Сталинские высотные здания

Московский государственный университет путей сообщения (МИИТ)

 

Сталинский ампир

 

Студент СГС 212:

Васьков В О

 

Москва 2011

Образ Страны Советов

Ностальгия по советскому прошлому сделалась сегодня привычным элементом культурного и политического пейзажа. Пытаясь объяснить это, часто все сводят к банальному «раньше трава была зеленее», говорят о долгосрочном эффекте советской пропаганды (впрочем, совсем сбрасывать его со счетов не следует) или пускаются в туманные рассуждения об особой приверженности русского народа сильной руке и державному духу. Но, кажется, все проще: хотим мы того или нет, но мы живем внутри сотворенного прошлыми поколениями образа Страны Советов, идеальной державы всеобщего счастья и благоденствия, одолевшей в боях всевозможных врагов. Образ этот вполне конкретен – его удерживают монументальные сооружения, многие из которых в буквальном смысле рассчитаны на века. Это – здания, плотины, заводы, целые города, спроектированные и построенные в советскую эпоху. Но архитектурное наследие часто бьет по больным местам: вспомните, какой шум вызвало восстановление (в соответствии с первоначальным проектом) надписи «Нас вырастил Сталин на верность народу...» в вестибюле московской станции метро «Курская».

Те, кто проектировал и строил 50–80 лет назад, искренне верили, что творят для и во имя прекрасного будущего. Некоторое представление о том, как это будущее виделось архитекторам и заказчикам (в самом широком смысле), дает московский ВВЦ – в прошлом Всесоюзная сельскохозяйственная выставка, соединившая «традиции прошлого, желания настоящего и идеальный мир воображаемого будущего.Позже, обратившись в ВДНХ, выставка сделалась идеализированным образом Советской державы – с братством народов, с грандиозными успехами в технике, науке и строительстве... Но ВСХВ–ВДНХ – это концентрированное выражение того пафоса, что двигал советскую архитектуру на протяжении почти сорока лет, с конца 1920-х до начала 1960-х – и той энергии, что позволила СССР победить во Второй мировой войне, стать ядерной и космической сверхдержавой.

В архитектуре этот пафос выразился в стиле, который получил сперва ироническое, а теперь уже и вполне академическое именование «сталинский ампир». Анализу этого стиля была посвящена научная конференция, организованная в 2007 году Российской академией архитектуры и строительных наук.

Архитекторам, историкам искусства, культурологам есть что обсудить: как отмечает С.О. Хан-Магомедов, минувший век прошел в нашей стране под знаком борьбы «двух суперстилей» – классического ордера и авангарда и двух утопий – «построения общества социальной справедливости и державно-эпического пафоса», при этом «властные структуры дважды переориентировали советских архитекторов в области разработки как художественных, так и социальных проблем». И советские архитекторы откликались очень продуктивно. Проблема в том, что в художественном (а отчасти и в идейном) отношении плоды их трудов приходится сравнивать с творчеством гитлеровского архитектора Альберта Шпеера и итальянских архитекторов времен Муссолини. Советские архитекторы добились многого – термин «сталинская архитектура» говорит сам за себя. Только никак не получается дать ясную художественную оценку «сталинскому ампиру», не определившись с отношением к сталинской эпохе в целом.

Материалы конференции показывают и масштабы распространения «сталинского ампира» – как правило, все сводят к Дворцу Советов, московскому метро, московским же «высоткам» да пышным парадным магистралям столицы. Но ведь в таком духе застраивали целые города: от разрушенных войной Сталинграда, Ростова, Киева, Новороссийска до промышленных центров Урала и Дальнего Востока. Челябинск, Нижний Новгород, Владивосток, Орехово-Зуево, города Средней Азии – вот лишь некоторые сюжеты сборника. Немалое место уделяется малоэтажной застройке той эпохи – наиболее приближенному к обычному человеку пространству «сталинского стиля», получившему распространение в небольших городах и рабочих поселках. Эти ансамбли вносят свой вклад в восприятие той эпохи: всякому, кто станет говорить об ужасах сталинизма, оппонент всегда найдет яркий контрпример в виде хотя бы коттеджей с двухэтажными квартирами, садиками и верандами (застройка города Видное в 1950 году). Теперь (да и тогда) это выглядит уютно и гармонично – в особенности если забыть о том, что большая часть населения жила в коммуналках и бараках. Характеризуя архитектуру того времени, В.Г. Басс в замечает: «Здания существуют одновременно в двух ипостасях: как материальная и вполне утилитарная реальность и как обещание. Как очерк идеального будущего, в котором существуют идеальные люди-функции, подобные горельефным пионерам и ученым на станциях метро». Сегодня очевидно, что здания и архитектурные ансамбли той эпохи существуют и в третьей ипостаси – как очерк и демонстрация идеального прошлого советской державы.

Советская архитектура 1920-1950 гг.

Великая Октябрьская Социалистическая революция дала мощный импульс творчеству во всех областях культуры, искусства, архитектуры. Революционные социалистические идеалы, отмена частной собственности на землю и крупную недвижимость, плановые основы социалистического хозяйства раскрыли невиданные ранее горизонты в сфере градостроительных исканий, создания новых по социальному содержанию типов зданий, новых средств выразительности архитектуры. Насыщенная творческая атмосфера характеризовала весь послереволюционный период.

Партия и Советское правительство, занимаясь в этот период первостепенными по важности политическими и экономическими вопросами, не оставляли без внимания развитие художественной культуры. Исторических аналогов не было. Социалистическую культуру, искусство приходилось создавать в сложном переплетении старого и нового, передового и консервативного. Какой должна быть новая архитектура, особенно в такой сложной, многонациональной стране, никто заранее сказать не мог. Не было здесь какой-либо одной декретированной линии. Развивались различные направления, и сама жизнь, весь ход социалистического развития страны должны были определить их истинную гуманистическую ценность и значение. В этом заключалась особенность подхода пролетарского государства к творческой жизни первых полутора десятилетий после революции. Но развитие не протекало стихийно, оно тщательно анализировалось в свете коммунистической идеологии и конкретных задач построения социализма в стране.

В трудную пору интервенции, гражданской войны, хозяйственной разрухи и восстановительного периода строительная активность в стране была минимальной. Соревнование архитектурных тенденций шло преимущественно теоретически, порождая обилие деклараций и экспериментальных проектных материалов. Однако «бумажное проектирование» 1917—1925 гг., несмотря на малую практическую отдачу, сыграло известную положительную роль. Оно позволило критически разобраться в обилии теоретических мыслей и проектов, отвергнуть крайности архитектурных фантазий, приблизить творческую мысль к решению практических задач.

Первые годы после революции характеризовались приподнятым восприятием новой жизни. Духовный подъем широчайших народных масс толкал фантазию к безудержному полету и чуть ли не каждый художественный замысел трактовался как символ эпохи. Это был период романтического символизма, сочинялись грандиозные архитектурные композиции, рассчитанные на многотысячные манифестации, митинги. Архитектурные формы стремились сделать остро выразительными, предельно понятными, чтобы подобно агитационному искусству непосредственно включить архитектуру в борьбу за утверждение идеалов революции.

Общим было стремление создать великую архитектуру, но поиски велись в разных направлениях. Как правило, представители старшего поколения мечтали о возрождении больших художественных традиций мировой и русской архитектуры. Сквозь налет гигантомании проступают мотивы могучей архаизированной дорики, римских терм и романской архитектуры, Пиранези и Леду, архитектуры Великой Французской буржуазной революции и русского классицизма. Гипертрофия исторических форм должна была, по мысли авторов, отразить величие завоеваний революции, мощь нового строя, крепость духа революционных масс.

На другом полюсе романтико-символических исканий группировалась главным образом молодежь. В работах этих архитекторов преобладали простейшие геометрические формы, динамичные сдвиги плоскостей и объемов. Связанная с влияниями кубофутуризма деструктивность и зрительная неустойчивость композиций с использованием диагональных и консольных смещений была призвана, по мысли авторов, отразить динамизм эпохи. Возможности новых материалов и конструкций (в основном — гипотетических) использовались для создания активно изобразительных композиций, как бы выводящих архитектуру на грань монументальной скульптуры. Многие формы, родившиеся в этих ранних «левых» проектах, в дальнейшем прочно вошли в арсенал выразительных средств новой советской архитектуры.

Некоторые архитекторы выдвигали на первый план «индустриальные» мотивы, романтическое истолкование техники в качестве особого символа, связанного с пролетариатом. К фантазиям индустриального типа иногда причисляют и знаменитый проект памятника III Интернационалу, созданный в 1919 г. В. Татлиным. Однако значение этого проекта намного превосходит задачи романтизации и эстетизации самой по себе техники и его влияние выходит далеко за рамки архитектуры романтического символизма.  Не случайно памятник III Интернационалу стал своеобразным символом-знаком советской архитектуры 20-х годов.

Вся трудная и голодная жизнь первых послереволюционных лет была пронизана искусством, которое активно выполняло агитационные функции и было призвано мобилизовать массы на строительство новой жизни. Ленинский план монументальной пропаганды обобщал и вводил в единое русло разнородные художественные усилия. Для тех лет вообще было характерно стремление к взаимосвязи, «синтетическим формам» искусства, вторжение его в повседневность, стремление искусства как бы слиться с жизнью. Искусство, вышедшее на улицу, устремилось дальше по пути преобразования не только облика, но самой структуры и содержания жизненных процессов, их изменения по законам целесообразности и красоты. На стыке архитектуры и художественных исканий возник специфический феномен «производственного искусства», провозгласившего смыслом художественного творчества «делание вещей», предметов повседневного обихода и «через них» — переустройство самой жизни. Провозглашаемое «производственниками» грандиозное, необозримое по своим задачам «искусство жизнестроения» ставило целью преобразить, одухотворить идеями коммунизма всю жизненную среду. И хотя в их программах было много непоследовательного, теоретически незрелого, а их призывы порвать с традиционным искусством и художественной культурой были просто ошибочными, объективно вредными, особенно в тот переломный период. Однако утопичность идей не помешала возникновению задатков социалистического дизайна, получившего широкое развитие лишь в наши дни.  Тесные контакты с художниками имели большое значение для обновления формального языка архитектуры. Новые средства архитектурной выразительности рождались не без влияния экспериментов «левого» искусства, включая «архитектоны» К. Малевича, «проуны» (проекты утверждения нового) Л. Лисицкого и т. д. Взаимосвязанность архитектуры и искусства отразилась на комплексном характере ряда организаций, объединявших творческие силы: Инхук, Вхутемас, Вхутеин, где формировались различные творческие концепции и проходили экспериментальную разработку в острой борьбе идей.

Е годы

Рационализм

Начало 20-х годов было временем становления новаторских течений советской архитектуры. Основные силы группировались вокруг возникшей в 1923 г. Ассоциации новых архитекторов (АСНОВА) и созданного двумя годами позже Объединения современных архитекторов (ОСА). АСНОВА образовали рационалисты, они стремились «рационализировать» (отсюда и их название) архитектурные формы на основе объективных психофизиологических законов человеческого восприятия. Рационализм непосредственно восходил к романтическому символизму, для которого образные задачи архитектуры играли доминирующую роль. Рационалисты шли в формообразовании «снаружи-внутрь», от пластического образа к внутренней разработке объекта. Рационализм не отвергал материальных основ архитектуры, но[решительно отодвигал их на второй план. Рационалистов упрекали в формализме — и не без основания, они давали для этого повод своими отвлеченными экспериментами. Вместе с тем, преодолевшая традиционный эклектизм и прозу утилитаризма художественная фантазия рождала новый яркий архитектурный язык и раскрывала невиданные творческие горизонты. Весь актив рационалистов был связан с преподаванием и потому, за исключением примыкавшего к АСНОВА К. Мельникова, относительно мало проявлял себя в практике. Зато рационалисты оказали существенное влияние на подготовку будущих архитекторов.

Конструктивизм

Принципиально иной была позиция членов ОСА — конструктивистов. Реставраторским тенденциям и «левому формализму» АСНОВА они противопоставили ведущую роль функционально-конструктивной основы зданий. В отличие от рационализма, формообразование здесь шло «изнутри-наружу»: от разработки планировки и внутреннего пространства через конструктивное решение к выявлению внешнего объема. Подчеркивалась и возводилась в ранг эстетического фактора функциональная и конструктивная обусловленность, строгость и геометрическая чистота форм, освобожденных, по формулировке А. Веснина, от «балласта изобразительности». Строго говоря, зрелый конструктивизм выдвигал на передний план не конструкцию, технику, а социальную функцию. Однако нельзя отождествлять советский конструктивизм с западным функционализмом. Сами конструктивисты решительно подчеркивали существующее здесь принципиальное отличие, социальную направленность своего творчества. Они стремились создать новые в социальном отношении типы зданий, средствами архитектуры утвердить новые формы труда и быта и рассматривали архитектурные объекты как «социальные конденсаторы эпохи» (М. Гинзбург).

Метод конструктивизма не отрицал и необходимости работы над формой, но эстетическая самоценность формы — вне связи с конкретной функцией и конструкцией — принципиально отвергалась. Теперь, в исторической ретроспективе достаточно четко ощущается, что конструктивизм — во всяком случае в теории — тяготел все же к некой инженерной схематизации задач архитектуры, к подмене целостности социально-синтетического мышления архитектора техническими методами конструирования. И это было слабостью течения. Тем не менее, конструктивизм обосновал социальную обусловленность и материальные основы нового архитектурного содержания и новой архитектурной формы, заложил основы типологии нашей архитектуры, способствовал внедрению научно-технических достижений, передовых индустриальных методов, типизации и стандартизации строительства. Социально ориентированные и в то же время практичные, деловые установки конструктивизма соответствовали периоду развертывания реального строительства после окончания гражданской войны. Это и обусловило то, что он занял господствующие позиции в советской архитектуре 20-х годов.

Отношения между рационалистами и конструктивистами были сложные. На первых порах негативизм в отношении прошлого был их общей платформой. Затем, в середине 20-х годов на первый план вышло диаметрально противоположное понимание творческого метода архитектора. Тем не менее, нельзя абстрактно противопоставлять эти новаторские течения. Революция, с одной стороны, дала творческим исканиям мощный духовный импульс и потребовала новой образности, а с другой — поставила перед архитектурой новые социально-функциональные задачи, решать которые можно было лишь с помощью новой техники. С этих двух сторон и подходили рационалисты и конструктивисты к задаче переустройства материальной и духовной среды общества, но работали разобщенно, находясь в полемическом противостоянии и потому практически были односторонними. В творческом плане архитектура заявила о своей художественной зрелости в 1923 г. конкурсным проектом Дворца труда в Москве, разработанным лидерами конструктивизма братьями Весниными. Проект не изображал идею Дворца труда, а наглядно воплощал и выражал ее в динамической и функционально оправданной композиции, отстаивал новые принципы архитектурного мышления, новые формы и стал вехой на пути дальнейшего развития советской архитектуры.

Заметное влияние на развитие советской архитектуры оказала серия конкурсов 1924-1925 гг. Конкурсный проект здания акционерного общества «Аркос» братьев Весниных с его выраженным железобетонным каркасом и большими остекленными поверхностями стал образцом массового подражания. Еще значительнее в творческом плане был конкурсный проект здания газеты «Ленинградская правда» тех же авторов. Его называют одним из самых артистичных проектов XX в. К 1925 г. относится первый и сразу же триумфальный выход советской архитектуры на международную арену.

 Построенный по проекту К. Мельникова Советский павильон на Международной выставке в Париже остро выделялся на общем фоне эклектичной архитектуры.

В конце 1925 г. XIV съезд ВКП(б) определил курс на индустриализацию народного хозяйства. В предвидении предстоящего строительства развернулась дискуссия о принципах социалистического расселения. В связи с проблемой преодоления противоположностей между городом и деревней широко обсуждался вопрос о городах-садах. Остро выявились в конце 20-х годов позиции урбанистов, ратовавших за развитие концентрированных очагов расселения, и дезурбанистов, отстаивавших преимущества безочагового, рассредоточенного дисперсного расселения. Разумеется, ни один из утопических проектов этого плана не был реализован даже частично.

В рамках концепции урбанизма были созданы интересные с профессиональной точки зрения проекты «жилых комбинатов», также не получившие практической реализации. Более перспективным и, главное, полностью пригодным для практики оказался другой— упрощенный вариант первичной структурной единицы «соцгорода» — в виде укрупненного жилого квартала с развитой системой культурно-бытового обслуживания. Такие кварталы и жилые комплексы, появившиеся в 20-30-х годах во многих городах, можно рассматривать как своего рода реальный вклад концепции урбанизма в практику социалистического градостроительства.

Преодолевая крайности утопических концепций, советская градостроительная мысль вырабатывала перспективные модели развивающегося города. Так, Н. Милютин предложил свою всемирно известную теперь «поточно-функциональную» схему зонирования городской территории в виде параллельно развивающихся полос промышленности, транспорта, обслуживания, жилья и т.д. Схема Милютина повлияла не только на отечественную, но и на зарубежную градостроительную мысль — ее влияние ощущается в работах Ле Корбюзье, А. Малькомсона, Л. Гильберзаймера и др.

Вместе с тем схема Милютина оставляла открытой проблему общегородского центра, органично включенного в структуру города и организующего его жизнь и смысловые связи. Этот недостаток преодолел Н. Ладовский, работавший над планом Москвы и предложивший разорвать ее кольцевую структуру, превратив центр из точки в направленную ось, задающую направление параболическим дугам функциональных зон — жилой, промышленной и т.д. Это было смелое и дальновидное прозрение — лишь в конце 50-х годов К. Доксиадис выступил с идеей «динаполиса», повторив основные позиции теоретической аргументации и проектной разработки Н. Ладовского.

С дискуссией о социалистическом расселении были связаны и экспериментальные разработки зданий принципиально новых типов, рожденных новыми социальными отношениями и специфическими задачами того этапа социалистического строительства. К их числу относятся новые типы жилищ и производственных предприятий, рабочие клубы и т. д. По-своему ярким и драматическим было проектирование домов-коммун, посредством которых стремились ускорить развитие быта, воплотить в жизнь принципы обобществления и коллективизма. Имевшие место отдельные «левацкие загибы» типа жилых комбинатов со «стопроцентным» обобществлением, дискредитировавшие поиски тех же лет, тем не менее не снижают объективного значения этих поисков. Нет сомнения, что на проекты «апартмент-хаузов» в Скандинавии, Англии и Америке, разного рода домов с обслуживанием в социалистических странах оказали влияние проекты советских архитекторов 20-х годов.

Параллельно с теоретическими и экспериментальными проработками проблем самого высокого у ровня — принципы расселения, переустройство труда и быта — осуществлялись практические мероприятия по проектированию городов на базе промышленных гигантов первой пятилетки — Автостроя в Горьком, Запорожья, Кузнецка, Магнитогорска, велась реконструкция существующих городов, строительство новых жилых массивов в Москве, Ленинграде, Свердловске, Новосибирске, Баку, Харькове и др. На рубеже 20—30-х годов в некоторых городах были построены крупные, пространственно развитые объекты, объединявшие жилище с элементами обслуживания («Городок чекистов» в Свердловске, жилой комплекс на Берсеневской набережной в Москве). Они, как правило, имели подчеркнуто градостроительное значение, выразительное пластическое решение. В начале 30-х годов советские архитекторы непосредственно подошли к идее микрорайонирования, которая распространилась по всему миру лишь в послевоенный период. Такие видные зарубежные архитекторы, как К. Перри и П. Аберкромби, высоко оценивали эти перспективные предложения и практику их реализации.

Обширные работы проводились по преобразованию центров ряда городов, прежде всего столиц союзных и автономных республик. Признание далеко за пределами нашей страны получила застройка нового центра тогдашней столицы Украины-Харькова. Здание харьковского Госпрома можно отнести к высшим художественным завоеваниям конструктивистской архитектуры.

Высшим творческим итогом развития советской архитектуры того периода стал Мавзолей В. И. Ленина, созданный по проекту А. Щусева. Мастер достиг классической отточенности, строгой, монументальной и торжественной композиции. Идейная глубина замысла, новаторство форм органично соединились с преображенной классической традицией. Высокая профессиональная культура породила произведение поистине гениальное, до сих пор сохраняющее значение непревзойденной вершины в ряду самых крупных художественных завоеваний нашей архитектуры.

 

В 20-е-30-е годы как особая область архитектуры складывается архитектура промышленных зданий и сооружений. Именно в этой области принципы «новой архитектуры» (определяющая роль функции и конструкций в формировании объемно-планировочной композиции, создание кондиционной среды для работы и т. д.) нашли широкое применение. В ряде случаев промышленные здания и сооружения достигали звучания большой архитектуры. Архитектурным сооружением мирового уровня стала Днепровская ГЭС имени В. И. Ленина.

Гигантский рост объемов реального строительства настоятельно требовал объединения творческих усилий для решения разнообразных и сложных задач архитектуры. Это осознавалось и в среде творческих группировок. Межгрупповая борьба мешала во всех областях советского искусства, консолидации творческих сил. В 1932 г. после постановления ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций» были ликвидированы все литературные, художественные и архитектурные группировки и создан единый Союз советских архитекторов, в правление которого вошли представители всех бывших организаций и течений. Таким образом, 1932 г. стал как бы естественным рубежом дальнейшего развития советской архитектуры.

Одновременно все отчетливее проявлялась необходимость сдвигов в творческой направленности зодчества. Дело, разумеется, не только в тогдашнем низком уровне строительной техники, которая не обеспечивала адекватного выполнения рафинированных форм новой архитектуры (а именно этим подчас пытались объяснить произошедший поворот архитектуры). Суть в том, что сама новая архитектура переставала нравиться. Конечно, техника была маломощна и, безусловно, это была архитектурная «ложь», когда бетонные поверхности имитировали штукатуркой кирпичных стен, когда высокими горизонтальными парапетами маскировали скатные покрытия, чтобы создать видимость плоской кровли, когда закрашивали в темный цвет простенки между окнами, чтобы добиться видимости ленточного остекления. Характернейшие приметы новой архитектуры, девизом которой были «искренность», «правдивость», оказывались подчас насквозь бутафорскими. Но все же только этим невозможно объяснить изменение творческой направленности. В конечном итоге это лишь узкие, внутрипрофессиональные обстоятельства, в то время как причины угасания архитектуры 20-х годов имели, бесспорно, широкий общественный характер.

Новаторские формы, создававшиеся поистине великими художниками и при своем появлении поражавшие воображение даже искушенных ценителей, неизбежно опрощались рядовыми проектировщиками и, повторяясь из раза в раз в условиях все расширяющегося строительства, становились новым штампом — унылым и монотонным — особенно в глазах неискушенного массового потребителя. Пресса буквально пестрела критическими высказываниями в адрес, как тогда писали, «коробочной» архитектуры. Назревала кризисная ситуация разлада эстетических возможностей новой архитектуры с реальными ожиданиями широких слоев общества. Не последнюю роль в отрицании «новой архитектуры» сыграли и попытки некоторых «максималистов» насильственно через архитектуру изменить бытовой уклад жизни.

Е годы

В середине 30-х годов уже стала очевидной коренная переоценка ценностей в архитектуре. В качестве феномена социальной психологии такой поворот в массовом и профессиональном сознании до конца не исследован. По-видимому, сказался ряд причин, но главную роль сыграло, конечно, изменение эстетического идеала общества.

Язык архитектуры 20-х годов был всецело созвучен социально-культурной специфике своего времени. Простота, нарочитая скромность жизни выступала этической нормой пролетарской идеологии и в послеоктябрьские годы, заполненные борьбой, и в годы нэпа, когда революционный аскетизм нарочито противопоставлялся показной роскоши ожившей мелкобуржуазной среды, и в трудных условиях начала социалистической индустриализации, подчас требовавших сурового самоограничения. В этой атмосфере подчеркнутая простота архитектурных форм была естественной и прочно ассоциировалась с демократичностью, новым строем отношений.

К 30-м годам социально-культурный контекст изменился. Жизнь заметно улучшалась, облегчалась и противоречащий этой глубинной тенденции аскетизм, в том числе в архитектуре, оказывался неуместным и резко отторгался общественным сознанием. Социализм побеждал на всех фронтах — и это нужно было отобразить, увековечить в искусстве и, конечно, в архитектуре. Для решения новых задач высокого идеологического звучания прежние средства архитектурной выразительности оказывались недостаточными, а то и вовсе непригодными.

Сказался и резкий разрыв с традицией — нарочито простые архитектурные формы 20-х годов, сконструированные по узким законам профессиональной логики, были понятны лишь рафинированному художественному сознанию, но мало что говорили воображению широких масс. Более того, нарочито упрощенная архитектура оказывалась для массового потребителя своего рода неприятным напоминанием о прошлых бедствиях и лишениях. В то же время классика предоставляла огромный арсенал отточенных веками приемов, форм, прочно связанных в сознании людей с культурным наследием и красотой. В этой ситуации курс на освоение классического наследия оказывался вполне естественным, и ренессансные формы дома И. Жолтовского на Моховой улице в Москве действительно стали своего рода символом изменения стилистической направленности архитектуры.

Архитектура 20-х годов оказалась столь же яркой сколь и недолговечной. В начале следующего десятилетия эта вспышка творческой активности неудержимо тускнеет и сходит на нет. Еще достраиваются комбинат газеты «Правда», Дворец культуры Пролетарского района, многие другие конструктивистские здания в Харькове, Минске, Ростове-на-Дону и других городах, но все это уже эхо отгремевшей грозы. Общее движение к традиционным истокам — в сторону исторического наследия стало своего рода реакцией на «придуманную» архитектуру 20-х годов и окрасило собой последующее развитие.

То, что называется архитектурой 30-х годов, было тоже крайне недолгим, неполные десять лет и затем война, но не менее (а может быть, более?) ярким, хотя совершенно по-иному, в полностью ином ключе. Основные усилия творческой мысли первой половины 30-х годов были сконцентрированы на разработке промышленных зданий и сооружений, на составлении генеральных планов новых и реконструируемых городов и в особенности на строительстве массового жилища и зданий культурно-бытового назначения. Но период смены художественной направленности архитектуры наиболее убедительное отражение получил в серии конкурсов на Дворец Советов в Москве — эпохального, но так и не реализованного замысла, где задачи повышенной образности и идеологической значимости архитектуры были подчеркнуто акцентированы, нарочито выдвинуты на передний план. В конечном итоге авторская группа в составе Б. Иофана, В. Щукой В. Гельфрейха, стремясь воплотить в монументальных формах идею величия и торжественности, предложила грандиозную многоярусную 300-метровую вертикаль своеобразного здания-постамента, увенчанного стометровой статуей В. И. Ленина. Несмотря на всю функциональную и образную противоречивость решения, авторам удалось создать динамичную и в то же время уравновешенную центрическую композицию, построенную в строгой системе пропорций, пластически насыщенную и почти скульптурно разработанную. Эта огромная вертикаль с остро характерной архитектурой на протяжении многих лет принималась во внимание в качестве ведущей высотной доминанты Москвы.

В длительной проектной эпопее Дворца Советов кристаллизовались новые творческие установки архитектуры 30-х годов, всплывали новые имена. Уже на первых турах конкурса не только подтвердилась, но и с небывалой силой обострилась необходимость выработки новых средств архитектурной выразительности. Нужна была иная, чем в 20-е годы, архитектура — непременно монументальная, чтобы средствами еще более внушительными, чем в давние эпохи, запечатлеть величие новой действительности; непременно яркая, сразу же запоминающаяся, в каком-то смысле даже агитационно-пропагандистская, плакатная, чтобы в сознание человека любого уровня подготовки (ведь плоды культурной революции были в ту пору еще впереди) мгновенно и глубоко внедрить целый комплекс образно выраженных идей, закрепляющих веру в победу и светлое будущее социализма. Именно таким стал и окончательный, увенчанный грандиозной фигурой В. И. Ленина вариант проекта Дворца Советов. Таким был и спроектированный для Международной выставки в Париже 1937 г. павильон СССР, увенчанный всемирно известной скульптурой В. Мухиной «Рабочий и колхозница».

