Социалистов и революции высмеивают, демонизируют, замалчивают — все что угодно, лишь бы не обсуждать их всерьез. Чего же так боятся?

Дмитрий Буянов, 20 октября (2 Ноября) 1917, 08:52 — REGNUM

Впереди юбилей Октябрьской Революции, и сегодняшняя Россия спешит продемонстрировать все средства, которыми она располагает, для обсуждения (или осуждения) произошедшего 100 лет назад отечественного и всемирного перелома: фильмы про любовные похождения царя, иностранные комедии и местные сериалы, сравнивающие революционных лидеров то с рок-звездами, то с людоедами…

Короче говоря, обсуждают революцию и социализм у нас традиционно: вообще не обсуждают (переводят внимание на другую тему) или сводят к неадекватным действиям безумцев, ведомых жаждой детской крови (т.е. замещают обсуждение тупой демонизацией). В результате становится совершенно не ясно: что вообще хотели большевики 100 лет назад (кроме убийства всех людей), почему за ними пошли массы, что у них на самом деле получилось построить, а что — нет и почему?..

В принципе, цель всей шарады с не-празднованием 100-летия Великого Октября — ровно в этом: не дать людям не только по-настоящему понять, но и просто на фактическом уровне узнать, какую альтернативу существующему строю наши предки выбрали тогда. Ведь вся российская революционная традиция, приведшая к большевизму, боролась с одним злом — с капитализмом. Т. е. с тем строем, что последние 25 лет грабит страну, погружает большую часть ее населения в социальный ад, а меньшую — в уныние и одиночество, уничтожает всякую перспективу здешнего существования. Власть имущие постперестроечной России чувствуют со стороны «устаревших» идей тогдашних социалистов реальную угрозу своей сегодняшней власти. И даже поверхностное знакомство с историей даст нам ответ — почему.

Капитализм, описанный Владимиром Лениным 100 лет назад, изменился на удивление мало. Капитал остался глобальным, наднациональным, более и более концентрирующимся: понять, что это значит на практике, несложно — достаточно взглянуть на современную Россию. Во всемирном разделении труда нашей стране выпала худшая доля — роль страны-донора природных ресурсов для более «успешных» государств (на деле — размещенного в них производственного капитала). Всё остальное было отдано «под нож»: сельское хозяйство, социалка, наука, промышленность (маленькая зарисовка: институт, в котором я учился, стыдливо переименовали из «Электронного Машиностроения» в «Электроники и Математики» — потому что всей сферы микроэлектроники попросту не стало; теперь его вовсе «влили» в печально известную ВШЭ). Глобальный капитал не стеснялся и неприкрытого грабежа: вспомните пирамиду ГКО, вызвавшую кризис 1998 года, и иностранный фонд Hermitage Браудера и Сафры, «потерявший» кредит МВФ в 4,7 миллиарда долларов.

Власть банков и вообще финансового капитала, к слову, — важная при капитализме на том его этапе, что получил название «империализма». Испытать ее пришлось всем постсоветским странам — а по соседней с нами Украине прямо сейчас проходит каток МВФ. Международные банки начинают с кредитов — а заканчивают прямым управлением «особо важными для экономики предприятиями», устанавливанием своих правил внутренней политики, «социалки» и т.п. Как отдельные производства, так и целые страны оказываются рабом структур, выдающих кредиты — т. е. финансового капитала. На иностранные же кредиты десятилетиями живут и российские банки и предприятия.

Отечественный же капитал создавался как часть западного: вся наша «элита» стремится на Запад (в этот мировой центр капитализма), ездит туда отдыхать и лечиться, ее семьи давно живут «за бугром», там находятся (или находились, а потом как бы «исчезли») ее счета и бизнес. Как было уже сказано, вся экономика России рассчитана быть частью Запада. Отечественная элита и бизнес как огня боятся ухудшения международных отношений. Судя по политике, которая повсеместно ведется в России, с воровством, «коммерциализацией» всего и вся, распродажей советского наследия, отсутствием обновления фондов и пр. — элита до сих пор нацелена на то, чтобы разграбить всё до конца, а потом «свалить». В этом смысле называть наших капиталистов российскими можно лишь с большой натяжкой. Они уже давно поднялись над национальными интересами. Интересы же простого народа вообще никогда не были интересны капиталу.

