Правила любви и безопасности

Глядя на Эггзи, Гарри не раз думал, правильно ли сделал, что привел его в Кингсмен.
Первый успех у многих проходит как болезнь, но ни у кого эта болезнь не развивалась так стремительно, как у Гэри Анвина.
Он был очень хорош, а думал, что лучше всех. Работа была для него праздником – он бросился в нее с головой, расходуя безоглядно тот мистический запас, который бережет детей, пьяных и новичков – пока ты не понимаешь, в какой ты опасности, она тебя не коснется.
Прежний Эггзи был взрослее. При всей своей юной наглости он знал, что в жизни все непросто, он был умным и битым, этот вел себя как пятилетний. Решив после первой удачи, что так будет теперь всегда. Что в пистолете всегда будут пули, что наши всегда побеждают, и что главный герой не может умереть.
Он рисковал попусту, брался за самое трудное и опасное, а потом, смеясь, показывал царапины от пуль. Однажды ему отстрелило прядь – для Эггзи это стало лишь поводом для шуток. Он несся навстречу собственной гибели, как Фаэтон.

Наверное, надо было отстраниться, предоставив Анвина его судьбе. Но Гарри не мог. Не из-за отца Эггзи – долг перед ним он считал выполненным. Эггзи, как сорная трава, пустил в него корни сам.
Гарри не мог понять, как это произошло. В какой момент его оборона дала трещину. Просто однажды он увидел его – и оказался не готов. С тех пор все стало сложно.
Официально Гарри уже не числился его наставником, но Эггзи все равно забегал к нему домой. Не регулярно, но достаточно часто – так, что сердце больно вздрагивало при звуке дверного звонка. Всегда желанный, всегда незваный, всегда немного неуместный в его холостяцкой квартире, Эггзи ходил по комнатам, разглядывал бабочек на стенах, тыкал в рамки с газетными обложками и постепенно выцыганил почти все истории, хотя официально говорить о миссиях было запрещено. Пил чай, болтал ногами, сидя на столешнице в кухне, рассказывал обо всем. И Гарри слушал, скупо улыбаясь, заранее прикончив любые мечты. Ни разу не давая себе, даже по вечерам, уйти мыслью туда, куда так настойчиво звала его плоть. Он запретил себе желать его. Но не мог перестать беспокоиться.
Наедине с ним Эггзи забывал о собственной важности и становился собой. Сложно сказать, каким именно - слишком много было понамешано в этом характере. Но как раз эта неопределенность и завораживала Гарри больше всего.
Он не был ни глупым, ни простым. Его природный ум, свободный и острый, возмещал отсутствие регулярного образования. У него было полно плебейских привычек, вкусы его вызывали ужас, но сам он был иным, больше и выше своего происхождения, лучше того, что думали о нем другие, и чем он сам думал о себе. Он был готов совершенствоваться – качество, которое Гарри ценил в людях больше всего.
Эггзи теперь читал - много и без разбору. Так, что Гарри поневоле озаботился систематизацией его знаний и пустил в свою библиотеку, где Эггзи проводил, порой, долгие часы – либо за книгой, либо за обсуждением ее. А Гарри наблюдал за ним.
Это был характер в становлении. Эггзи словно только учился быть настоящим собой, каждый раз отделяя дурное от хорошего, наносное от подлинного. Собирая себя из всего, что окружало – из прочитанных книг, посмотренных фильмов, навыков, некоторые из которых, благодаря службе в Кингсмен, были довольно экзотическими, жизненных ситуаций. Но человеческая основа – та, что питала Эггзи и давала ему силу жить – была неизменной. Настоящая, не гнилая, прочная и чистая. Он был джентльменом, даже не сознавая того.
Дрянного, правда, тоже хватало.
Эггзи был порывист, тщеславен, склонен к самолюбованию и в высшей степени падок на внешние эффекты.
Статус секретного агента поработил его совершенно. Теперь, когда у него был пистолет и деньги на дорогую одежду, он отрастил себе высокомерие и решил стать супершпионом в самом глупом, клишированном смысле слова. Опасным парнем из кино и бульварных романов. Ничто так не портило Эггзи, как этот образ.
Он подмигивал, рисовался и умничал. Раздобыл где-то книгу латинских цитат и теперь вворачивал их к месту и не к месту. Эффектные позы, эффектные фразы лезли из него, как вата. Его невозможно было слушать. Его нельзя было терпеть.
На заседания он являлся словно кинозвезда. Одетый с иголочки, причесанный, надушенный – если б он мог, то, наверное, включал бы музыку при каждом своем появлении. Мальчишка, играющий в Джеймса Бонда. Мальчишка, который уже заигрывался.
Его шутки делались все более рискованными. Он нарывался на неприятности, а потом выпутывался из них с пугающей, опасной простотой.
Вот-вот должна была нагнать его тень. Та, в которой жили агенты Кингсмен, топя в алкоголе профессиональную паранойю и память о неудачах. Тень приходила после первого проваленного дела. Если, конечно, после первого проваленного дела агент не возвращался в гробу.
Надо было поговорить с ним. Остановить, пока не поздно. Но Гарри не знал, как.
Дрянной Эггзи ухмыльнулся бы и сказал «да, папочка» или отделался какой-нибудь глупой фразой из своего нового лексикона.
А не дрянной…
Эггзи тянуло к нему – именно поэтому с ним было так сложно. Гарри помнил про силу отношений наставник-ученик. Понимал, что по возрасту и психологическому складу выполняет для Эггзи роль отца. Он мог вмешаться, и Эггзи услышал бы его скорее, чем других. И все же было что-то большее. Что-то невысказанное, не объявляемое висело между ними. И Гарри первым закрывал дверь, чтобы лишний раз не вмешиваться в его жизнь. Чтобы ничего, из того, что там произойдет, не было больше последствием его решений. Он уже привел его в Кингсмен, он не хотел навредить ему еще больше.
А иногда ловил на себе странный взгляд Эггзи и думал, о чем может догадываться этот мальчик – иногда не понимающий очевидных вещей, а иногда понимающий слишком много.

…И все же в первую секунду Гарри решил, что ошибся. При всей очевидности, осязаемости происходящего, это было слишком. Даже для нового невыносимого Анвина.
Они сидели за столом переговоров в Кингсмен, рядом светились голограммы, все было как же, как на любом другом совещании. Но нога Эггзи терлась о его ногу. И это не было простым касанием.
Эггзи сидел напротив с невинным видом – слишком невинным, чтобы поверить в случайность. Солнце золотило ему волосы. Ну, просто ангел. Не скажешь, что год назад угонял чужие машины. Нога, которую он вынул из ботинка с фокусной ловкостью, медленно двигалась по голени Гарри вверх-вниз. Иногда задерживаясь, то рисуя фигуры, то мягко толкая. Палец поддел штанину и обвел косточку - черт знает, как она называется, чуть повыше ботинка.
Возбуждение хлынуло внезапно и остро. Кровь бросилась сначала в голову, потом вниз, разлившись мучительной сладкой тяжестью.
Гарри расслабил челюсти. У него было сложное лицо, он потратил годы, чтобы научиться им управлять. Дело даже не в выражении, а в эмоциональной подкладке – слишком явной, словно просвечивающей изнутри. Мало принять другое выражение, надо имитировать другое чувство, обмануть собственную таинственную мелкую мимику – только тогда ты сможешь притвориться по-настоящему. Этому Эггзи только предстояло учиться. Гарри сделал еще одну мысленную заметку.
Здесь больше всего подходила деконструкция. Нога под столом не принадлежала Эггзи. Просто теплый предмет, в меру упругий, в меру мягкий. Предмет тыкался в него – назойливый, но безопасный – как при качке на море. Вот и все.
Самого Эггзи тоже не было. Он разделил его на фрагменты - рука, галстук с зажимом, светлое пятно лица. Все они жили собственной жизнью, иногда соединяясь, когда Эггзи шевелился, и снова распадаясь.
И помогло. Выровнялось дыхание. Кровь, тяжело бившаяся в ушах, успокоилась.
Гарри смотрел на Эггзи рассеяно, как на незнакомца в зале ожидания. Лицо его было безмятежным и светлым.
Гарри не подошел к нему тогда. Голос его, когда они попрощались, был так же ровен.
…Отходил он уже дома, поздно вечером. Он не напился, не ломал вещи. Просто сидел в полутемной столовой и смотрел на собственные руки. Он так не смог заснуть в ту ночь, трясясь попеременно от бешенства и сладкого яда, и утром встал с потемневшим лицом. Он был разбит, болен и стар.
Эггзи встретил его, будто ничего не происходит.