Влияние, которое Иофан оказал на становление и развитие архитектуры 30-х годов, значение этого мастера в истории архитектуры — и не только нашей — еще должным образом не оценено. В этом смысле куда более счастливыми оказались судьбы И. Жолтовского, И. Фомина, А. Щусева, В. Щуко, Л. Руднева, А. Таманяна — крупнейших фигур, определивших поворот 30-х годов. Они ушли из жизни, окруженные учениками и почитателями. Именно к ним потянулась пытливая молодежь, еще недавно ортодоксально «левая», но удивительно быстро, как-то естественно и легко сменившая символ веры. Недавнее прошлое в их глазах безнадежно обесценилось, манила новая заря, новые горизонты — во всяком случае тогда все это казалось именно обновлением архитектуры и высокой гуманистической миссией наследования и непременно развития лучших достижений мировой культуры прошлого.

В 30-е годы сформировалась система архитектурных наук и прежде всего наука о градостроительстве. Много новаторских идей, выдвинутых в различных областях архитектуры в 20-е-30-е годы, не могли получить всесторонней массовой проверки в реальном строительстве и это лишало научные разработки жизненности. Научные концепции были стерильны, как и сама «новая архитектура». Особенно это относится к градостроительству и архитектурной теории. Только массовое строительство 30-х годов смогло внести существенные коррективы в архитектурную науку и, в известной мере, приблизить ее к развивающимся потрёбностям[советского человека.

В 1933 г. была создана Академия архитектуры СССР, в рамках которой получили развитие фундаментальные исследования по истории отечественного и мирового зодчества, изучались классические законы композиции и принципы формирования ансамблей, производились обмеры, издавались увражи по выдающимся произведениям архитектуры прошлого. Большую роль сыграла Академия и как учебное заведение. Многим уже сложившимся архитекторам приходилось буквально переучиваться на факультете архитектурного усовершенствования, где в течение двух лет капитально изучалась история архитектуры и искусств, углубленно анализировались лучшие образцы классического зодчества. Самые талантливые из молодых стали аспирантами Академии. Лучшие из лучших были командированы за рубеж, чтобы непосредственно приобщиться к живительному источнику классической мудрости.

Непосредственное возрождение классического наследия, тенденции прямолинейного классицизма стали преобладающими лишь в дальнейшем, особенно в послевоенное десятилетие. В первые же годы после поворота направленности архитектуры акцентировалась прежде всего ее идеологическая нагрузка, яркость образа, монументальность форм.

Поворот архитектуры был неотвратим. Он назревал изнутри, подспудно и, главное, давно. Только этим и можно объяснить удивительно быстрое, какое-то дружное появление многочисленных зданий нового направления. В Москве, Ленинграде, столицах союзных республик и других крупных городах буквально в течение нескольких лет строятся новые, значительные по своей архитектуре здания.

Расцвет экономики и культуры союзных республик и общие итоги культурной революции в стране выдвинули на первый план художественной жизни предвоенной поры вопросы национального своеобразия искусства, архитектуры. Социалистический реализм, провозглашенный в 1937 г. на Первом Всесоюзном съезде советских архитекторов творческим методом советского зодчества, предполагал развитие в нашей многонациональной стране архитектуры, как тогда формулировали, социалистической по содержанию и национальной по форме. Такая установка находилась в непосредственной связи со всем спектром проблем стилеобразования архитектуры 30-х годов. Практически преобладало стремление сочетать — разумеется, в обновленных вариантах — фундаментальные традиции русской архитектурной классики (пользуясь фактически интернациональным характером композиционной системы классицизма) с разработкой и модернизацией мотивов национального зодчества, что во многих случаях давало полноценные в художественном смысле варианты. Прекрасный пример тому — возведенное в 1938 г. по проекту А. Щусева здание Института истории партии при ЦК КП Грузии. Вершиной поисков национального своеобразия архитектуры стали произведения А. Таманяна в Ереване.

Нет возможности даже упомянуть десятки крупных сооружений, характерных для того периода. Именно в предвоенные годы сложились центры многих наших крупных городов практически в том виде, в котором мы их видим и сегодня. Их достаточно явная стилистическая близость — непреложное свидетельство принципиальной однородности основного, если не всего потока архитектуры 30-х годов. Для нее были характерны значительность в соединении с яркостью и, как правило, мажорностью образов. Неизменно выявлялась связь с классическим либо национальным наследием, но на первых порах не прямо, не в лоб (непосредственные воспроизведения исторических образцов были в то время скорее исключением, чем правилом), а путем образного ряда ассоциативных приемов, позволяющих воспринимать здание как бесспорно новое, но в то же время не выпадающее из непрерывного ряда целостного исторического развития зодчества. Естественно, что параллельно с качественной стилизацией существовали и явления откровенной эклектики, для которой традиции были только альбомом готовых архитектурных форм. При этом с течением времени тенденции непосредственного заимствования неуклонно нарастали. Особое значение в 30-е годы приобретает развитие теории и практики градостроительства. Дискуссия о социалистическом расселении (1928-1930 гг.), подвергшая резкой критике схоластику и формализм урбанистических и дезурбанистических идей, постановление ЦК ВКП(б) «О работе по перестройке быта» (1930 г.) способствовали формированию реалистических основ советского градостроительства.

Большую роль в развитии всей советской архитектуры и градостроительства сыграло постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 10 июля 1935г. «О Генеральном плане реконструкции Москвы». Генеральный план реконструкции был первым в истории мирового градостроительства документом, реальность осуществления которого гарантировалась отсутствием частной собственности на землю, плановой организацией народного хозяйства и другими социально-экономическими преимуществами нашего общества. Идеи и методы их осуществления, заключенные в генеральном плане Москвы, стали ведущими принципами советского градостроительства, легли в основу его теории. В работах по Ленинграду, Харькову, Киеву, Тбилиси, Баку и многим другим городам они нашли широкое применение с учетом природных и местных условий строительства.

В соответствии с Генпланом в первую очередь перестраивался центр столицы. Важным этапом реконструкции и большим событием в жизни столицы был ввод в действие первой очереди Московского метрополитена и последующее расширение сети подземного транспорта. Москва получила в предвоенные годы девять новых мостов. Превратившись благодаря каналу Москва-Волга в крупный порт, столица получила своеобразный речной вокзал в Химках. Примером представительной застройки и благоустройства новых набережных Москвы может служить Фрунзенская набережная. Под руководством А. Власова был создан напротив Фрунзенской набережной Центральный парк культуры и отдыха им. Горького.

В связи с масштабами и темпами реконструктивных работ разрабатывались новые ускоренные методы застройки. Замечательным в этом смысле начинанием было развернувшееся в 1938 г. по предложению А. Мордвинова поточно-скоростное строительство на улице Горького в Москве. Эти же методы были использованы и при застройке Большой Калужской улицы (ныне Ленинский проспект). Велось экспериментальное строительство из крупных блоков, причем не только в Москве, но и в Ленинграде, Магнитогорске, Новосибирске. Значительная работа была проведена в области типизации секций жилых домов. С 1940 г. жилищное строительство - и опять-таки не только в Москве— проводилось в основном по проектам типовых секций.

Реконструкции подверглись в 30-е годы основные магистрали ряда наших городов. В Москве были полностью реконструированы улицы Горького, Большая Калужская и 1-я Мещанская, Ленинградское и Можайское шоссе, Садовое кольцо и др. Увеличивалась ширина магистралей, их фронт обстраивался парадными зданиями, не всегда, однако, составляющими друг с другом законченные ансамбли. В условиях реконструкции исторически сложившейся городской ткани застройка по фронту магистралей была оправданной. Но стремление к внешне показному эффекту толкало к распространению такой практики и в новых районах и городах, что противоречило основному курсу социалистического градостроительства на комплексную застройку крупных жилых массивов. Чтобы достичь особой представительности и монументальности, даже жилые здания на магистралях разрабатывались с использованием различных форм исторической архитектуры. Историизирующие тенденции неуклонно нарастали, и в этом плане московская практика также существенно влияла на другие города.

