ISBN 5-699-02262-7 О ООО «Издательство «Эксмо», 2003

Даунинг Д., Марморштейн Р.

Сны и кошмары

 Истории из практики гештальттерапевта

Апрель Пресс ЭКСМО

Джек Даунинг Роберт Марморштейн

ББК 88.6 Д21

Jack DOWNING Robert MARMORSTEIN

DREAMS AND NIGHTMARES Перевод с английского Г. Пимочкиной

Под редакцией Р. Римской

Разработка серийного оформления художника Я Щербакова

Серия основана в 2000 году

 

Даунинг Д., Марморштейн Р. Сны и кошмары. Истории из практики гештальттерапевта /Пер. с англ. Г. Пимочкиной. – М.: Апрель Пресс, Изд-во Эксмо, 2003. – 288 с. (Серия «Как стать психологом»).

ISBN 5-699-02262-7

 

 

Что вы думаете о своих снах? Как вы к ним относитесь? Бывает, что сон никак не выходит у вас из головы? Случалось ли вам видеть повторяющийся сон? Пытались ли вы понять его значение? Гештальттерапия предлагает вам уникальный и очень практичный взгляд на сновидения, который заключается в том, что любой элемент сна, любой его объект символизирует самого сновидца. Если вам снится, например, что вы едете по шоссе, то машина, сидящие в ней пассажиры, дорога, проезжающие мимо автомобили, горы и водоем за окном – все это вы, это символы тех или иных аспектов вашей личности. Таким образом, понять сон – означает понять себя. В этой книге рассказывается о том, как разгадывать свои сны. Каждая глава – это увлекательное путешествие в сновидение вместе со сновидцем под руководством опытного гештальттерапевта Успех этого путешествия – новый шаг в понимании себя, других и окружающего мира.

Если вы интересуетесь проблемами самопознания, если у вас достаточно любопытства и смелости, чтобы предпринять путешествие в глубины своего внутреннего «я», то эта книга для вас.

ББК 88.6

©

ООО «Апрель Пресс».

Перевод, оригинал-макет, 2003

ISBN 5-699-02262-7 О ООО «Издательство «Эксмо», 2003

 

 

Содержание

Предисловие......................................... 5

Введение............................................. 13

Гермафродит и мертвец.................... 27

Очаровательный полицейский.......... 48

Кошмар: девушка и волки................. 67

Безмолвная флейта и пустой гроб.... 82

Сошествие Святого Духа................. 101

Роджер и карлица............................. 116

Красотка получает пощечину.......... 137

Жестокий мальчик-отец и кошмар его

дочери........................................... 149

Поэтический кошмар........................ 169

Трусливый горнолыжник................. 183

Моника и гарцующий монстр.......... 209

Девушка в фильме Феллини............ 224

Моя мать – маньячка за рулем........ 241

Земля, воздух и вода – два сновидения

Синди........................................... 256

277

 

Предисловие

В последние два года я основательно увлекся: а) гештальттерапией сновидений; б) Джеком Даунингом – причем не обязательно в таком порядке, скорее даже без всякого порядка, в силу того что оба увлечения слились в моем опыте воедино.

Хронологически знакомство с гештальттерапией сновидений произошло первым. Тогда я был похож на изголодавшегося человека, который обнаружил ломящийся от изобилия съестного стол. После долгих лет отбора и изучения самых разных видов терапии – от аналитического «лежания на кушетке» до встреч под лозунгом: «Наори на своего соседа» – я вдруг обнаружил, что гештальттерапии сновидений удается не только быстрее всех проникать в проблемы эмоциональной сферы человека, но и разрешать их наиболее прямым и успешным образом.

5

Мой восторг от Джека Даунинга проистекает из глубокой убежденности в том, что этот человек – лучший гештальттерапевт сновидений из всех, кого я когда-либо видел в действии. Впервые я повстречал Джека Даунинга в Исаленском институте – месте на Тихоокеанском побережье в Биг-Шуре, штат Калифорния, где великолепным образом смешались сама природа, интеллект и человеческое сознание. Туда я направился, преследуя две цели: раскрыть в себе нечто новое, неизведанное до сих пор, и принять участие в семинарах по терапии сновидений. Аудитория, где наша группа в количестве тридцати шести человек собралась для первого знакомства друг с другом, заполнилась бизнесменами, школьными учителями, домохозяйками, студентами; были среди нас пара бродяг, пара юристов, врач, священник, бухгалтер, барабанщик, танцовщица, хозяйка салона красоты, а также двое-трое психологов. И все мы были весьма наслышаны об Исалене и Джеке Даунинге.

Когда, наконец, он вошел, в первый момент я не почувствовал ничего, кроме разочарования. Знаменитый Джек Даунинг выглядел, на мой взгляд, как обыкновенный, слегка уставший бизнесмен. Он не был ни мал, ни высок, ни дико растрепан, ни поразительно лыс. Он не был ни симпатичным толстяком, ни трагически истощенным человеком. Он не покорял аудиторию властным голосом. Короче говоря, этот человек ничем не отличался от нас – тех людей,

6

которых вы каждый день сотнями встречаете на улице. Он выглядел разочаровывающе обыкновенным.

Однако первое впечатление стремительно рассеялось, когда его талант развернулся в полную силу. В тот же вечер мы приступили к работе над нашими сновидениями и воочию смогли убедиться, как быстро порой достигаются результаты и насколько они поразительны. Честно признаюсь, я еще долго бился над вопросом, в чем секрет Джека Даунинга, откуда у него этот талант – понимать людей, проникать в их души, постигать смысл их сновидений.

При проведении терапии сновидений Даунинг по мере возможности пользуется групповым форматом. В Исалене наша группа была разбита на три подгруппы – каждая по двенадцать человек. В таком составе мы работали в течение недели. Субъект, над чьим сном ведется работа, садится рядом с Даунингом и под его руководством при помощи техники так называемого «горячего стула» разыгрывает те или иные роли из своего сновидения, по мере углубления в мельчайшие подробности сна все глубже проникая в центр самого себя. Хоть Даунинг и не поощряет активного взаимодействия между субъектом и членами группы, он все же считает это приемлемым в определенной мере, если чувствует искренность и спонтанность происходящего. Тем не менее при малейшем намеке на отклонение от главной темы он спешит оборвать ненужное общение. Групповая обстановка выпол-

7

няет несколько важных функций. Она позволяет всем наблюдающим внутренне сопереживать субъекту на горячем стуле, осознать собственные эмоции, реакции и интерпретации происходящего, а также исследовать универсальность (или, по выражению Даунинга, единство) чувств у всех нас. Возможно, это откроется и вам по мере чтения записей наших сессий, которые и составляют эту книгу. Групповые сессии отличает некая психическая энергия, перетекающая между субъектом и группой то в одном, то в другом направлении. Восприимчивая группа улавливает искренние чувства, быстро реагирует и усиливает их. Столь же быстро происходит распознавание и реакция на любую фальшь.

Джек Даунинг привносит в сессии необычайную открытость, восприимчивость; его осознания хватает на все живое и неживое вокруг него. Можно называть это эм-патией, но на самом деле речь идет о чем-то более глубоком. Внимательно наблюдая за его работой, я заметил, что часто он дышит в одном ритме с субъектом, занимающим горячий стул, – Даунинг не просто понимает субъекта, он становится им. Объективной дистанции между ним и субъектом, на сохранении которой настаивает большинство терапевтов, просто не существует. Когда Даунинг работает, он смеется, плачет, сердится, скучает, приходит в возбуждение, полностью поглощается происходящим, заводится. Его реакция на субъекта отличается активностью и не-

8

посредственностью. Это дается нелегко, ибо требует готовности оставаться открытым и испытать спонтанно и интенсивно всю боль и радость жизни. Подобную готовность я встречал у очень немногих терапевтов, совсем мало у обычных людей. И она так естественна для Джека Даунинга.

