Николай Михайлович Коркунов

 

Николай Михайлович Коркунов (1853 — 1904) —теоре­тик права и социолог буржуазно-либерального направления. Позитивист, противник теории естественного права. Разрабатывал идеи государства как объединяющей силы, в основе которой лежит нравственное начало, и права как взаимной психологической связи людей.

Основные произведения: «Энциклопедия права», «Госу­дарство и свобода», «Русское государственное право», «Лекции по общей теории права», «История философии права».

В силу присущей нам, как существам разумным, способности к обобщению, мы руководимся в нашей сознательной деятельности не только конкретными представлениями, но также и правилами, указующи­ми, как должно действовать для достижения той или другой определенной цели.

Такие правила, обусловленные определенною целью, называются вообще нормами. Сообразно раз­личию целей и нормы могут быть очень разнообраз­ны. Но все они сводятся к двум главным группам: нормы технические и нормы этические.

Нормы технические — это правила, указывающие, как следует поступать для достижения какой-либо одной определенной цели. Таковы правила гигиены, педагогики, грамматики, строительного искусства... Указывая, как осуществить каждую отдельную цель, они не указывают, как установить гармонию в совме­стном осуществлении многих целей. Это приводит к осуществлению наряду с техническими еще других норм — этических.

Различие норм технических и этических может быть формулировано таким образом: нормы техниче­ские суть правила осуществления отдельных целей человеческой деятельности; нормы этические — пра­вила совместного осуществления всех людских целей.

Из этого, конечно, не следует заключать, чтобы этические правила могли заменить собою технические нормы. Они не имеют вовсе значения одного общего технического правила, применимого к осуществлению всех различных целей. Соблюдение этических правил никогда не ведет непосредственно к осуществлению отдельных целей.

Между тем как технические нормы факультатив­ны, этические — обязательны. Соблюдение этических норм не есть лишь дело субъективного усмотрения: они являются перед нами с характером объективно обязательных требований.

Юридические нормы представляют все отличи­тельные признаки норм этических. Соблюдение тре­бований права не ведет к непосредственному осуще­ствлению никакой материальной цели. Право только определяет рамки осуществления разнообразных ин­тересов, составляющих содержание общественной жизни. Вместе с тем соблюдение юридических норм признается обязательным для всех, независимо от желательности для них той или другой отдельной цели,

И, наконец, содержание права не есть только логиче­ски необходимый вывод из законов природы, что ясно уже из самого факта разнообразия и даже противо­речия существующих в разное время и в различных странах юридических норм. Но юридические нормы суть не единственные этические нормы. Наряду с ними к этическим же нормам относятся нормы нрав­ственные. Для ближайшего определения юридических норм необходимо поэтому отграничить их от норм нравственных.

Нормы разграничения интересов определяют гра­ницу между правом и неправом и суть юридические нормы.

Таким образом, различие нравственности и пра­ва может быть формулировано очень просто. Нравст­венность дает оценку интересов, право — их разгра­ничение. Как установление мерила для оценки наших интересов есть задача каждой нравственной системы, так установление принципа для разграничения инте­ресов различных личностей — есть задача права... Этим объясняется также, что из нравственных норм выводится только безусловный нравственный долг; из юридических — обусловленные друг другом право и обязанность. Право есть именно обусловленная соот­ветствующей обязанностью другого лица возмож­ность осуществлять данный интерес в установляемых юридическими нормами пределах. Юридическая обя­занность есть обязанность выполнять вытекающие из чужого права требования соблюдать установляемые юридическими нормами границы сталкивающихся интересов. Поэтому, в отличие от нравственного дол­га, юридическая обязанность сохраняется только до тех пор, пока существует чужой интерес, ради кото­рого она установлена. Отсюда понятие давности, по­гашающей обязанности, понятие, неведомое нрав­ственности.

Оценка интересов есть, конечно, дело внутренне­го убеждения; разграничение — дело внешнего соот­ношения интересов нескольких личностей.

Разграничение интересов требует признания дан­ной нормы всеми субъектами разграничиваемых ин­тересов. Поэтому нравственность есть дело более индивидуальное, право — более общественное.

Таким образом, частные характерные различия права и нравственности являются только выводами из коренного их различия, как разграничения и оценки интересов.

Всякая вообще норма, будет ли это норма юриди­ческая или нравственная, этическая или техническая, есть правило, обусловленное определенной целью, другими словами правило должного; этим все вообще нормы отличаются от законов в научном смысле. Закон в научном смысле есть общая формула, выражающая подмеченное однообразие явления. Закон выражает не то, что должно быть, а то, что есть в действительно­сти, — не должное, а сущее. Закон есть лишь обобщен­ное выражение действительности. Отсюда вытекает далее то различие нормы и за­кона, что нормы могут быть нарушаемы; нарушить же закон невозможно. Нормы только указывают, как должно поступать для достижения определенной цели. Но можно поступать и не так, как должно, можно и уклониться от соблюдения нормы; закон же, напро­тив, не зависит от чьей-либо воли, так как выражает не то, что должно быть осуществлено чьей-либо во­лей, а то что, независимо от человеческой воли, суще­ствует, необходимо.