Архитектура 30-х годов, как мы видели, развивалась в сложном и противоречивом переплетении различных подходов к решению конкретных задач. Наряду с прогрессивными стремлениями к всестороннему комплексному решению наблюдалось развитие одностороннего стилизаторства, особенно в работах по реконструкции городов.

Тем не менее, сегодня в несколько ином ракурсе начинают восприниматься все эти еще столь недавно резко критично оценивавшиеся особенности творческих исканий 30-х годов, их роль в развитии не только нашей, но и мировой архитектуры. Сложилось так, что именно советские архитекторы в числе первых ощутили приближающуюся исчерпанность образных возможностей так называемой современной «архитектуры бетона и стекла» и попытались уже в 30-е годы нащупать выходы из намечающихся творческих тупиков. Еще вопрос, не следует ли считать некоторые искания тех лет в числе важных для дальнейшего развития архитектуры XX века. Во всяком случае, пустыми их не назовешь, требуется более вдумчивый анализ. Они не только повысили художественный уровень мастерства, утраченный в рядовом строительстве 20-х годов, но и породили, как выясняется, многие дальновидные прозрения о связи новой и исторической архитектуры, прозрения, направленные в завтрашний и даже в послезавтрашний день.

Военные годы

В июне 1941 г. созидательный труд советских людей был прерван вероломным нападением гитлеровской Германии на нашу страну.

Беспощадная фашистская тактика «выжженной земли» принесла неслыханные разрушения. Страна потеряла около 30% национального богатства. Гитлеровцы сознательно уничтожали памятники национальной истории и культуры. Советские архитекторы непосредственно на фронтах боролись с врагом, возводили фортификационные сооружения, активно участвовали в строительстве на огневых рубежах и в тылу, проводили большие маскировочные и восстановительные работы.

Война и победа внесли в архитектуру новые мотивы. Еще ждет своего исследователя триумфальная и мемориальная тематика военных лет. Несмотря на известную избыточность в использовании традиционных мотивов, материалы многочисленных конкурсов на проекты памятников героям и событиям войны до сих пор искренне волнуют пафосом патриотизма, высоким эмоциональным накалом, непременной тональностью исторического оптимизма, веры в конечную победу над страшным врагом.

С 1942 г. после разгрома фашистов под Москвой восстановительное строительство, наряду со строительством в тылу, стало основной заботой архитекторов. В 1943 г. был организован Государственный комитет по делам архитектуры, призванный руководить всей архитектурной деятельностью в стране. В открытом письме к председателю Комитета А. Мордвинову Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин отметил, что представляется редкий в истории случай, когда архитектурные замыслы могут осуществляться в таких масштабах, и подчеркнул, что новое строительство должно быть красивым, радующим взгляд, но не вычурным и претенциозным. Однако это не было учтено в полной мере. Дальнейшее развитие получили тенденции декоративизма, архаической стилизации - буквально на всех уровнях архитектурного творчества, начиная от проектов надгробий, обелисков, пантеонов героям войны и кончая проектами восстановления городов с парадными композициями, вариациями классических или национальных мотивов.

Вместе с тем следует помнить, что в широком обращении к наследию была в то время своя закономерность. С учетом этой объективной в годы войны общественной тенденции, многое в архитектуре той поры раскрывается по-новому, заставляет задуматься над коренными проблемами зодчества многонационального советского народа.

Над восстановлением разрушенных войной городов работали практически все ведущие архитекторы того времени. Многие из созданных тогда проектов были не столько документами для строительства, сколько проектами-мечтами о прекрасных и гармоничных городах классической архитектуры. Эти в общем-то отвлеченные проекты, оставшиеся, разумеется, в основном на бумаге, тем не менее задавали высокий художественный уровень всему потоку проектных поисков. В процессе возрождения городов преодолевались многие стихийно сложившиеся в прошлом дефекты планировки и застройки. Размах реальных восстановительных мероприятий нарастал одновременно с мощными наступательными операциями советских войск. Страна побеждала и строила.

Растущие объемы строительства требовали заводского производства элементов, типизации проектов. В послевоенный период была разработана новая методология типового проектирования — серийный метод, идея которого родилась еще в 1938 г. Широко внедрялись серии типовых проектов малоэтажных домов в строительстве РСФСР, Украины, Белоруссии, Казахстана и других республик. Разворачивалось экспериментальное строительство первенцев крупносборного домостроения. Однако не эти тенденции определяли развитие архитектуры послевоенного десятилетия. Естественная после победы тяга к триумфальности вырождалась в ряде работ в поверхностную стилизацию. Даже в наиболее значительных объектах типа высотных зданий Москвы проявились противоречия направленности архитектуры того периода. Тем не менее, высотные здания, бесспорно, величественный жест большой архитектуры. Они «говорили» и продолжают «говорить» патетическим, энергичным языком, который, не в пример некоторым новым высотным зданиям, находит отклик в широких массах, созвучен мировосприятию и понятен этим массам. По-видимому, не случайно всеобщее оживление интереса к ним в последние годы.

Тем не менее, представительские искания оттесняли в сознании архитекторов на второй план работу над экономическими массовыми типами сооружений. А эта работа приобретала все более важное значение в решении важнейших социально-экономических задач периода.

Е годы

Практика украшательства была резко осуждена на Всесоюзном совещании строителей в 1954 г. Постановление ЦК КПСС и СМ СССР 4 ноября 1955 г. «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве» ознаменовало собой начало нового, современного этапа развития советской архитектуры.

Теперь — в перспективе трех десятилетий многое в архитектуре той поры видится более точно и объективно. И понимая в полной мере историческую необходимость творческого поворота середины 50-х годов, те плоды, которые по большому счету явились итогом этого поворота, равно как и упущения и недостатки, неизбежно сопровождавшие в целом прогрессивное движение нашего зодчества, мы видим несомненные достижения предшествующего периода. Мы помним и все более высоко ценим героику архитектуры военных лет, подвиг восстановления разрушенных войной городов и сел, величественные и в то же время сомасштабные и близкие человеку проекты, постройки, ансамбли городских центров, высотные здания столицы — этот большой жест победной архитектуры, увенчавший послевоенное десятилетие. Во всем мире идет сейчас трудный процесс переоценки нашей архитектуры не только 30-х годов, но и последующих полутора десятилетий - это понятно в свете новейших тенденций мирового архитектурного процесса. В нашем архитектуроведении этот процесс проходит, пожалуй, наиболее сложно — и опять-таки понятно почему.

