Ф. В. Басейн в вестибюле осознания

Столица Грузии 29 сентября —5 октября 1979 г., Международ­ный симпозиум по проблеме неосознаваемой психической деятель­ности. Событие исключительное хотя бы уже потому, что знаме­нитый первый Бостонский симпозиум состоялся около семидесяти лет назад, в 1910 г., а с тех пор не было ни одной достаточно

56

широкой международной встречи ученых, посвященной бессозна­тельному, хотя ни одно другое научное направление не вызывало на протяжении долгих лет такого острого интереса, не порождало таких ожесточенных споров и дискуссий. От полного непризнания до попыток объяснить чуть ли не весь мир с позиций бессозна­тельного— вот границы того поля, на котором разгорались в Тбилиси научные баталии. Но было бы покушением на истину утверждать, что в вопросе о бессознательном есть, очевидно, пра­вые и, очевидно, неправые, т. е. будто бы можно легко и с уве­ренностью сказать: вот эта точка зрения истинна, а эта — оши­бочна. Увы, нередко доводы и про и контра звучат в данном случае почти одинаково убедительно.

Поставим сначала такой вопрос: реальна ли вообще как на-учная проблема идея неосознаваемой психики? Не есть ли это какое-то надуманное, полуабсурдное, полу мистическое представ­ление? Надо сказать, что оппозиция идее бессознательного отнюдь не редко до сих пор звучит и в зарубежной и в нашей литературе. Те, кто придерживается подобной скептической, негативной точки зрения, рассуждают примерно так.Существуют психические про­цессы. Они непосредственно «даны», непосредственно «представ-! лены», непосредственно «известны» их субъекту, т. е. они «осозна­ваемы». Работа же мозга, лежащая в их основе, непосредственно.' субъекту не «дана», ему не «представлена», непосредственно субъект о ней ничего не знает, т. е. она «неосознаваема». Возни-; кает таким образом схема простая, легко усваиваемая и потому обладающая колоссальной сопротивляемостью.[Психическое—это то, что осознается, физиологические же процессы, на основе кото­рых совершается психическая деятельность, неосознаваемы и, следовательно, бессознательное как «психически) — это абсурд, понятие, заключающее в самом себе неустранимое логическое противоречие и потому не подлежащее включению в разряд под­линно научных категорий, понятие, вносящее только путаницу и неспособное быть двигателем подлинного научного процесса.

В популярнейшем издаваемом и переиздаваемом во Франции на протяжении десятилетий большом энциклопедическом словаре «Ларус» — этот словарь хорошо известен с малых лет каждому интеллигентному французу — мы вплоть до издания 1960 г. нахо­дим именно такое негативное определение бессознательного, пол­ностью выводящее эту категорию за рамки психологии.

Такой точки зрения придерживаются многие ученые, чьи име­на часто появляются в научных журналах.

Но часть их коллег не столь категорична. Такие известные
психологи, как К. Прибрам из Стенфордского и П. Я. Гальперин
из Московского университета, полагают, что игнорировать неосо­
знаваемую психическую деятельность недопустимо, но следует
рассматривать ее как лишь своеобразный психологический авто­
матизм, вовсе не требующий для своего протекания включения
сознания.                                                                                                

Бессознательное —это только вспомогательное средство для    

5?

полноценной работы памяти, восприятия, воли, всех других выс­ших психических функций

Другие ученые считают, что любая наша поведенческая реакция на любой воздействующий на нас стимул определяется той «пси­хологической установкой», которая нами в данный момент владеет. А установка эта как раз и имеет свойство не осознаваться чело­веком. Такова позиция, занимаемая последователями выдающего-ёят грузинского психолога Д. Н. Узнадзе. Впрочем, и столь извест­ный физиолог, как А. А. Ухтомский, высказывал в свое время сходные мысли: «Бесценные вещи и бесценные области реального бытия проходят мимо наших ушей и наших глаз, если не подго­товлены уши, чтобы слушать, и не подготовлены глаза, чтобы вадеть».

И наконец, четвертые — в основном это западные исследовате­ли— исходят из того, что бессознательное — это такая активность нашего мозга, которая поддается лишь особой форме постижения и в этом смысле не походит ни на один другой объект научного познания. Психоаналитики, пытающиеся обосновать такую фило­софию, как бы сами себя выключили из русла современной пси­хологии, не говоря уже о психологии классической.

Но не со всеми из них можно согласиться. Мы не можем при­соединиться к логическому, несомненно, и весьма отчетливому и удобному для понимания взгляду на бессознательное как на фе­номен, к психике не относящийся, потому что такое понимание обрисовывает действительность в искаженном виде, заставляя закрывать глаза на определенные, исключительно важные ее стороны — на процессы, которые мы должны рассматривать имен­но как психические, несмотря на то, что они не осознаются.