Наконец, империалистический мир, помимо разграбления целых наций и народов, занят постоянным переделом сфер влияния. На сегодняшней повестке — борьба «старых» западных господ, в первую голову — США, с быстрорастущим Китаем. Пока что китайцы вписаны во всю ту же мировую систему не на первых ролях. Однако у них концентрируется реальное производство, их военная мощь растет, и скоро они буду претендовать на получение в свои руки основных империалистических средств — международных банков и финансовой системы.

Беспрестанные конфликты последних лет, сопровождающиеся подъемом шовинизма, национальной и религиозной вражды, фашизма и т.д. — давно известный инструмент передела мира при капитализме. Сейчас он направлен против Китая и его возможных союзников, а также — частично (через беженцев, военные траты и пр.) — против Европы, своей «объединенностью» также начинающей беспокоить США.

Описание мировой ситуации по методике Ленина и социалистов можно продолжать и далее. Главное, что нужно здесь усвоить: всё, что происходит в нашей стране и мире, порождено не случайностью, не злодейством отдельных людей и т.п. — это все известные уже 100 лет неизбежные закономерности капитализма, ставшего общемировой системой. Выдающиеся мыслители, писатели, психологи, экономисты и т.д. ХХ века занимались «коллекционированием» подобных следствий господства капитализма на Западе во всех сферах жизни — вплоть до проблем человеческого общения, культуры, осмысленности жизни.

В феврале 1917 года, помимо уже тогда возглавляемого большевиками народного протеста, в России шел иной процесс: переход власти в руки буржуазии, т. е. капиталистов. Экономически и социально наша страна уже вступила в стадию капитализма (точнее, империализма: слишком велика была доля Запада в наших банках, предприятиях и политике), и этот переход оставалось лишь оформить. Бездарность последнего «русского» царя Николая II (быстрый вопрос в тему иностранного влияния: кем он был по национальности и из какого известного рода была императрица?) приблизила первое в истории России поистине всенародное единение — вокруг необходимости свержения монархии. «Скидывали» монарха все, вплоть до ближайших его друзей, родственников, Церкви и т.п.

Дальнейшая борьба, результатом которой и стала Октябрьская революция, велась уже не вокруг монарха, его семьи и т.п. Она велась вокруг господства буржуазии и ее иностранных «братьев-покровителей»: пришедшее к власти Временное правительство являло собой микс из царских чинов и прорвавшихся во власть крупных буржуа; первые лидеры Петроградского Совета были в большинстве своем также буржуазией (т.е., по-нашему, бизнесменами), только мелкой. Все они были объединены общей целью — постепенным подавлением вышедшей из-под контроля народной стихии.

Временное правительство, при поддержке верхушки Петросовета (позднее выделившейся в отдельную организацию — ВЦИК), саботировало все народные требования, ссылаясь на свою «временность», разруху, тяжелые условия Первой мировой и т.п. Все международные договоренности, заключенные еще при царе, — сохранялись и выполнялись. Бизнес продолжал получать сверхприбыли, прятал товары, подавлял профсоюзы и комитеты. От власти упорно отодвигались все депутаты «снизу»; собиравшиеся даже в моменты «правительственного кризиса» совещания, формировавшие новые и новые составы правительства, собирались так, чтобы в них большинство было за сторонниками буржуазии.

Первые февральские революционные надежды народа постепенно сменялись разочарованием и гневом. Оказалось, что новая «демократия», «республика» (провозглашение которой пришлось еще долго «выторговывать» большевикам и сочувствующим) и т.д. не только не защищает интересов простого народа (рабочих, солдат и крестьян), но и построена так, что во власть проходят только царские аристократы и бизнес, желательно — покрупнее.

Ситуацию взялись «спасать» большевики, выдвинувшие 2 основные идеи, вызвавшие ненависть всей элиты, новой и старой, отечественной и заграничной, ненависть, длящуюся и по сей день.

Идея первая: с точки зрения простого народа, капиталисты — ничем не лучше феодалов. Форма угнетения народа при них немного иная, но суть ее не меняется. Их интересы прямо противоречат интересам большинства населения. Не удивительно поэтому, что буржуазия и «старая» аристократия легко находят общий язык в любой стране и после любой революции: их объединяет идея господства и подавления широких масс населения. Значит, свергать нужно не царя и монархию, а буржуазию и капитализм. Иначе никаких проблем народа и страны не решить.