После коренной перестройки нашей архитектуры в середине 50-х годов весь предыдущий период был воспринят профессиональным (и не только профессиональным) сознанием как насквозь ошибочный, упадочный и, соответственно, недостойный тщательного изучения. До сих пор в работах по истории советской архитектуры сказывается эта «реакция отторжения». При этом упускается из виду, что по проектам, созданным в этот период, шло практическое восстановление страны, обширные реконструктивные работы, удовлетворявшие обостренные войной потребности народа. Эта разнообразная созидательная деятельность огромных масштабов не могла быть осуществлена, если бы в ее развитии не участвовали мощные прогрессивные силы. Упускается из виду и то, что архитектура той поры, при всей ее противоречивости, обладала высоким гуманистическим потенциалом, умела волновать миллионы сердец, объединить их общим порывом, была созвучна своей эпохе и по-своему ярко отразила ее героику и драматизм. Вот почему она не может быть оценена однозначно негативно или позитивно. В данной работе сделана попытка дать объективное историческое освещение и анализ архитектуры этой поры в контексте с социальными условиями времени. Еще предстоит разобраться, что из созданного тогда навсегда кануло в Лету, что осталось неотъемлемым достоянием истории, а что нацелено в будущее и содержит зерна развития в новых условиях, на новом уровне.

Сталинские высотные здания

Современная Москва с каждым годом стремительно меняет свой облик, и городская застройка начинает расти не только вширь, но и ввысь. В столице появляются новые здания высотой в 100, 200 и даже в 400 метров! И это еще не предел для Москвы. Однако новые высотные сооружения столицы еще пока не сформировали выразительного архитектурного силуэта города, как это сделали их предшественники - знаменитые «сталинские» высотки середины XX века.

До начала строительства доходного многоэтажного жилья на рубеже XIX-XX веков Москва имела характерные вертикали в виде церквей, колоколен и башен. Однако постепенно эти вертикали стали теряться среди новых и высоких по тем временам доходных домов. В первое десятилетие советской власти стали появляться довольно интересные проекты высотных зданий в Москве. Среди них проект восьми «горизонтальных небоскребов» (1923-1925 годы, Эль Лисицкий) на пересечении радиальных улиц с Бульварным кольцом. Эти здания в 10-15 этажей представляли собой распластанные параллелепипеды, установленные на вертикальные «столбы» в которых размещались лестничные клетки с лифтовыми шахтами. Данный проект являлся первой попыткой создать в Москве целый ряд сооружений, выполненных в единой стилистике, которые смогли бы стать новыми доминатами в ансамбле города. Решение разместить высотные здания на Бульварном кольце было достаточно продуманным, ведь исторически Москва сложилась как город с явно выраженной радиально-кольцевой планировкой основных магистралей. Этот проект не получил реализации так же как и другие проекты высоток 1920-1930-х годов: небоскреба на Лубянской площади (1923 год, арх. В.Ф. Кринский), Дворца Труда (1923 год, арх. А.А., Л.А. и В.А. Веснины), конкурсных проектов здания Наркомтяжпрома на Красной площади и конечно же Дворца Советов, реализация проекта которого была прервана в годы Великой Отечественной Войны.

После реконструкции города, осуществленной в 1930-е годы, силуэт города претерпел многие изменения: Москва рисковала потерять одну из своих традиционных особенностей - вертикали. Создание системы высотных зданий, согласно единому градостроительному плану, было одобрено в 1947 году специальным решением советского Правительства. Восемь проектируемых высотных зданий должны были продолжить и обогатить прежние направления, определить опорные точки города, способные акцентировать его вертикальные отметки, утраченные в ходе реконструкции в 1930-х годах. Также сохранялась и задача возведения в центре города Дворца Советов, проект которого в 1934 году выполнили архитекторы Б.М. Иофан, В.Г. Гельфрейх и В.А. Щуко. Выбирая месторасположение высотных зданий, архитекторы должны были определить для каждого из них место, наиболее целесообразное с точки зрения красоты силуэта города, так как Москва отличается характерным рельефом.

Правда, первоначальные проекты высотных зданий отличались от реализованных, также как и место их расположения. Изначально предлагалось возвести доминанты у Савеловского вокзала и на Таганской площади. Впоследствии были выбраны другие районы города. В результате было принято решение разместить самое крупное здание на Воробьевых (Ленинских) горах, которое отметило бы главное направление развития городского массива - от центра на юго-запад и подчинило бы себе перспективы вдоль реки Москвы в сторону от Кремля. С рекой также связали и положение высотных зданий на Дорогомиловской и Котельнической набережных. В формировании приречных ансамблей, должны были участвовать здания на Смоленской площади и площади Восстания. Им же отводилась другая задача - создать доминанты вдоль Садового кольца вместе с административным зданием на площади Красных ворот. «Главный вестибюль» столицы - Комсомольскую площадь предлагалось отметить зданием гостиницы. Восьмой высоткой должно было стать административное здание в Зарядье, строительство которого не было завершено. Оно должно было «поддерживать» Дворец Советов и связывать другие высотные здания города.

К проектированию высотных зданий были привлечены лучшие советские архитекторы. Проект здания на Воробьевых горах разрабатывался под руководством Б.М. Иофана (позже проект возглавил Л.В. Руднев). Проектом на Котельнической и Москворецкой набережных руководил Д.Н. Чечулин. Авторами жилого дома на площади Восстания стали М.В. Посохин и А.А. Мдоянц, а административного здания на Смоленской площади - В.Г. Гельфрейх и М.А. Минкус. Высотное здание на площади Красных ворот было поручено А.М. Душкину и Б.С. Мезенцеву. Проект здания гостиницы на Комсомольской площади был выполнен под руководством А.Б. Борецкого и Л.М. Полякова, а гостиницы на Дорогомиловской набережной - А.Г. Модвиновым и В.К. Олтаржевским.

Все эти проекты в окончательном виде представляли собой комплекс уступчатых массивов, над которыми возвышались главная центральная часть. Эта особая архитектурная выразительность стала главной отличительной чертой, по которой московские высотные здания середины XX века можно узнать среди остальных зданий города. Однако такая композиция не была оригинальной. Несомненно, на архитектуру московских высоток повлияли американские небоскребы 1910-1930-х годов, такие как Municipal Building (1914 год, арх. Ч. Мак-Ким), Woolworth Building (1913 год, арх. К. Гильберт) и United States Courthouse (1936 год, арх. К. Гильберт) в Нью-Йорке. Но, несмотря на некоторые сходства в экстерьере, архитектура московских высотных зданий имела свои неповторимые черты, детально продуманные и мастерски разработанные отечественными архитекторами.

Жилой высотный дом на Кудринской площади (вид из Московского зоопарка).

Вид на здание МГУ из жилого дома на улице Герасима Курина

Внутренние помещения зданий также должны были быть тщательно продуманы, как и внешний облик зданий. Оформление интерьеров общественных помещений всех высотных зданий выполнялось с преобладанием элементов классического архитектурного стиля и должно было соответствовать монументальному экстерьеру сооружений. К примеру, в отделке вестибюлей и парадных помещений зданий МГУ и МИДа широко использовался натуральный белый и красный мрамор, различные сорта полированного гранита в сочетании с искусственным камнем. Оригинально решалось и освещение помещений в виде изящных люстр и бра с люминесцентными лампами. Весьма нестандартно решены интерьеры общественных помещений гостиницы «Ленинградская», убранство которых отчасти напоминает элементы русского зодчества конца XVII - начала XVIII веков. Основное композиционное ядро парадных интерьеров шестиэтажного стилобата гостиницы составляет центральная лестница с 19-метровой люстрой, свет которой отражается в зеркальных стеклах, вытянутых на всю высоту лестничной клетки.

