадцати тысяч людей! Эти двадцать тысяч бравых и честных молодых людей убитых и искалеченных в течение нескольких часов, интересуют меня неизмеримо больше каких-то десяти тысяч негодяев, которые в течение столетия будут принесены в жертву общественной безопасности.
Настоящая смертная казнь — это война.
Истинные общественные реформы заключаются не в устройстве госпиталей, убежищ, больниц и обществ подачи помощи раненным, а в уничтожении войны.
Вот почему мы должны бороться, а не спокойно выжидать. Но, спрашивается, как? каким образом уничтожить это зло?
Прежде и раньше всего путем образования наших детей. Мы должны воспитать их в любви к правде и справедливости. Если бы церковь католическая оставалась бы действительно верной духу евангельского учения, то мы в лице служителей ее имели бы наилучших помощников в своем деле. Но духовенство наше, по крайней мере во Франции, проникнуто милитаристскими идеями, несмотря даже на то, что папа Лев XIII многократно заявлял о своих великодушных чувствах и искреннем желании видеть повсюду на земле мир и согласие.
С другой стороны и протестантские пасторы, особенно в Англии, также воинственно настроены. Недавно журнал «Concord» приводил цитаты из бессмысленных поучений высших английских представителей церкви, проповедывающих крестовый поход против национального врага, то есть Франции, и восторгающихся завоевательными иллюзиями. Впрочем, подобные явления представляют собою исключения. С другой стороны, нам известны примеры чрезвычайно гуманного идеального отношения к этому вопросу некоторых протестантских священников. Они установили у себя, так назыв. Place Sunday, то есть обычай произносить по известным воскресениям проповеди на тему мира и братства между людьми.
Но, помимо духовенства протестантского или католического мы должны прежде всего надеяться на самих себя.
Многое мог бы сделать в деле мира народный учитель. От него в высокой степени зависят чувства и взгляды молодого поколения. Но что он думает об этом вопросе? Каковы его убеждения? Не заражен ли и он ядом, изливаемым громко кричащими, но пустыми по содержанию органами, проповедующими, если не войну, то по крайней мере отвращение и ненависть к нашим соседям итальянцам, англичанам и немцам?
Кроме прессы еще более вредными по своему влиянию оказываются — как это ни странно — учебники истории, принятые в первоначальных школах наших. Все они написаны большею частью в возмутительном патриотическом духе, который сказывается в том, что любовь к своему отечеству отождествляется с презрением к чужим государствам. Все грабежи, разбои и убийства, учиненные тем народом, к которому принадлежит историк, превозносятся и прославляются, как великие подвиги.
В первоначальных школах Германии и Англии царствует тот же дух вражды и ненависти, который бесстыдно и цинично выставляется напоказ.
Вредные последствия такого преподавания истории выражаются в том, что ребенок скоро теряет способность отличать правые войны за освобождение или независимость от войн неправых, завоевательных. Так, например, учебники ставят на одну линию такие сражения, как Вальми и Ваграм, битву при Грансоне, в которой швейцарцы защищали свою независимость от притязаний авантюриста с битвой при Фонтену, явившейся эпизодом войны, вызванной интригами развращенного двора.
При чтении элементарных руководств по истории кажется, будто наиболее благородная роль человека заключается в том, чтобы стоять во главе армии, которая распространяет всюду смерть и разрушение. Все завоеватели, особенно если они французы, превозносятся в них до небес, а о действительных благодетелях рода человеческого, о различных ученых, изобретателях, мыслителях и артистах, которые обогатили свои отечества вместо того, чтобы грабить и убивать — упоминается вскользь и то как бы с сожалением.
Этот недостаток первоначальных исторических книжек, оказывающих особенно сильное влияние на детский ум, до того прискорбен, что французское общество поборников третейского суда сочло необходимым объявить конкурс и премию в 1000 франков за составление лучшего руководства по истории Франции, которое было бы написано в духе истинного патриотизма и справедливости. Премия эта должна быть присуждена в 1900 году. Будем надеяться, что найдется какой-нибудь молодой историк, который заслужит ее, благодаря своему таланту и сердцу.