Идея вторая: невозможно свергать буржуазию, имея буржуазную систему власти и буржуазный состав власти. Капиталист не будет сам себя контролировать, ограничивать и обирать. Вся власть должна перейти к Советам Рабочих — структурам, созданным народной самоорганизацией и состоящим из представителей простого народа.

Новые капиталистические власти начали борьбу с этими «большевистскими» идеями с примирительной риторики, направленной на успокоение «низов» и отбивания у них желания идти в политику. Говорилось, например, что текущие руководители — компетентные профессионалы, а деятели Советов — неучи, которым нельзя доверить задачу управления. Внушалось, что «крайне важным является развитие устойчивое, эволюционное, основанное на диалоге и взаимопонимании с опорой одновременно на национальные традиции и современные институты демократии» (современная цитата Володина). И что «образ будущего — это образ народа и образ элиты, достигших взаимодополнения» (слова Патриарха Кирилла).

Когда же народ, видя, что новые старые элиты совсем не стремятся к «всенародному единению», ограничению своих интересов во благо большинства и т.п., стал самоорганизовываться — Временное правительство, не без поддержки лидеров Петросовета, перешло к прямой полицейской деятельности. На фронте была введена смертная казнь, запрещались собрания и пресекался поток новостей из тыла (чтобы вывести из политики солдат); мирные выступления рабочих в городах назывались «восстанием» и разгонялись силой оружия; крестьянские волнения «регулировались» введением войск и казаков; важные территории сдавались врагу из-за саботажа генералов, и армии противника открывался проход на революционную столицу.

Наконец, правительство начало сговариваться с царскими офицерами и готовить вооруженный контрреволюционный переворот — против «большевиков», новых Советов и комитетов. В этом и была суть мятежа Корнилова. Закончился он плохо для всех заговорщиков: полки, обманом направленные на подавление народа, быстро разобрались, в чём дело — и перешли на сторону Советов, «под шумок» забравших в свои руки власть во многих регионах.

В общем, уже к осени ситуация в России стала очевидной для всех: буржуазная власть развязала открытую войну с собственным народом, ведущуюся по всем направлениям и во всех сферах. То, что принято называть вооруженным восстанием большевиков, было на деле восстанием войск Советов в двух столицах и многих регионах. Революция была сделана не Лениным и Троцким, взявшими в руки по винтовке, а самим народом, взявшим в свои руки власть. Большевики просто-напросто остались единственной партией из всех существовавших, высказавшей готовность идти с народной стихией до конца: все остальные политические силы отказались участвовать в революционной «авантюре» и брать на себя ответственность, входя в новое правительство. Слишком пугающей оказалась перспектива остаться один на один с народом, вне поддержки старой аристократии, крупного бизнеса, международного капитала и т.д.

Современным капиталистам крайне не нравятся разговоры о «классовых интересах», о их погоне за прибылью, о наднациональности их бизнеса и т.п. Еще менее их радуют вопросы про «всенародную» «демократическую» систему, в которой у власти стоят исключительно крупные директора и топ-менеджеры (потому, очевидно, что они — самые квалифицированные управленцы). Нынешние власть имущие — не дураки, чтобы всерьез обсуждать законы развития капитализма и тем более альтернативы капиталистической системе. Поэтому тема революции, социализма и большевизма в сегодняшнем обществе — табу: их можно игнорировать, их можно высмеивать, по их поводу можно сочинять откровенные небылицы. Но только — не читать, не обсуждать, не взвешивать и не оценивать.

Сонмы проблем России и мира утыкаются в требования капиталистического общества. Нужно скрыть источник проблем и отвести внимание населения на что-то малозначимое. Неизменность основ капитализма обеспечивается тем, что вся власть удерживается в руках класса крупной буржуазии. Нужно убедить народ, что бизнесмен — ровно такой же гражданин, что и все остальные, и власть состоит исключительно из представителей его класса не потому, что так устроена демократическая система, а потому, что таков результат свободного выбора избирателей. Поэтому нужно демонизировать большевиков, замалчивать их идеи, затирать историю начала ХХ века: всё это может посеять в головы представителей простого народа ненужные сомнения и мысли.