С того дня все пошло к черту. То, что он весь год держал под контролем, развивалось с ошеломляющей быстротой, требуя удовлетворения или хотя бы определенности.
Гарри стал внимательнее, зорче. Он исподволь выслеживал Эггзи, ловя сотни деталей, выражений лица, нюансов речи, того, что сам Эггзи нипочем не увидел бы, а Гарри читал, как книгу.
Он ждал продолжения – точки, с который он мог бы начать разговор. Но ничего нового не было. Эггзи просто жил. Не замечал его темной охоты, не видел волчьих глаз себе в спину. И Гарри перешагнул, задавил себя. Многолетней выдержкой и опытом усмиряя поднявшуюся волну. Просто дрянное развлечение. Дитя скуки и вседозволенности. Он простил Эггзи. Заставил себя простить. Но не забыл.

Второй раз был на приеме. И Гарри уже знал заранее по чуть сонному, с ленцой, выражению, которое появилось на лице Эггзи. И по тому, как он сменил позу, откинувшись и чуть сползя на сидении – так, чтобы ноги доставали дальше.
Он прятался еще меньше, думая, что скатерть достаточно скроет его маневры.
На сей раз нога не задержалась на голени и двинулась выше, проехавшись по бедру.
До паха он достать не мог – стол был слишком велик, пришлось бы совсем лечь – но все равно пытался. И Гарри позволил ему резвиться, зная, что как бы он сейчас ни прятался от себя, он все равно запомнит эти дразнящие движения, что когда ночь набросится на него голодным зверем, он должен будет дать себе ответ. Дальше так продолжаться не могло.
С любым другим Гарри поступил бы просто – либо переспал, либо поставил на место так, что тот до смерти не забыл бы. Но с Эггзи было иначе. Гарри любил его, бесился, ревновал, желал, ненавидел его за это желание. Но все равно хотел защитить.
Эггзи был в ударе. Дурная половина в нем скакала и прыгала, хохоча на разные голоса. Он шутил, рисовался. Шептал комплименты соседке по столу, безбожно пережимая с тем, что он считал светскостью. Он развлекался, он любовался собой, он бесконечно нравился себе сейчас. Молодой и роскошно одетый. Заигрывая с Гарри, как заигрывал с опасностью, с женщинами, с миром. Это был его нынешний способ жить.
На секунду Гарри представил, как с размаху бьет его в лицо.
Анвин облился бы вином и свалился со стула, но сделать так означало испортить роскошную задумку, блеснувшую в голове спасительно и ярко. Задумку, которая могла решить обе проблемы сразу.
Эггзи улыбнулся ему и отсалютовал бокалом.
Гарри кивнул в ответ.
Он снова чувствовал себя сильным. Он почти успокоился.
Вечером было хуже. Он сдался. Закрыл глаза, опустил руку и мастурбировал долго, получив жесткий оргазм, оставивший его опустошенным, но все равно страдающим и жадным.
Он уже прошел свою точку невозврата. Надо было создать новую – для них обоих.

Это случилось спустя две недели.
Они сидели в забегаловке, похожей, как близнец, на ту, где они выпивали в день знакомства. Идеальное место вне страны и даже времени. Такое могло встретиться где угодно.
Было просто. Даже проще, чем он думал. Эггзи давно утратил осторожность. Он развалился на сидении, как король мира, не сводя с Гарри спокойных и наглых глаз. Молодой, красивый, прямо раздражающе красивый – Гарри позволил себе полюбоваться им. Отросшие волосы Эггзи теперь зачесывал назад. Кожа от здорового питания стала лучше – ровная, загорелая. Отбеленные зубы, маникюр – ни следа от неловкого нервного пацана, каким он был год назад. Эггзи снял очки и теперь вертел в руках, чуть покусывая дужку.
Гарри представил, как целует его, заранее зная, что это отразится в его взгляде.
Прижать к стене, запрокинуть голову, толкнуться языком в рот. Просунуть колено между бедрами, чтобы терлось о пах. Потом рукой под рубашку – к гладкой спине.
Целовать его, пока он не ослабеет и не поплывет, глядя растерянно, хватаясь за рукав пиджака. Сбитый с толку, с колотящимся сердцем. И снова целовать, пока хватит дыхания. Мысль опережает движения, мысль взывает к ответу. Если долго мысленно здороваться с незнакомым человеком, однажды он поздоровается первым. Интересно, помнит ли об этом Эггзи.
Зрачки Эггзи расширились, кровь прилила к губам. Не понимая, он уже реагировал. Теперь оставалось только ждать.
Долго ждать не пришлось. Эггзи почти сразу перешел к делу. Он не оглядывался по сторонам, не беспокоился, видит ли кто – суперагенты выше этого. Очки, правда, все-таки убрал. И на том спасибо.
Нога, минуя голень, раздвинула колени, и Гарри пустил ее, по-кошачьи вздрогнув от наслаждения, когда босая ступня уперлась в пах.
Эггзи моргнул, бокал с пивом качнулся в его руке, но секундное замешательство быстро развеялось.
Теперь можно было дать себе волю, и Гарри дал. Расставил ноги чуть шире, позволяя тому, что поднималось внутри, вырасти и заполнить его целиком. Сосредоточившись на ощущениях, как ступня скользит по шву на брюках, как по-особенному нажимают пальцы и пятка, как сладкая тяжесть перекатывается на ширинке. Живое давление, такое трепетное, такое разное – у Эггзи определенно был талант.
Когда нога усилила нажим, Гарри медленно выдохнул и пристально посмотрел на Эггзи.
Тот сглотнул. Дыхание его участилось. Гарри видел, как бьется жилка у него на виске. Он был готов. Сейчас.
Гарри снял очки и убрал в нагрудный карман, ловко расстегнув при этом левой рукой манжет на правой. Палец скользнул по металлу – незаметно, но так, чтоб Эггзи все же мог увидеть.
И тут повезло. На секунду закатное солнце выглянуло из-за туч, наполнив комнату тревожным красным светом. Браслет сверкнул как сигнальная ракета, как знак беды. Гарри замер в надежде...
Но Эггзи не увидел даже этого, не заметил злого глаза - сдвинутого рычажка, так похожего на простую застежку. Он вообще ничего не замечал.
Он смотрел ему в глаза, чуть улыбаясь, самоуверенный и самодовольный. Между губами мелькнул кончик языка. Он даже подмигнул ему. Еще одна слишком легкая победа, не так ли?
Гарри открыто улыбнулся в ответ.
Рука скользнула вниз, Гарри отпрянул всем телом и скорей почувствовал, чем услышал сухой щелчок.

…Первой эмоцией было непонимание. Изумленное опрокинутое лицо дернулось и замерло. Живыми были только глаза. Огромные, черные от расширившихся зрачков.
Именно таким он будет, когда до него доберутся. Человек бледнеет, а потом падает, как срубленное дерево. Гарри видел такое слишком много раз.
Бокал с остатками пива выпал из пальцев, покатился, завис, было, на краю стола – и рухнул; судя по звуку, у него откололось дно.
Никто не встал места, даже бармен, протиравший стаканы, не повернулся в их сторону.
Гарри не спеша допил свое пиво, наблюдая, как трясутся губы Эггзи, как тянется слюна из перекошенного рта. И как ужас бьется в нем беззвучным криком «Что со мной?!»
Он все еще не понимал. Плохо.
Из следующей фразы сам Эггзи непременно сделал бы целый спектакль. Она была просто создана для пафосных спектаклей.
Но Гарри сказал устало и чуть брезгливо:
- Ты труп.

Гарри без видимых усилий опрокинул тяжелый стол. Тот упал с грохотом рушащегося дома, взметнув с пола пыль и мелкий сор. И Эггзи помертвел, глядя на сияющую цепочку, обвившуюся вокруг щиколотки.
- Нить Ларсена, - будничным голосом пояснил Гарри. – Она же «гадюка». Ты ее знаешь. Требует определенной сноровки в обращении, зато эффект незабываемый. Во всяком случае, надеюсь, ты его не забудешь. Я поставил на минимум. Стоило бы оставить тебя таким подольше, чтобы, приходя в себя, ты обоссался - вышло бы наглядно и поучительно. Но это расходится с другой частью моих планов, о которых я расскажу тебе чуть позже. Сперва давай поговорим, как ты оказался в такой ситуации. Ну, что ты сделаешь теперь? Ударишь? Выстрелишь? Позовешь на помощь? Ответ: нет. Ты можешь только смотреть и слушать. Поэтому смотри и слушай.
Гарри щелкнул переключателем, и цепочка убралась обратно в браслет.
- И для начала поблагодарим массовку.
Гарри обернулся и кивнул бармену.
- Спасибо. Все свободны.
Если бы Эггзи мог вертеть головой, он непременно бы так и делал, глядя, как встают и уходят посетители, как пустеет и словно бы темнеет в зале. Как сам воздух наполняется неясной угрозой, как бывает там, где непременно, обязательно должны быть люди, но где их почему-то нет.
- Да, - ответил Гарри на незаданный вопрос. - Это подстава. Им профессионально наплевать, что с тобой будет дальше. Видишь, как легко место, которое ты считал людным и безопасным, может перестать быть таким. Но это еще полбеды. Беда в том, что людям может быть просто все равно. Люди тупы, недогадливы, слабы и равнодушны. Они твоя защита только в случае взрыва и только механически – их тела могут прикрыть от осколков. Во всех остальных случаях они лишь иллюзия защиты. Тебя могут отравить, зарезать, застрелить. Парализовать, как только что сделал я. И все это произойдет на глазах у толпы. Только потому, что ты расслабился и решил, что там, где есть еще шесть или семь идиотов, тебе ничего не грозит.
Мы не выбираем, когда получим удар. Это не дуэль. Смерть играет грубо и грязно. Она может прикинуться пьяной шлюхой, школьным приятелем, таксистом, официантом, другим агентом – ты уже знаешь, как это бывает. И когда это случится, счет будет идти не на часы и даже не на минуты, а на секунды, доли секунды: кто раньше успеет, ты или он. Никто не придет, никто не поможет. Будь я твоим врагом, ты был бы уже мертв.

Он уже понял. Облегчение, досада, злость и стыд мешались в его глазах. И Гарри с удовлетворением отметил, что стыда было больше.
- Хочешь сказать, что доверял мне, иначе не попался бы так глупо? Позволь тебе кое-что напомнить. Когда ты раскрыл Артура, ты тоже был среди своих. Ты был в штаб-квартире Кингсмен, самом охраняемом месте Лондона, с человеком, которого считал абсолютно вне подозрений. Но ты не терял внимания, ты был умен и наблюдателен. Только это тебя спасло. Не я, не Мерлин, не наше хитрое оружие, не статус агента Кингсмен, обладание которым кажется тебе гарантией неуязвимости, а именно ты. Только благодаря себе ты жив. И лишь из-за себя сейчас пускаешь слюни на воротник.
Сидя со мной, одним из самых опасных людей в Королевстве, ты увлекся собственной глупой игрой, пропустив все возможные предупреждения с моей стороны. Хотя видит бог, я сделал все, чтобы ты насторожился.
У тебя на глазах я расстегнул манжет.
У тебя на глазах я прикоснулся к браслету.
У тебя на глазах я опустил руку под стол - а я сам учил тебя обращать особое внимание на руки.
Черт, я мог бы даже прицелиться, ты все равно ничего не увидел бы, дроча на то, как ты неотразим.
Ты разочаровал и взбесил меня, Гэри. Ты наглец. А еще ты растяпа.
Ты забыл о том, кто я. Но что куда хуже, ты забыл о том, кто ты.
Год назад я видел в тебе большой потенциал. Знаешь, кого я вижу сейчас? Щенка, возомнившего себя волком.
Это то, что я хотел сказать тебе, как наставник. Теперь перейдем ко второй части.
К твоему столь пристальному вниманию ко мне…

Здесь можно было перестать сдерживаться. Гарри встал и подошел к Эггзи, глядя на него сверху вниз. Так что тот, даже немой и парализованный, внутренне притих и сжался, ожидая удара. Но Гарри лишь достал платок и вытер ему лицо
Голос его был мягок. Как и рука, которой он взял Эггзи за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза.
- Взгляни на меня, Гэри. Кто я, по-твоему?
Сопляк, вроде тебя? Наспех отмытый мелкий засранец, нетвердо завязывающий себе галстук?
Я мужчина, Гэри. И есть вещи, которые я в отношении себя не позволяю. Например, развлекаться за мой счет.
Думал, можешь скакать вокруг со своей глупой юностью?
Думал, тебе сойдут с рук твои выходки?
Думал, я буду краснеть? Смущаться? Я убил людей больше, чем ты съел обедов. А трахнул еще больше, чем убил.
Ты дразнил меня, Гэри? Ты меня раздразнил. Думал, меня можно дразнить безнаказанно?
А теперь, маленькая дрянь, будет вот что.
Я мог бы надавать тебе пощечин. Мог раздеть и выбросить за дверь – шутка вполне в духе социального слоя, из которого ты вышел. Я мог бы даже отыметь тебя, не спрашивая об этом. Но я джентльмен. И я дам тебе выбор.
Сейчас паралич начнет проходить, так что у тебя есть минута для принятия решения. Ты можешь встать, убраться отсюда и отныне держаться от меня так далеко, как только возможно. А можешь остаться и получить еще один урок, на который ты так страстно напрашивался. В чем будет заключаться этот урок, думаю, пояснять не надо. Время пошло. Если хочешь уйти – посмотри… да куда угодно, хоть на эту стену, хочешь остаться – на меня.
Но Эггзи не смотрел на стену. Что-то происходило в нем, прямо сейчас.
Все, что было до этого в его взгляде, ушло. Он смотрел на Гарри, не отрываясь. Соглашаясь так отчаянно и откровенно, что ошибиться было нельзя.
И Гарри все стало окончательно ясно.
Собственный голос прозвучал участливо.
- В рот или в задницу?
Эггзи попытался щекой потереться о его ладонь.
- Понимаю. И то и другое.

- Но сначала меры предосторожности.
Гарри встал и последовательно обошел помещение, запирая входную дверь, дверь в подсобку, проверяя окна, задергивая шторы – все как в тот памятный день.
- Так лучше. Не будем беспокоить добрых обывателей. То, что происходит между двумя джентльменами, должно оставаться между двумя джентльменами. Ты будешь кричать?
Эггзи замычал – голос уже начинал возвращаться.
Гарри улыбнулся и черти в его глазах улыбнулись вместе с ним.
- Не-ет. Ты будешь кричать.

Эггзи оживал, как в фильмах про Франкенштейна.
Сначала дернулись пальцы, потом рука, потом он вскочил и тут же упал обратно. И снова встал, пошатываясь, глядя на ноги, будто в первый раз осознав, какое чудо опорно-двигательный аппарат.
Он быстро восстанавливался – прерогатива молодости. Бывает и быстрее, но вариант Эггзи полезней для здоровья.
Гарри подошел и пощупал пульс.
- Ты чувствуешь руки? Ты чувствуешь пальцы на ногах? Ты можешь ходить? Сделай несколько шагов. Скажи что-нибудь. Давай, «дожди в Испании идут, главным образом, на равнинах».
- Тошти в Ишпании… Дошти…
- Достаточно. Я лишь хочу убедиться, что ты в порядке. Беседы не будет. Я буду приказывать, а ты подчиняться. Идеальный расклад для нас обоих. Видишь платок? При первом же не санкционированном слове я затолкаю его тебе в глотку. Не пойми меня превратно. Мне нравится твой рот, у меня есть, что туда дать. Но сначала исправим твои пробелы в теории.
Эггзи был тих. На Гарри смотрел обалдело и выжидательно.
Гарри прошелся к выходу, подергал еще раз для верности запертую дверь, обернулся и начал:
- Манеры лицо мужчины. Я это повторял, повторяю и буду повторять. Поэтому давай разберем, что ты сделал не так.
Когда один джентльмен чувствует влечение к другому, он первым делом должен убедиться, является ли это влечение взаимным. И, в случае, если нет, не навязываться, избрав для своей страсти более благодарный объект.
Если же джентльмен имеет сомнения и хочет их разрешить, он делает это в осторожном разговоре без свидетелей. Невербальные знаки приветствуются. Но они не должны носить демонстративный и компрометирующий характер, иначе это может привести к неловкой ситуации для обоих.
Еще раз. Джентльмен, желающий разделить свое желание с другим джентльменом, намекает об этом в тактичной форме. А не елозит ногой по его ноге в штаб-квартире Кингсмен - месте святом, просматриваемом и прослушиваемом.
Такое поведение совершенно недопустимо. Понимаешь, Гэри? Совершенно. Развеселые пидорасы с ТВ не должны быть для тебя объектом для подражания. Что бы ты ни видел в фильмах и ток-шоу, в жизни это приводит только к сложностям и репутационным потерям. Именно поэтому наша страна катится туда, куда я тебе очень скоро задвину по рукоятку. То, что происходит между двумя джентльменами, должно оставаться между двумя джентльменами. Так и только так. А теперь будь добр, дай сам себе пощечину. И не халтурь, пожалуйста. Не хотелось бы переделывать за тобой.
Глаза у Эггзи потемнели. Не отрывая взгляд от Гарри, он ударил себя по щеке. Сильно. Гарри проследил за ним внимательным взглядом.
- Хорошо. Убедившись в небезразличии объекта – а то, что джентльмен не пытается отстраниться, достаточно свидетельствует о его небезразличии по крайней мере к подобного рода контактам - следует углубить действия. Иначе другой джентльмен может решить, что над ним подшутили. Последнее, что должен делать джентльмен – сначала поманить, а потом удалиться, будто ничего не происходит. Не стоит шутки ради играть чувствами чужих людей, некоторые из которых весьма ревниво оберегают свою личную жизнь. Может, проявим немного уважения, пока джентльмен не докажет, что уважения не стоит? Да, тебе могут отказать. Но отказ лучше неопределенности. И честнее для обоих. По другой щеке, пожалуйста. Это к вопросу об этике. Теперь поговорим о безопасности. Частично мы обсудили это в первой части нашего разговора, но я все равно вижу пробелы и хотел бы их восполнить. Инверты, геи, мужеложцы, голубые – я могу продолжить синонимический ряд, но суть ты понял: джентльмены, предпочитающие общество других джентльменов, - встречаются во всех слоях общества. И далеко не все из них безобидные кривляки из ситкомов. Забудь о стереотипах. Многие их тех, кто подставлял мне зад, выглядели как боксеры-тяжеловесы и готовы были убить за один намек.
Глаза Эггзи полыхнули. Он открыл, было, рот и тут же закрыл, очевидно, вспомнив предостережение.
- Я недаром упомянул про «убить». Потому что большинство из них объединял страх разоблачения. Невинный акт стимуляции чужой простаты многим кажется чем-то недопустимым. Отсюда боязнь огласки, шантажа и других неприятных вещей, увы, не столь уж редких. Не обманывайся гей-парадами и каминг-аутами звезд, мы все еще в каменном веке. Мужское сообщество было и остается агрессивным стадом, постоянно озирающимся в поисках жертв. Естественно, что некоторые защищаются заранее и могут зайти в этой защите довольно далеко. Я уж молчу про тех, кто не в силах примириться с собственным либидо. Такой может покромсать тебя, мой резвый Гэри, просто потому, что возбудился. Так что несколько раз подумай, нужно ли тебе это. И развивай интуицию. Разум можно обмануть, инстинкт – нет. Ты можешь нарваться на кого угодно. Это мир случайных связей и случайных людей. У кого-то есть деньги. У кого-то власть и влияние. У кого-то боевая подготовка. Кто-то просто конченый псих. Поэтому твое внимание должно быть острее втрое.
А еще есть другие агенты – вот кстати, еще одна тема, которую мы не затронули, хотя, возможно, именно с нее следовало бы начать. Секс широко используется в разведке и спецслужбах. И когда я говорю «используется», это означает, что его с равной степенью вероятности может использовать противник. Это не вопрос морали, это вопрос выбора средств.
В твоих любимых дешевых книжках женщина соблазняет мужчину, и он попадает в переплет. Так вот, мужчины делают с другими мужчинами то же самое. Только они опаснее и сильнее. Твое возбуждение всегда могут обратить против тебя, как это только что сделал я. Чтобы выведать что-то, украсть, отвлечь, убить. То, что у тебя на кого-то встал, не делает тебя сильнее, а его слабее. Ровно наоборот. Знаешь, скольких погубила такая неосторожность? Или ты думаешь, тебя не ударят, когда ты голый и уязвимый, только потому, что ты возомнил себя героем-любовником, перед которым никто не может устоять? Ты один, Гэри. Если есть хоть малейшее сомнение в партнере, скажи себе нет. Ни один секс не стоит твоей жизни. И уж тем более ее не стоит глупая прихоть вроде той, которую ты позволил себе со мной.
Гарри чуть задумался.
- По здравому размышлению тебя следовало бы выпороть. Для закрепления материала. Раньше в школах была широко распространена практика телесных наказаний. Потом от нее отказались. А зря. Теперь наблюдаем пагубные последствия. Но, думаю, ради сегодняшнего урока можно обратиться к опыту предков. Так что расстегни брюки и спусти их вместе с бельем.
Эггзи молчал. Наверняка, какая-то часть его бунтовала и посылала все к черту. Но он был слишком ошеломлен, слишком хотел. Слишком далеко зашел, чтобы остановиться на полдороге.
- Я собираюсь тебя выпороть и выебать.
Эггзи вздрогнул. Не то, чтобы он не привык слушать такие слова – скорее, не привык слушать их от Гарри.
- Да. Выпороть и выебать. Именно в такой последовательности. Первое необходимо для твоего личного и профессионального роста, второе ты мне задолжал. Я приказал тебе снять штаны. Мне повторить?
Гарри ждал, наблюдая, как Эггзи багровеет под его взглядом, как краснота заливает щеки, спускается пятнами по шее.
И Эггзи сделал это. Расстегнул ремень, рывком спустил брюки до колен, а потом вздернул голову и посмотрел с вызовом, впервые за урок.
Жаль, он не мог видеть, как хорош сейчас.
Гарри помедлил, задержавшись взглядом на торчащем члене Эггзи.
- Неплохо. Природа не сэкономила на вас, по крайней мере, снизу. Вы превосходно сложены, молодой человек. А теперь вынь ремень и дай его мне.
Ремень был обычный, не из Кингсмен. Гарри прощупал на всякий случай опасные места и спрятал пряжку в ладонь – никакой лишней боли.
- Хороший ремень. Не лучший, но хороший. Твой вкус постепенно выправляется, и мне отрадно думать, что в этом есть и моя заслуга. Теперь повернись ко мне своим прелестным задом, наклонись и ухватись за край стола. Об Англии будешь думать в следующий раз. Сейчас думай о себе.

Эггзи склонился над столом.
Возбуждение хлестнуло проволокой, но Гарри сдержал себя. Не шлепнул, не погладил, не сжал в ладони ягодицу – таким правильным, естественным жестом. Никаких телесных контактов. Эта часть не должна была приносить удовольствия, даже того темного и странного, которое порой содержится в порке. Эггзи не знал об играх боли, о пронзительных моментах единения экзекутора и жертвы, и Гарри не собирался его просвещать. Это было воспитание в чистом виде.
Где-то минуту Гарри просто смотрел, зная, как действует момент обнаженности, уязвимости, когда ты беспомощен и открыт и кто-то разглядывает тебя. Гарри дал ему запечатлеться в памяти Эггзи.
Ремень взвился в воздух и выжег первую алую полосу.
- Вот. Это та поза, в которой я хотел тебя видеть. Каждый раз, когда ты решишь, что ты круче всех на этой грешной земле, что осторожность не для тебя и что правила выдумали трусы, вспоминай эту минуту. Как ты стоял здесь без штанов. Вспоминай, как я поимел тебя, Гэри. Потому что я поимел тебя.
Он порол его сильно и больно. Никакого жеманства и «кто-то был плохим мальчиком».
«Потом ты будешь вспоминать об этом. Тебе будет стыдно, ты будешь беситься.
Но ты станешь осторожнее. И оставишь меня в покое – так будет лучше для нас обоих».
Эггзи не кричал, только вздрагивал рефлекторно. Вены на его руках вздулись.
Гарри бил ровно, следя за тем, чтобы ни один из ударов не пришелся по гениталиям.
- Если твой мозг не в состоянии запомнить, то пусть запомнит задница. Каждый. Раз. Когда. Ты. Подпускаешь. К себе. Кого-то. Ты. Рискуешь. Собственной. Жизнью.
Зад Эггзи пылал, как перевернутое сердце. Бедра тоже были в косой штриховке. Но кожа нигде не просеклась, крови тоже не было. Значит, не останется и следов.
Гарри выдохнул, усмиряя себя.
- То, что надо. Чтобы воспитать джентльмена, нет ничего лучше старой доброй розги. Может, оборудовать под это дело еще одну примерочную? А теперь встань и посмотри на меня.
Эггзи выпрямился.
Он был красен, прядь волос свисала на лоб. Но глаза были сухи, глаза смотрели зло и упрямо. Кто кого, говорили эти глаза. И Гарри улыбнулся, чувствуя, как рвется наружу его собственное неутоленное желание – подчинять, брать, иметь. Хорошо, что Эггзи не сдавался просто.
Эггзи, морщась от боли, попытался натянуть брюки.
- Разве я приказывал тебе сделать это?
Эггзи криво усмехнулся и отпустил штрипку.
Несмотря на спущенные штаны, он не выглядел комично. Он стоял, задрав подбородок. Полный вызова, агрессии и какого-то опасного задора. В нем было что-то от гордого дикаря. Сейчас он мог выкинуть что угодно.
Эггзи смотрел на его рот – Гарри видел его глаза – немигающие, в длинных ресницах. То, что происходило между ними сейчас, закручивалось, как спираль. Обычно он хорошо контролировал собственное возбуждение, но этот взгляд стронул что-то другое, глубокое, донное, темную первобытную силу, с которой он не мог совладать. Что-то, от чего мутнело в глазах, и кровь становилась как отравленная. Что-то из самого нутра.
У него давно стоял, жестоко и сладко. Он мог подойти и взять его прямо сейчас. Но он еще не закончил. Эггзи еще не получил свое. Надо было дожать, додавить, прищемить его глупую самцовую гордыню до предела.
А еще затоптать свою любовь, свести ее просто к сексу, отрезать дорогу себе, даже в мыслях, к чему-то другому. К тому, что было там, в библиотеке его дома, или в их редких прогулках вместе. К улыбке Эггзи, к их беседам. К солнцу и ветру в его волосах. Ко всему глупому, ненужному и опасному, что могло вырасти из этого и повредить им обоим.
Гарри прищурился, продавливая его взглядом, и раздельно произнес:
- А теперь подойди ко мне, о, великий соблазнитель. И соблазни меня. Давай. Я в полном твоем распоряжении. Ты неплохо начал, был настойчив, вынес, надеюсь, урок из нашей односторонней беседы. Так что вполне можешь получить награду. Твоя награда – я.
Как ты будешь соблазнять меня, Гэри? Чем ты собирался впечатлить меня, кроме симпатичного лица? Что ты сделаешь, чтобы я сейчас не ушел? Или ты думал, я паду к твоим ногам? Ты должен постараться, Гэри. Очень постараться. Потому что мне есть, с чем сравнить и есть, что вспомнить. Ты вышел охотиться на меня, Гэри. Посмотрим, каков ты охотник. Соблазни меня. Овладей мной. Я твой.
Эггзи заморгал. Такого поворота он не ожидал, но не сдался.
Глаза его ярко горели. Кровь прилила к губам – ходячий грех, лучше любой фантазии. Молодой, крепкий, бедовый. Эггзи явно не сознавал силу своей власти над ним. Лицо неуловимо менялось, словно во всполохах света, от мыслей, идей. Зыбкое, как ртуть в одном непрерывном внутреннем движении.
Эггзи медленно облизнул губы. И что-то замкнуло в нем.
Не отрывая от Гарри того же гордого странного взгляда, Эггзи сбросил пиджак – мышцы рельефно обозначились под рубашкой – и опустился, словно стек на пол.
- Порадуешь меня фелляцией? – бесстрастно сказал Гарри. - Похвально.
Но Эггзи его удивил. Снял галстук и протянул ему. А потом кивнул на собственные руки.
Гарри пристально посмотрел на Эггзи.
- Ты этого хочешь? Ну что ж.
Гарри свел ему запястья и обмотал галстуком. Крепко, но так, чтобы Эггзи мог развязаться.
- Мне нравится ход твоих мыслей, Гэри, - ровным голосом сообщил Гарри. – Если ты будешь достаточно хорош, я обкончаю тебе лицо.
Эггзи чуть покачнулся, пытаясь со связанными руками сохранить равновесие, и ткнулся носом в застегнутую ширинку, будто мог расстегнуть ее без помощи пальцев.
Во внезапно наступившей тишине Гарри понял, что именно это он и собирался сделать. Зубы подцепили собачку молнии и потянули вниз, медленно, спотыкающимся движением, обрушивая в пах волны горячей дрожи.
Даже сквозь ткань Гарри чувствовал его дыхание. Но на этом все. Дальше начиналась рубашка, белье, мало кто справился бы с ними.
Связанные руки чуть дернулись вверх, но остались на месте.
- Вижу. Впервые жалею, что у брюк есть пуговицы. Ладно. Помогу.
Гарри расстегнул брюки и достал член – налитый и твердый.
Взгляд Эггзи дрогнул. Он смотрел, словно не веря в происходящее. Возбужденный и растерянный, желанный до одури в этой своей непристойной, словно умоляющей позе.
Гарри положил ему руку на голову.
- Аккуратно. Если попробуешь укусить, я сломаю тебе челюсть.
Вдохновенное запрокинутое лицо как-то странно промялось.
Эггзи вытянул шею. Подростковый рот, рот для жвачки и сигарет приоткрылся. Губы, на которые он так часто смотрел, обхватили член в первом завораживающем касании. Эггзи взял, насколько мог, глубоко.
И растерялся.
Не зная, не умея дальше. Разом расписавшись в собственном несуществующем опыте. Он смотрел порно, ему отсасывали подружки, он пытался подражать им. Но ощущение чужой плоти было слишком новым, непривычным, обескураживающим, чтобы он мог справиться с ним. Эггзи боялся повредить ему. Ему мешал язык, зубы, слюна, которую он пытался сглатывать с набитым ртом. Мешало собственное возбуждение, застилавшее глаза. Он просто двигал головой, насаживаясь, вернее, думая, что насаживается.
Неумелая, мучительная оттого, что хотелось большего, ласка, вызывала насмешку и сочувствие. А еще желание оттолкнуть его, разложить на столе, припасть ртом между разведенных ног и показать себя. Каким дьяволом он может быть. У Гарри был самый распутный и бесовский язык из всех, существующих на свете. Он мог заставить Эггзи извиваться и кричать, истекая семенем, как белым соком.
Гарри представил, как Эггзи кончает ему в рот. От этой мысли тяжело и мягко ударило в голову. Он отстранился и застегнул брюки, содрогаясь от сложной смеси возбуждения, раздражения, жалости и яда. Происходило дурное, неправильное. То, что он делал сейчас, наносило раны Эггзи. Надо было обнять его, поцеловать в мокрый красный рот и успокоить – никто не бывает хорош сразу. Но Гарри лишь хмыкнул.
– Это все? Отдаю должное юношескому энтузиазму, но ты был жалок. Ты сосешь, Гэри. Во всех смыслах.

Он освободил ему руки и помог подняться.
А потом взял за подбородок и сказал тихо и презрительно:
- А теперь покажи, как ты дрочишь, Гэри. Нет, правда. Я столько раз видел, как ты это делаешь в переносном смысле, что вполне заслужил оригинал. Ты ведь дрочил на меня? Представлял, как все у нас будет? Ты ведь представлял? Как ты это себе представлял?
Где это было? У тебя дома? У меня дома? В зале для заседаний? Я уже понял, что он действует на тебя вдохновляюще. На задании? В казарме курсантов? Я трахал тебя в кровати, положив твои ноги себе на плечи. В гостиной на ковре? В душе? Перегнув через стол в кабинете? Или – удиви меня – ты трахал меня? Расскажи мне эту историю, Гэри. Вложи немного огня в свои движения. Ты не сможешь доставить подлинного удовольствия своему любовнику, если будешь делать это формально, без души. Но не смей кончать, пока я не прикажу. Ну же. Не огорчай меня. Неужели тебя надо учить и этому? У тебя есть яйца. Они же у тебя есть? Обхвати их. Одной рукой их, второй - член. Давай, Гэри, я жду.
Эггзи слушал его с белым замороженным лицом. Каждое слово Гарри щелкало по нему, как градина. Но он упрямо смотрел на Гарри, словно черпая в его презрении силу для протеста.
Так же не отрывая взгляд, Эггзи взялся за колом стоящий член. И не смог. Просто не смог. Не то стыд, не то другое, безымянное, чувство мешало ему делать то, что он всегда делал наедине. Рука дернулась раз и замерла. Эггзи стиснул зубы, почти плача от унижения.
Гарри склонился к нему и сказал негромко:
- Видишь? Ты даже этого не можешь.

Эггзи стоял, глядя в пол, в мутном облаке невысказанных криков и ругани. Болезненное злое возбуждение сжимало и разжимало ему кулаки. Он давно был на грани. Но терпел, он вытерпел бы и больше. Нельзя начинать некоторые вещи, но если начал – иди до конца. Они оба понимали это.
Гарри зашел ему за спину. Не прижался, но надвинулся, близко-близко. Давая почувствовать Эггзи свое присутствие. Свое тепло, энергию, сокрушительную телесность, все мужское, столь чудовищно плотно сконцентрированное в нем, что воздух вокруг просто вибрировал. Когда он убивал, та же сила, разнося, шла впереди его кулака, но сейчас она густела и наливалась для другого. Для другого тяжелело дыхание, для другого голос звучал низко и мягко.
- Гэри, - позвал он. - Ты все понял? Понял, чего ты стоишь как любовник?
Эггзи вздрогнул.
Гарри провел рукой, не прикасаясь, по затылку, по напряженной, набыченной шее, вниз, по спине, к выпоротому заду, просвечивающему сквозь рубашку. Жалея лишь о том, что не может прямо сейчас видеть лицо Эггзи – кривое и бешеное, с закушенной губой.
- Я контролирую ситуацию, ты – нет. Я спокоен, ты готов разреветься от бессилия. Ты вышел на битву, вооруженный лишь самомнением. Где ты теперь?
Гарри подобрался и затих. Тяжелый, сильный, неспокойный. Чувствуя, как напрягаются мускулы, наливаются руки, как волною поднимается в нем движение, после которого не будет дороги назад.
- Я могу сделать, что угодно. Я могу трахнуть тебя, могу убить голыми руками. А могу сделать вот так.
…И тут он бросился, сгреб в объятия, стиснул, ухватив зубами за загривок – древний, как мир, знак подчинения. Эггзи рванулся всем телом. Но Гарри держал его намертво. Эггзи дернулся другой раз, третий. Длинная судорога прошла по спине. И Эггзи сдался. Не обмяк, но подчинился. Получив сухой оргазм от утраты контроля. Грудь его бурно вздымалась.
- Ты усвоил урок, Гэри? Ты признаешь, что есть еще вещи, в которых ты полный ноль? Ты готов слушать дальше?
Эггзи мотнул головой, пытаясь не то поцеловать, не то укусить его в предплечье.
Гарри оттолкнул его подбородком, поцеловал в шею, вылизывая следы собственных зубов, зарылся носом в волосы, и Эггзи заколотило - возбужденный до оторопи, до одури, он мог только моргать.
- Отлично. Тогда перейдем к последней части. Практической. Считай ее моим подарком на выпускной.
Эггзи попытался прижаться еще теснее, хоть это было невозможно, и откинул голову ему на плечо. Рука его сжала член, но Гарри перехватил запястье.
- Будешь делать это, когда я скажу.