Особое внимание было уделено интерьерам квартир и кабинетов, которые должны были соответствовать всем требованиям комфорта. Весьма тщательно продумывались и бытовые удобства в жилых помещениях: в гостиницах «Украина» и «Ленинградская» были спроектированы системы пылеудаления, которые функционировали до начала 2000-х годов. А кухонные помещения жилых квартир были оборудованы встроенной мебелью и двойными холодильными шкафами - зимним и электрическим.

Одновременно с архитекторами работали и инженеры, которым пришлось при разработке проектов искать новые решения: к примеру, от американского опыта в сооружении оснований пришлось отказаться из-за специфики московского грунта и разработать специальные применявшиеся впервые в строительной практике «пустые» коробчатые фундаменты. Кроме того, инженерам пришлось решать проблемы с прокладкой инженерных коммуникаций и разрабатывать уникальную для тех времен техническую начинку зданий.

При возведении нулевых циклов зданий инженерам пришлось столкнуться с серьезными трудностями, так как возведение фундаментов производилось в довольно сложных геологических условиях.

При строительстве гостиницы "Ленинградская" выяснилось, что в месте расположения фундамента, на глубине до 8,5 метров, находился плывун. Чтобы подготовить надежное основание под фундамент здания, строителям нужно было удалить воду и превратить текучую массу в сухой строительный грунт. Для этого по периметру строительной площадки был сооружен шпунтовый ряд, который препятствовал проникновению воды в огражденном пространстве и позволял удалить имеющуюся в нем воду.

Трудности возникли при строительстве гостиницы «Украина» и жилого комплекса на Котельнической набережной. В этом месте грунты были насыщенны водой еще обильнее, чем на Комсомольской площади. Для этого пришлось воспользоваться испытанными способами водопонижения: сбором воды в зумпфы и откачкой ее с помощью мощных насосов в реку Москву.

Немало проблем возникло при возведении фундамента высотного здания на площади Красных ворот, так как под зданием находится станция метро «Красные Ворота», построенная в 1930-х годах. Кроме того, одновременно со строительством фундамента возводился второй выход станции, вестибюль которой был размещен в строящемся высотном здании. Для того чтобы нагрузка от здания не привела к обрушению вскрытого котлована под вестибюль станции метро, были построены специальные морозильные установки, и грунт в месте сооружения был заморожен. После окончания строительства установки были отключены. Тот же метод был применен и при строительстве главного здания МГУ на Воробьевых горах.

Еще одним немаловажным фактом являлось то, что самые трудоемкие строительные работы выполняли заключенные. К примеру, для обеспечения строительства комплекса зданий МГУ рабочей силой из числа заключенных предполагалось организовать отдельные лагерные пункты (ОЛП) в Кунцево, на территории Карачаровской производственной базы и в Текстильщиках. Лагерные пункты также располагались как и на самих строительных площадках, так и в строящихся зданиях. Об этом свидетельствует приказ МВД СССР № 0794 от 9 ноября 1951 года, согласно которому на 22 этаже главного здания МГУ для отделочных работ был организован отдельный лагерный пункт на 700 заключенных, которым полагалось улучшенное питание.

Также на строительстве работали и вольнонаемные рабочие. Им выплачивалась за высотность 15% надбавка к заработной плате.

В целом, к 1955 году было закончено строительство шести высотных зданий. В 1957 году была введена в строй седьмая высотка - гостиница «Украина». Строительство восьмого здания в Зарядье был прервано на этапе возведения первых этажей каркаса, который впоследствии был демонтирован. На этом месте в 1960-х годах возведут по проекту архитектора Д.Н. Чечулина гостиницу «Россия».

Одновременно со строительством высотных зданий предполагалось реконструировать и прилегающую территорию. В целом это удалось осуществить на Воробьевых горах, где появился ансамбль с симметричной композицией, центром которого стало главное здание МГУ в 36 этажей и высотой в 240 метров, заканчивающееся шпилем, увенчанным звездой с колосьями, диаметром 9 метров. Высота двух крыльев с башнями, где установлены часы, термометр и барометр, колеблется от 9 до 18 этажей. Перед главным входом в здание установлены фигуры студента и студентки, выполненные В.И. Мухиной, а во внутреннем дворе - памятник М.В. Ломоносову, выполненный Н.В. Томским. Интересно также и решение территории, прилегающей ко всему комплексу. От главного здания начинается обширная площадь, переходящая в аллею Славы, которая завершается площадкой с панорамным обзором Москвы.

Следующей высоткой, кардинально изменившей пространство вокруг себя, стало административное здание на Смоленской площади. Задуманное изначально архитектором М.А. Минкусом как 16-этажное - оно превратилось в 27-этажное, высотой в 127 метров. Правда, реализованный проект не предусматривал завершения в виде шпиля. Проект был доработан в ходе строительства (существует легенда, что данная идея принадлежала И.В. Сталину), в результате чего появилось завершение, выполненное из металлических конструкций, обшитых крашенными жестяными листами. Такое решение не требовало кардинальных изменений в конструкции здания.

Интересно также и решение застройки вокруг высотного здания на Смоленской площади. Изначально Минкусом предлагался более органичный вариант, однако к концу 1950-х годов авторскому коллективу пришлось изменить проект, в результате которого вдоль Смоленской улицы появились жилые корпуса с трехгранными эркерами и полукруглыми балконами.

Проект здания МИД архитектора М.А.Минкуса (изображение предоставлено Денисом Ромодиным)

Вид на здание МИД на Смоленской площади (фотография Константина Котова)

Нереализованными остались лишь два гостиничных корпуса с интересными решениями оконных проемов, которые должны были перекликаться с располагающимся по соседству высотным зданием. И лишь в 1973-1976 годах, по проекту Б. Соболева были выстроены два симметричных здания в интернациональном стиле.

С административным зданием на Смоленской площади удачно перекликается и 29-этажная гостиница «Украина», высотой в 170 метров. Здание, расположенное на крутой излучине реки Москвы, удачно организует пространство вокруг себя. А боковые с корпуса, в которых расположены жилые квартиры, обеспечивают связь с окружающей застройкой Кутузовского проспекта. В последние годы гостиница стала существенно проигрывать на фоне строящихся неподалеку высотных зданий делового комплекса «Москва-Сити».

В 1969 году по проекту М.В. Посохина и А.А. Мндоянца на противоположном берегу реки Москвы было построено здание бывшего СЭВа, которое представляет собой совсем иное поколение московских высоток. Эти легкие здания из стекла и бетона, несмотря на приверженность к интернациональному стилю, продолжали в 1960-1970-х годах традицию своих монументальных предшественников. К сожалению, московские высотки, выстроенные в это время, до сих пор вызывают многочисленные споры и неоднозначную оценку со стороны архитекторов и горожан.

Попытку возродить традицию с кольцевым расположением высотных зданий, была предпринята градостроителями и в наши дни, однако данная программа «Новое кольцо Москвы» была реализована лишь частично. В последние годы архитектура города обогатилась строительством ряда новых высотных зданий, самым ярким из которых стал жилой комплекс «Триумф-Палас» (арх. А.Ю. Трофимов) высотой 264 метра. Однако эти здания представляют собой совсем иной тип небоскребов, в корне отличающихся от своих московских предшественников середины XX века.