Мы желали бы, чтобы у всех учителей была бы постоянно пред глазами картина бедствий войны и тех тягостей милитаризма, под которыми стонут теперь все народы. Это — не теории, но поражающее факты, которые ребенок очень хорошо и скоро усвоил бы без всяких длинных толкований и объяснений.
Кроме этого мы располагаем еще в деле борьбы другими средствами и способами действия, именно книгами, газетами, публикациями сообщений и докладов, и все эти различные формы прозелитизма одинаково хороши.
Газета могла бы быть самым действительным нашим орудием, но современные журналисты думают совершенно иначе на этот счет. Они боятся уронить свои газеты в глазах публики, если станут в них проповедывать, что войну следует ненавидеть.
Газеты с удовольствием помещают у себя всякое действительное или вымышленное известие, касающееся войны и служащее делу взаимной ненависти, но какую-нибудь статью, трактующую о мире, они принимают с трудом. Конечно, гораздо интереснее слушать сарказмы, оскорбления и издевательства над другими, чем скучную материю о мире. С другой стороны, мирная пресса говорит об этом обыкновенно слишком бесцветным равнодушным языком, который мало соответствует современным вкусам. Поэтому мы приветствуем попытку ее пробудиться и выйти из этого бездеятельного состояния: во Франции и, кажется, в Англии возникла ассоциация журналистов, приверженцев мира, которые задались целью общими усилиями поколебать равнодушие публики к этому вопросу.
Действительным средством для пропаганды и ознакомления народов с идеей третейского вмешательства является сопоставление его с юридическим третейским судом, практикуемым между отдельными лицами. Подобный суд очень распространен, как известно, между рабочими и их хозяевами, так как имеет за собою такие преимущества, как скорость, рациональность и экономность. Мы должны поэтому всеми силами стараться о дальнейшем его распространении.
Но самым действительным средством пропаганды является, по нашему мнению, развитие деятельности союзов мира. Их — увы — у нас немного и все они очень бедны. Для того, чтоб они могли оказывать влияние на массы, необходимо, чтобы число их приверженцев было значительно и чтобы они располагали более или менее крупными средствами.
Предположим, что где-нибудь вспыхнула большая война, грозящая разорением многим тысячам людей. Разве не лучше было бы, если бы они в целях предупреждения подобного зла, постоянно поддерживали бы небольшими денежными субсидиями Общества Мира, которые лучше и успешнее отдельных частных лиц могут при помощи печати агитировать в пользу мира и против войны?
В Париже функционируют следующие мирные общества и союзы: Общество приверженцев третейского суда между народами, Союз друзей мира, Французское бюро мира. В провинции существует несколько таких же обществ в Гавре, в Гизе, в Ниме, в Ницце, но всего этого очень мало. Мы, повидимому, стараемся по возможности не думать об этом вопросе, потому что такое положение дела более, чем плачевно.
Каким образом объяснить себе, например, то обстоятельство, что в крупнейших городах Франции, в Лионе, Марселе, Бордо и Лиле не находится и дюжины благородных и преданных идее мира людей, которые задумались бы над участью наших бедных детей, этих вероятных жертв Молоха войны? Как, наконец, в самом Париже мы не насчитываем тысяч наших последователей?
Для нашего времени характерно именно не ожидать ни от кого помощи и не надеяться ни на кого, кроме как на себя. Существует старая поговорка, которая гласит: «на Бога надейся, а сам не плошай»; но я изменил бы ее следующим образом: «не плошай, потому что тебе не на кого надеяться; не расчитывай ни на кого, кроме как на себя; если ты не хочешь, чтобы дети твои были бесмысленно зарезаны на поле битвы, если ты не желаешь, чтобы они были оторваны у тебя от сохи или рабочего станка, то не надейся на какую-то воображаемую, неизвестную силу; не ограничивайся одними пустыми причитаньями, но старайся помочь себе сам или иди к тем, которые смогут это сделать. Для единения рассеянных сил в борьбе за спокойствие и мир существуют союзы приверженцев третейского суда; обратись к ним: они сумеют тебя защитить 1).

