Университет вредной магии 10 страница

В тот момент я еще не понимала, что расплата за добро уже близка.

Никто не понял. Пока золотая рыбка не пробасила:

– Все, свобода, мать вашу! Так, девка, где мой аквариум?

– Аквариум? – я все еще не поняла.

– Ну дык, – рыбка с самым мужиковатым видом сплюнула, – за доброту твою, за тепло сердешное, за то, что рыбок золотых из плену басурманского спасла, наш царь тебя и наградил.

– Чем наградил?

Рыбка гордо выпятила грудь колесом и пробасила:

– Мной!

Сделал добро – готовься к расплате.

– Аквариум, говорю, где, захухря недалекая? – грозно вопросил золотой рыб.

С перепугу я плюхнулась в воду и ушла в синее море с головой. И главное, там бы и осталась – тихо, тепло, хорошо и спокойно, но Агата нырнула за мной, ухватила за руку и потащила вверх, а наверху началось:

– Слушай, давай не будем?! – разорялся золотой рыб. – Мне восемнадцатый самоубивец в хозяевах даром не нать и за водку не нать!

И почему мне снова захотелось уйти под воду, а?

– Григорьева, – раздалось с берега, – учти – утонешь, в университет можешь не возвращаться.

Заявление Эльвиры Жутковны вызвало странный диссонанс в моем восприятии действительности, но главное я поняла – смерть у них явный повод к отчислению. Интересно, а трупы подобная дискриминация сильно расстраивает? Не, ну так, чисто теоретически…

– Из воды вылезай, валандайка вертлявая, – басом добавил рыб. – Аквариум мне! Вместительный! И червячков, красненьких, жирненьких! И чтобы водоросли свежие, а не пожухлые, и чтобы…

– Всенепременно! – заверила я, разворачиваясь и начиная стремительный заплыв к берегу. – Вот сейчас в универ слетаю, аквариум са-а-а-амый большой приволоку и непременно, обязательно заберу столь ценный дар за дела добрые, за тепло сердешное… Да чтобы я еще хоть раз… В смысле я быстренько! А вы плавайте пока, отдыхайте, стало быть!

К концу тирады я доплыла до берега, плыть было недалеко, выбежала из воды, игнорируя заинтересованные взгляды ведьмочек, торопливо оделась, не дожидаясь, пока белье просохнет, и молитвенно воззрилась на Эльвиру Жутковну. Ведьма ведьму, как говорится…

Она и поняла все с первого взгляда.

– Девочки, – преподавательница поднялась, – немедленно возвращаемся, Григорьевой еще аквариум подобрать надо бо-о-о-ольшой-пребольшой, с червями и водорослями.

– И галькой, – важно добавил рыб из воды.

– Всенепременно, – заверила его ведьма.

И ведьмочки все поняли. Я же говорю – ведьма ведьму и все такое.

Выбежав из воды, они похватали свои вещи, да так, толком не одеваясь, и сиганули в портал, Эльвирой Жутковной для нас всех сотворенный.

Из портала вывалились гурьбой на дощатый пол учебного кабинета, причем все почему-то подхихикивали и особливо крепко к себе мешки с козьей шерстью и птичьим пером прижимали, так как падение падением, а гадость фейкам – это святое.

А последней вышла наша учебная ведьма – степенно и гордо, с истинно преподавательской статью. Вышла, скептически нас оглядела и… и вдруг растеряла весь свой злобный вид. И мы, ничего не понимая, удивленно на нее смотрели, пока в кабинете не раздалось злое:

– Не люблю ведьм. Неисполнительны, необязательны, недисциплинированны.

Наша грозная преподавательница, потупившись, смущенно произнесла:

– Простите, Владлен Азаэрович, подобное больше не повторится.

Мы ахнули, а некоторые мешком вообще прикрылись (в смысле я). И поворачиваться, чтобы увидеть декана чертового факультета, который, судя по всему, сидел за преподавательским столом, совершенно не было никакого желания.