Он так волновал его. Так горячил ему кровь. Он был всем, что он хотел. Он был создан для его рук, для его ласк. Каждое прикосновение к нему было, как маленькое чудо. Гарри огладил плечи, бугры мышц, повел жесткими ладонями по груди, животу, бедрам.
Сейчас он должен был заломить ему руки за спину, повалить на стол и отыметь больно и унизительно, чтобы Эггзи было тяжело об этом вспомнить. Но не мог, все существо его восставало против подобного надругательства. Он держал его – такого ладного – и хотел припасть ртом и вылизать красные следы от ремня. Высосать его, как суккуб. Раздеть догола и брать во всей сладости и непристойности. Подарив самую дикую, пьяную и бесстыдную ночь. Ту, которая бывает только в мечтах и никогда – в реальности.

Гарри разжал руки и отпустил Эггзи – тот почти упал, тяжело дышащий, с лихорадочными пятнами на щеках. Гарри отошел в сторону, поправил галстук, манжеты.
Улыбнулся, хотя внутри все сводило от предвкушения. И снова взял лекторский тон, обманчиво спокойный и светский.
- По счастью, не все потенциальные любовники хотят отрезать тебе яйца. Иначе жизнь была бы слишком однообразна и скудна радостями. Иногда джентльмен это просто джентльмен. И хочет он того же, что и ты. Поэтому давай поговорим о том, как получать удовольствие. Первое и главное - не своди все к одному лишь самоутверждению. Не тащи в постель социальные игры. Это дешево и глупо. Так поступает шваль, Гэри. Джентльмен действует иначе. Позволь себе подчиняться, позволь себе играть. Особенно пока сам ты не слишком силен. Будь открыт для опыта. А теперь возьми себя за сосок и потри его. Чтобы я видел.
Лицо Эггзи омыло жаром. Не отрывая взгляд от Гарри, он расстегнул рубашку и нырнул ладонью внутрь. Гарри подошел и накрыл его руку своей. Эггзи подбросило.
- Никогда не ласкал себя так, Гэри?
Гарри было легко. С каждой секундой – все легче. Та хищная сила, которую он так долго сдерживал, сейчас вела его – то злая, то ласковая. Подсказывая слова, жесты, высвобождая все давнее, потаенное, от чего он отказывался и закрывался весь этот год. Ему было весело.
- Если юный джентльмен жаждет ласк джентльмена зрелого и опытного и чувствует, что может рассчитывать на взаимность, то вполне естественно перепоручить ему определенное руководство. Дать, так сказать, совратить себя. Постигая под руководством чуткого и умелого любовника тайную игру слов, прикосновений, поцелуев и соитий.
В свою очередь старшему джентльмену было бы приятней брать его медленно и со вкусом, смакуя каждую минуту, став его Вергилием в мире чувственных наслаждений. От нежного и невинного до бесстыдного и порочного. А не трахать мордой в стол в сраной забегаловке южного Лондона среди перевернутых стульев, пивных луж и разбитой посуды. Оближи мой палец, если понял.
Эггзи облизал.
Гарри провел им по его щеке, оставляя влажный след. Давно он не чувствовал себя таким цельным. Настолько готовым насмехаться, мучить, играть, ласкать, любить. Сегодня был его день. Сегодня все принадлежало ему.
- Правило второе: не торопись. Слишком быстро сократив дистанцию и сведя все к простому перепиху, юный джентльмен не действует оптимальным образом, а лишь обедняет себя, упуская тонкую палитру переживаний от волнующего предвкушения до самого жгучего желания. Невозможно в полной мере оценить разврат, если ему не предшествует томление, ожидание, оттягивание близости до состояния, когда уже нет сил терпеть. Когда ты чувствуешь, что умрешь, если не прикоснешься. Разврат это искусство. Фастуд это фастфуд.
Он то отступал, то приближался, он ходил кругами, словно выжидая момент для нового броска. Идеи – одна непристойнее другой – вспыхивали, как искры. Он уже не сдерживал себя, он шел вразнос.
Эггзи следил за ним. Гарри не требовалось смотреть на его член, чтобы знать - он возбужден, возбужден до крайности. Им, его словами, всей этой ситуацией – которая была бы унизительной, не будь она такой завораживающе непристойной. Это было вдохновение. Это был почти танец.