———
1) К 1 марта 1898 г. всего насчитывалось 80 союзов мира, которые распределялись следующим образом:
В Германии 4 в 69 группах.
„ Австрии 9
„ Бельгии 1
„ Дании 1 „ 93 „
„ Франции 16
„ Великобритании 12
„ Венгрии 2
„ Италии 13
„ Нидерландах 1 „ 8 „
„ Португалии 1
„ России 1
„ Швеции 1 „ 78 „
„ Швейцарии 4 „ 23 „
„ Америке 14

Особенно могли бы и должны были бы влиять в пользу распространения мирных идей женщины. Но большинство их, вероятно вследствие слабости к мундиру и шпорам, питает какую-то странную страсть к военным и милитаризму и старается воспитать своих детей в воинственном духе. Они внушают им, что всякий иностранец — их враг и что любовь к отечеству — немыслима без военной службы. Великими патриотами они считают наиболее прославившихся истребителей, проливших много невинной человеческой крови. Особенно проникнуты такими идеями женщины буржуазного сословия. Но на них, впрочем, нельзя сердиться за подобное заблуждение: ведь они не знают, что прусские, итальянские и английские женщины имеют так же, как и они, мужей, отцов и сыновей, которых они не менее их любят.
Можно еще до некоторой степени понять, если войной увлекается офицер или солдат, которых прельщает страсть к приключениям и опасностям. Но как объяснить себе подобное увлечение со стороны женщины, которую война не подвергает ни опасностям, ни лишениям и которая, не задумываясь, посылает своих близких драться из-за пустой и смешной причины, недоступной даже ее крошечному уму.
Впрочем, нужно отдать женщинам справедливость: представление их об армии и об обязанностях военных ограничивается обыкновенно уменьем различать доломаны, папахи и ташки.
Есть по счастью и исключения среди их: находятся просвещенные и благородные дамы, которые имеют мужество не поддаваться обуявшему всех безумию. Они образовали даже несколько мирных союзов, собравших более или менее крупные средства.
Но мы рассчитываем собственно, как мы уже заявляли, не на женщин из буржуазии, а на жен простого народа, крестьянок, мещанок, которые пристанут к нам. Их нам не трудно будет убедить, если эти страницы, миновав все преграды, созданные между ними и нами, в продолжение 10 веков предрассудками, попадутся им на глаза!
Но пока с нами за одно станут действовать жены и матери, к нам должны присоединиться педагоги. Многие из них, работающие в средней, равно как и в высшей школе, наверное разделяют наши взгляды. Почему же они не осмеливаются громко заявить свои убеждения и постараться привить их своим воспитанникам? Ведь слово учителя иногда так веско и влиятельно: семя, брошенное случайно, может попасть на хорошую почву, где даст здоровый росток. Кто знает, какой неизгладимый след оставит в чуткой душе ребенка слово негодования и возмущения против жестокостей войны, сказанное его наставником?
Далее, следует позаботиться о том, чтобы дать побольше возможности нашему молодому поколению знакомиться с нашими соседями. Ведь чаще всего мы презираем последних именно оттого, что совсем не знаем их. Я сам могу послужить примером этого. С детства я был начинен всевозможными предубеждениями против англичан, немцев, русских и итальянцев, но по мере того, как я рос и знакомился с этими народами, я убеждался, что все мои предрассудки, вся враждебность к ним — глупы и вздорны. Я живал подолгу и в Англии, и в Италии, и в Германии, и в России и могу уверить каждого, что во всех этих странах есть люди с такими же самыми, как и у нас, взглядами на честь и справедливость.