Наконец, нормы и законы различаются еще и тем, что нормы, руководя деятельностью людей, указывая им пути достижения их целей, причинным образом обусловливают поступки людей, следовательно, слу­жат причиной явлений.

Законы, выражая лишь уже существующее одно­образие явлений, не могут быть причиной этих явле­ний. Закон объясняет нам, не почему явления совер­шаются, а только как они совершаются.

Во-первых, право не есть, помимо воли и созна­ния людей, существующий порядок, людьми только подмеченный, как это имеется в отношении к зако­нам. Если даже признать существование абсолютно­го и вечного права, все-таки действительное осуществ­ление его не совершается помимо сознания и воли людей. И абсолютное, вечное право мыслимо только как требование соблюдения известного поведения людьми, а не как само собой устанавливающееся од­нообразие их поведения.

Но законы в научном смысле не зависят от того, знают ли их люди или нет. Они действуют одинаково и до открытия их людьми, и после....Другое резкое отличие законов от права — это их неуклонное, не допускающее нарушений действие. Закон есть не­обходимый порядок. Право, напротив, непрестанно нарушается даже теми, кто знает и признает его.

Выяснение действительного отношения права к законам в научном смысле составляет необходимое условие для определения того, какой характер имеет право: абсолютный или относительный? Если юриди­ческие нормы представляют собою лишь особую груп­пу явлений общественности, право, как и все явления вообще, имеет, конечно, относительный характер. Будучи явлением, право изменчиво, зависимо от ус­ловий времени и места. Самое различие правового и неправового, подобно различию положительной и отрицательной квалификации всякого явления, обу­словлено нашим субъективным отношением. Одно и то же разграничение интересов в зависимости от субъективного отношения может быть признаваемо то правым, справедливым, то неправым, несправед­ливым. Если так, то круг явлений, составляющих пред­мет науки права, определяется не противоположени­ем правового неправовому, а противоположением всех явлений, допускающих юридическую квалификацию, положительную или отрицательную, все равно, тем явлениям, к которым она вовсе неприложима, кото­рые вовсе не могут быть определены ни как правые, ни как неправые.

Для науки права нет вовсе надобности искать определение абсолютного различения правого и не­правого; она не может признать такого различия, она распространяет свое изучение одинаково на правое и неправое, кладя в основу отграничения предмета сво­его исследования не различие правого от неправого, а права от того, что не есть вовсе право.

Раз все право относительно, нет основания исклю­чать из круга изучаемых наукой права явлений, норм разграничения интересов, как бы эти нормы ни об­разовались; будут ли это нормы, установленные орга­нами общественной власти, обычаем, или хотя бы субъективным правосознанием отдельных личностей. Конечно, субъективное правосознание относительно и в его относительности усматривали основание не­допустимости признать его наряду с «положительным» правом предметом науки права. Но раз все пра­во относительно, нет более препятствий подводить под понятие права и вырабатываемые субъективным соз­нанием нормы разграничения интересов.

Выставленное мною определение права как раз­граничения интересов предполагает полную относи­тельность права. Оно охватывает собою всякое раз­граничение интересов, каково бы оно ни было на субъективный взгляд: справедливым или несправед­ливым, и как бы оно ни было установлено: обычаем, законодательством, судебной практикой или субъек­тивным правосознанием.

Мы определили государство как общественный союз, наделенный самостоятельною принудительною властью, но не выяснили еще, что такое власть... На первый взгляд может показаться более согласным с фактами действительности, более реалистическим отождествление государственной власти с волею кон­кретных правителей. Существование у них воли — бесспорный факт, и гражданам на каждом шагу при­ходится сталкиваться с проявлениями этой воли. На­против, существование какой-то особой высшей воли есть только предположение и при том довольно туман­ное. Эта предполагаемая высшая воля практически проявляется все-таки только в велениях и действиях тех же правителей государства.

Этим и объясняется, почему и до сих пор находятся в политической ли­тературе защитники отождествления государствен­ной власти с личной волей конкретного правителя... Однако реалистическим такое понимание государст­венной власти может быть названо разве в том смыс­ле, что оно не опирается ни на какие произвольные метафизические предположения. Существование кон­кретных правителей государства и их воли, бесспор­но, совершенно реальный факт, но одним этим фак­том невозможно объяснить явление государственного властвования.