Мне никогда не приходит в голову именовать Джека Даунинга Джозефом Джексоном Даунингом, доктором медицины, или даже просто доктором Джозефом Даунингом, ибо этот человек выше всяких ограничений, титулов и формальностей. Он никогда не позволял громкому имени и почестям, равно как и любым обычным условностям, становиться препятствием на его жизненном и профессиональном пути, – тернистом пути экспериментирования, открытий, переживаний, роста. Заслуги вряд ли имеют для него значение. Его больше заботит то, чем человек является здесь и сейчас, а не то, чем он был или что делал раньше. Однако тех, кому важна именно эта информация, я могу заверить о впечатляющем послужном списке Даунинга.

Он закончил медицинский колледж в двадцать один год. Отслужив в военно-воздушных силах, он поступил в школу психиатрии Меннингера в Топеке, штат Канзас, где стал автором, режиссером и продюсером первых восьми фильмов по психиатрии. Получив квалификацию во многих областях психиатрии в необычно раннем возрасте (ему было двадцать семь лет), он, активно интересуясь новыми идеями, по-

9

ехал в Сиракузы учиться почти неизвестной в то время специальности социальной психиатрии. С 1953 по 1958 год он изучал последние разработки в этой области, возглавив отделение эпидемиологических исследований Нью-Йоркского департамента психогигиены.

Затем он переехал в Сан-Матео, штат Калифорния, где на протяжении последующих десяти лет руководил программой по развитию психиатрической службы округа, штат которой постепенно разросся от 15 до 150 человек и которая впоследствии была признана доктором Максвеллом Джонсом, выдающимся британским социальным психиатром, лучшей в мире общественной программой по психическому здоровью.

В 1961 году он начал серию экспериментов с целью выявления клинических возможностей ЛСД, став одним из первых психиатров, распознавших не только потенциальную ценность, но и опасность препарата. Он не только опубликовал три работы по результатам экспериментов, но и обратился в 1961 году ко всем авторитетным лицам пищевой, фармацевтической и психиатрической отраслей, призывая всех к жесткому контролю за употреблением препарата, который пять лет спустя действительно был установлен.

1965 год был отмечен началом сотрудничества Даунинга с Фрицем Перлзом, основателем современной гештальттерапии. Он стал сторонником и последователем Перл-за, поддерживая отношения с учителем

10

вплоть до его недавней кончины. При содействии Перлза и других выдающихся геш-тальтистов Даунинг основал в Сан-Франциско Институт гештальттерапии и стал первым его президентом. Он провел множество гештальтсеминаров, посвятив некоторые из них исключительно обучению специалистов: в Исалене, штат Калифорния, в округе Бакс, штат Пенсильвания, в Оклахома-Сити и во многих других городах Соединенных Штатов.

Даунингом опубликовано более шестидесяти научных и профессиональных трудов, а также книга «Всесторонняя общественная психиатрическая программа. Опыт Сан-Матео». В дополнение к восьми фильмам он недавно выпустил на телевидении пятнадцатисерийную запись своих получасовых лекций по употреблению и злоупотреблению наркотическими средствами.

В 1968 году те счастливчики, которым удавалось застать его в паузах этой энергичной деятельности, могли посетить его офис для частной практики в Пало-Альто, Калифорния.

В 1970 году Даунинг вместе с женой Ле-онне отправился в Чилийский город Ари-ка учиться у Оскара Ичазо его методу – современному синтезу телесных и психологических практик, основанному на древних восточных методах суфизма и предназначенному для высшего развития человеческого сознания. В 1971 году Джек и Ле-онне Дауннинги, вдохновленные своим опытом с Оскаром Ичазо, способствовали

11

открытию первой школы Арики в Америке в Нью-Йорке. Джек стал первым ее президентом.

Неуклонное стремление Даунинга докопаться до внутреннего потенциала, сущности, ядра каждого человеческого существа чем-то сродни религиозному поиску. Если вдуматься, то здесь необычайно важен религиозный аспект – вера в добро и справедливость человеческого осознания; без этого подобный поиск вообще теряет всякий смысл. Зачем тратить столько сил, чтобы прорваться к самому себе? Стоит ли преодолевать этот нелегкий путь? Нужно ли научиться функционировать в соответствии со своим предназначением, когда гораздо легче действовать наподобие марионетки общества? Пройти курс по завоеванию друзей и достижению успеха проще, чем двигаться по тропе самопознания, которую открывает нам Джек Даунинг. Однако для нас, живущих верой в высший потенциал человеческого существования, верой в самих себя, другого пути нет.

Понятия «здесь и сейчас», «открытие» – важные составляющие работы Даунинга. Я абсолютно уверен, что он посоветовал бы мне перестать, наконец, говорить о нем и без дальнейшего промедления позволить вам самим открыть его здесь и сейчас на страницах этой книги. Открыв его, вы сможете открыть что-то и в самих себе.

Роберт Марморштейн

 

Введение

Что означают наши сны?

Сложнее всего признать, что любая часть сновидения есть сам сновидящии: если мне снится, что я еду по шоссе, то машина, дорога, проезжающие автомобили, виднеющиеся вдали горы, незримая опасность – все это я. Этот момент очень важно понять, это ключ к моему месту в тотальной схеме. Во сне, как и в жизни, я представляю собой микрокосм. Я существую как миниатюрная копия, многократно уменьшенная модель вселенной, макрокосма. Я есть вселенная, которая смотрит на себя через определенную точку искажения. Я, мой сон, – исходная точка, из которой я могу дотянуться до любого места вселенной, но только если моя проекция' будет наиболее полной. Конечно, я – не вся вселенная; я – тончайшее, слабо сознающее себя, крошечное выражение тотального. Приснившаяся мне машина – не моя реальная машина, а мое

13

впечатление, те запечатленные в моей памяти свойства, убеждения владельца автомобиля и установки, которые исходят от меня самого, а не от транспортного средства. Когда я разыгрываю эту гештальтигру, так сказать, проецирую, я отделяю эту вымышленную машину от себя самого, выношу этот аспект наружу, вне себя. После этого я могу поговорить с ней как с независимой от меня частью. Эта машина в геш-тальте моего сна является машиной, которая заменяет меня, в отличие от машины как таковой, – некой определенной машины, припаркованной на моей подъездной дорожке. Таким образом, проделывая это, я парадоксальным образом знаю, что фигура из моего сна – на самом деле я сам, и в то же время я проецирую ее вовне и притворяюсь, что это «я» – вовсе не я.

Как научиться понимать свои сны? В этой книге я размышляю о том, что мы подходим к собственным снам с тем же самым интересом или безразличием, с каким мы относимся к самим себе. Ибо ваши сны и есть вы сами. Они не просто принадлежат вам – они вами являются.

Если вы интересуетесь собой, если у вас достаточно любопытства и смелости, чтобы предпринять путешествие вглубь своего нераскрытого внутреннего «я», то эта книга для вас.

Любой и каждый из ваших снов представляет собой выражение бесконечного множества ассоциаций, созвучий, конфликтов и противоречий, которые составляют

14

вашу личность. Любой сон можно использовать в качестве отправного пункта в бесконечном пути к самоосознанию. Материал ваших снов подобен верстовым столбам на этой дороге. Одни видны издалека, за много миль вперед, другие теряются в тумане, третьи утопают в кромешной тьме. Мы стараемся осветить их.

Каждый сон вмещает в себя бесконечное количество ассоциаций. Разве такое возможно? – спросите вы. Ведь некоторые сны кажутся короткими, простыми, одномерными, очевидными. Это не так, отвечу я. К примеру, вам снится непарный ботинок – и больше ничего. Вы спросите себя, разве толкование такого простого образа может быть бесконечным? Давайте выясним.

По закону гештальта о формировании сна вы стали бы настоящим ботинком. Вы бы сами пережили опыт бытия ботинком – желанным, удобным, постепенно изношенным, разбитым, заброшенным, покинутым, ничтожным. Это был бы ваш личный, исключительный опыт, проживая который вы испытали бы все эмоциональные потрясения и переходы – от страха до веселья, от восхищения до отвращения или даже иногда от скуки до неожиданной и возбуждающей увлеченности.