Если бы мы могли посылать постоянно наших детей, достигших 14, 15 или 16-летнего возраста, проживать по несколько месяцев за-границей, они очень скоро отрешались бы от своих бессмысленных, ни на чем не основанных предубеждений, привитых им в детстве. Это так не трудно осуществить. Очень легко найти такую английскую, немецкую или итальянскую семью, куда можно было бы послать на 6 месяцев своего юного сына и это ничего бы не стоило, так как в обмен можно было бы взять к себе в дом на такой же срок такого же молодого человека из этой же семьи. Как просто можно все это устроить и как важны были бы последствия всего этого!
Прежде всего юноша без труда изучил бы иностранный язык, который, быть может, только таким путем и возможно основательно изучить. Кроме того, благодаря этому, он отрешился бы от заблуждений, обязанных своим происхождением невежеству. Наконец, и мы, французы, при этом выгадали бы, ибо нас узнали бы и перестали бы презирать и ненавидеть. Смешно, до чего доходит у нас с соседями наше незнание друг друга; достаточно пожить немного за границей, чтобы убедиться, что хорошие люди встречаются повсюду, что мы не взяли привиллегии на честь, мужество и прочие добродетели, которых у нас не больше, чем у других народов. Живя в дружественной, хоть и чуждой ему семье, такой же порядочной, как и его собственная, молодой человек скоро понял бы, что разница в языке и обычаях не составляет непреодолимой преграды между людьми, созданными для дружбы и взаимной любви, а не для вражды и ненависти.
По моему, нет более нелепого предрассудка, чем наша ненависть к иностранцам и нет лучшего средства избавиться от него, как проживанье в течение известного времени в какой-нибудь семье за-границей. Таким путем скрепляются дружественные узы для будущего и осуществляется вернейший залог мира, то есть, в молодых поколениях воспитывается уважение и даже больше — любовь к соседним национальностям. Мы прославляем великих завоевателей, но никогда ничего не рассказываем о жизни и благородных стремлениях тех, которые служили и служат делу мира. Великие подвиги Александра, Ганнибала, Мария, Юлия Цезаря, Аттилы, Фридриха II, Густав-Адольфа, Карла XII и Наполеона служат обильным материалом для историков и моралистов. Отчего они ничего не говорят о тех, которые ненавидят и клеймят такие человеческие бойни?
Их история была бы, собственно говоря, полной историей человеческой мысли. Все философы, кто бы они ни были, всегда смотрели на войну как на бедствие и зло. Цицерон, Сенека и император Марк-Аврелий считали ее нелепым и безрассудным делом. Мыслители, начиная Паскалем и Лейбницем до Канта, Толстого и о. Гретри не переставали клеймить ее как высшую бессмыслицу и несправедливость. Сатирические писатели и поэты, Лабрюйэр, Волтер, Генрих Гейне, Виктор Гюго и Ламартин называли войну гадким, вопиющим злом... А между тем по мнению Жозефа Мэстра, Гегеля, Мольтке *) и Вогюэ война прекрасна, справедлива и разумна (1).

———
*) „Война — писал Мольтке — священна; она божественное учреждение, один из священнейших законов мира; она поддерживает в людях все великие, все благородные чувства: честь, бескорыстие, добродетель, храбрость и мешает им впадать в самый ужасный материализм". Право, слова эти можно принять за горькую иронию, если не знать, что они принадлежат такому „фанатику войны", каким был граф Мольтке!
Прим. переводчика.

(1) Мы помещаем дальше ряд выдержек, свидетельствующих о той жестокой борьбе, какую вели против войны разные выдающиеся писатели и мыслители. Чтобы не ослабить значение их в передаче своими словами, мы приводим их дословно. В этих образцах священного красноречия всякий учитель найдет много мыслей, с которыми будет полезно ознакомиться его ученикам.

С основания своего мир как бы делится между двумя противоположными принципами, между добром и злом, Ормудзом и Ариманом. С одной стороны — принцип света, братства, мира и цивилизации: он выражается науками и евангельским учением. С другой стороны — принцип войны, ненависти и крови, представляемый победами завоевателей. С одной стороны, Лейбниц, а с другой — Аттила. Папа Лев XIII идет вместе с Лейбницем, а г. Вогюэ — с Аттилой.