Откуда же нам известно о существовании таких процессов, еслиони нам непосредственно не «даны»? Чтобы ответить на этот вопрос, сначала разберемся, что такое вообще «психическое». Благодаря психике человек решает возникающие перед ним зада­чи: воспринимает мир не мозаично, не как неупорядоченную совокупность отдельных ощущений, а обобщенно; различает, ана­лизирует явления между существенным и несущественным; оказы­вается способным преследовать цели и, главное, придавать своим действиям характер сложной деятельности, имеющей определен­ный смысл. Все это — объективные проявления психики, и мы заключаем о ее расстройствах по нарушению у больных именно этих ее качеств.

Но в таком случае возникает основной, центральный вопрос, от ответа на который зависит все остальное: можно ли уловить в поведении, в деятельности, в активности человека такие проявле­ния ее смыслового (или, как принято чаще говорить, семантическо­го) характера, которые человеком бы не осознавались? Если да, то мы будем не только вправе, но даже обязаны рассматривать эти осмысленные проявления, как активность психическую.

58

Можно уверенно сказать, что все наблюдавшееся в последнее десятилетие развитие психологии и неврологии, на более позднем этапе — также нейрофизиологии и уже многие века — классиче­ской художественной литературы, дало множество доказательств, что такая неосознаваемая семантика поведения, возникающая независимо от активности сознания, действительно существует. Даже более того, подобные неосознаваемые формы психической деятельности всегда присутствуют в структуре обычного, нормаль­ного поведения человека. И если бы их не было, то наиболее сложные формы этой деятельности стали бы невозможными.

Разумеется, такое решительное утверждение нуждается если не в доказательствах, то хотя бы в примерах. Их сколько угодно.

Вот больной, страдающий так называемой функциональной глухотой, — он ничего не слышит, хотя слуховой аппарат у него в порядке. Экспериментатор предлагает ему списывать некий текст, а сам, стоя за спиной больного, чтобы тот не видел движе­ний его губ, несколько раз произносит тоном приказа: «Пишите быстрее! Пишите быстрее!». Больной не слышит эту инструкцию, т. е. ничего о ней не «знает», а в то же время ускоряет темп пере­писывания. Затем следует приказ замедлить темп письма, и он также выполняется, хотя также не осознается больным.

Вот другой пример — хорошо известная отрицательная, галлю­цинация. На этот раз испытуемому внушается под гипнозом, что в ряду карточек, на каждой из которых обозначено некое число, он не будет видеть, например, те, где есть математическое выра­жение, значение которого равно шести. После этого испытуемый перестает воспринимать карточки, на которых изображено вы-

ражение

 или эквивалентное ему, но еще более сложное.

Тут нам могут возразить, что хотя в обоих случаях работа мозга действительно оставалась неосознанной вопреки ее непо­средственному участию в целенаправленной, осмысленной деятель­ности, но ведь само сознание было изменено либо болезнью, либо гипнозом. Что ж, ответом на такие возражения послужил на Тбилисском симпозиуме, например, доклад профессора И. М. Фей-генберга, в котором рассказывалось об экспериментах в условиях ясного сознания с вполне здоровыми людьми. Из них следует, что даже самые простые психические феномены, вроде восприятия, могут включать в себя неосознаваемые человеком компоненты, причем такие, которые способны в корне изменить сам результат восприятия.

На симпозиуме в Тбилиси делались сообщения, в которых роль бессознательного очерчивалась и по-иному. В докладе В. П. Зин-ченко и М. К. Мамардашвили речь шла, в частности, о наблюде­ниях специалистов по авиационным катастрофам, которые заме­тили, что в момент аварии ясное осознание пилотом своих дейст­вий как бы выключается. Только такое поведение, когда время словно спрессовывается, дает возможность избежать гибели. А это означает, говорилось дальше в докладе, что «...так же, как

59

мы с большим трудом осваиваемся с идеей относительности в физике, так нам трудно в силу нашего обыденного «Я-йного» язы­ка, привычек нашей психологизированной культуры освоить... мысль, что мы на деле оперируем внутри самого сознания явле­ниями двух рядов: сознанием и волей контролируемыми и такими, что действуют в самом сознании, но им не контролируются».

Существует обширная автобиографическая литература о том, как акты творчества осуществляются при большей или меньшей отключенности ясного сознания. Самые распространенные ссыл­ки — открытие Менделеевым периодической системы элементов и Кекуле — кольцевой структуры молекулы бензола. В обоих этих случаях решения приходили во сне, однако после огромной впол­не осознаваемой предшествующей работы мысли. Подобные эпи­зоды делают очевидным, что задачи решаются совместным дейст­вием двух механизмов: ясно осознаваемой мыслительной деятель­ностью и интеллектуальными процессами, человеком плохо или даже вовсе не осознаваемыми. Особенно ярко этот дуэт звучит в так называемом психофизиогномическом эксперименте, суть ко­торого в следующем.