Кажущийся на первый взгляд ограниченным материал этого одного сна способен Дать вам бесконечное множество ассоциаций, беспредельные возможности для самоанализа. Я вместе со вами мог бы вечно работать над этим сном об одиноком ста-

15

ром ботинке, складывая разрозненные кусочки того, что есть вы сами, в единую картину. То есть вы бы работали, а я бы просто оказывал вам содействие. Я помогал бы вам, дразня, раздражая, фрустрируя вас, загоняя все глубже и глубже в центр вас самих. Я бы вел и поддерживал вас и даже сам становился бы вами.

Мне бы хотелось, чтобы вы приняли тот факт, что гештальттерапия, о которой я веду здесь речь, – это мой гештальт, это то, что творю я. Я делаю что-то свое, другие терапевты тоже делают что-то свое, другое. И если вы, придя на мой семинар, обнаружите, что я делаю что-то совершенно противоположное тому, о чем писал здесь, я могу вам ответить лишь: «Да, то было тогда, а теперь – это теперь!»

Для меня гештальттерапия – это освобождение скованной жизни и такое ее проживание, что вы входите в контакт со всеми своими «я», и безголосая прежде, фрус-трированная часть вашего «я» начинает, наконец, говорить. «Гештальт» – одно из тех замечательных немецких слов, которые не поддаются точному переводу. Оно означает что-то вроде «формы» или «конфигурации». Для меня что «конфигурация», что «форма» не менее загадочны, чем «гештальт», поэтому я предпочитаю объяснять это слово как «завершение незаконченного дела; обретение завершенной формы».

Старый фермер, придя в зоопарк и впервые в жизни увидев жирафа, заявляет: «Ну и что, что я его вижу,  все равно такого

16

животного не бывает». Он отказывается признать новый гештальт, форму, которую мы называем «жираф». Невроз – это отказ признавать личностный гештальт или паттерн, поэтому его можно назвать незаконченным делом, которое не желает прийти к завершению. Жизнь невротика течет, а он снова и снова, как на заезженной пластинке, оставляет свои дела незавершенными.

Я представляю себе невроз как дом, заваленный рассыпавшимися повсюду кусочками картонной мозаики, так называемого «паззла». Незаконченные паззлы на столе, на полу, на кровати, в туалете – и я в растерянности брожу по комнатам, пытаясь переступить через этот паззл, обойти тот, не задеть следующий, и все время переношу кусочки какого-то паззла из одной комнаты в другую, пытаясь их куда-нибудь приткнуть. Ужас! Бардак! Пустая трата сил!

Если бы мне удалось, наконец, полностью собрать хоть какую-то картинку, можно было бы достать с антресолей коробку, сложить туда этот паззл и убрать его с глаз долой, из сердца вон. Я мог бы начать жить в этом освобожденном пространстве. Если бы я собрал все паззлы, то освободил бы для жизни весь дом. Какое было бы облегчение!

Именно это мы и пытаемся сделать в геш-талытерапии – помочь вам окончательно собрать ваши паззлы. Ваши сны выражают гештальты – обычно много гештальтов за один раз. Незаконченная часть проявляет себя «расколами», «напряжениями» или

17

«конфликтами» во сне. Эти конфликты мы и преследуем.

Возьмем пример: вам снится, что вы ребенок и хотите сладостей, а ваша мать не разрешает их есть. Имеет место конфликт – вы и ваша мать, ребенок и взрослый, неудовлетворенное желание и неудовлетворительная действительность. «У тебя будет кариес», – говорит мать. «Что такое кариес, мама?» – «Кариес – это дырки в зубах, которые очень некрасиво выглядят», – отвечает мать. «И стоят кучу денег, чтобы их вылечить», – добавляет отец. «Наплевать мне на кариес, – говорите вы, – я хочу конфетку. А вы меня не любите». Вот вы и вляпались в самую сердцевину извечной проблемы. Что все это значит? Как выбраться из этой проблемы? Только вам известен смысл ваших снов и только вы сможете найти свой путь наверх.

Говоря «вы», я подразумеваю всего вас, а не только ваш разум – этого эгоистичного, самовлюбленного парня, который сидит внутри вашего черепа, смотрит вашими глазами, слушает вашими ушами, настойчиво нажимая на кнопки и двигая рычагами. Весь вы означает буквально все: ваши руки, ноги, пальцы рук и ног, кожу, живот, рот, язык, губы, гениталии, ваши страхи, чувства. У каждой, пусть даже самой маленькой частички вас, найдется что сказать о желанной конфетке – и о вашей мамочке. Поэтому, пока мы не услышали все заинтересованные стороны, пока вы не наладили с ними контакта и не попытались

18

тем или иным образом разрешить ваши расхождения, вы будете обречены на внутренний конфликт, который может искалечить вам жизнь, а иногда – полностью парализовать ее.

Если вы только сумеете разрешить этот конфликт, данный конкретный гештальт завершится – теперь он собран до конца, уложен в коробку и убран. Сцепленная с тем конфликтом энергия освобождается, становится доступной, и вы можете перейти к следующим паттернам, к новым гешталь-там.

Чем глубже вы позволите себе прочувствовать свои переживания и по-настоящему прожить их каждой частичкой своего «я», кожей, мышцами, внутренностями, тем глубже и полнее научение. Китайцам это было известно с незапамятных времен. Детям, изучающим грамоту, давали сделанные из сладостей иероглифы или буквы, которые они после прочтения съедали. Вот такой сладкий способ обучения.

Некоторые из вас, вероятно, спросят, а как быть с содержанием снов или с символизмом сновидений? Вы хотите понимать. В гештальттерапии нас не волнует понимание, мы концентрируемся на переживании. Переживаемый опыт становится открытием, что глубже и полнее, чем понимание, поскольку не ограничивается уровнем интеллектуализации, во что так часто превращается терапия. Вы можете снова и снова повторять ребенку, что горячую плиту трогать нельзя, и он будет кивать вам в ответ.

19

Он вас понял. Но лишь тогда, когда он от любознательности притронется пальчиком к этой пышущей жаром плите, только тогда он откроет, о чем собственно шла речь. Вы пытались когда-нибудь объяснить, что такое оргазм, человеку, который ни разу в жизни его не испытывал? Разумеется, он может «понять» это интеллектуально, однако его «понимание» является весьма ограниченным и неудовлетворительным замещением самого реального явления. Мы можем действительно, по-настоящему понять явление, только когда открываем, познаем его само. Поэтому в гештальттерапии сновидений мы по возможности глубже погружаемся непосредственно в переживания. А уже из этих переживаний следует открытие и научение, рост и созревание, – такое созревание, которое позволяет нам жить в этом мире в качестве полноценно функционирующих человеческих существ.

Возвращаясь к вопросу так называемого символизма снов, скажу только, что если вам нужно только это, то зачем тревожить себя прорабатыванием сновидений? К чему оживлять свои сны, мучая себя этими, зачастую болезненными, переживаниями? Вам не нужны ни я, ни эта книга. Отправляйтесь к ближайшему киоску на углу и за четверть доллара купите один из этих популярных толкователей снов. Они здорово помогут вам развлечь ваших гостей, если вы этого хотите. Вы прочтете, что если снится вода, то это означает сексуальную неудовлетворенность, а красный цвет – к необы-

20

чайной щедрости. Что до меня самого, то я не дал бы за эти книги и ломаного гроша.

Доктор Зигмунд Фрейд, отличавшийся некоторым пристрастием к символам, рассказал нам, что сон – это окно в бессознательное. Мы в гештальттерапии уточняем – окно в неинтегрированное: неинтегрирован-ные конфликты, обиды, желания, страдания и радости. Создав гештальттерапию, Фриц Перлз показал нам, как влезать и вылезать через это окно. Иногда я представляюсь себе Любопытным Томом, которому доставляет удовольствие подсматривать вместе с вами в окна ваших сновидений. Я отплачиваю вам тем, что помогаю вам исправить кое-что за окном, интегрировать себя, ожить.