Элита боится социалистов не потому, что те кого-то непременно желают убить. Капиталисты никогда не считались с жертвами из простого народа. Элита боится, потому что социалисты желают разоблачить ее махинации и лишить ее власти. А это, возможно, — последнее оставшееся народам всего мира средство обеспечить свое человеческое существование.

 

 

 

02.11.2017 10:23 Мск
Мнения из Сети | Центральный ФО | В России

"Стена скорби" толкает общество к новому противостоянию

Если кто-то верил, что памятник "жертвам политических репрессий" послужит утверждению согласия в обществе – он плохо представляет себе реальное положение дел.

Читайте также:

Юрий Жуков: Зачем Москве жуткая копия еврейской "Стены плача" и что она скрывает

Создание памятника "жертвам политических репрессий" - само по себе политически спорная затея.

И потому, что жертвы были разные – и кто был виновен, а кто невиновен – вопрос более чем невыясненный и отдельный.

И потому, что далеко не все общество желает осуждения репрессий как таковых.

И потому, что хотя гибель невинных странно было бы не осуждать, в сложившемся историко-национальном контексте шаблон "осуждение политических репрессий" является на деле эвфемизмом шаблона "осуждение советского периода". Хотя формально это и неверно.

То есть памятник такого рода есть определенная формальная победа одной политической силы над другой политической силой. Причем первая сила имеет в обществе поддержку 10-20 %, вторая – от 35 до 60%.

Первая навязала свою волю второй, то есть меньшинство навязало свою волю большинству. Уже даже чисто формально – явно авторитарно и антидемократично. Теперь ему придется ждать ответа – он может быть раньше, может быть позже, может быть мягче, может быть жестче – но он будет.

Первая группа навязала свою волю не только второй – всей стране, которую данная затея абсолютно не увлекала. И навязала ее не за счет своего авторитета, а за счет поддержки власти, которая в этот раз откровенно встала на сторону явного меньшинства против явного большинства.

Эта затея антидемократична – но она и опасна для страны. Если кто-то верил, что сооружение подобного мемориала послужит утверждению согласия в стране и обществе – он явно плохо представляет себе реальное положение дел. Потому что этот мемориал утверждает позицию одной стороны – и отвергает позицию другой.

Наивные утверждения о том, что "уж в чем, в чем, но в осуждении сталинских репрессий все согласны" - более чем наивны. Даже это неверно, хотя, конечно, политические репрессии осуждает заметно большее число людей, нежели осуждающих Сталина: с объявлением его преступником готовы согласиться полностью 8 %, частично – 18%. Остальные так или иначе это утверждение не поддерживают.

Одно меньшинство, 39 %, считает, что "репрессии - это преступление и его ничем оправдать нельзя". Другое меньшинство, 25 %, считает, что это была государственная необходимость и оправдать его можно.

С этой точки зрения Путин, приехав на открытие "мемориала жертвам" и сказав дословно: "Это страшное прошлое нельзя вычеркнуть из национальной памяти и, тем более, невозможно ничем оправдать, никакими высшими так называемыми благами народа…. никаких оправданий этим преступлениям быть не может. Политические репрессии стали трагедией для всего нашего народа, для всего общества, жестоким ударом по нашему народу, его корням, культуре, самосознанию. Последствия мы ощущаем до сих пор. Наш долг – не допустить забвения. Сама память, чёткость и однозначность позиции, оценок в отношении этих мрачных событий служат мощным предостережением от их повторения" - солидаризировался с большинством. И оттолкнул от себя лишь меньшинство.

По левадовским данным этого года, число оправдывающих репрессии – 25 %. Не допускающих оправдания – 39 %.

Только, во-первых, в канун президентских выборов лучше было этого не делать – и как минимум сохранить дистанцию, встать над схваткой. Выборы он, конечно, все равно выиграет – но вопрос-то сегодня не в этом. Вопрос в том, чтобы в условиях противостояния с наглеющими и агрессивными геополитическими конкурентами продемонстрировать максимальное единство страны и максимальную поддержку его как национального лидера.

Если из тех 25 %, которых он оттолкнул от себя, хотя бы половина просто не придет на выборы – уже это окажется тяжелым ударом по их политической результативности. Причем если на выборы не придут они – это будет означать, что не пришли не колеблющиеся, а именно его сторонники.