Подчинение государственной власти обусловлено чем-то таким, что не зависит от личных качеств и личной воли отдельных правителей, и господствующее в политической литературе направление признает правителей лишь органами, лишь выразителями ка­кой-то высшей воли, которой их личная воля должна подчиняться. В средние века этой высшей волей, проявляющейся в действиях правителя, признавалась божественная воля. Политические теории нового вре­мени заменили религиозную основу учением об об­щественном договоре... С начала настоящего столетия договорная теория происхождения государств заме­няется иными. Государство уже не считают более произвольным установлением людей, а объективно необходимой формой человеческого общения, необ­ходимым закономерным продуктом исторического процесса. И сообразно с этим в объяснении госу­дарственной власти коллективная воля конкретных личностей, заменившая собою божественную волю, заменилась в свой черед абстрактною волею самого государства, как особой, самостоятельной личности. Решительное большинство современных государствоведов так и объясняют государственную власть, как волю самого государства, в отношении к которому правительство является лишь его органом.

Такое объяснение нельзя, однако, признать удов­летворительным научным объяснением. Прежде все­го, государство может быть признано личностью, на­деленной особой волей, лишь в смысле юридической фикции. Чтобы быть реальной личностью, государст­ву недостает необходимого условия каждой лично­сти — единства самосознания. Но фикции могут служить только средством разобраться в сложных яв­лениях действительности, сводя их в нашем мышле­нии к простой и удобно обозреваемой схеме; дать дей­ствительное объяснение явлений фикция не может.

Затем власть есть именно то, что объединяет государство в одно целое. У каждого государства своя особая власть, и там, где мы замечаем несколько вла­стей, мы признаем и существование не одного, а не­скольких государств. Поэтому, если власть воля, она должна быть единою волей. Между тем всех проявле­ний государственного властвования невозможно объ­яснить как проявления все одной и той же воли. В исторической деятельности жизнь государства пред­ставляет не проявление надо всем господствующей единой воли, а борьбу многих противоположных воль.

И юридическая организация государств строится большею частью на сочетании действия нескольких самостоятельных, друг от друга независимых воль, как это мы видим в особенности в конституционных мо­нархиях, в основе организации которых лежит имен­но взаимодействие воли монарха и воли, выражаемой народным представительством. И притом это не обу­словлено только фактической множественностью воль, влияющих на ход государственной жизни, кото­рые бы конституции государств всегда бы стремились свести к единству, соединить в одну волю.

Напротив, очень часто конституции сами нарочно, так сказать, дробят волю учреждений, призванных осуществлять функции государственной власти. Очевидно, единст­во воли не представляется тут желательной, а на­оборот, злом, которое заботятся устранить. Такое значение имеют, напр., раздвоение народного пред­ставительства на две палаты, установление различно­го порядка для обсуждения палатами обыкновенных и конституционных законов и т. д. Если бы государ­ственная власть была единой волей, задачей всей го­сударственной организации должно бы тогда быть обеспечение господства единой воли, и было бы со­вершенно невозможно существование разделения властей и самоуправления, предполагающих именно, что отдельные функции власти осуществляются обо­собленно и независимо друг от друга.

Вообще понятия власти и воли не могут быть отож­дествляемы. Воля не есть сама по себе власть. Воля бывает и бессильная, и безвластная. Власть приходит к воле извне, придается ей чем-то другим, лежащим вне воли, в самой воле не заключающимся. Воля стремит­ся к власти, получает власть. Поэтому власть есть не­что внешнее для воли, служащее ей объектом. С дру­гой стороны и власть не предполагает непременно наличности властвующей воли. Если взять самый про­стой случай власти одного человека над другим, она возможна помимо и даже вопреки воле властвующе­го. Человек, властвующий над другим обаянием свя­тости, ума, таланта, красоты, властвует часто и не ду­мая о том, даже сам не желая, тяготясь такой властью...

Таким образом, понятие власти ни в каком отно­шении не совпадает с понятием властвующей воли. Бывает, что властвует воля, но далеко не всякое вла­ствование предполагает направленную на то волю. Властвуют воображаемые божества, не только не имеющие действительной воли, но вовсе и не сущест­вующие.

 Точно также властвуют над людьми пред­ставления о многом таком, что вовсе и не может быть причастным воле, например, представление о гро­зящей беде, болезни, суеверия и т. п. Все это застав­ляет признать, что власть не предполагает непремен­но направленной на властвование воли. Властвование предполагает сознание не с активной стороны, не со стороны властвующего, а с пассивной стороны, со стороны подвластного.

Все, от чего человек сознает себя зависимым, властвует над ним, все равно, имеет ли оно и даже может ли иметь волю. Для властвова­ния нет надобности, чтобы это сознание зависимости было реально. Не требуется даже, чтобы существовало то, идея о чем властвует над человеком.

Для власт­вования требуется только сознание зависимости, а не реальность ее. Другими словами, власть есть сила, обусловленная не волею властвующего, а сознанием зависимости подвластного. Если так, то и для объяс­нения государственной власти нет надобности наде­лять государство волей, олицетворять его. Так как власть есть сила, обусловленная сознанием зависимо­сти подвластного, то и государство может властвовать, не обладая ни волею, ни сознанием, только бы состав­ляющие его люди сознавали себя зависимыми от го­сударства. Государственная власть не чья-либо воля, а сила, вытекающая из сознания гражданами их за­висимости от государства. — (Из: Лекции по общей теории права).