Развитие идеи третейского суда и всеобщего мира в различные эпохи заслуживало бы иметь свою историю. Недавно один выдающийся художник воспользовался этой темой и написал на нее великолепную картину, которую г. Лаббе преподнес русскому Императору, величайшему и могущественнейшему современному поборнику мира.
На картине этой вокруг Императора Александра III сгруппированы все выдающиеся прошлые и современные деятели, словом и делом потрудившиеся на пользу идеи мира и третейского суда. Невозможно перечислить их всех здесь и проследить последовательно прогрессивное движение этой идеи в различные исторические периоды, заполненные кровавыми и разрушительными войнами.
Поэтому мы ограничимся лишь тем, что назовем сперва величайшего философа Лейбница и великого христианина Фенелона, того самого Фенелона, который осмелился сказать Людовику XIV, что война — жестокий бич народов и который в своем «Телемаке» говорит об учреждении одного трибунала для разбора споров между народами с целью прекращения войн и разрушений.
После них следует указать на аббата Сен-Пьерра (1713 г.), создавшего проект вечного мира, долженствующего осуществиться, как он выразился, при помощи учреждений, аналогичных тем, которые гарантируют и охраняют внутри каждого государства жизнь и собственность его граждан.
В конце XVIII столетия Кант, философский гений которого был так же велик, как и Лейбница, выступил с своим проектом вечного мира. Но — увы! — все благородные стремления Лейбница, Фенелона, Сен-Пьерра и Канта были раскритикованы неизвестными политиками и осмеяны неведомыми философами.
В Англии первыми приверженцами философской мысли о третейском суде, старавшимися провести ее в жизнь, явились государственные деятели Генрих Ричард, Джон Брайт и Ричард Кобден. Они поколебали общественное мнение, которое так трудно сдвинуть с места и дали толчок сильному движению в пользу мира, перешагнувшему за британские границы и распространившемуся мало-по-малу по всему свету.
Наконец, мы не можем обойти молчанием имена Шарля Лемонье, Жюля Симона и Шарля Ренуара, предка автора настоящей книги, которые способствовали успеху этой великой идеи во Франции, затем Бонги и Склописа, ратовавших за нее в Италии и Лавелея — прививавшего ее в Бельгии.
В настоящее время третейский суд имеет своих красноречивых и могущественных представителей в каждой стране. Чтобы ограничиться наиболее известными именами, я назову только Фредерика Пасси во Франции, Годсона Пратта и Стэда в Англии, Илью Дюкомена — в Швейцарии, Монета — в Италии, г-жу Суттнер в Германии, Байера — в Дании, Декана и Лафонтена — в Бельгии, Магальяёс Лима — в Португалии, и Маркоартю и известного Эмиля Кастеляра — в Испании.
Недавно умерший Альфред Нобель также был миролюбцем, хотя он и изобрел такие страшные разрушительные средства, как бездымный порох и динамит. Но он возымел благородную мысль оставить в наследство часть своего колоссального имущества тем, которые вместо того, чтобы поддерживать войну, будут агитировать против нее. «Я завещаю — писал он в своем духовном завещании (1897 г.) — часть моего состояния (часть эта равна 200.000 франк, годового дохода) тому, кто больше всего сделает для братства народов и уничтожения или уменьшения постоянных армий, равно как для учреждения и распространения конгрессов мира...»
Но все истинные друзья мира мало думают о премии Нобеля. Их так же мало привлекают деньги, как и благосклонность публики. Они знают, что их ждет холодное равнодушие масс, насмешки общества и брань помешанных на патриотизме людей, которые будут громко обвинять их в отсутствии у них всякого чувства любви к отечеству.
Но и равнодушие это, эти насмешки и брань также мало смущают их. Они твердо идут вперед своей дорогой, уверенные, что борются против бедствий и зла, которое человек сам себе создал и от которого при желании он мог бы давно избавиться.


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: