Размышления у парадного подъезда

Самсонов Александр

Чёрный миф о "русском рабстве"

Продолжая тему «чёрных мифов» о России, нельзя не остановиться на теме «русского рабства», «забитости», «долготерпении» народа. Разберём один из самых мощных столпов этого мифа - «крепостное право». В 2005 году в Москве был открыт памятник императору Александру II, на нём были начертаны и такие слова: «Отменил в 1861 году крепостное право и освободил миллионы крестьян от многовекового рабства».

Идея «многовекового рабства», это как минимум ошибка, а вернее - дезинформация. Во-первых, крепостное право было системой, которая обеспечивала национальную безопасность, независимость страны. Русь-Россия жила в условиях постоянных войн, одна внешняя агрессии следовала за другой. Отражение вражеских вторжений приводило к необходимости огромных военных расходов, которые государственная казна самостоятельно потянуть не могла. В результате была придумана система, когда часть населения тянула лямку государевой службы (ратной), а другая часть несла тягло - кормило помещиков и поддерживало продуктом своего труда государство. Фактически крестьянство содержало помещиков, а дворяне служили государству, были обязаны нести военную службу, проливать кровь и пот по первому призыву Государя. По сути, «крепостными» (не полностью свободными) были и помещики, и крестьяне. Иначе в тот период истории, в реалиях постоянной внешней военной агрессии, не выжило бы ни государство, ни помещики, ни трудовой люд. Крепостное право в России было необходимой формой существования общества в условиях постоянной геополитической напряженности. Возможно, что если бы России не приходилось постоянно отражать натиск с юго-востока и запада, оно вообще не возникло.

Причем репрессии за отказ от службы были довольно жесткими. Царь Пётр I вообще мог, лишить дворянина поместья. Вплоть до 1754 года дворянскую молодёжь за неявку вовремя на имперскую военную службу ссылали в простые солдаты или матросы. Таким образом, крепостное право в России не было рабством в полном смысле этого слова, когда человек из одной части социума является имуществом, «говорящим орудием» представителя другой части общества. Зафиксированы случаи, когда дворян наказывали за убийства или увечья крестьян.

Во-вторых, в России не было «многовекового рабства», классическое крепостное право, которые мы знаем по русской литературе 19 столетия, возникло только в 1762 году. В этом году был издан Манифест о вольности дворянства («О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству»). Его подписал во время своего короткого правления Петр III и утвердила в 1785 году Екатерина II - «Жалованная грамота дворянству 1785». По этому закону впервые в истории России дворянское сословие было освобождено от обязательной 25-летней гражданской или военной службы, могло уходить в отставку до завершения этого срока и беспрепятственно уезжать за границу. Оставили только одно ограничение - дворяне были обязаны служить в вооружённых силах во время войн, для чего возвращаться в Российскую империю приходилось под угрозой конфискации земельных владений. Именно с этого времени крепостное право утратило свою значимость, т. к. дворян освободили от службы государству, а крепостных крестьян нет. Часть дворян становилась паразитирующим на крестьянах и государстве классом (часть, т. к. другие честно несли лямку государевой службы).

В итоге, крепостное право, как отсталый пережиток просуществовало менее ста лет (1762-1861 годы).

В-третьих, нельзя не сказать о тенденциозности советской историографии, которая рассказывая о «проклятом царизме» всячески сгущала краски. Кроме того, процент крепостного крестьянства в 19 столетии постоянно снижался (особенно сильное снижение произошло при императоре Николае). Так, к 10-й ревизии 1858 года доля крепостных во всем населении Российской империи упала до 37 %. В ряде земель крепостных не было вообще - в Эстляндии, Курляндии, Лифляндии (остзейские губернии), в Земле Черноморского войска, в Приморской области, Семипалатинской области и области Сибирских киргизов, в Дербентской губернии (с Прикаспийским краем), в Эриванской, Архангельской и Шемахинской губерниях, Забайкальской и Якутской областях. Во многих губерниях процент крепостных был очень незначителен.

Как уже говорилось, крепостные крестьяне не были «говорящими орудиями». Об этом говорит факт наличия группы «крепостных миллионеров» - крестьяне были богаче своих хозяев.

В-четвертых, представителям Запада не стоит упрекать Россию «рабством». Представители «просвещённой Европы» несколько столетий без угрызений совести использовали настоящее, классическое рабство, когда людей превращали в «движимое имущество». В рабов превращали целые народности и племена в Америке, Африке, устраивали дикие охоты на людей, европейцами были убиты в процессе поимки и перевозки «живого товара» миллионы и миллионы людей. Другие миллионы были замучены, уморены каторжным трудом и голодом на плантациях. В России такого никогда не было. Рабство было противно самым глубинным качествам русского характера.

Завершая статью можно вспомнить о десятках русских бунтов, восстаний, крестьянских войн, которыми население отвечало на «перегибы» со стороны управленческого корпуса. Надо отметить и тот факт, что «рабы» никогда бы не стали защищать «рабовладельцев» и государство. Русский народ не один раз показал свою Волю к сопротивлению, независимости, в условиях самых жестоких вторжений.

Е. Вильк«Чудище стозевно» и Тифон(«Путешествие...»А.Н. Радищева в контексте мистической литературы XVIII в.)http://magazines.russ.ru/nlo/2002/55/vvilk.html

Радищев А.Н.

ЛЮБАНИ

Зимою ли я ехал или летом, для вас, думаю, равно. Может быть, и зимою илетом. Нередко то бывает с путешественниками: поедут на санях, авозвращаются на телегах. - Летом. Бревешками вымощенная дорога замучила моибока; я вылез из кибитки и пошел пешком. Лежа в кибитке, мысли мои обращеныбыли в неизмеримость мира. Отделялся душевно от земли, казалося мне, чтоудары кибиточные были для меня легче. Но упражнения духовные не всегда насот телесности отвлекают; и для сохранения боков моих пошел я пешком. Внескольких шагах от дороги увидел я пашущего ниву крестьянина. Время быложаркое. Посмотрел я на часы.  Первого сорок минут. Я выехал в субботу.Сегодня праздник. Пашущий крестьянин принадлежит, конечно, помещику, которыйоброку с него не берет. Крестьянин пашет с великим тщанием. Нива, конечно,не господская. Соху поворачивает с удивительноюлегкостию. - Бог в помощь, - сказал я, подошед к пахарю, который, неостанавливаясь, доканчивал зачатую борозду. - Бог в помощь, - повторил я.- Спасибо, барин, - говорил мне пахарь, отряхая сошник и перенося сохуна новую борозду.- Ты, конечно, раскольник, что пашешь по воскресеньям?- Нет, барин, я прямым крестом крещусь, - сказал он, показывая мнесложенные три перста. - А бог милостив, с голоду умирать не велит, когдаесть силы и семья.- Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресеньюне пускаешь, да еще и в самый жар?- В неделе-то, барин, шесть дней, а мы шесть раз в неделю ходим набарщину; да под вечером возим вставшее в лесу сено на господский двор, коли погода хороша; а бабы и девки для прогулки ходят по праздникам в лес погрибы да по ягоды. Дай бог, - крестяся, - чтоб под вечер сегодня дождикпошел. Барин, коли есть у тебя свои мужички, так они того же у господамолят.- У меня, мой друг, мужиков нет, и для того никто меня не клянет.Велика ли у тебя семья?- Три сына и три дочки. Первинькому-то десятый годок.- Как же ты успеваешь доставать хлеб, коли только праздник имеешьсвободным?- Не одни праздники, и ночь наша. Не ленись наш брат, то с голоду неумрет. Видишь ли, одна лошадь отдыхает; а как эта устанет, возьмусь задругую; дело-то и споро. - Так ли ты работаешь на господина своего? - Нет, барин, грешно бы было так же работать. У него на пашне сто рукдля одного рта, а у меня две для семи ртов, сам ты счет знаешь. Да хотярастянись на барской работе, то спасибо не скажут. Барин подушных {Подушные- подушный государственный налог, которым облагалось мужское население,кроме дворян, духовенства и чиновников.} не заплатит; ни барана, ни холста,ни курицы, ни масла не уступит. То ли житье нашему брату, как где бариноброк берет с крестьянина, да еще без приказчика. Правда, что иногда идобрые господа берут более трех рублей с души; но все лучше барщины. Нынееще поверье заводится отдавать деревни, как то называется, на аренду. А мыназываем это отдавать головой. Голый наемник {Наемник - помещик-арендатор,приобретавший за плату во временное владение имение с крепостнымикрестьянами.} дерет с мужиков кожу; даже лучшей поры нам не оставляет. Зимоюне пускает в извоз, ни в работу в город; все работай на него, для того чтоон подушные платит за нас. Самая дьявольская выдумка отдавать крестьян своихчужому в работу. На дурного приказчика хотя можно пожаловаться, а нанаемника кому? {По указу Екатерины (1769) крестьяне не имели даже праважаловаться на помещиков под угрозой ссылки на каторгу.} - Друг мой, ты ошибаешься, мучить людей законы запрещают. - Мучить? Правда; но небось, барин, не захочешь в мою кожу. - Между тем пахарь  запряг другую лошадь в соху и, начав новую борозду, со мноюпростился. Разговор сего земледельца возбудил во мне множество мыслей. Первоепредставилось мне неравенство крестьянского состояния. Сравнил я крестьянказенных с крестьянами помещичьими. Те и другие живут в деревнях; но одниплатят известное, а другие должны быть готовы платить то, что господинхочет. Одни судятся своими равными; а другие в законе мертвы, разве по деламуголовным. Член общества становится только тогда известен правительству, егоохраняющему, когда нарушает союз общественный {Радищев, как и другиефилософы XVIII века, считал, что государство возникло путем добровольногосоглашения людей.}, когда становится злодей! Сия мысль всю кровь во мневоспалила.- Страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьянвижу твое осуждение.Углубленный в сих размышлениях, я нечаянно обратил взор мой на моегослугу, который, сидя на кибитке передо мной, качался из стороны в сторон.Вдруг почувствовал я быстрый мраз {Мраз - мороз, холод.}, протекающий кровьмою, и, прогоняя жар к вершинам, нудил его распростираться по лицу. Мне такстало во внутренности моей стыдно, что едва я не заплакал. - Ты во гневе твоем, - говорил я сам себе, - устремляешься на гордогогосподина, изнуряющего крестьянина своего на ниве своей; а сам не то же лиили еще хуже того делаешь? Какое преступление сделал бедный твой Петрушка,что ты ему воспрещаешь пользоваться усладителем наших бедствий, величайшимдаром природы несчастному - сном? Он получает плату, сыт, одет, никогда яего не секу ни плетьми, ни батожьем (о умеренный человек!) - и ты думаешь,что кусок хлеба и лоскут сукна тебе дают право поступать с подобным тебесуществом как с кубарем {Кубарь - подобие волчка, юлы.}, и тем ты толькохвастаешь, что не часто подсекаешь его веговертении. Ведаешь ли, что впервенственном уложении, в сердце каждого написано? Если я кого ударю, тот именя ударить может. Вспомни тот день, когда Петрушка пьян был и не поспелтебя одеть. Вспомни о его пощечине. О, если бы он тогда, хотя пьяный,опомнился и тебе отвечал бы соразмерно твоему вопросу! - А кто тебе дал власть над ним? - Закон. - Закон? И ты смеешь поносить сие священное имя? Несчастный!.. - Слезы потекли из глаз моих; и в таковом положении почтовые клячи дотащили меня доследующего стана.

Гоголь Н.В.

Гл. XXII

 

РУССКОЙ ПОМЕЩИК

(Письмо к Б. Н. Б......му)

Главное то, что ты уже приехал в деревню и положил себе непременно бытьпомещиком; прочее все придет само собою. Не смущайся мыслями, будто прежниеузы, связывавшие помещика с крестьянами, исчезнули навеки. Что ониисчезнули, это правда; что виноваты тому сами помещики, это также правда; ночтобы навсегда или навеки они исчезнули, - плюнь ты на этакие слова: сказатьих может только тот, кто далее своего носа ничего не видит. Русского личеловека, который так умеет быть благодарным за всякое добро, какому его нинаучишь, русского ли человека трудно привязать к себе? Так можно привязать,что после будешь думать только о том, как бы его отвязать от себя. Еслитолько исполнишь в точности все то, что теперь тебе скажу, то к концу жегода увидишь, что я прав. Возьмись за дело помещика, как следует за неговзяться в настоящем и законном смысле. Собери прежде всего мужиков и объясниим, что такое ты и что такое они. Что помещик ты над ними не потому, чтобытебе хотелось повелевать и быть помещиком, но потому что ты уже естьпомещик, что ты родился помещиком, что взыщет с тебя бог, если б ты променялэто званье на другое, потому что всяк должен служить богу на своем месте, ане на чужом, равно как и они также, родясь под властью, должны покорятьсятой самой власти, под которою родились, потому что нет власти, которая бы небыла от бога. И покажи это им тут же в Евангелии, чтобы они все это виделидо единого. Потом скажи им, что заставляешь их трудиться и работать вовсе непотому, чтобы нужны были тебе деньги на твои удовольствия, и вдоказательство тут же сожги ты перед ними ассигнации, чтобы они виделидействительно, что деньги тебе нуль, но что потому ты заставляешь ихтрудиться, что богом поведено человеку трудом и потом снискивать себе хлеб,и прочти им тут же это в Святом писании, чтобы они это видели. Скажи им всюправду: что с тебя взыщет бог за последнего негодяя в селе и что по этомусамому ты еще больше будешь смотреть за тем, чтобы они работали честно нетолько тебе, но и себе самим, ибо знаешь, да и они знают, что, заленившись,мужик на все способен -сделается и вор и пьяница, погубит свою душу, да итебя поставит в ответ перед богом. И все, что им ни скажешь, подкрепи тут жесловами Святого писания; покажи им пальцем и самые буквы, которыми этонаписано; заставь каждого перед тем перекреститься, ударить поклон ипоцеловать самую книгу, в которой это написано. Словом, чтобы они виделиясно, что ты во всем, что до них клонится, сообразуешься с волей божьей, ане с своими какими-нибудь европейскими или иными затеями. Мужик это поймет,ему не нужно много слов. Объяви им всю правду: что душа человека дорожевсего на свете и что прежде всего ты будешь глядеть за тем, чтобы не погубилиз них кто-нибудь своей души и не предал бы ее на вечную муку. Во всехупреках и выговорах, которые станешь делать уличенному в воровстве, леностиили пьянстве, ставь его перед лицом бога, а не перед своим лицом; покажиему, чем он грешит против бога, а не против тебя. И не упрекай его одного,но призови его бабу, его семью, собери соседей. Попрекни бабу, зачем неотваживала от зла своего мужа и не грозила ему страхом божьим; попрекнисоседей, зачем допустили, что их же брат, середи их же, зажил собакой и

губит ни про что свою душу; докажи им, что дадут за то все ответ богу.Устрой так, чтобы на всех легла ответственность и чтобы все, что ни окружаетчеловека, упрекало бы и не давало бы ему слишком расстегнуться. Собери силувлиянья, а с нею и ответственность на головы примерных хозяев и лучшихмужиков. Растолкуй им ясно, что они не затем, чтобы только самим хорошожить, но чтобы и других учить хорошему житию, что пьяница не может учитьпьяницу и что это их долг. Негодяям  же и пьяницам повели, чтобы ониоказывали им такое же уваженье, как бы старосте, приказчику, попу или дажесамому тебе; чтобы, еще завидевши издали примерного мужика и хозяина, летелибы шапки с головы у всех мужиков и все бы ему давало дорогу; а которыйпосмел бы оказать ему какое-нибудь неуваженье или не послушаться умных словего, то распеки тут же при всех; скажи ему: "Ах ты невымытое рыло! Сам весьзажил в саже, так что и глаз не видать, да еще не хочешь оказать и честичестному! Поклонись же ему в ноги и попроси, чтобы навел тебя на разум; ненаведет на разум - собакой пропадешь". А примерных мужиков призвавши к себеи, если они старики, то посадивши их перед собою, потолкуй с ними о том, какони могут наставлять и учить добру других, исполняя таким образом именно то,что повелел нам бог. Так поступи только в течение одного года, и увидишьсам, как все пойдет на лад; даже и хозяйство от этого сделается лучше. Оглавном только позаботься, прочее все приползет само собою. Христос недаромсказал: "Сия вся всем приложится". В крестьянском быту эта истина ещевидней, чем в нашем; у них богатый хозяин и хороший человек - синонимы. И вкоторую деревню заглянула только христианская жизнь, там мужики лопатамигребут серебро.

Но вот, однако же, тебе совет и в хозяйстве. Только раскуси егохорошенько, и не будешь в накладе. Два человека уже благодарят меня; один изних тебе знакомый К**. Собственно о том, какими отраслями хозяйства следуетзаниматься и как заниматься, я тебе не скажу. Это знаешь ты лучше меня;притом и деревня твоя мне не известна так, как моя собственная ладонь. Аотносительно всяких нововведений ты умен и смекнул сам, что не толькоследует придерживаться всего старого, но всмотреться в него насквозь, чтобыиз него же извлечь для него улучшенье. Но я тебе дам совет насчетсоприкосновения помещика с крестьянином в хозяйственных делах и работах, чтопокамест нужнее всего прочего. Припомни отношения прежних помещиков-хозяинов к своим мужикам: будь патриархом, сам начинателем всего ипередовым во всех делах. Заведи, чтобы при начале всякого общего дела,как-то: посева, покосов и уборки хлеба - был пир на всю деревню, чтобы в этидни был общий стол для всех мужиков на твоем дворе, как бы в день самогосветлого воскресенья, и обедал бы ты сам вместе с ними, и вместе с нимивышел бы на работу, и в работе был бы передовым, подстрекая всех работатьмолодцами, похваливая тут же удальца и укоряя тут же ленивца. Когда женаступит осень и кончатся полевые работы, воспразднуй таким же образом и ещебольшим пиршеством окончание работ, в сопровожденье торжественного иблагодарственного молебна. Мужика не бей. Съездить его в рожу еще не большоеискусство. Это сумеет сделать и становой, и заседатель, и даже староста;мужик к этому уже привык и только что почешет слегка у себя в затылке. Ноумей пронять его хорошенько словом; ты же на меткие слова мастер. Ругни егопри всем народе, но так, чтобы тут же обсмеял его весь народ; это будет длянего в несколько раз полезней всяких подзатыльников и зуботычин. Держи усебя в запасе все синонимы молодца для того, кого нужно подстрекнуть, и всесинонимы бабы для того, кого нужно попрекнуть, чтобы слышала вся деревня,что лентяй и пьяница есть баба и дрянь. Выкопай слово еще похуже, словом -назови всем, чем только не хочет быть русский человек. В комнате незасиживайся, но появляйся почаще на крестьянских работах. И, где нипоявляйся, появляйся так, чтобы от твоего прихода глядело все живей ивеселей, изворачиваясь молодцом и щеголем в работе. Поддай и от себя силысловами: "Прихватим-ка разом, ребята, все вместе!" Возьми сам в руки топорили косу; это будет тебе в добро и полезней для твоего здоровья всякихМариенбадов, медицинских муционов и вялых прогулок.

Замечания твои о школах совершенно справедливы. Учить мужика грамотезатем, чтобы доставить ему возможность читать пустые книжонки, которыеиздают для народа европейские человеколюбцы, есть действительно вздор.Главное уже то, что у мужика нет вовсе для этого времени. После столькихработ никакая книжонка не полезет в голову, и, пришедши домой, он заснет какубитый, богатырским сном. Ты и сам будешь делать то же, когда станешь почащенаведываться на работы. Деревенский священник может сказать гораздо большеистинно нужного для мужика, нежели все эти книжонки. Если в ком истинно ужезародится охота к грамоте, и притом вовсе не затем, чтобы сделатьсяплутом-конторщиком, но затем, чтобы прочесть те книги, в которых начертанбожий закон человеку, - тогда другое дело. Воспитай его как сына и на негоодного употреби все, что употребил бы ты на всю школу. Народ наш не глуп,что бежит, как от черта, от всякой письменной бумаги. Знает, что там притыквсей человеческой путаницы, крючкотворства и каверзничеств. По-настоящему,ему не следует и знать, есть ли какие-нибудь другие книги, кроме святых.

Кстати о священнике. Ты напрасно хлопочешь о его перемене и затеваешьпросить архиерея, чтобы он дал тебе более знающего и опытного. Такогосвященника он тебе не даст, потому что такой священник повсюду нужен.Выбрось даже из головы, чтобы мог отыскаться священник, вполне отвечающийтвоему идеалу. Никакая семинария и никакая школа не может так воспитатьсвященника. В семинарии он получает только начальное основание своеговоспитания, образуется же вполне в деле жизни. Будь сам ему напутником, тыже понял так хорошо обязанности сельского священника. Если священник дурен,то этому почти всегда виноваты сами помещики. Они наместо того, чтобыпригреть его у себя в доме как родного, поселить в нем желание беседылучшей, которая могла бы его чему-нибудь поучить, бросят его среди мужиков,молодого и неопытного, когда он еще н не знает, что такое мужик, поставятего в такое положение, что он еще должен потворствовать и угождать им,наместо того, чтобы уже с самого начала иметь над ними некоторую власть, ипосле этого вопиют, что у них священники дурные, что они приобрели мужицкиеухватки и ничем не отличаются от простых мужиков. Да я спрашиваю: кто неогрубеет даже из приготовленных и воспитанных? А ты сделай вот как. Заведи,чтобы священник обедал с тобою всякий день. Читай с ним вместе духовныекниги: тебя же это чтение теперь занимает и питает более всего. А самоеглавное, - бери с собой священника повсюду, где ни бываешь на работах, чтобысначала он был при тебе в качестве помощника, чтобы он видел самолично всюпроделку твою с мужиками. Тут он увидит ясно, что такое помещик, что такоемужик и каковы должны быть их отношенья между собою. А между тем и к немубудет больше уваженья со стороны мужиков, когда они увидят, что он идет стобой об руку. Сделай так, чтобы он не нуждался в дому своем, чтобы былобеспечен относительно собственного своего хозяйства и через то имел бывозможность быть с тобой беспрестанно. Поверь, что он так наконец привыкнетк тебе, что ему будет скучно без тебя. А привыкнувши к тебе, он от тебянечувствительно наберется познания вещей, и познания человека, и многовсякого добра, потому что в тебе, слава богу, всего этого довольно, и тыумеешь так ясно и хорошо выражаться, что всяк невольно усвояет себе нетолько твои мысли, но даже и образ их выраженья, и самые слова твои.

Что же до проповеди, которую ты полагаешь нужною, то на это я тебескажу вот что: я скорей того мнения, что священнику, не вполне наставленномув своем деле и не ознакомленному с людьми, его окружающими, лучше вовсе непроизносить проповеди. Подумал ли ты о том, какое трудное дело сказать умнуюпроповедь и особенно мужикам? Нет, лучше немного потерпи, по крайней мере дотех пор, пока и священник побольше осмотрится, да и ты также. А до тоговремени посоветую тебе то, что одному уже посоветовал и что, кажется, емупошло уже впрок. Возьми святых отцов и особенно Златоуста, говорю потомуЗлатоуста, что Златоуст, имея дело с народом-невежею, принявшим тольконаружное христианство, но в сердцах  остававшимся грубыми язычниками,старался быть особенно доступным к понятиям человека простого и грубого иговорит таким живым языком о предметах нужных и даже очень высоких, чтоцеликом можно обратить места из проповедей его к нашему мужику, и он поймет.Возьми Златоуста и читай его вместе с твоим священником, и притом скарандашом в руке, чтобы отмечать тут же все такие места, а таких мест уЗлатоуста десятками во всякой проповеди. И эти самые места пусть он скажетнароду; не нужно, чтобы они были длинны: страничка или даже полстранички;чем меньше, тем лучше. Но нужно, чтобы перед тем, как произносить их народу,священник прочитал их несколько раз с тобою вместе, затем, чтобы уметь ихпроизнести ему не только с одушевлением, но таким убедительным голосом, какбы он хлопотал о какой-нибудь собственной выгоде своей, от которой зависитблагополучие его жизни. Увидишь, что это будет действительнее, нежели егособственная проповедь. Народу нужно мало говорить, но метко, - не то онможет привыкнуть к проповеди так же, как привыкнул к ней высший круг,который ездит слушать знаменитых европейских проповедников таким же самымобразом, как едет в оперу или в спектакль. УК** священник не говоритникакой проповеди, но, зная насквозь всех мужиков, поджидает толькоисповеди. И на исповеди так проймет из них всякого, что он как из банивыходит из церкви. 3** послал к нему нарочно исповедовать 30 человек рабочихс своей фабрики, пьяниц и мошенников первейшего разбора, а сам стал напаперти церковной, чтобы посмотреть им в лица в то время, как они будутвыходить из церкви: все вышли красные, как раки. А кажется, немного и держалих на исповеди; по четыре, по пяти человек исповедовал вдруг. И после того,по сказанию самого 3**, в продолжение двух месяцев не показывался ни один изних в кабаке, так что окружные целовальники не могли приложить ума, отчегоэто случилось.

Но довольно. Поработай усердно только год, а там дело уже само собойпойдет работаться так, что не нужно будет тебе и рук прилагать. Разбогатеешьты как Крез, в противность тем подслеповатым людям, которые думают, будтовыгоды помещика идут врознь с выгодами мужиков. Ты им докажешь делом, а несловами, что они врут и что если только помещик взглянул глазом,христианина на свою обязанность, то не только он может укрепить старыесвязи, о которых толкуют, будто они исчезнули навеки, но связать их новыми,еще сильнейшими связями - связями во Христе, которых уже ничего не можетбыть сильнее. И ты, не служа доселе ревностно ни на каком поприще, сослужишь

такую службу государю в званье помещика, какой не сослужит инойвеликочиновный человек. Что ни говори, но поставить 800 подданных, которыевсе, как один, и могут быть примером всем окружающим своей истинно примерноюжизнью, - это дело не бездельное и служба истинно законная и великая.

1846

 

Гл. XXV

 

СЕЛЬСКИЙ СУД И РАСПРАВА

 (Из письма к М.)

Никак не пренебрегайте расправой я судом. Не поручайте этого делауправителю и никому в деревне: эта часть важнее самого хозяйства. Судитесами. Этим одним вы укрепите разорванную связь помещика с крестьянами. Суд-божье дело, и я не знаю, что может быть этого выше. Недаром так чествуетсяв народе тот, кто умеет произносить правый суд. К вам повалит не только вашадеревня, но и все окружные мужики из других селений, как только узнают, чтовы умеете давать расправу. Не пренебрегайте никем из приходящих и судитевсех, хотя бы даже и в незначительной ссоре или драке. По поводу этогоможете много сказать мужику такого, что войдет в добро его душе, и чего бы

вы никак не нашлись сказать в другое время, не найдя, к чему прицепиться.

Судите всякого человека двойным судом и всякому делу давайте двойнуюрасправу. Один суд должен быть человеческий. На нем оправдайте правого иосудите виноватого. Старайтесь, чтоб это было при свидетелях, чтобы тутстояли и другие мужики, чтобы все видели ясно как день, чем один прав и чемдругой виноват. Другой же суд сделайте божеский. И на нем осудите и правогои виноватого. Выведите ясно первому, как он сам был тому виной, что другойего обидел, а второму - как он вдвойне виноват и пред богом, и пред людьми;одного укорите, зачем не простил своему брату, как повелел Христос, адругого попрекните, зачем он обидел самого Христа в своем брате; а обоим

вместе дайте выговор за то, что не примирились сами собой и пришли на суд, ивозьмите слово с обоих исповедаться непременно попу на исповеди во всем.Если такой суд вы будете произносить, вы будете сами полномочны, как бог,потому что бог вас уполномочит. Вы извлечете оттуда для себя самого многодобра и много прямых и правых познаний. Если бы многие из государственныхлюдей начинали свое поприще не бумажными занятиями, а устной расправой делмежду простыми людьми, они бы лучше узнали дух земли, свойство народа ивообще душу человека, и не заимствовали бы потом из чужеземных земель намнеприличных нововведений. Правосудие у нас могло бы исполняться лучше,нежели во всех других государствах, потому что из всех народов только водном русском заронилась эта верная мысль, что нет человека правого и чтоправ один только бог. Эта мысль, как непреложное верование, разнесласьповсюду в нашем народе. Вооруженный ею, даже простой и неумный человекполучает в народе власть и прекращает ссоры. Мы только, люди высшие, неслышим ее, потому что набрались пустых рыцарски-европейских понятий оправде. Мы только спорим из-за того, кто прав, кто виноват; а если разобратькаждое из дел наших, придешь к тому же знаменателю, то есть - оба виноваты.И видишь, что весьма здраво поступила комендантша в повести Пушкина"Капитанская дочка", которая, пославши поручика рассудить городового солдатас бабой, подравшихся в бане за деревянную шайку, снабдила его такойинструкцией: "Разбери, кто прав, кто виноват, да обоих и накажи".

1845

 

 

 

Некрасов

Размышления у парадного подъезда

Вот парадный подъезд.
По торжественным дням,
Одержимый холопским недугом,
Целый город с каким-то испугом
Подъезжает к заветным дверям;
Записав свое имя и званье,
Разъезжаются гости домой,
Так глубоко довольны собой,
Что подумаешь — в том их призванье!
А в обычные дни этот пышный подъезд
Осаждают убогие лица:
Прожектеры, искатели мест,
И преклонный старик, и вдовица.
От него и к нему то и знай по утрам
Всё курьеры с бумагами скачут.
Возвращаясь, иной напевает «трам-трам»,
А иные просители плачут.

Раз я видел, сюда мужики подошли,
Деревенские русские люди,
Помолились на церковь и стали вдали,
Свесив русые головы к груди;
Показался швейцар. «Допусти»,— говорят
С выраженьем надежды и муки.
Он гостей оглядел: некрасивы на взгляд!
Загорелые лица и руки.
Армячишка худой на плечах,
По котомке на спинах согнутых,
Крест на шее и кровь на ногах,

В самодельные лапти обутых
(Знать, брели-то долгонько они
Из каких-нибудь дальних губерний).
Кто-то крикнул швейцару: «гони!
Наш не любит оборванной черни!»
И. захлопнулась дверь. Постояв,
Развязали кошли пилигримы,
Но швейцар не пустил, скудной лепты не взяв,
И пошли они, солнцем палимы,
Повторяя: суди его бог!
Разводя безнадежно руками,
И, покуда я видеть их мог,
С непокрытыми шли головами...

А владелец роскошных палат
Еще сном был глубоким объят...
Ты, считающий жизнью завидною
Упоение лестью бесстыдною,
Волокитство, обжорство, игру,
Пробудись! Есть еще наслаждение:
Вороти их! в тебе их спасение!
Но счастливые глухи к добру...

Не страшат тебя громы небесные,
А земные ты держишь в руках,
И несут эти люди безвестные
Неисходное горе в сердцах.

Что тебе эта скорбь вопиющая,
Что тебе этот бедный народ?
Вечным праздником быстро бегущая
Жизнь очнуться тебе не дает.
И к чему? Щелкоперов забавою
Ты народное благо зовешь;
Без него проживешь ты со славою

И со славой умрешь!
Безмятежней аркадской идиллии
Закатятся преклонные дни:
Под пленительным небом Сицилии,
В благовонной древесной тени,
Созерцая, как солнце пурпурное
Погружается в море лазурное,

Полосами его золотя,-
Убаюканный ласковым пением
Средиземной волны,— как дитя,
Ты уснешь, окружен попечением
Дорогой и любимой семьи
(Ждущей смерти твоей с нетерпением);
Привезут к нам останки твои,
Чтоб почтить похоронною тризною,
И сойдешь ты в могилу... герой,
Втихомолку проклятый отчизною,
Возвеличенный громкой хвалой!..
Впрочем, что ж мы такую особу
Беспокоим для мелких людей?
Не на них ли нам выместить злобу?-
Безопасней... Еще веселей
В чем-нибудь приискать утешенье...
Не беда, что потерпит мужик:
Так ведущее нас провиденье
Указало... да он же привык!
За заставой, в харчевне убогой,
Всё пропьют бедняки до рубля
И пойдут, побираясь дорогой,
И застонут... Родная земля!
Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал?
Стонет он по полям, по дорогам,
Стонет он по тюрьмам, по острогам,
В рудниках, на железной цепи;
Стонет он под овином, под стогом,
Под телегой, ночуя в степи;
Стонет в собственном бедном домишке,
Свету божьего солнца не рад;
Стонет в каждом глухом городишке,
У подъезда судов и палат.
Выдь на Волгу: чей стон раздается
Над великою русской рекой?
Этот стон у нас песней зовется -
То бурлаки идут бечевой!..
Волга! Волга!.. Весной многоводной
Ты не так заливаешь поля,

Как великой скорбью народной
Переполнилась наша земля,-
Где народ, там и стон… Эх, сердечный!
Что же значит твой стон бесконечный?
Ты проснешься ль, исполненный сил,
Иль, судеб повинуясь закону,
Все, что мог, ты уже совершил,-
Создал песню, подобную стону,
И духовно навеки почил?

 

 

РВБ: А.С.Пушкин. Собрание сочинений в 10 томах.

Версия 2.2 от 30 января 2002 г.

Александр Сергеевич Пушкин так отозвался об произведении Радищева:

«Путешествие в Москву», причина его несчастия и славы, есть, как уже мы сказали, очень посредственное произведение, не говоря даже о варварском слоге. Сетования на несчастное состояние народа, на насилие вельмож и проч. преувеличены и пошлы. Порывы чувствительности, жеманной и надутой, иногда чрезвычайно смешны. Мы бы могли подтвердить суждение наше множеством выписок. Но читателю стоит открыть его книгу наудачу, чтоб удостовериться в истине нами сказанного.

 

ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ МОСКВЫ В ПЕТЕРБУРГ

ШОССЕ

Узнав, что новая московская дорога совсем окончена, я вздумал съездить в Петербург, где не бывал более пятнадцати лет. Я записался в конторе поспешных дилижансов (которые показались мне спокойнее прежних почтовых карет) и 15 октября в десять часов утра выехал из Тверской заставы.

Катясь по гладкому шоссе, в спокойном экипаже, не заботясь ни о его прочности, ни о прогонах, ни о лошадях, я вспомнил о последнем своем путешествии в Петербург, по старой дороге. Не решившись скакать на перекладных, я купил тогда дешевую коляску и с одним слугою отправился в путь. Не знаю, кто из нас, Иван или я, согрешил перед выездом, но путешествие наше было неблагополучно. Проклятая коляска требовала поминутно починки. Кузнецы меня притесняли, рытвины и местами деревянная мостовая совершенно измучили. Целые шесть дней тащился я по несносной дороге и приехал в Петербург полумертвый. Мои приятели смеялись над моей изнеженностию, но я не имею и притязаний на фельдъегерское геройство и, по зимнему пути возвратясь в Москву, с той поры уже никуда не выезжал.

Вообще дороги в России (благодаря пространству) хороши и были бы еще лучше, если бы губернаторы менее об них заботились. Например: дерн есть уже природная мостовая; зачем его сдирать и заменять наносной землею, которая при первом дождике обращается в слякоть? Поправка дорог, одна из самых тягостных повинностей, не приносит почти никакой

378

пользы и есть большею частью предлог к утеснению и взяткам. Возьмите первого мужика, хотя крошечку смышленого, и заставьте его провести новую дорогу: он начнет, вероятно, с того, что пророет два параллельные рва для стечения дождевой воды. Лет 40 тому назад один воевода, вместо рвов, поделал парапеты, так что дороги сделались ящиками для грязи. Летом дороги прекрасны; но весной и осенью путешественники принуждены ездить по пашням и полям, потому что экипажи вязнут и тонут на большой дороге, между тем как пешеходы, гуляя по парапетам, благословляют память мудрого воеводы. Таких воевод на Руси весьма довольно.

Великолепное московское шоссе начато по повелению императора Александра; дилижансы учреждены обществом частных людей. Так должно быть и во всем: правительство открывает дорогу, частные люди находят удобнейшие способы ею пользоваться.

Не могу не заметить, что со времен восшествия на престол дома Романовых у нас правительство всегда впереди на поприще образованности и просвещения. Народ следует за ним всегда лениво, а иногда и неохотно.

Собравшись в дорогу, вместо пирогов и холодной телятины, я хотел запастися книгою, понадеясь довольно легкомысленно на трактиры и боясь разговоров с почтовыми товарищами. В тюрьме и в путешествии всякая книга есть божий дар, и та, которую не решитесь вы и раскрыть, возвращаясь из Английского клоба или собираясь на бал, покажется вам занимательна, как арабская сказка, если попадется вам в каземате или в поспешном дилижансе. Скажу более: в таких случаях чем книга скучнее, тем она предпочтительнее. Книгу занимательную вы проглотите слишком скоро, она слишком врежется в вашу память и воображение; перечесть ее уже невозможно. Книга скучная, напротив, читается с расстановкою, с отдохновением — оставляет вам способность позабыться, мечтать; опомнившись, вы опять за нее принимаетесь, перечитываете места, вами пропущенные без внимания etc. Книга скучная представляет более развлечения. Понятие

379

о скуке весьма относительное. Книга скучная может быть очень хороша; не говорю об книгах ученых, но и об книгах, писанных с целию просто литературною. Многие читатели согласятся со мною, что «Клариса» очень утомительна и скучна, но со всем тем роман Ричардсонов имеет необыкновенное достоинство.

Вот на что хороши путешествия.

Итак, собравшись в дорогу, зашел я к старому моему приятелю **, коего библиотекой привык я пользоваться. Я просил у него книгу скучную, но любопытную в каком бы то ни было отношении. Приятель мой хотел было мне дать нравственно-сатирический роман, утверждая, что скучнее ничего быть не может, а что книга очень любопытна в отношении участи ее в публике; но я его благодарил, зная уже по опыту непреодолимость нравственно-сатирических романов. «Постой, — сказал мне **, — есть у меня для тебя книжка». С этим словом вынул он из-за полного собрания сочинений Александра Сумарокова и Михайла Хераскова книгу, по-видимому изданную в конце прошлого столетия. «Прошу беречь ее, — сказал он таинственным голосом. — Надеюсь, что ты вполне оценишь и оправдаешь мою доверенность». Я раскрыл ее и прочел заглавие: «Путешествие из Петербурга в Москву». С. П. Б. 1790 году.

С эпиграфом:

Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй.
Тилемахида. Кн. XVIII, ст. 514.

Книга, некогда прошумевшая соблазном и навлекшая на сочинителя гнев Екатерины, смертный приговор и ссылку в Сибирь; ныне типографическая редкость, потерявшая свою заманчивость, случайно встречаемая на пыльной полке библиомана или в мешке брадатого разносчика.

Я искренно благодарил ** и взял с собою «Путешествие». Содержание его всем известно. Радищев написал несколько отрывков, дав каждому в заглавие название одной из станций, находящихся на дороге из Петербурга в Москву. В них излил он свои мысли безо

380

всякой связи и порядка. В Черной Грязи, пока переменяли лошадей, я начал книгу с последней главы и таким образом заставил Радищева путешествовать со мною из Москвы в Петербург.

МОСКВА

Москва! Москва!.. — восклицает Радищев на последней странице своей книги и бросает желчью напитанное перо, как будто мрачные картины его воображения рассеялись при взгляде на золотые маковки Москвы белокаменной. Вот уже Всесвятское... Он прощается с утомленным читателем; он просит своего сопутника подождать его у околицы; на возвратном пути он примется опять за свои горькие полуистины, за свои дерзкие мечтания... Теперь ему некогда: он скачет успокоиться в семье родных, позабыться в вихре московских забав. До свидания, читатель! Ямщик, погоняй! Москва! Москва!..