Испытуемым раздаются фотографии лиц с предположением распределить эти снимки на классы «умных», «глупых», «злых», «добрых», «хитрых», «наивных», «вопросительный взгляд», «взгляд просьбы», «сомнение» и т. д. Снимки распределяются разными испытуемыми в основном однотипно, т. е., очевидно, на основе каких-то объективных критериев. Но определить эти критерии словесно оказывается практически невозможным: никакой признак, взятый в отдельности, здесь не достаточен, а их сочетание не под­дается словесному описанию и, следовательно, не осознаваемо. Опора интеллектуальной деятельности на ее неосознаваемые ком­поненты здесь выступает, таким образом, весьма отчетливо. И такая форма постижения действительности представлена в системе отношений человека к окружающему его миру очень широко.

Неосознаваемыми могут быть не только восприятия, мотивы поступков или интеллектуальная деятельность. Не менее отчетли­во эта важнейшая и в то же время с трудом поддающаяся анали­зу сторона психики обнаруживается в наших психологических установках, эмоциональных проявлениях и влечениях.

Действительно, далеко не всегда мы можем отдать себе отчет, почему именно этот человек нам приятен, а тот антипатичен. «Не по-хорошему мил, а по-милу хорош», — говорит мудрая послови­ца. Что же касается установок, то их неосознаваемостью на про­тяжении теперь уже нескольких десятилетий занимается психо­логическая школа Д. Н. Узнадзе и его последователей. Пример неосознаваемой элементарной установки дают хорошо известные эксперименты с иллюзиями веса шаров. Испытуемому многократ­но даются шары разного веса: более легкий постоянно в одну и ту же руку, более тяжелый — в другую. Когда же ему дают шары одного веса, то под влиянием сформировавшейся у него контра­стной установки он будет ощущать шар, положенный в ту руку,

60

 

 

которая получала ранее более легкий предмет, как более тяжелый. Установка эта остается, однако, для испытуемого неосознаваемой, он узнает о ней только по результатам последнего, критического опыта.

Но это, разумеется, установка предельно элементарная. Школа Узнадзе изучает установки и горазде более сложного — личностно­го, этического плана. Внутренняя готовность, психологическая «предрасположенность» к тем или иным действиям, решениям, поступкам, далеко не всегда осознаваемым самим человеком,— это также разновидности психологических установок, которые во многом определяют его поведение.

Неосознаваемые психологические установки высшего, социаль­ного, нравственного плана отчетливо просматриваются и у многих «психологизированных» героев классических произведений худо­жественной литературы. Существует интересное изложение Ф. М. Достоевским основной идеи его романа «Преступление и наказание», содержащееся в письме, направленном им М. Н. Кат­кову, редактору «Русского вестника», с предложением опублико­вать это произведение. Характеризуя идею романа, Достоевский полностью связывает ее с существованием у Раскольникова силь­нейшей нравственной потребности («примкнуть к людям», примк­нуть любой ценой, хотя бы ценой гибели на каторге), которую Раскольников осознает, однако, только после того, как убивает старуху. Это было «чувство им неподозреваемое и неожиданное», «он ощутил его тотчас же по совершении преступления», и оно «замучило его». Мысль о том, что это неосознававшееся ранее чувство, этот «нравственный призыв» не порожден злодеянием, а представляет собой вопреки его неосознаваемости неотделимый элемент морального облика Раскольникова и в периоде, предше­ствовавшем убийству, подается Достоевским как центральная в этическом плане идея романа. Именно в этой мысли моральный пафос этого гениального произведения. Гениального именно пото­му, что оно с небывалой яркостью раскрыло потрясающую мощь психологических установок, влечений, которые могут существовать в душе человека, оставаясь, однако, до поры, до времени им совершенно неосознаваемыми. А если вдуматься, то разве не в сходном пробуждении не осознававшихся ранее чувств централь­ная идея и таких монументальных произведений, как «Воскре­сение» и «Анна Каренина» Л. Н. Толстого?

Закончить разговор о бессознательном хотелось бы, поставив такой вопрос: каковы все-таки его место и роль в системе совре­менного научного знания? Как вписывается эта идея — подлинный «возмутитель спокойствия» современной науки — в структуре осве­щенных традицией канонов рационального понимания природы человека?

Разнообразные эксперименты показали, что фактор бессозна­тельного участвует в той или иной форме и степени в каждом акте

61

 

восприятия, в каждом мыслительном процессе, в созревании лю­бой эмоции, в формировании любого поступка, в развертывании любой деятельности <...> Думается, что вытекающая отсюда широкая междисциплинарность представлений о бессознательном лучше, чем что-либо другое, говорит об их важности и о том, что психологам необходимо уделять их разработке самое серьезное

внимание.

Знание —сила, 1982, № 10, с. 35—37.