А насколько живы вы! В гештальттерапии мы располагаем некоей мерной палкой, или «карточкой участника соревнования», которая помогает нам узнать, на каком вы уровне, составить представление о том, как вы функционируете. Существуют пять пластов личности, которые следует проработать, если вы хотите добраться до по-настоящему аутентичной, живой, чувствующей, переживающей, выразительной личности, которой вы являетесь. Впервые эти пять пластов личности описал Фриц Перлз.

Первый пласт – пласт клише. Мы ведем себя строго в рамках клише – каждодневной, поверхностной, бессмысленной социализации. «Доброе-утро-как-дела-прекрас-но-я-рад-хорошая-пого да-ну-что-ж-до-встречи». Подлинного контакта ноль. Уро-

21

вень цыплячьего дерьма, как называл это Фриц. Никакой жизни.

Второй пласт – синтетический, или пласт «разыгрывания игр». Фриц называл его слоем Эрика Берна или Зигмунда Фрейда, где мы разыгрываем игры и социальные роли. «Очень важная персона», «Задира», «Хороший мальчик», «Послушная девочка». Игра в «Мужа и жену». Игра в любовников. Игра в босса. Игра в «Собаку сверху – Собаку снизу». Игра в президента Соединенных Штатов. Я играю в доктора, вы – в пациента. Тогда мне не придется видеть в вас живого человека, который может обидеть, а вам не придется видеть во мне нервного, усталого мужчину в годах, который совершает ошибки и тоже способен обижать. Опасность в том, что проходит какое-то время – и личности уже нет, есть только игра. Пустые люди. Без нутра. Без жизни. Это бесчувственный и крайне опасный пласт. Газовые камеры. Холодная война. Закон и порядок. Я делаю это для вашего же блага. На этом уровне происходит минимальный, ничтожно малый контакт, но подлинная жизнь почти отсутствует. Большей частью то, что Фриц называет собачьим дерьмом.

Третий пласт – невротический, или тупик. Тупик в точности оправдывает свое название. Дальше двигаться некуда. Мы застряли. Это фобия, мы потерялись, застыли в ужасе, неуверенности и растерянности. Но именно здесь впервые в жизни мы, наконец, стали осознавать себя, свои противоречия и искажения. Нам непонятно, как со

22

всем этим быть, мало того, мы встали как вкопанные посреди этого беспорядка, существуя в какой-то антижизни, где нет места настоящему гневу, настоящей любви, настоящим слезам, настоящему счастью. Наши обычные защиты, наши игры и клише больше не срабатывают, и теперь мы предстаем перед собой во всей наготе и абсолютно сбитые с толку. Мы не имеем ни малейшего понятия, что делать дальше.

Четвертый пласт – имплозивный, или пласт смерти. Это логическое продолжение третьего пласта. Страх непреодолимого тупика теперь ощущается в полной мере. Все защиты тщетны, и мы достигаем центра смерти, ядра нашего невроза. Все жизненные силы, потребности и эмоции, которые мы так долго отвергали, теперь дают о себе знать и требуют проработки. Но пока все эти силы загоняются внутрь и жестко сдерживаются. Мы зажаты, подавлены и уходим внутрь себя, к самому обездвиженному центру. Это переживание при описании часто сравнивают со смертью.

А потом в нас происходит абсолютная, внушающая трепет перемена.

Это пятый пласт – эксплозивный (взрывной), или пласт жизни. Энергия, которая до сих пор удерживалась глубоко внутри, начинает движение. Имплозия превращается в эксплозию – направленный вовнутрь взрыв прорывается наружу. Взрыв, и энергия вырывается – свобода! Мы входим в контакт со своим реальным «я», с аутентичным в нас. Мы устанавливаем контакт с

23

жизнью. Фриц описал четыре основных типа взрыва: горе, гнев, оргазм и радость. К этим четырем я прибавил бы пятый – экстаз. Наконец-то мы получаем полную свободу чувствовать, переживать, отвечать. Быть способным отвечать – значит быть ответственным. Быть способным отвечать на любовь, обиду, работу, игру; отвечать, не выключаясь, не вступая в игру. Ожить, высвободив энергию. Освободиться от организации, социальных условностей, страховок, платы в рассрочку. Быть свободным, чтобы смеяться и плакать, летать и падать, добиваться успеха и терпеть провал, любить и терять.

Мало кто, если кто-то вообще, существует только в одном из описанных пластов. Большинство из нас двигаются от одного к другому, иногда быстро, иногда, достигнув более высокого пласта, скатывается на низший. Некоторые никогда не достигают пятого пласта, ни разу не позволив себе коснуться своего аутентичного «я». Есть и те, кто не выходит дальше второго пласта.

Читая эту книгу, вы найдете примеры людей, побывавших во всех пяти пластах. Посмотрим, сможете ли вы определить, где кто находится в тот или иной момент; удастся ли вам отличить аутентичность от собачьего дерьма, жизнь от безжизненности. Посмотрим, узнаете ли вы, где находитесь сами.

Нас с детства учили думать, что в жизни есть два крана: на одном написано «Удовольствие», на другом – «Боль». Теперь мы

24

наконец выяснили, что есть всего один кран, и называется он «Осознание». Когда мы думаем, что перекрываем кран под названием «Боль», мы в действительности полностью отключаем осознание. Мы перестаем чувствовать боль, но удовольствие тоже. Мы не чувствуем ничего. Мы становимся пустыми, мертвыми.

Цель гешталытерапии – держать кран с осознанием открытым, чтобы его течение было полным и чистым, а если произойдет закупорка – прочистить. В терапии сновидений я вовлекаю вас в ролевую игру, и иногда она бывает болезненной, но цель всегда одна – подвести вас к соприкосновению с вашей сущностью, прочистить подлинное существование той личности, которой вы являетесь, – здесь и сейчас.

Хотя на этих страницах описан мой личный гештальт, здесь нет ничего, что было бы чисто моим авторским, так сказать, эксклюзивом от Джека Даунинга. Первым, кто все сделал, был Фриц Перлз. Он – отец-основатель гештальта, наш Большой Папа. Сны увидели мои друзья и поработали на семинарах над своими гештальтами. Магнитофон сделала фирма «Сони». Записи вел мой племянник Джек, а расшифровала и перепечатала их моя подруга Лин. Боб Мар-морштейн сначала подал мне идею и терпеливо меня поддерживал, а потом вычеркнул из моей рукописи столько дерьма, насколько у него поднялась рука. В результате я только сидел, слушал и раздавал всем бумажные салфетки, чтобы утереть слезы. А

25

еще я лез некстати со своими дурацкими советами и травил анекдоты. Другие геш-тальтисты, Джим Симкин например, знамениты своими умными и смешными историями. Моим же группам приходится выслушивать от меня банальности. Так ведь Джим – еврей, а я из Оклахомы.

Ну ладно, покончим со вступлением и перейдем к делу. Горячий стул пустует. У кого наготове подходящий сон, с которым можно поработать?

 

Гермафродит и мертбец

ЭТО утро заключительного дня в Конфе-ренц-центре округа Бакс. Идет «профессиональный семинар». Какие здесь представлены профессии, мне решительно неизвестно. Я настолько увлечен их «сейчас», что их прошлое мало что для меня значит. В самом начале моей карьеры ведущего семинаров тяжелое бремя чувства «Я-за-все-от-вечаю» держало меня в страхе провала в присутствии такого-то профессора или такого-то психоаналитика. Мое «я» было во власти фобии и поэтому избегало какой-либо информации о группе. В конце концов я признал за собой единственную ответственность – полное осознание моей тотальной, имеющейся сейчас реакции на людей и на группу. Все мое существо теперь сосредотачивается на одном человеке, который работает со мной. Если я начинаю тяжело дышать, значит, его дыхание завладело моим вниманием. Если я ловлю себя

27

на том, что приподнял свою левую руку и сжал ее в кулак, значит, сейчас о нем что-то говорят. Я полностью в контакте, нет больше места страхам и фобиям.

Сновидец Джим – необычайно обаятельный молодой человек. Красивые, хорошо слепленные черты лица, естественные локоны длинных ухоженных темных волос образуют на голове художественный беспорядок. По-юношески чистый подбородок, щегольские усы и круглые, в стальной оправе очки дополняют портрет типичного стиляги.

На дворе чудесное солнечное осеннее утро, мы находимся на летней террасе, отгороженной от мира старой деревянной изгородью, что создает для нас некую особую атмосферу уединенности. Я чувствую, как какая-то незримая связь соединяет меня и Джимми со всеми этими людьми, свободно расположившимися прямо на покрытом восточными коврами полу, наполняя нас своей энергией.

В мягком, но звучном голосе Джима почти отсутствуют эмоции, он говорит равнодушно и слегка насмешливо, будто находя забавными меня, себя и всю ситуацию. Я не знаю, чего ожидать, но ведь так бывает почти всегда.

Джим. Этой ночью мне приснился сон. Первую часть я помню плохо. Кто-то меня здорово достал, я выхожу из себя и убиваю его. (Голос крепнет, но выражение скуки сохраняется.) А еще эта папка – в комнате

28

есть папка с какими-то фотографиями, я их рассматривал, а потом, уже уходя, вспомнил об этом и стал бояться, что меня поймают. Я вспомнил, что оставил там свои отпечатки пальцев. «Господи, – говорю я, – мне же надо поскорей вернуться и забрать эти фотографии, ведь там мои отпечатки, я же их смотрел». Я никак не могу вспомнить, какие фотографии мне надо забрать. Я возвращаюсь – а эта комната сдается внаем, – и там оказываются два каких-то человека. Я с ними здороваюсь, а они уже куда-то убрали фотографии. Я пытаюсь найти фотографии, но так, чтобы они не поняли, что я ищу, но никак не могу их найти, а потом уже оказываюсь где-то в другом месте.

Я там с девушкой, с такой молодой женщиной. Она полностью обнажена до пояса, и грудь у нее средних размеров. А снизу на ней мужские панталоны. Мы оказываемся в постели, и я снимаю с нее эти панталоны. Под ними я обнаруживаю у нее член, которого она, кажется, стесняется. Но потом я вглядываюсь, и вижу, что у нее есть и влагалище, но очень маленькое. Я ощупываю его – оно всего в дюйм по размеру. Но она страшно радуется, что я его нашел. Она как будто сама не знала об этом. И... это все.

Этот сон обладает богатым потенциалом – раскол между апатичной скукой Джима и жестокостью его сна, его поверхностной половой маскулинностью и

29

обескураживающей «мужествен-но-женственностью» сна. Я замечаю, что сейчас он сидит на стуле, застыв в одном положении, как изваяние. Я ощущаю ту же самую стесняющую тяжесть в своей груди. Я почти не могу дышать, как будто воздух доходит лишь до поверхности легких, не заполняя их, и мне нечем дышать.

Джек. Что ты испытываешь сейчас?

Джим. Я чувствую сильное напряжение в груди, в руках и легкую тошноту! А еще у меня немного дрожит челюсть.

Его голос становится еще более монотонным и безжизненным. Заметным усилием воли он удерживает над собой контроль. В этот момент у меня есть выбор – сконцентрироваться на физических ощущениях – то есть действовать наверняка или углубиться в содержание сна.

Джек. Поговори с гермафродитом.

Выбор содержания сна, а не сиюминутного физического ощущения чем-то сродни с выбором ведущего игрока в футболе между пробежкой и атакой, между тем, чтобы сохранить уверенную защиту или пойти на большую

30

игру. Я предпочитаю большую игру. Я хочу исследовать личностный конфликт Джима, из-за которого он находится в состоянии войны с самим собой, и вывести этот раскол на чистую воду, чтобы покончить с ним раз и навсегда. Внешне Джим – представитель мужского пола, а его «я» из сна бисексуально. Я прошу его проецировать, вывести вовне это бисексуальное «я» из сна. Во сне произошел раскол, так что Джим вполне может вообразить на стуле перед собой приснившуюся женщину-мужчину. Теперь он может заняться своим независимым образом. В виде бессознательной фантазии образ был недосягаем, но оказывал значительное влияние на Джима. Теперь, став сознательной проекцией, она-он вполне доступен для переговоров.

Джим (обращаясь к табурету перед собой, стоящему на расстоянии двух футов). Знаешь, я правда хотел бы с тобой переспать, но ты слишком мала. Мой размер тебе не подойдет. Я неловко себя чувствую из-за этого твоего члена – он какой-то странный...

Джим меньше ошеломлен таким анатомическим открытием, чем был бы ошеломлен на его месте

31

я. Современную молодежь уже не удивишь подобными сексуальными странностями, как нас в их годы.

Джим от лица гермафродита (пересаживается на табурет и говорит со стулом теперь уже высоким голосом). Жаль, что ты не можешь меня трахнуть; мне все же как-то не по себе из-за этого члена.

Джим. Тебе вместо этого члена нужно влагалище побольше. У меня у самого есть член, и я не знаю, что мне делать еще и с твоим... (Он бросает взгляд в мою сторону.) Я сейчас на какое-то мгновение вспомнил свою мать. (Его руки отчаянно сжимаются в кулаки.)

Джек. Что делают твои руки?

Джим (удивленно, как будто только заметив этот жест). Руки?..

Джек. Озвучь свои руки. Пусть руки заговорят.

Чувства блокируются частично или полностью. При полной блокировке чувства отсутствуют напрочь. У Джима частичная блокировка. Все телесные действия и ощущения сохранены, он просто не дает себе заметить, что происходит. Я заставляю его обратить на себя внимание.

Джим от лица рук. Нам хочется отделиться, подойти к ней... и задушить, ЗАТКНУТЬ

32

ЕЙ РОТ!!! (Кричит и хватает руками воздух.) Чтобы она перестала ГОВОРИТЬ! Мам... (дрожа и чуть не плача) заткнись!

Впервые эмоции – гнев, ярость убийцы. Он подается вперед на стуле, рот искажен в оскале, дужка очков свалилась с уха. Голос подобен треску льда на замерзшей реке. Я вкладываю в его стиснутые руки толстую мягкую дубинку. Он тут же крепко ее сжимает. Кровь приливает к его лицу.

Джим. ЗАТКНИСЬ, ЗАТКНИСЬ! ЧЕРТ ТЕБЯ ПОБЕРИ!!! ЗАТКНИСЬ!.. Я БОЛЬШЕ НЕ ПОЗВОЛЮ ТЕБЕ ТАК МЕНЯ НАЗЫВАТЬ. А-х-х-х-х-х-г-г-г... (Руки сдавливают воображаемое горло, он корчится на полу рядом с табуретом, который повалил, бросившись со стула. Руки душат воображаемое горло, дыхание участилось и стало поверхностным. Потом он неожиданно берет себя в руки, снова приобретя вид уравновешенного молодого человека.) Тебе надо бы найти табурет покрепче...

Джек. Обрати внимание, что теперь ты снова полностью себя контролируешь.

Джим. Она стоит там с...

Джек. Ты либо держишь себя под жестким контролем, либо бросаешься в разрушительное состояние – среднего для тебя не существует.

Джим (вздыхает со скукой в голосе). Боль-

33

шая голова и маленькое тело – стоит там, ростом мне по колено, и улыбается... Джек. Тебе знаком этот человек?

Я собираюсь предпринять еще одну попытку. Джим на какой-то момент прорвался к подлинным чувствам. Со второго пласта – разыгрывания игр – он взрывом пробил брешь до пятого пласта, жизнеутверждающего гнева. А потом, как автомобильная шина с самоподкачкой, снова оказался на прежней позиции – стал разыгрывать из себя уравновешенного до полного отсутствия эмоций молодого человека. Вот вам пример типичного убийцы, поющего по воскресеньям в церковном хоре: милый, нежный, послушный мальчик, – а потом вдруг бац! Передо мной альтернатива: остановиться на этом, сочтя брешь, проделанную Джимом в защите, достаточной или пойти дальше и искать приключений на свою голову, пытаясь использовать эту настоящую жизненную энергию, скрывающуюся в словах, собачьем дерьме, фальши, играх.

Джим. Да, это моя мать, и отец с ней рядом.

34

Джек. Они такие маленькие, как куклы? Хорошо, побудь своими родителями.

Джим от лица матери (высоким, но сдавленным голосом, быстро, почти невнятно). Сынок, мы не знаем, как с тобой разговаривать, тебе скорее всего придется говорить самому.

Джим от лица отца (более низким голосом, внятнее). Ты можешь поговорить с нашими головами. (Останавливается, откашливается с трудом прочищая горло.)

Джек. Что с твоим голосом?

Джим. Я охрип от всего этого крика – так трудно говорить.

Джек. Расслабь свою челюсть.

Джим от лица отца. Мы говорим головой, а не телом.

Джим от лица матери. Это твой отец, а не я... (Пауза.)

Джек. Ты дашь слово отцу?

Джим от лица отца. Брось, Мэри, ты не понимаешь, о чем говоришь... Все, что ты умеешь, – уходить от разговора, когда становится слишком горячо. Мы столько раз уже через все это проходили, и я больше не намерен ничего обсуждать. Я ухожу!

Джим от лица матери. Сынок, Бога ради, не будь таким, как твой отец! Смело иди навстречу миру! Не убегай от жизни и не витай в облаках!

Джим (сильно сдерживаясь). Хорошо-о-о-о, мам-м-м-м, ты говоришь все правильно, но так громко...

Джек. Ты слышишь в своем голосе высокомерие, этакое пренебрежение?

35

Джим. Это насмешка. Джек. Ну так и скажи ей, что насмехаешься.

Слова лгут («...Мам, ты говоришь все правильно...»), но интонация редко обманывает. Джим играет в игру – пласт 2, – поскольку использует социально приемлемые слова, выражая при этом интонацией совершенно обратное. Я подвожу Джима ближе к его страху – пласт 4, – приведя слова в соответствие с интонацией. Уж лучше пусть его поведение теперь будет невротичным – пласт 3, – хватит одной только игры в дерьмо.

Джим. Мам, я насмеха-а-а-а-а-юсь (подчеркнуто фальшиво) над тобой. Я все еще пытаюсь достать тебя исподтишка. Я по-прежнему маленький мальчик. Я не могу вот так прямо взять и выложить тебе все.

Джек (прерывая). У тебя получается целая речь.

Джим (с большим чувством). Знаешь, мам, иногда ты – сплошная головная боль... (Делает паузу, и потом вдруг в голосе появляется неподдельное удивление.) А иногда ты такая замечательная.

Джек. Попробуй-ка вот это: «Мне приходится быть взрослым, потому что ты такой ребенок!»

36

То, что я предлагаю Джиму реплики, на самом деле не так ошибочно, как кажется на первый взгляд. Джим волен принять предложенные мной слова или отвергнуть их, исходя из собственных переживаний. Иногда идея отвергается, исправляется или обращается в совершенно противоположное высказывание, а иногда нет.

Джим (голосом матери). Мне приходится быть взрослым, потому что ты такой ребенок.

Джек. Что ты чувствуешь?

Джим. По-моему, это правильно... Мне так хочется разговаривать с тобой на равных, мама, правда, так хочется. Но (тихо) у меня никогда не получается этого ни с тобой, ни с кем-то другим... Я обидчивый ребенок. А ты – такая заботливая мать...

Джек. У тебя получается такой ритм: та-та, та-та, та-там – с плавным замедлением в конце.

Джим. Та-та, та-та, та-там. Я так терпелив с mo-бой. Вот почему продолжается наша игра, мама... Мне нечего больше сказать.

Джек (улыбаясь). Вот жалость-то.

Джим. Мам, ты так постарела. (Тихо, как будто самому себе.) Я застрял... (Решительно.) Это все!

Джек. Что все?

Джим. Все...

Джек. Все что?

37

Я прошу Джима осознать, что это за «все» в его фразе «Это все». За обезличенным «все» скрывается «я», т. е. нужно было сказать: «Это я». Мы прячем свои чувства и интерес за обезличенностью, говоря что-то вроде этого.

Джим. Я не могу двигаться дальше.

Теперь Джим застрял в пласте 3, в тупиковой зоне. Я же добиваюсь от него осознания.

Джек. Ты сказал: «Это все». Джим. Я застрял.

Подобное «глупое положение» характерно для тупиковой ситуации. Я в ловушке, я не могу думать, понимать и даже слышать.

Джек. Замени «Все» на «Я». Джим. Это я. (Прочищает горло.) Джек. Да или нет? Джим. Нелепо, но да...

И опять мы могли бы остановиться на этом. Джим слегка приоткрыл дверь из тупика с матерью. «Мама, ты так постарела» свидетельствует о том, что он стал ее видеть в Сейчас, а не в карикатурном образе большеголовой куклы из прошлого или в образе

38

безмерно заботливой матери. Но мне этого мало; я чую возможность более полного, более успешного завершения. Вся эта работа над сновидением казалась какой-то неубедительной, многословной, головоломно-интеллектуальной с самого момента взрыва Джима, обращенного против матери. Сквозь мертвую коросту его традиционного, социально-приемлемого самоконтроля прорвался яркий фрагмент подлинной жизни. А потом это ушло. Несколько минут Джим был живым, он все же прорвался через уровень, где противоборствующие силы зашли в тупик и поглощают огромное количество его жизненной энергии, оставляя его самого в безжизненной неподвижности и отупении. Мне не терпится увидеть в нем еще раз лучезарный свет жизни, который светил бы дольше, чем несколько мгновений. Я предпринимаю еще одну попытку.

Джек. Вернись в сон. Пусть произойдет встреча между убитым человеком из первой части сна и гермафродитом из второй.

Я жду начала. Встреча между двумя главными частями сна очевидна. Мне уже это поднадоело, но я

39

все еще надеюсь, понимая, что шансы невелики. Группа наблюдает за нами, и они уже едва сдерживают зевоту и ерзают на своих местах. Им тоже все наскучило, они теряют интерес и к Джиму, и ко мне – довольно точный симптом, что моя попытка ввести Джима в «здесь и сейчас» и наладить связь с его «я» неудачна.

Джим. Хорошо. Пусть гермафродит сидит на этом стуле, а убитый на том.

Джим от лица гермафродита (голос женственный, презрительный, высокий). Ты меня пугаешь, ты такой грубый, бесчувственный, вульгарный невежа.

Джим от лица убитого (голос низкий, хриплый, мужской). Ну и какого черта, крошка, это твои проблемы!

Джим от лица гермафродита. Я хочу что-нибудь сделать, но... Что-то мне мешает. Я могу протянуть руку и прикоснуться к тебе, но ты вызываешь во мне отвращение.

Джим от лица убитого. Ну и дела. Лично я, когда чего-то хочу, то просто иду и беру это. Яуж точно долго не раздумываю. И, если тебе не по нраву то, чего хочется мне, – это твоя проблема, а не моя... Ты меня мало волнуешь. Твоя взвинченность – вот это меня нервирует. То, что у тебя член, меня тоже нервирует–у женщин не должно быть члена. Женщины должны быть женщинами, а мужчины – мужчинами. Что за игру ты вообще затеяла, черт возьми?

40

Представление Джима о сексуальности точно соответствует «великому американскому образцу». Мужчины есть мужчины, они вооружены большими пушками – членами; женщины есть женщины, их удел – привлекательность и покорность. Любой, кто не отвечает этой черно-белой картине, – наверняка извращенец. Печально, ибо Джим, как и 100 миллионов других мужчин-американцев, осознает свое несоответствие социально утвержденному образу. Так как же это на него влияет?

Джим от лица гермафродита. Я не знаю. Я просто таким уродился. (Защищаясь.) Я не могу ничего поделать, если у меня есть пенис! То есть влагалище у меня тоже есть, но оно слишком мало и поэтому бесполезно. А у тебя есть член?

Джим от лица убитого. Какого черта ты спрашиваешь? Конечно, у меня есть член. У каждого мужчины есть член. Но вот что странно. Он у меня есть и вроде у меня его нет! Он и есть, и нет. Знаешь, мне кажется, У тебя моя вторая половина. Мне это совсем не нравится. Я хочу, чтобы у меня было все полностью. Тебе придется вернуть его назад, тебе придется отдать его мне... (Голос слабеет, становится малоубедительным.)

Дистанция между этими двумя 41

персонажами сокращается, они становятся единым психологическим образом.

Джим от лица гермафродита. Как же я тебе его отдам? Это часть моего тела – не могу же я его отрезать!..

Джим от лица убитого. Почему бы и нет! Тебе он не нужен, он тебя только смущает...

Джим (останавливается в замешательстве). Я теряю свою маневренность между...

Джек. Что происходит?

Джим. Я как будто... э-э-э... э-э... перемешиваюсь. Чем больше я перехожу от одного к другому, тем меньше между ними разница.

Прекрасный пример того, как стирается раскол благодаря открытой встрече противоположностей, в данном случае – женственного неуверенного гермафродита и грубого мужиковатого мертвеца.

Джек. Хорошо. (Длинная пауза.) Сядь снова рядом со мной. (Джим пересаживается на другой стул.) Есть сейчас кто-нибудь на том стуле?

Джим. Кажется, какая-то неопределенная, туманная форма.

Джек. Ты можешь принять в себя этот туман?

42

Джим (несколько минут сосредоточенно молчит). Теперь я чувствую туманность, а хоушло. (Голос твердый, звучный.)

Джек. Ты чувствуешь туманность, а каковы ощущения в гениталиях?

Джим. Они, по-моему, тверже, чем другие части тела.

Джек. Ладно. Достаточно, давай на этом остановимся.

Эта техника завершает процесс возврата спроецированной части Джима обратно в его сознательное, интегрированное «я». Отметив в его голосе перемену – то высокий, женственный от гермафродита, то низкий, мужской от мертвеца, он сменился на нормальную, твердую, звучную, новую интонацию самого Джима, – я понял, что наши усилия увенчались успехом. Джим проделал важную гештальтработу по завершению своей половой идентичности. Остальное произойдет вследствие естественного роста. Людям, уверенным в своей половой принадлежности, приятно ощущать собственные гениталии. Для мужчины – это яички и член; для женщины – вульва и влагалище, а часто еще и матка вместе с яичниками. Половая идентичность Джима в данный момент прочнее, чем все его «я».

43

Размышления по работе над сном Каким образом был ликвидирован раскол между фемининностью и маскулинностью? Джим угодил в весьма распространенный конфликт: его сексуальность, по сути одна-единственная, раскололась на две под влиянием социальных установок и ожиданий. Еще в детстве он твердо уяснил, что должен быть грубым и бесчувственным – и тогда его признают мужественным, а если нет – то будут считать пассивным, женственным, в общем, слабаком. В этом легко узнается типичный раскол «либо мужчина, либо женщина» – всеобщая и универсальная для Америки дилемма половой принадлежности. В нашем незрелом обществе школы, телевидение, киноиндустрия, журналы, спорт, реклама – почти все средства массовой информации представляют идеального мужчину как брутального Джона Уэйна с парой пистолетов наготове, а идеальную женщину – как сексапильную, соблазнительную, болынегрудую и широкобедрую Рэкел Уэлч. Нет никаких сомнений в карикатурности подобных образов, но эти карикатуры официально держат за «нормальные» модели.

Сила этих образов показана их присутствием в незамаскированном виде во сне Джима. Только через смерть устрашающего, подавляющего маскулинного (отцовского) образа и постепенное примирение с фемининным (материнским) образом становится возможным соединение двух разных аспектов в один. В отношении сексу-

44

альности Джим не должен играть в игры. Он есть то, что он есть Сейчас – мягкий, ранимый, грубый – какой угодно, а не слепо принимающий обезличенную пустышку, липу, которую ему подсовывают публичные средства массовой информации.

В силу множества факторов мужчина может быть одновременно и мягким, и доминирующим, а женщина – и сильной, и чувствительной, и им вовсе не следует беспокоиться о том, достаточно ли в них «мужественности» или «женственности». Оба – личности, и личности для себя – это все, что есть или может быть. В любой жизненной ситуации интегрированный, ясно сознающий человек оказывается бесконечно разностороннее просто потому, что он не ограничивает себя репертуаром из нескольких старых, засаленных, механических ролей с заведенными реакциями, например: Маменькин сынок, Рубаха-парень, Ловкий делец. Роковая женщина, Старшая сестра ит.д.

При помощи техники раскола, проекции отколотого образа и встречи с ним эти теневые фигуры выходят на свет и обнаруживают свою неубедительность. Бесконечная война между кажущимися непримиримыми противоположностями в конечном счете оборачивается мультяшной потасовкой Тома и Джерри. Маленького ребенка пугает вид ссорящихся родителей, он слышит отголоски битвы Титанов; взрослому же скучны и отвратительны те же самые бесконечные перепалки, и он говорит: «Мам, пап,

45

перестаньте, вы ведете себя как пара старых маразматиков!»

Джим собственными ушами услышал эту разницу, и его здоровое зреющее «я» отреагировало как надо. Никакие мои разговоры не смогли бы произвести такого эффекта. Джим должен найти собственный путь. Я следую за ним, шаг за шагом, оставаясь в своем центре самоосознания, чтобы жом проблемы не помешали работе Джима. Мы с ним идем одной дорогой. От детской подчиненности и обычного двойственного раскола незрелой личности он переходит к взрослой интеграции и здоровому унифицированному «я». Если он продолжит этот путь, то осознает еще большее единство за пределами одной личности, единство Любви, разделяемой с другими живыми созданиями.

Если еще раз обратиться к работе над сновидением, то Джиму удалось закрыть один из пробелов, и его жизненная энергия вышла из минуса, где был перерасход, в плюс с прибылью в сексуальной сфере. Вместо бездумной растраты энергии в борьбе с самим собой, он выигрывает ее преимущество, когда ровное течение его сексуального потенциала из двух, текущих в противоположных направлениях потоков, сливается в единый мощный поток. Это пятый уровень, пласт жизни.

Джим частично прошел через (фактически, начал) наиболее примитивный из человеческих процессов – жевание и глотание. Он учится правильно переваривать свои

46

переживания, свои мысленные образы точно так же, как физически здоровый человек учится переваривать пишу. Правильное пищеварение состоит из жевания, глотания, срыгивания или избавления от лишних или непереваренных кусков и, наконец, усваивания (ассимилирования) ценных веществ. Когда я, Джек, ем бифштекс, я хочу, чтобы энергия и жизненный материал мяса стали Джеком, а не чтобы Джек стал бифштексом. Когда при тесном общении с кем-нибудь, скажем с моим старым добрым отцом, я воспринимаю от него некие мнения, установки и привычки, мне хочется, чтобы эти привычки, мнения и установки прибавили жизни, индивидуальности, энергии и личности Джеку, а не чтобы Джек стал разумным факсимиле старого доброго папы.

Сможет ли этот опыт, это частичное завершение гештальтов «папа – мама», «Джон Уэйн – Рэкел Уэлч», «маскулинное – фемининное», «активность – пассивность», «прохвост – хлюпик», «собака снизу – собака сверху» сделать из Джима нового, лучшего человека? Да. Насколько новым и насколько лучшим? Этого я сказать не могу. Этот гештальт половой принадлежности обладает большим потенциалом. Джим будет ощущать себя другим человеком в кажущемся ему другом мире. Он по-прежнему наполовину спит и только начинает просыпаться. Но придет тот день, когда он ре-Шиг, что хватит спать, и проснется окончательно.

Очаровательный полицейский

Вот еще один сон из семинаров в Конференц-центре округа Бакс. Как вы уже догадались, я испытываю особую нежность к этому месту. Печально, но оно уже закрыто. В то утро, когда шум голосов на нашей летней террасе только начал стихать и закрылась дверь за последним вошедшим участником, скромная, добродушная, молодая школьная учительница спросила меня, нельзя ли ей поработать. Я невежливо ответил, что не собираюсь ей давать никакого разрешения. Она догадывается, что под этим я подразумеваю: «Тебе решать», дает себе «добро» и садится на горячий стул. Что за пустяк, скажете вы? Тем не менее это четко определяет, кто здесь что делает и для кого. Я, Джек, отказываюсь брать на себя твою ответственность, Джин.

'К моему удивлению, Джин, прочтя эту главу, сказала, что ее сон о дорожном полицейском смешался с каким-то другим сном. Тем не менее получившийся в результате синтез очень хорошо передает базовую биоэнергетическую тему.

48

Джин. Этой ночью я видела сон, над которым хочу поработать.

Джек. Прекрасно, подожди минутку. (Включает магнитофон.) Хорошо, расскажи его в Сейчас – от первого лица в настоящем времени. Я делаю то-то и то-то...

Джин (негромко, ноуверенно). Я еду в машине с подругой. Она за рулем. Тут она нарушает какое-то правило, и нам сигналит дорожный полицейский. Она тормозит, и я говорю: «Садись на пассажирское сиденье, а я сяду на водительское». Сама не знаю, зачем это сделала. Просто почувствовала, что так надо. Полицейский уже приближается к машине, и я прошу у нее водительские права на тот случай, если он видел, как мы менялись местами. Тогда я могла бы показать ее права. Но она говорит: «Ой, а срок моих прав истек еще в прошлом году». Ну вот, полицейский подходит к машине. Он ничего не говорит о том, что мы сидим не на своих местах, но просит, чтобы мы прошли с ним. Мы идем за ним в здание, и это оказывается полицейский участок. Внутри стоит такой длинный стол со стульями по бокам. По одну сторону сидят люди в полицейской форме, по другую – люди в гражданском. Они разговаривают друг с другом, перед каждым лежит стопка бумаг. В конце стола на стороне полицейских есть одно пустое место, и я думаю, что нам туда. Но он ведет

49

нас дальше. Этот полицейский такой высокий, на нем сапоги и все такое, – и вот он приводит нас в какой-то обшитый панелями кабинет, там есть еще полированный стол и красный ковер, и начинает нас обеих соблазнять. И я думаю – я знаю, что сейчас будет. Но мне все равно – вы меня понимаете. Все же лучше, чем сидеть в кутузке, ну и вот...

Группа (слышен смех, чья-то реплика). Расслабишься – получишь удовольствие...

Джин (смущенно улыбаясь). На этом мой сон и закончился.

Джек. Что в этом сне тебя особенно заинтересовало? (Я не вижу явного раскола, и поэтому бросаю Джин пробный мяч.)

Джин. Почему я поменялась местом с подругой. Я никак не могу этого понять.

Ее ответ предполагает раскол с подругой. И все же я чувствую, что это не так, и потому тяну время.

Джек. Ну что ж... М-м...

Джин (хихикнув). Я нервничаю.

Вот оно. Более ясная подсказка на уровне физической энергии тела. Ее «нервничаю» я перевожу как «возбуждена».

Джек. Где ты это ощущаешь? Джин. В ногах. (Ее бедра с внешней стороны заметно подрагивают. Она смотрит на

50

них так, будто не имеет к этому никакого отношения.)

Джек. Оставайся в том же состоянии нервозности, продолжай нервничать... Попробуй усилить дрожь... (Пауза.) Что происходит сейчас?

Сон Джин с его явной сексуальной тематикой отрабатывает себя в телесной энергии, или на «биоэнергетическом» уровне. Слова здесь значения не имеют, важны лишь прямые физические переживания. Мои инструкции предназначены для того, чтобы подвести Джин к высвобождению ее напрочь зажатых энергий.

Джин (тихо). Прекратилось. Теперь снова начинается. Я вся дрожу.

Ее лицо пылает. Бедра и область таза вибрируют, провоцируя рваный ритм то затрудненного, то расслабленного дыхания. Я узнаю гештальт оргазма – чувство теплеющих и набухающих гениталий. Кажется, происходящее для Джин – полнейшая неожиданность. Очевидно, раньше она не позволяла себе осознать нереализованные сексуальные потребности.

Джек. Какое теперь ощущение в гениталиях?

51

Джин. Тепло...

Джек. Хорошо, сосредоточься на этом ощущении тепла. (Пауза; Джин смотрит вниз.) Я хочу, чтобы ты посадила на стул напротив дорожного полицейского и спросила, известно ли ему, что вы поменялись с подругой местами.

Джин (слабо смеется). Не имею ни малейшего понятия, куда меня все это заведет – так чудно.

Джек. Ну вот и скажи это полицейскому.

Джин. Не имею ни малейшего понятия, куда ты меня ведешь, и все это так чудно. А ты впечатляешь. И очень симпатичный. И это тепло. (Группа смеется.)

Вся группа, и я в том числе, находимся под большим впечатлением от сексуальных флюид Джин. Нас всех это зажигает. Джин немного смущена и одновременно ее воодушевляет общее веселье, где возбуждение смешивается с удовольствием.

Джек. Теперь стань дорожным полицейским.

Джин от лица полицейского (глубоким фальцетом). Я знаю. (Слышен смех.)

Джек. Как ты себя чувствуешь на месте полицейского?

Джин от лица полицейского. Очень уверенно и самонадеянно. (Голос становится громче и тверже.) Прямо великий и ужасный...

Джек. Что сейчас происходит?

52

Джин. Снова вся трясусь.

Джек. Ну хорошо, возвращайся на свое место и скажи полицейскому: «Ты меня возбуждаешь».

Джин (пересаживается на первый стул, задыхаясь). Ты меня возбуждаешь.

Джек. Спроси его: «Ты знаешь, что я поменялась с Мэри местом?»

Джин. Ты знаешь, что я поменялась с Мэри местом?

Джин от лица полицейского. Какая разница, знаю я или нет... Я не знаю, что тебе сказать.

Джек. Что происходит?

В расколе Джин-полицейский нет ясности. Джин все время приходится подсказывать – явный признак того, что избранное направление неверно. На самом деле действие Джин от лица полицейского говорит мне, что слова – не лучший способ для ее прорыва из тупика на 4 уровень – имплозивный пласт, и даже надеюсь, еще дальше – на эксплозивный. Я соглашаюсь со своим инстинктивным желанием продвинуть ее в биоэнергетическую сферу, помочь ей растопить замороженную сексуальную энергию. По-видимому, физическое выражение является для нее единственным выходом. Слова будут только помехой.

53

Джин (оченьуверенно). Я его не боюсь!

Джек. Так скажи ему это.

Джин (убежденно). Я тебя не боюсь.

Джин от лица полицейского. Ты ведь знаешь, я не причиню тебе вреда, мы просто немного повеселимся. Никаких проблем с законом.

Теперь раскол становится ясней. Ну конечно, инспектор – это мужская сторона Джин. Джин боится собственной активной мужественности, а стало быть, мужчин с сильно выраженными маскулинными чертами. Ее страх скрывается за всевозможным «нет», принятыми в обществе. «Секс грязен, секс запрещен, секс незаконен». А здесь ее мужская сторона решает проблему. Он и есть закон.

Джин. Я глупо себя чувствую.

Джек. Тебе нравится глупо себя чувствовать?

Джин. Ноги снова начинают дрожать.

Джек. Ляг на пол. (Общий смех в группе.) Или не хочешь?

Я решил использовать биоэнергетическое упражнение, чтобы освободить энергию, которая зажата мышцами бедер, живота и таза. Джин ложится на спину, я прошу ее согнуть колени так, что-

54

бы пятки были ближе к ягодицам, а затем приподнять ягодицы от пола примерно на дюйм. Это заставляет напрячься все указанные мышцы, вызывая в них через несколько минут сильную вибрацию.

Я задумываюсь над причиной смеха группы и неожиданно понимаю, что он связан со мной, потому что я сам