Многое переменилось со времен Радищева: ныне, покидая смиренную Москву и готовясь увидеть блестящий Петербург, я заранее встревожен при мысли переменить мой тихий образ жизни на вихрь и шум, ожидающий меня; голова моя заранее кружится...

FuitTroja, fuimusTrojani. Некогда соперничество между Москвой и Петербургом действительно существовало. Некогда в Москве пребывало богатое неслужащее боярство, вельможи, оставившие двор, люди независимые, беспечные, страстные к безвредному злоречию и к дешевому хлебосольству; некогда Москва была сборным местом для всего русского дворянства, которое изо всех провинций съезжалось в нее на зиму. Блестящая гвардейская молодежь налетала туда ж из Петербурга. Во всех концах древней столицы гремела музыка, и везде была толпа. В зале Благородного собрания два раза в неделю было до пяти тысяч народу. Тут молодые люди знакомились между собою; улаживались свадьбы. Москва славилась невестами, как Вязьма пряниками; московские обеды (так оригинально описанные князем Долгоруким), вошли в пословицу. Невинные странности москвичей были

381

признаком их независимости. Они жили по-своему, забавлялись как хотели, мало заботясь о мнении ближнего. Бывало, богатый чудак выстроит себе на одной из главных улиц китайский дом с зелеными драконами, с деревянными мандаринами под золочеными зонтиками. Другой выедет в Марьину Рощу в карете из кованого серебра 84-й пробы. Третий на запятки четвероместных саней поставит человек пять арапов, егерей и скороходов и цугом тащится по летней мостовой. Щеголихи, перенимая петербургские моды, налагали и на наряды неизгладимую печать. Надменный Петербург издали смеялся и не вмешивался в затеи старушки Москвы. Но куда девалась эта шумная, праздная, беззаботная жизнь? Куда девались балы, пиры, чудаки и проказники — все исчезло: остались одни невесты, к которым нельзя по крайней мере применить грубую пословицу «viellescommeles rues»¹⁾: московские улицы, благодаря 1812 году, моложе московских красавиц, все еще цветущих розами! Ныне в присмиревшей Москве огромные боярские дома стоят печально между широким двором, заросшим травою, и садом, запущенным и одичалым. Под вызолоченным гербом торчит вывеска портного, который платит хозяину 30 рублей в месяц за квартиру; великолепный бельэтаж нанят мадамой для пансиона — и то слава богу! На всех воротах прибито объявление, что дом продается и отдается внаймы, и никто его не покупает и не нанимает. Улицы мертвы; редко по мостовой раздается стук кареты; барышни бегут к окошкам, когда едет один из полицмейстеров со своими казаками. Подмосковные деревни также пусты и печальны. Роговая музыка не гремит в рощах Свирлова и Останкина; плошки и цветные фонари не освещают английских дорожек, ныне заросших травою, а бывало уставленных миртовыми и померанцевыми деревьями. Пыльные кулисы домашнего театра тлеют в зале, оставленной после последнего представления французской комедии. Барский дом дряхлеет. Во флигеле живет немец-управитель и хлопочет о проволочном заводе. Обеды даются

¹⁾ стары, как улицы (франц.)

382

уже не хлебосолами старинного покроя, в день хозяйских именин или в угоду веселых обжор, в честь вельможи, удалившегося от двора, но обществом игроков, задумавших обобрать, наверное, юношу, вышедшего из-под опеки, или саратовского откупщика. Московские балы... Увы! Посмотрите на эти домашние прически, на эти белые башмачки, искусно забеленные мелом... Кавалеры набраны кое-где — и что за кавалеры! «Горе от ума» есть уже картина обветшалая, печальный анахронизм. Вы в Москве уже не найдете ни Фамусова, который всякому, ты знаешь, рад — и князю Петру Ильичу, и французу из Бордо, и Загорецкому, и Скалозубу, и Чацкому; ни Татьяны Юрьевны, которая

Балы́ дает нельзя богаче
От рождества и до поста,
А летом праздники на даче.

Хлестова — в могиле; Репетилов — в деревне. Бедная Москва!..

Петр I не любил Москвы, где на каждом шагу встречал воспоминания мятежей и казней, закоренелую старину и упрямое сопротивление суеверия и предрассудков. Он оставил Кремль, где ему было не душно, но тесно; и на дальном берегу Балтийского моря искал досуга, простора и свободы для своей мощной и беспокойной деятельности. После него, когда старая наша аристократия возымела свою прежнюю силу и влияние, Долгорукие чуть было не возвратили Москве своих государей; но смерть молодого Петра II снова утвердила за Петербургом его недавние права.

Упадок Москвы есть неминуемое следствие возвышения Петербурга. Две столицы не могут в равной степени процветать в одном и том же государстве, как два сердца не существуют в теле человеческом. Но обеднение Москвы доказывает и другое: обеднение русского дворянства, происшедшее частию от раздробления имений, исчезающих с ужасной быстротою, частию от других причин, о которых успеем еще потолковать.

Но Москва, утратившая свой блеск аристократический, процветает в других отношениях:

383

промышленность, сильно покровительствуемая, в ней оживилась и развилась с необыкновенною силою. Купечество богатеет и начинает селиться в палатах, покидаемых дворянством. С другой стороны, просвещение любит город, где Шувалов основал университет по предначертанию Ломоносова.

Литераторы петербургские по большей части не литераторы, но предприимчивые и смышленые литературные откупщики. Ученость, любовь к искусству и таланты неоспоримо на стороне Москвы. Московский журнализм убьет журнализм петербургский.

Московская критика с честию отличается от петербургской. Шевырев, Киреевский, Погодин и другие написали несколько опытов, достойных стать наряду с лучшими статьями английских Reviews, между тем как петербургские журналы судят о литературе, как о музыке; о музыке, как о политической экономии, то есть наобум и как-нибудь, иногда впопад и остроумно, но большею частию неосновательно и поверхностно.

Философия немецкая, которая нашла в Москве, может быть, слишком много молодых последователей, кажется, начинает уступать духу более практическому. Тем не менее влияние ее было благотворно: оно спасло нашу молодежь от холодного скептицизма французской философии и удалило ее от упоительных и вредных мечтаний, которые имели столь ужасное влияние на лучший цвет предшествовавшего поколения!

Кстати: я отыскал в моих бумагах любопытное сравнение между обеими столицами. Оно написано одним из моих приятелей, великим меланхоликом, имеющим иногда свои светлые минуты веселости.

Москва и Петербург

Ломоносов

В конце книги своей Радищев поместил слово о Ломоносове. Оно писано слогом надутым и тяжелым. Радищев имел тайное намерение нанести удар

384

неприкосновенной славе росского Пиндара. Достойно замечания и то, что Радищев тщательно прикрыл это намерение уловками уважения и обошелся со славою Ломоносова гораздо осторожнее, нежели с верховной властию, на которую напал с такой безумной дерзостью. Он более тридцати страниц наполнил пошлыми похвалами стихотворцу, ритору и грамматику, чтоб в конце своего слова поместить следующие мятежные строки:

Мы желаем показать, что в отношении российской словесности тот, кто путь ко храму славы проложил, есть первый виновник в приобретении славы, хотя бы он войти во храм не мог. БаконВеруламскийнедостоин разве напоминовения, что мог токмо сказать, как можно размножать науки? Недостойны разве признательности мужественные писатели, восстающие на губительство и всесилие, для того что не могли избавить человечества из оков и пленения? И мы не почтем Ломоносова, для того, что не разумел правил позорищного стихотворения и томился в эпопее, что чужд был в стихах чувствительности, что не всегда проницателен в суждениях и что в самых одах своих вмещал иногда более слов, нежели мыслей.