– Григорьева, – раздался усталый голос фальшивого боевого черта, – потрудись вспомнить о своих обязанностях старосты и разберись с домовыми. Немедленно.

С этими словами декан чертового факультета поднялся и удалился из кабинета, оставляя нас в некоторой задумчивости.

Задумчивость была недолго – с минуту. Потом Эльвира Жутковна как рявкнет:

– Марш следы заметать, живо!

И мы помчались заметать следы. Роем. Но сначала, конечно, оделись и только потом помчались следы заметать. Мы же еще не знали, что нас ждет!

* * *

 

Стоим рядом с фейским общежитием.

Перед нами клейкая лента с надписью «Не входи, оживит!», опоясывающая все зеленое здание. Фейки тоже толпятся за ограждением, поглаживая свою гламурную животинку, поправляя крылышки и бросая на нас злобные взгляды. А в здании орудуют навы. Половину выпускной группы загнали, и Мара Ядовитовна еще злобствует, то и дело слышится ее: «Мне нужны доказательства!».

И мы стоим в растерянности, понимая, что ни перья, ни волосы горных козлов подкинуть нет никакой возможности. Вот просто никакой.

– А может это… над лентой пролететь или проползти? – предложила Райса.

Агата меланхолично протянула руку, схватила за шкирку гномика, который, как и мы, стоял в толпе и глазел на навий обыск фейкиного жилища, и швырнула несчастного на огороженную территорию. Полыхнуло, громыхнуло, и гном вернулся на место обугленный, обгорелый и ошарашенный.

– Никак, навья магия, – констатировала очевидное Агата.

– Попали, – Кларисса сплюнула на землю. – Говорила, что с чертями связываться себе дороже?!

– Не говорила, – вспомнила Светка.

– Зря, – расстроилась Кларисска.

– Что делать. что делать. что делать. – бормотала я, нервно оглядываясь.

И в этот момент взгляд мой упал на домовых!

Они сидели на возвышении – пенек оккупировали, здоровущий такой, и устроились мелкие с комфортом – чайничек, чашки, плюшки, морды довольные. И дядь Никодим как мой взгляд заприметил, тут же махнул рукой, мол, подходи, угощайся.

– Девчонки, я скоро, – сообщила ведьмочкам и юркнула к домовым, лавируя в толпе.

Обошла гномов, которые смотрели на обыск по очереди – то один на плечи ко второму заберется, то другой. Чуть не отмахнулась, как от назойливых мух, от стайки боевых фей, но вовремя осознала ошибку и сделала вид, что руку подняла, просто чтобы прическу поправить, опасливо по дуге обошла гордо стоящих демонов с ядовитыми шипастыми хвостами, махнула чертям, те закивали в ответ, наткнулась на инкубов. Причем вообще случайно наткнулась, я в толпе чертей Герака высматривала, и тут – бах мордой в чьи-то мускулы. Отлипаю, поднимаю голову – инкуб! И главное, треснулась я так неудачненько – аккурат в вырез полурасстегнутой рубашки.

– Зла тебе, Стасенька, – промурлыкал индивид привлекательной наружности, сверкая колдовским зеленым взором.

– И тебе не хворать, мускулатура демоническая, – буркнула я, намереваясь обойти особу повышенно привлекательной внешности, пока не приступил к обаятельным процедурам.

Он же инкуб, а они иначе не могут.

– Куда спешите, формы ведьминские? – вернул он мне мой словесный выпад.

– Чай, отчитываться не обязаны, – хмыкнула я.

И тут инкуб совершил подлость – подбородок мой поддел пальцем, заглянул в глаза с высоты своего роста, и у меня все поплыло… Ноги ослабели, руки плетьми повисли, метлу очень захотелось взять. и это – треснуть некоторых. А демон плотоядно губы соблазнительные облизнул и промурлыкал:

– Поговорим?

– Ага, – ответила я, судорожно сглатывая и пошире распахивая ресницы.

– У меня? – задал следующий вопрос инкуб.

Волна тепла прошлась по всему моему телу. Ну все, достал!

– Чего откладывать? – я подалась к мышечным плитам ближе. – А давай здесь!

– Прямо здесь? – изумился инкуб, изогнув смоляную бровь.

– Да! – жарко подтвердила я. – Раздевайся!

Демон напрягся.

– Давай-давай, – подначила я, потянувшись к завязкам на корсете.

– Эм. – замялся инкуб. – Слушай, Григорьева, ты это. ну здесь как-то. э-э-э.

Я скривилась. Демон лапы от меня убрал и вообще даже на шаг отступил, значительно побледнев.

– Короче, не умеешь – не берись! – наставительно посоветовала я. – И да – еще раз глазенками сверкать будешь, я тебя зельем приворотным напою, учти.

Инкуб кивнул, все сильнее бледнея и почему-то даже не на меня глядя. Обернулась – позади стоял Герак.

– Здоров, – сказала я мохнатому соучастнику.

– Лютуешь? – поинтересовался здоровенный черт.

– Воспитываю, – не согласилась я.

Герак задумчиво покивал, потом спросил:

– А что, на этих глазастых чары не действуют?

Пожала плечами, повернулась к инкубам – странное дело, вся контора мускулистых, развратных и соблазнительных торопливо покидала место обысковых действий.

– Чего это с ними? – не поняла я.

Герак молча взял за плечи, круто развернул вправо – там, в окружении трех преподавательниц и двух десятков жаждущих внимания студенток стоял Владлен Азаэрович. Выражение лица декана чертового факультета носило убивательно-мечтательное выражение. Ничего удивительного, что, круто развернувшись, я едва ли не бегом последовала куда-нибудь подальше. Вот просто куда-нибудь!

– Ты куда? – не понял черт и удержал на месте, схватив за плечо.

– Валим, – ответила я, предпринимая попытку вырваться.

– Так не за инкубами же, – прошипел Герак.

– Да какая разница? – возмутилась я.

И возмущение мое понять можно было – там, где инкубы прошли, просека в толпе образовалась, так что путь был самый что ни на есть удобненький.

– Григорьева, совсем ополоумела? – прошипел чертяка волосатый. – То, что Владлен Азаэрович на тебе из мести женился, – это одно, а вот изменять черту я бы на твоем месте не пытался даже.

Я перестала вырываться, нахмурилась, к Гераку полуобернулась и спросила:

– А что, черти только из мести женятся?

– У боевых по любви первую жену точно никто не берет, – хмыкнул он. – В их кланах на роль первой жены только увечные да перестарки соглашаются, а то и вовсе никто. Оттого ведьм и берут по обыкновению, исключительно из мести. Не любят боевые вашу братию.

– Взаимно, – прошипела я, вспомнив, что кое-кто у ректора Вреднума на нерасторжимом браке активно настаивал.

Из мести, значит. И может, Владлен Азаэрович и не боевой черт, но что-то мне подсказывает, что брак у него аккурат по традициям чертяк планируется.

– Эй, Григорьева, что-то у тебя выражение лица стало такое… зверское, – тряхнул меня Герак. – Ты чего, а?

– Ничего, – я дернулась, высвободив плечо.

А затем торопливо направилась туда, куда, собственно, и шла, потому как в толпе шепоток прошел: «Навы первый этаж обыскали уже, выше поднимаются». Короче, время терять никак нельзя было!

– Гри… Стась! – зашипел мне вслед Герак.

Но я целенаправленно пробежалась по просеке, оставленной инкубами, а вот едва те испуганно на меня оглядываться начали, свернула к домовым.

Домовые наслаждались жизнью, зрелищем и чаепитием из пузатого белого с голубой росписью фаянсового чайничка, от которого умопомрачительно пахло смородиной. И чашки у бородатых мелкоросликов были знатные: белые, с голубой каемочкой и на таких же с каемочкой блюдцах, и.