Путин попытался как будто бы смягчить этот "удар по своим", сказав в итоге: "Да, нам и нашим потомкам надо помнить о трагедии репрессий, о тех причинах, которые их породили. Но это не значит – призывать к сведению счетов. Нельзя снова подталкивать общество к опасной черте противостояния. Сейчас важно для всех нас опираться на ценности доверия и стабильности. Только на этой основе мы можем решить задачи, которые стоят перед обществом и страной, перед Россией, которая у нас одна".

Только сказав абсолютно правильные слова о недопустимости противостояния, ценности доверия и стабильности – он сам нанес по этим началам удар, подтолкнув общество к новому противостоянию.

Черта не подведена. А если подведена – то не финишная, а новая стартовая. Вместо того, чтобы закрыть старое противостояние, Путин невольно дал сигнал новому. Его слова, сказанные при открытии мемориала, не станут консенсусным общественным мнением: одна часть общества не согласится с тем, что нужно "простить", другая – что нужно "осудить".

Одни, опьяненные оказанной им поддержкой в словах об осуждении, объявят, что прощать невозможно. Другие, оскорбленные этими же словами, не удовлетворятся объявлением прощения – и потребуют сатисфакции за оскорбление. Борьба разгорится снова.

И кто здесь на самом деле большинство, а кто – меньшинство, это вопрос отдельный.

Вот цифры в динамике:

Число оправдывающих репрессии – 25 %. Не допускающих оправдания – 39 %.

Первых в полтора раза меньше, чем вторых – но четверть населения, "зовущих репрессии" – это более чем солидно.

Однако важнее другое. За десять лет число "оправдывающих" выросло почти в три раза – с 9 %. За то же время число осуждающих – упало почти вдвое.

Путин протянул руку тем, кого становится все меньше, и оттолкнул тех, кого становится все больше. И это – ошибка. Хотя и ошибка талантливого и популярного политика.

Но тут вообще уже другой вопрос: почему все больше становится уже не тех, кто позитивно оценивает Сталина, а тех, кто не хочет осуждать репрессии.

И тут есть два ответа:

Первый – просто общество устало от безнаказанности реальных преступников – от экономических до политических. Безнравственно говорить об осуждении Сталина, не осудив Горбачева и Ельцина. И не имеют морального права осуждать 30-40-е те, кто виновен в трагедии "перестройки" и "реформ 90-х", как и те, кто прямо и публично не признал преступлениями разрушение СССР и политику 90-х.

Второй. В обществе в период информационного террора конца 80-90-х гг. было навязано восприятие самого слова "репрессия" как аналога слов "расправа над невиновными".

Но "репрессии" как понятие – это "ответное подавление". Политическая репрессия, осуществляемая государством, это лишь его сущностная и обязательная функция: подавление сопротивления своей политике. Осуществление репрессий – это обязанность государства.

Это не означает подавления оппозиции – пока последняя остается оппозицией, а не превращается в силу, стремящуюся разрушить данную социально-политическую систему.

Там, где государство отказывается от исполнения своих репрессивных функций, где оно перестает осуществлять подавление своих противников – там оно перестает существовать. Отказ политика от репрессий – уже является преступлением, потому что, как можно увидеть на примере Януковича с Горбачевым, этот отказ приводит к гибели сотен тысяч и миллионов людей. Государство, собственно говоря, и нужно для того, чтобы осуществлять репрессии.

И именно поэтому тема "осуждения репрессий" так важна. Для тех, кто ставит задачу разрушения того или иного государства.

Тема "осуждения сталинских репрессий" была поднята в конце 80-х гг. именно для того, чтобы лишить иммунные системы государства воли, чтобы лишить его способности защищать страну и общество.

Формально осуждающие репрессии апеллируют к трагедии гибели невиновных – и осуждают их. На деле они парализуют способность страны и государства защищать себя. Лишают государство способности устранять со своего пути группы, противостоящие национальным интересам. Лишают большинство страны возможности защищать свои интересы.

Многие с этим не согласятся, но если страна (любая страна) хочет развиваться дальше и быть защищенной от давления внешних геополитических сил, она должна признать простую и естественную вещь: репрессии – это обязанность государства и элиты, отказ от репрессий и осуждение репрессий – преступление перед народом и государством.