Ломоносов был великий человек. Между Петром I и Екатериною II он один является самобытным сподвижником просвещения. Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом. Но в сем университете профессор поэзии и элоквенции не что иное, как исправный чиновник, а не поэт, вдохновенный свыше, не оратор, мощно увлекающий. Однообразные и стеснительные формы, в кои отливал он свои мысли, дают его прозе ход утомительный и тяжелый. Эта схоластическая величавость, полуславенская, полулатинская, сделалась было необходимостию: к счастию, Карамзин освободил язык от чуждого ига и возвратил ему свободу, обратив его к живым источникам народного слова. В Ломоносове нет ни чувства, ни воображения. Оды его, писанные по образцу тогдашних немецких стихотворцев, давно уже забытых в самой Германии, утомительны и надуты. Его влияние на словесность было вредное и до сих пор в ней отзывается. Высокопарность, изысканность, отвращение от простоты и точности, отсутствие всякой народности и оригинальности — вот следы, оставленные Ломоносовым. Ломоносов сам не дорожил

385

своею поэзиею и гораздо более заботился о своих химических опытах, нежели о должностных одах на высокоторжественный день тезоименитства и проч. С каким презрением говорит он о Сумарокове, страстном к своему искусству, об этом человеке, который ни о чем, кроме как о бедном своем рифмичестве, не думает!.. Зато с каким жаром говорит он о науках, о просвещении! Смотрите письма его к Шувалову, к Воронцову и пр.

Ничто не может дать лучшего понятия о Ломоносове, как следующий рапорт, поданный им Шувалову, о своих упражнениях с 1751 года по 1757:

По ордеру вашего сиятельства велено всем академическим профессорам и адъюнктам, чтобы рапортовали вашему сиятельству о своих трудах и упражнениях в науках с 1751 года поныне. В силу оного рапортую, что с того времени до нынешнего числа по моей профессии и в других науках я учинил погодно.

В 1751 году

В химии. 1) Произведены многие опыты химические, по большей части огнем, для исследования натуры цветов, что значит того ж году журнал лаборатории на 12 листах и другие записки. 2) Говорил сочиненную свою Речь о пользе химии на российском языке. 3) Вымыслил некоторые новые инструменты для физической химии

В физике. 1) Делал опыты в большие морозы для изыскания: какою пропорциею воздух сжимается и расширяется по всем градусам термометра. 2) Летом деланы опыты зажигательным стеклом и термометром, коль высоко втекает ртуть в разных расстояниях от зажигательной точки. 3) Сделаны опыты, как разделять олово от свинца одним плавлением, без всяких посторонних материй простою механикою, что изрядный успех имеет и весьма дешево становится.

В истории. Читал книги для собрания материй к сочинению Российской истории: Нестора, законы Ярославли, Большой летописец, Татищева первый том, Кромера, Вейселя, Гелмолда, Арнолда и другие, из которых брал нужные эксцерпты или выписки в примечания, всех числом 653 статьи, на 15 листах.

В словесных науках. 1) Сочинил трагедию, «Демофонт» называемую. 2) Сочинял стихи на иллюминации. 3) Собранные прежде сего материи к сочинению грамматики зачал приводить в порядок. Давал приватные лекции студентам в российском стихотворстве; а особливо Поповскому, который ныне профессором. 4) Диктовал студентам сочиненное мною начало третьей книги Красноречия — о стихотворстве вообще.

386

В 1752 году

В химии. 1) Деланы многие химические опыты для теории цветов, о чем явствует в журнале сего года на 25 листах. 2) Показывал студентам химические опыты тем курсом, как сам учился у Геккеля. 3) Для ясного понятия и краткого познания всей химии диктовал студентам и толковал сочиненные мною в физической химии пролегомены на латинском языке, которые содержатся на 13 листах в 150 параграфах, со многими фигурами на шести полулистах. 4) Изыскал способы и практикою доказал, как составлять мусию. 5) По канцелярскому указу обучал составлению разноцветных стекол присланного из канцелярии строений ученика Дружинина для здешних стеклянных заводов.

В физике. 1) Чинил электрические воздушные наблюдения с немалою опасностию. 2) Зимою повторял опыты о разном протяжении воздуха по градусам термометра.

В истории. Для собрания материалов к Российской истории читал Кранца, Претория, Муратория, Иорнанда, Прокопия, Павла дьякона, Зонара, Феофана Исповедника, Леона Грамматика и иных эксцерптов нужных на 5 листах в 161 статье.

В словесных науках. 1) Сочинил оду на восшествие на престол ее императорского величества. 2) Письмо о пользе стекла. 3) Изобретал иллюминации и сочинял к ним стихи: на 25 апреля, на 5 сентября, на 25 ноября. 4) Оратории, второй части Красноречия, сочинил 10 листов.

В 1753 году

В химии. 1) Продолжались опыты для исследования натуры цветов, что показывает журнал того же году на 56 листах. 2) По окончании лекций делал новые химико-физические опыты, дабы привести химию сколько можно к философскому познанию и сделать частью основательной физики: из оных многочисленных опытов, где мера, вес и их пропорция показаны, сочинены многие цифирные таблицы, на 24 полулистовых страницах, где каждая строка целый опыт содержит.

В физике. 1) С покойным профессором Рихманом делал химико-физические опыты в лаборатории для исследования градуса теплоты, который на себя вода принимает от погашенных в ней минералов, прежде раскаленных. 2) Чинил наблюдения электрической силы на воздухе с великою опасностию. 3) Говорил в публичном собрании Речь о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих, с истолкованием многих других свойств натуры. 4) Делал опыты, коими оказалось, что цветы, а особливо красный, на морозе ярчее, нежели в теплоте.

В истории. 1) Записки из упомянутых прежде авторов приводил под статьи числами. 2) Читал Российские Академические летописцы без записок, чтобы общее понятие иметь пространно о деяниях российских.

387

В словесных науках. 1) Для российской грамматики привел глаголы в порядок. 2) Пять проектов со стихами на иллюминации и фейерверки: на 1 января, на 25 апреля, на 5 сентября, на 25 ноября и на 18 декабря.

В 1754 году

В химии. 1) Сделаны разные опыты химические, которые содержатся в журнале сего года на 46 листах. 2) Повторением поверены физико-химические таблицы, прошлого года сочиненные.

В физике. 1) Изобретены некоторые способы к сысканию долготы и ширины, на море при мрачном небе. В практике исследовать сего без Адмиралтейства невозможно. 2) Деланы опыты метеорологические над водою, из Северного океана привезенною, в каком градусе мороза она замерзнуть может. Притом были разные химические растворы морожены для сравнения. 3) Деланы опыты при пильной мельнице в деревне, как текущая по наклонению вода течение свое ускоряет и какою силою бьет. 4) Делал опыт машины, которая бы, подымаясь кверху сама, могла поднять с собою маленький термометр, дабы узнать градус теплоты на вышине, которая хотя слишком на два золотника облегчалась, однако к желаемому концу не приведена.

В истории. Сочинен Опыт истории славянского народа до Рурика: Дедикация, вступление; глава 1, о старобытных жителях в России; глава 2, о величестве и поколениях славянского народа; глава 3, о древности славянского народа, всего 8 листов.

В словесных науках. 1) Сочинил оду на рождение государя великого князя Павла Петровича. 2) Изобрел фейерверк, который был представлен на новый 1754 год, и стихи сделал. Также делал проекты на иллюминацию и фейерверки: к 25 апреля, к 5 сентября, к 25 ноября.

В 1755 году

В химии. Деланы разные физико-химические опыты, что явствует в журнале того ж года на 14 листах.

В физике. 1) Сочинил диссертацию о должности журналистов, в которой опровергнуты все критики, учиненные в Германии против моих диссертаций, в комментариях напечатанных, а особливо против новых теорий о теплоте и стуже, о химических растворах и упругости воздуха. Оная диссертация переведена господином Формеем на французский язык и в журнале, называемом: «Немецкая библиотека» (Bibliothèquegermanique) на оном языке напечатана. 2) Сочинил письмо о северном ходу в Ост-Индию Сибирским океаном.

В истории. Сделан опыт описанием владения первых великих князей российских Рурика, Олега, Игоря.

388

В словесных науках. 1) Сочинил и говорил в публичном собрании Слово похвальное блаженныя памяти государю императору Петру Великому. 2) Сочинив большую часть грамматики, привел к концу, которая в нынешнем году печатью к концу приходит. 3) Сочинил письмо о сходстве и переменах языков.

В 1756 году

В химии. 1) Между разными химическими опытами, которых журнал на 13 листах, деланы опыты в заплавленных накрепко стеклянных сосудах, чтобы исследовать, прибывает ли вес металлов от чистого жару. Оными опытами нашлось, что славного Роберта Бойля мнение ложно, ибо без пропущения внешнего воздуха вес сожженного металла остается в одной мере. 2) Учинены опыты химические со вспоможением воздушного насоса, где в сосудах химических, из которых был воздух вытянут, показывали на огне минералы такие феномены, какие химикам еще неизвестны. 3) Ныне лабораторКлементьев под моим смотрением изыскивает по моему указанию, как бы сделать для фейерверков верховые зеленые звездки.

В физике 1) Изобретен мною новый оптический инструмент, который я назвал никтоптическою трубою (tubusnyctopticus); оный должен служить к тому, чтобы ночью видеть можно было. Первый опыт показывает на сумерках ясно те вещи, которые простым глазом не видны, и весьма надеяться можно, что старанием искусных мастеров может простереться до такого совершенства, какого ныне достигли телескопы и микроскопы от малого начала. 2) Сделал четыре новоизобретенные мною пендула, из которых один медный, длиною в сажень, однако служит чрез механические стрелки против такого, который бы был вышиною с четвертью на версту. Употребляется к тому, чтобы узнать, всегда ли с земли центр, притягивающий к себе тяжкие тела, стоит неподвижно или переменяет место. 3) Говорил в публичном собрании сочиненную мною Речь о цветах.

В истории. Собранные мною в нынешнем году российские исторические манускрипты для моей библиотеки, пятнадцать книг, сличал между собою для наблюдения сходств в деяниях российских.

В словесных науках. 1) Сочиняю героическую поэму, именуемую: «Петр Великий». 2) Сделал проект со стихами для фейерверка к 18 декабря сего года.

Сверх сего в разные годы зачаты делать диссертации: 1) О лучшем и ученом мореплавании. 2) О твердом термометре. 3) О трясении земли. 4) О первоначальных частицах, тела составляющих. 5) О градусах теплоты и стужи, как их определить основательно, со мнением о умеренности растворения воздуха на планетах. К совершению привесть отчасти препятствуют другие дела, отчасти протяжным печатанием комментариев охота отнимается.

389

Сумароков был шутом у всех тогдашних вельмож: у Шувалова, у Панина; его дразнили, подстрекали и забавлялись его выходками. Фонвизин, коего характер имеет нужду в оправдании, забавлял знатных, передразнивая Александра Петровича в совершенстве. Державин исподтишка писал сатиры на Сумарокова и приезжал как ни в чем не бывало наслаждаться его бешенством. Ломоносов был иного покроя. С ним шутить было накладно. Он везде был тот же: дома, где все его трепетали; во дворце, где он дирал за уши пажей; в Академии, где, по свидетельству Шлецера, не смели при нем пикнуть. Не многим известна стихотворная перепалка его с Дмитрием Сеченовым по случаю «Гимна бороде», не напечатанного ни в одном собрании его сочинений. Она может дать понятие о заносчивости поэта, как и о нетерпимости проповедника. Со всем тем Ломоносов был добродушен. Как хорошо его письмо о семействе несчастного Рихмана! В отношении к самому себе он был очень беспечен, и, кажется, жена его хоть была и немка, но мало смыслила в хозяйстве. Вдова старого профессора, услыша, что речь идет о Ломоносове, спросила: «О каком Ломоносове говорите вы? не о Михайле ли Васильевиче? То-то был пустой человек! бывало, от него всегда бегали к нам за кофейником. Вот Тредьяковский, Василий Кирилович, — вот этот был почтенный и порядочный человек». Тредьяковский был, конечно, почтенный и порядочный человек. Его филологические и грамматические изыскания очень замечательны. Он имел о русском стихосложении обширнейшее понятие, нежели Ломоносов и Сумароков. Любовь его к Фенелонову эпосу делает ему честь, а мысль перевести его стихами и самый выбор стиха доказывают необыкновенное чувство изящного. В «Тилемахиде» находится много хороших стихов и счастливых оборотов. Радищев написал о них целую статью (см. Собрание сочинений А. Радищева). Дельвиг приводил часто следующий стих в пример прекрасного гекзаметра:

Корабль Одиссеев,
Бегом волны деля, из очей ушел и сокрылся.

390

Вообще изучение Тредьяковского приносит более пользы, нежели изучение прочих наших старых писателей. Сумароков и Херасков, верно, не стоят Тредьяковского, — habentsuafata libelli. ¹⁾.

Радищев укоряет Ломоносова в лести и тут же извиняет его. Ломоносов наполнил торжественные свои оды высокопарною хвалою; он без обиняков называет благодетеля своего графа Шувалова своим благодетелем; он в какой-то придворной идиллии воспевает графа К. Разумовского под именем Полидора; он стихами поздравляет графа Орлова с возвращением его из Финляндии; он пишет: Его сиятельство граф М.Л. Воронцов, по своей высокой ко мне милости, изволил взять от меня пробы мозаических составов для показания ее величеству. — Ныне все это вывелось из обыкновения. Дело в том, что расстояние от одного сословия до другого в то время еще существовало. Ломоносов, рожденный в низком сословии, не думал возвысить себя наглостию и запанибратством с людьми высшего состояния (хотя, впрочем, по чину он мог быть им и равный). Но зато умел он за себя постоять и не дорожил ни покровительством своих меценатов, ни своим благосостоянием, когда дело шло о его чести или о торжестве его любимых идей. Послушайте, как пишет он этому самому Шувалову, предстателю мус, высокому своему патрону, который вздумал было над ним пошутить. «Я, ваше высокопревосходительство, не только у вельмож, но ниже́ у господа моего бога дураком быть не хочу»²⁾.

В другой раз, заспоря с тем же вельможею, Ломоносов так его рассердил, что Шувалов закричал: «Я отставлю тебя от Академии!» — «Нет, — возразил гордо Ломоносов, — разве Академию от меня отставят». Вот каков был этот униженный сочинитель похвальных од и придворных идиллий!

Patronage (покровительство) до сей поры сохраняется в обычаях английской литературы. Почтенный

¹⁾ книги имеют свою судьбу (лат.)

²⁾ См. его письмо к графуШувалова. (Прим. Пушкина.)

391

Кребб, умерший в прошлом году, поднес все свои прекрасные поэмы tohisGracetheDuke etc¹⁾. В своих смиренных посвящениях он почтительно упоминает о милостях и высоком покровительстве, коих он удостоился etc. В России вы не встретите ничего подобного. У нас, как заметила М-medeStaël, словесностию занимались большею частию дворяне («EnRussiequelquesgentilshommessesontoccupésdelittérature»). Это дало особенную физиономию нашей литературе; у нас писатели не могут изыскивать милостей и покровительства у людей, которых почитают себе равными, и подносить свои сочинения вельможе или богачу, в надежде получить от него 500 рублей или перстень, украшенный драгоценными каменьями. Что же из этого следует? что нынешние писатели благороднее мыслят и чувствуют, нежели мыслил и чувствовал Ломоносов и Костров? Позвольте в том усумниться.

Нынче писатель, краснеющий при одной мысли посвятить книгу свою человеку, который выше его двумя или тремя чинами, не стыдится публично жать руку журналисту, ошельмованному в общем мнении, но который может повредить продаже книги или хвалебным объявлением заманить покупщиков. Ныне последний из писак, готовый на всякую приватную подлость, громко проповедует независимость и пишет безыменные пасквили на людей, перед которыми расстилается в их кабинете.

К тому же с некоторых пор литература стала у нас ремесло выгодное, и публика в состоянии дать более денег, нежели его сиятельство такой-то или его высокопревосходительство такой-то. Как бы то ни было, повторяю, что формы ничего не значат; Ломоносов и Кребб достойны уважения всех честных людей, несмотря на их смиренные посвящения, а господа NN все-таки презрительны — несмотря на то что в своих книжках они пропо