- Наш век – век скоростей, но в любовной науке ничего не меняется, над ней не властно время. Мой тебе совет. Когда найдешь себе любовника, просто отпусти себя. Наслаждайся своей неопытностью. Осваивай науку любви с азов, не упуская ничего. Потому что это лучшая из наук.
Гарри придвинулся и зашептал на ухо.
- Сначала ничего. Только взгляд. Он бы тревожил тебя, ты чувствовал бы себя раздетым. Научись раздевать взглядом. Обнимай, не обнимая. Целуй, не целуя. Не проси, получай. Пусть твое намерение идет впереди тебя. Позови меня им, подчини меня. Трахни меня им. Нет, Гэри. Сейчас ты умоляешь. А должен приказать.
Потом прикосновения. Ты бы боялся их и ждал. Знаешь, как правильно прикасаться? Нет, это не петтинг, не тискать, зажав в коридоре, и не хватать за коленки под столом. До этого еще дойдет время, но сейчас я говорю о куда более тонком искусстве. О скрытом огне простых прикосновений. У всех на виду. Будто случайных, но не случайных. К ним готовишься, как к преступлению. Пусть все твое желание соберется на кончиках пальцев, на ребре ладони. Прикоснись. И ты увидишь, что будет.
Не проводи своего любовника через дурацкие и унизительные испытания ревностью, пусть у вас будет игра на двоих.
Потом я тебя целовал бы. Ты когда-нибудь кончал просто от поцелуев? Значит, тебя никто толком не целовал. Я много раз подводил бы тебя к краю. Руками, губами, языком. Ты сидел бы у меня голый на коленях, умирая от желания, а я был бы полностью одет. Я бы вылизал тебя всюду, в самых тайных, самых стыдных местах. И только потом, слышишь, только потом я бы взял тебя. Так, как захотел, и столько раз, сколько захотел. Я не дал бы тебе спать до утра. Это и есть секс, Гэри. Все остальное – щенячья возня.
Эггзи смотрел плывущим взглядом, на все согласный, на все готовый – только делай. На лбу его выступила испарина.
Они стояли близко, настолько, насколько вообще возможно. Гарри чувствовал его горячее дыхание на своих губах, но не торопился. Он разглядывал Эггзи – глаза, щеки, губы, а потом только губы. Взгляд тяжелел, напряжение нарастало, влечение, которое самого начала повисло между ними, пульсировало как сердце.
Гарри огладил его щеку, провел по волосам, а потом вдруг надвинулся всем телом, выбив дыхание и притиснув к стене. Ладонь обхватила затылок. Губы смяли губы, язык толкнулся внутрь. Гарри запрокинул ему голову и поцеловал.
У Эггзи подломились колени, но Гарри держал крепко, вжимаясь твердым, как камень, членом. Рука проехалась по спине и сжала задницу.
Они целовались яростно, сталкиваясь ртами, от каждого движения что-то словно взрывалось внутри.
Когда Гарри оторвался от его губ, Эггзи с трудом дышал. Глаза у него были сумасшедшие.
- Немного языка и ты уже готов? Ты отзывчив. Ты мог бы доставить много удовольствия, но если ты хочешь сам охотиться, ты должен быть сдержаннее. Чтобы не стать легкой добычей…
Он не должен был его целовать. Не должен был говорить этого. Все уже шло не так, как он предполагал, но он не мог удержаться и не подарить Эггзи хотя бы малость того, что мог бы ему дать, если бы в жизни все было проще.
Гарри поцеловал его еще раз – без натиска, но крепко и глубоко. Наслаждаясь поцелуем, Эггзи, этой минутой.
А потом поддернул брюки и опустился коленями на грязный пол.
- Посмотри на меня, Гэри. А ты представлял себе это?
И Эггзи кончился.
Одним глубоким движением Гарри наделся ртом, заглотив один раз, но на всю длину, сжимая член стенками горла. Бедра Эггзи дернулись навстречу, рука вцепилась ему в волосы. Он пошатнулся, но Гарри быстро подхватил его, сжав так крепко, что оставил на коже следы ногтей.
Гарри встал, вытирая рот тыльной стороной ладони.
- Оксфордский поцелуй. Раз уж у нас не задалось с рукопожатиями.
Эггзи смотрел на него смятенный, растерянный, налитый возбуждением, как алым соком. Что-то опять изменилось в нем. Он больше не соперничал, не задирался. Взгляд стал открытым, незащищенным. Гарри почти физически чувствовал эту связь, нить, протянувшуюся между ними. Внутри что-то вздрогнуло, раскрылось навстречу. И опять подкатило к горлу давнее, горькое.
Уходи, не мучай меня больше. Не смотри на меня так, будто нет Кингсмен и этих тридцати лет разницы, будто людям достаточно просто захотеть, чтобы быть вместе. Не будь таким молодым, ярким. Я был так спокоен до тебя.
Но Гарри удержал лицо.
- Теперь о месте. Лучшим, безусловно, является спальня. Именно в спальне джентльмен может проявить себя в полной мере, подарив другому джентльмену волшебную ночь. Я уж молчу про гигиену – люди редко хороши со своим естественным запахом. Но так как у нас все происходит по-спартански, ты получишь то, что есть. Всему свое время и место. Здесь не время и не место. Поэтому тебе будет жестко и неудобно. Я чувствую некоторое сожаление, что все происходит именно так. Но если это надо для твоего образования, то кто я такой, чтобы спорить.
Гарри вытянул руку и коротко скомандовал:
- Любрикант.
Слово повисло в глазах Эггзи, как знак вопроса.
- Люб-ри-кант, Гэри. От латинского lubrico — делать гладким, скользким. Он же гель-смазка. Догадываешься, для чего он нам понадобится? Или прикажешь долбить тебя насухую? Оближи мою ладонь. Не стесняйся. Видишь, как мало. Этого недостаточно для нежного шелка у тебя внутри. Джентльмен всегда должен иметь с собой контрацептивы и любрикант. Так он заботится о собственном комфорте и безопасности и показывает, что достоин доверия партнера.
Гарри достал из кармана узкий черный тюбик.
- Я контролирую свою жизнь, Гэри. Я всегда ее контролирую. Я джентльмен. Ты – нет.
Гэри Анвин, свет моей жизни, огонь моих чресел. Ты не взял любрикант. И не узнал цитату. А теперь возьми эту штучку и хорошенько смажь себя. А я буду смотреть. Нет… Лучше я. Повернись, обопрись о стол и оголи тылы.
Он приподнял край рубашки – как фату невесты – и не выдержал, припал, провел языком по горячей вздрагивающей полосе, оставленной ремнем ярче прочих. Эггзи ахнул и, дрожа, упал ладонями на столешницу. Гарри выпрямился, убирая волосы, упавшие на лоб.
Похоть спасла его от печали.
Он снова был злым, голодным, жадным, живым.
- Ты слишком узкий, Гэри. Я должен подготовить тебя, чтобы ты мог меня принять. Я скверная компания для юного девственника, но раз ты пришел сюда, мой невинный, получай то, за чем пришел. Постарайся расслабиться и расставь ноги. Так.
Гарри выдавил гель себе на ладонь – много - и широко мазанул Эггзи между ягодиц.
Отверстие сжалось и подобралось под его ладонью. Гарри прильнул к спине Эггзи, чтобы почувствовать его первое содрогание и начал аккуратно трогать, сначала подушечкой пальца, не проникая, а словно вдавливая внутрь. Рука легла на живот и гладила нежную кожу внизу, намеренно игнорируя член – багровый от прилившей крови.

- Любриканты бывают на водяной, силиконовой и масляной основе. Попроси своего любовника трахнуть тебя с каждым из них, чтобы ты лучше усвоил разницу…
Гарри сложил два пальца и направил внутрь, толкнув куда более бережно, чем собирался изначально. Эггзи глухо выдохнул и Гарри помедлил, давая ему привыкнуть, но все равно продолжал проталкивать. Иногда целуя в затылок и шею, чтобы отвлечь от боли внизу.
- …Любрикант на водяной основе не оставляет следов и не испортит тебе любимые брюки, но увы - быстро высыхает, поэтому для ласк двух джентльменов его потребуется много. Ты не пожалеешь, даже если он будет течь у тебя по ногам. Кроме того, он легко смывается водой. Поэтому если бы я трахал тебя в бассейне или в душе, я воспользовался бы любрикантом на силиконовой или масляной основе. При этом важно помнить, что любрикант на масляной основе может испортить презерватив – как видишь, совершенства нет нигде.
Гарри облизал ухо, прихватив зубами мочку. Эггзи тряхнуло. Он откинулся, подставляясь под ласку.
- Ухо очень чувствительно, Гэри. Ты знал это? На теле мужчины множество мест, крайне отзывчивых к ласке. Ухо, шея, грудь, внутренняя сторона бедра…
Глаза Эггзи были зажмурены, лицо сосредоточено. Ему было больно, но Гарри не дал ему уйти в себя и несколько раз обвел пальцем головку. Недостаточно для разрядки, но достаточно для того, чтобы Эггзи отозвался - чуткий и податливый – и пустил Гарри дальше.
- …В настоящее время магазины предоставляют широкий выбор интимных гелей со вкусом клубники, манго, малины, шоколада и прочей дребедени. Это не забавно, Гэри, это вульгарно. Со вкусом малины должна быть малина и ничто другое. То же касается презервативов. Ароматизаторы оставь жевательным резинкам и мелким шлюхам, которые эти резинки жуют. В крайнем случае, допустим легкий запах мяты. Но не более. Просто запомни это правило. Джентльмены предпочитают естественность.
Он двигал медленно, растягивая. Прижимаясь всем телом, ловя дыхание Эггзи, его жар и трепет. И все равно было узко, слишком узко для первого раза. Но он уже не мог остановиться.
Гарри раскатал по члену презерватив и приставил к обжигающе жарким исполосованным ягодицам, получив мгновенный удар возбуждения при мысли о разнице в размерах. Давно он не чувствовал так точно, оглушительно, остро. Возможно, никогда. Эггзи повернул к нему лицо с затуманенными глазами, грудь его ходила ходуном. Ни страха, ни сожалений, только жаркая жадная дрожь – взаимное влечение между ними било молниями.
Гарри поцеловал его и потерся щекой о щеку.
- Мы не можем получить все, что хотим, Гэри. Всегда останется что-то, что мы упустили. Но кое-что я сегодня от тебя получу.
В голове шумело, тело пылало. Он хотел оттрахать Эггзи жестко и грязно, чтобы тот сорвал голос, и еще долго не подпускал никого к себе. Хотел снять презерватив, чтобы кончить прямо в него, пометить собой. Он хотел закрыть его от любой боли. Он до смерти хотел, чтобы ему понравилось. Он хотел его, он так его хотел.
Гарри стиснул его и облапал, прикипев всем телом, всей черной отравленной кровью. Тиская и гладя соски, твердый живот, член – все, что сейчас принадлежало ему. Возбуждение разламывало его на части, но это было еще не все. Он должен был получить все на пике. За гранью любых приличий. Как то, что бывает только раз в жизни.
Гарри поцеловал Эггзи в висок, по-звериному жадно нюхая волосы, кожу, запах одеколона, пота, возбуждения. И зашептал:
- Я хочу выебать тебя, Гэри. Крепко выебать. У меня болит хер, как я этого хочу. Но я не сделаю этого, пока ты мне не скажешь. Ты был молодец, ты молчал все это время. Но сейчас я возвращаю тебе право голоса. Скажи мне, «Выеби меня, Гарри». Иначе я брошу тебя прямо здесь.
Эггзи обернулся. Перед Гарри блеснули его ненавидящие, веселые, отчаянные глаза.
- Сука!
Гарри ухватил его скользкой рукой за горло.
- Это не то, что я хотел услышать, юноша.
- Твою мать! Иди нахуй, мудак!
Эггзи попытался вывернуться. Гарри содрал ему с плеч рубашку – ткань затрещала под пальцами – и широко лизнул между лопаток.
- Ты прекрасен, Гэри. Со своим стояком, со спущенными штанами, со своей юностью и злостью. Ты хорош, как мокрая мечта. Но это мой день и мои правила. Говори. Иначе все закончится прямо сейчас.
И Эггзи сдался, выкрикнул, словно выплюнул, давясь от ярости и возбуждения:
- Выеби меня!
- Вот два слова, перед которыми джентльмен не может устоять.
Гэри Анвин здесь, под ним, сейчас. Мир сжался и остановился, сконцентрировавшись внизу, как на острие копья. И он ударил этим копьем. Толкнулся в Эггзи, заполняя и растягивая, чувствуя сопротивление, давление, сладость и боль.
Эггзи ахнул. Горло дернулось. Он замер в его объятиях, растерянный, осмысливая это болезненное, распирающее, новое. Первый миг единения, миг, который останется с ними навсегда. Острый, пронзительный, как сама жизнь.
Гарри медленно качнул бедрами, и Эггзи прошило в первый раз, он замычал сквозь зубы и откинул голову.
Гарри прижимал его к себе, чувствуя, как колотится его сердце, как вздрагивает под рукой напряженный плоский живот и, наконец, стиснул член Эггзи, такой горячий и твердый под гладкой кожей.
Кровь тяжело и гулко билась в ушах. Нельзя так долго сдерживаться, нельзя так долго затаптывать собственные желания. Ему – нельзя. Не сорваться, только не сорваться, не сделать лишнего, не повредить его. Оставить Эггзи балансировать на острой грани наслаждения и непереносимости. Узкого, тугого, чееерт.
Не утерпел, дернулся чуть сильнее, и Эггзи вскрикнул, задохнулся. Две слезинки прочертили дорожки к вискам и потерялись в волосах.
Гарри чуть изменил угол проникновения, и еще немного. И еще. Они двигались тихо и размеренно, словно качаясь на волнах. Пока Эггзи не сотрясло от внутренней вспышки, слишком яркой и откровенной, чтобы не узнать ее. По телу словно прошла волна.
Эггзи застонал каким-то открытым чистым звуком и Гарри повторил движение, вогнал на всю длину, зная, что долго они так не выдержат.
Собственное безумие уже поднималось по хребту.
Он заклинал себя из последних сил, щадил Эггзи, пока мог, и именно от того, что он сдерживался, это было так непередаваемо хорошо. Оглушительно, сладко, восхитительно
Лучший трах в его жизни. Трах, после которого можно умереть.
Эггзи вскрикнул и уцепился, но не за стол, а за него, неловко нащупав его руку.
И тут Гарри накрыло.
Он навалился на него, раздавив и распластав, и стал вбиваться жестко, сильно, беспощадно. Забыв обо всем, кроме тела под ним, кроме жгучей радости обладания. От первого же удара Эггзи кончил, захлебнувшись собственным криком, обильно пачкая столешницу и руку Гарри. А потом просто вздрагивал без сил. Хриплые вдохи без выдохов, несколько ударов, которые, казалось, они оба не переживут, а потом они полетели вниз.
Гарри кончил молча, сжав зубы, упираясь Эггзи в затылок потным лбом, и рухнул на него окончательно, почти лишив дыхания. Замер, обнимая его - полуголого, взмокшего, измученного, растраханного. Потом повернул его к себе лицом и поцеловал глубоко и долго, принимая последнее смятение, последнюю дрожь.

Лицо Эггзи было мокрым. Он смотрел расфокусированным взглядом, часто моргая.
Надорванная рубашка свисала с плеча.
Он попытался сесть, вздрогнул болезненно, и встал на подгибающихся, разъезжающихся ногах. Штаны он натянул, но застегнуть так и не смог – пальцы не слушались. Гарри помог ему, разглядывая следы, царапины, засосы – он все-таки успел их наставить.
Эггзи часто дышал. Смотрел куда-то вниз и вбок. Слабый и потерянный, но уже недоступный. Его руки, которыми он опирался о столешницу, мелко вздрагивали.
Сам Гарри стоял рядом, тяжелый и темный, готовый встретить все похмелье этого мира.
Сейчас, когда от огня остались угли, наступал момент расплаты. Когда они снова посмотрят друг на друга, им надо будет выстроить новые отношения. Принять правду о сегодняшнем дне. И жить с ней дальше.
По-прежнему не будет. Ни для кого из них.
Сейчас он еще в шоке. Еще не понимает. Его еще штормит от пережитого. Но потом начнет отходить, все вспомнит, и ему стыдно будет смотреть Гарри в глаза. Не все, на что соглашаешься под адреналином, кажется потом хорошей идеей.
Ему станет резко неудобно с ним.
Он запомнит этот вечер. После урока беспомощности и унижений Эггзи станет осторожнее и впредь не попадется так глупо, как сегодня. Его шансы выжить выросли – это главное.
Что до остального… Либо он сделает вид, что ничего не было, и они оба похоронят эту историю, как и многие до них, испортившие дружбу сексом. Либо захочет взять реванш, отправится набираться опыта и через некоторое время придет впечатлить его уже как любовник. Будто это то, в чем надо сдавать зачет.
В любом случае, сначала он отстранится. Ему нужно будет время, чтобы залечить гордыню, определиться с отношением, выбрать стратегию. Он даст передышку – так необходимую Гарри.
К этому времени Гарри будет готов. Он сможет убить мечту, сделать что-то со своим некстати проснувшимся сердцем. И либо примет Эггзи просто как одного из многих любовников, либо не примет вовсе.

Так и не поднимая глаз, Эггзи уткнулся ему в плечо.
- Знаю, Гарри, я облажался, я идиот. Но я могу лучше.
Гарри выдохнул и осторожно обнял его.
- Я не хочу хоронить тебя, Гэри. Дай слово, что мне не придется это делать. Выживи. Чего бы это ни стоило.
Эггзи вцепился ему в рукав.
- Я могу лучше, - прошептал он. – Правда, могу.
- Конечно, можешь, - так же шепотом ответил Гарри, гладя его волосы, чуть влажные у висков. - Именно поэтому я выбрал тебя. Ты из лучших, а к лучшим особый счет.
Эггзи внутреннее запнулся, словно наткнувшись мыслью на неожиданное препятствие.
И, наконец, поднял голову.
Гарри ожидал увидеть сожаление, усталость, опустошенность, злость, стыд. Но этого не было. Эггзи смотрел прямо и открыто. Глаза его у него были как у человека, готового шагнуть в пропасть.
Это был неправильный взгляд. Но даже он не подготовил Гарри к тому, что он услышал следом.
- Я… и в другом могу лучше.
Сердце пропустило удар.
- Ты по-прежнему хочешь этого?
- Хрен бы я был здесь…
Эггзи смотрел на него, не отрываясь, с какой-то болезненной, запредельной искренностью, полностью сосредоточившись на взгляде, на вопросе.
- …А ты, ты этого хочешь?
Так на него не смотрели очень давно.
И Гарри, наконец, увидел то, что до этого видел каждый день. И не замечал. Слишком сосредоточившись мыслями на себе, на возрасте, на том, чего никогда и ни за что не могло между ними быть.
Костюм Эггзи.
Прическа, галстук, даже форма очков – все было, как у самого Гарри.
Его жесты, его интонации, которые Эггзи, как мог, пытался копировать. Это было больше, много больше, чем желание походить на учителя.
Неужели все так просто?
Неужели так и было с самого начала?
Неужели это он проглядел юную влюбленность, заставляющую творить все мыслимые глупости, лишь бы обратить на себя внимание?
Что же он, безумный, наделал! Что они оба наделали!
Он должен был сказать «нет». Этого требовал профессионализм, этика, сама логика жизни – все, что он знал и во что верил. Он должен был защитить Эггзи от себя. Даже если придется сейчас его ранить.
- Дай мне шанс - и я стану лучше, чем все любовники, которые были у тебя. Тебе будет хорошо со мной. Скажи да.
- Нет.
Рот Эггзи дернулся.
- Почему?
- Ты мне не нужен.
Эггзи чуть покачал головой. Не отстранился, просто пригляделся внимательнее и проговорил медленно:
- Ты врешь.
- Гэри. Это чувственный угар. Не более того. Найди себе кого-нибудь.
- Уже нашел. Может, я и хреновый любовник, но я не тупой. И не слепой. Ты ни за что не сделал бы этого, если бы не…
Другой, сильный и мудрый Анвин смотрел на него. И видел правду. Отметая все его возражения, всю ту ложь, которую он готовился сказать. Он тянулся к нему – всем собой. Он не верил, он отказывался сдаваться без борьбы.
- Гарри, - позвал он новым, незнакомым голосом. И что-то было в его глазах, от чего не могли защитить никакой контроль и опыт. - Я люблю тебя. Что еще мне надо сделать, чтобы ты понял?
Лицо Гарри страдальчески скривилось.
- Глупый. Молчи.
Одним движением он схватил его, стиснул крепко и прижал к себе. Молодого, горячего, упрямого, любящего. Потому что любому насилию над собой должен быть предел. Умирают все, даже профессионалы. Не все перед смертью получают шанс на счастье – пусть позднее и недолгое.
- Только молчи… Тебе надо в душ. Тебе надо поесть. А еще тебе надо лучше контролировать выражение лица. Идем. Я научу тебя.