– Стасенька, душенька! – увидев меня, воскликнул дядь Никодим. А затем заявил подоспевшему и сопевшему над моим плечом черту: – Тьфу, изыди, блохастый!

Мне в тот момент подумалось: отчего домовые пьют, казалось бы, простой смородиновый чай и плюшками ну самыми обыкновенными закусывают, а морды у всех такие довольные? Вот стоило бы подумать об этом, да только ближайший из шести старичков пододвинулся, местечко мне освобождая, и вопросил:

– Чай, чайку тебе, дева красная?

– Ох и не откажусь, – сказала я, потянув носом воздух.

– Черту не налью, – сразу предупредил домовой.

И, достав из сумы еще чашечку с блюдцем, чаю налил, меду две ложки поставил, плюшку самую румяную выбрал да и все мне протянул. Ням!

– Ой, спасибочки огромное, – я присела на краешек пенька.

Но прежде чем от ароматной сдобы откусить, вспомнила, зачем пришла, и, прихлебнув глоточек умопомрачительно вкусного чаю, взмолилась:

– Дядь Никодим, выручай, не откажи, помощь мне нужна.

Старший домовой прищурился, на черта выразительно посмотрел.

– Да свой он, – махнула я рукой с плюшкой.

Домовые застыли.

– Временно свой, перемирие у нас, – поспешила уточнить я.

Облегченно выдохнув, все бородатые старички снова чай попивать стали, а дядь Никодим спросил:

– Так чего случилось-то, Стасенька?

Я еще чайку хлебнула, а потом, не выдержав погрустневшего рядом черта, плюшку надвое переломила и половину Гераку протянула. Тот не дурак был отказываться и повеселел, главное, сразу.

– Дело вот в чем, – я на общежитие феек кивнула, – там мусор чертякинский.

– Знаем-знаем, – расплылся в улыбке тот домовой, что меня чаем угостил. – Имел честь любоваться, как вы с ведьмами из Диверсионного факультета учения боевые проводили. А хороши учения! Ух и переполох вызвали! Так вы это, зачет-то сдали?

– К-какой зачет? – не поняла я.

– По диверсиям, – совершенно серьезно пояснил домовой.

И покраснела я вся: и на лице, и на шее, и даже под чулками.

– Так это не зачет был? – всполошился дядь Никодим.

И пришлось мне признаться:

– Нет, – и даже есть расхотелось, – это мы с девчонками фейкам мстили…

Домовые разом плюшки отложили и чайку хлебнули. А главное, все на меня смотрят, серьезно очень.

– Совсем тебя черти испортили! – высказался наконец дядь Никодим.

– Да не, я феек всегда не любила, – тяжело вздохнув, ответила я. – А эти еще заносчивые и смеялись надо мной, поэтому.

– Не грех и напакостить, – догадался дядь Никодим.

– Угу, – прихлебывая чаек, подтвердила я.

А что тут еще сказать. Виновата, да.

– И чего делать-то теперь? – растерянно произнес сидящий рядом со мной домовой.

– Конец нам, ведьмочкам, – пожаловалась я.

Герак протянул конечность, по плечу погладил да и сказал:

– Давай я наших соберу, нападем на навов, а вы тем временем следы заметете?

Я даже ответить не успела, а домовой, что слева от меня сидел, вдруг спросил у черта:

– Чайку?

– Благодарствуйте, – пробасил Герак, – а вот от плюшки не откажусь, очень уж они у вас румяные да ароматные.

И черту взяли и дали плюшку! Ну надо же, вообще от домовых не ожидала.

Тут дядь Никодим задумался, кулаком щеку подпер и говорит:

– А что, Стаська, есть шанс следы замести?

– Есть! – с жаром подтвердила я. – Есть! Мы с Эльвирой Жутковной и перьев птиц заморских добыли, и шерсти козьей!

Домовые чайку прихлебнули, переглянулись, да опосля дядь Никодим и произнес:

– Допивай чай, Стасенька, допивай. И поспешай, дел-то у нас много, навы уж и второй этаж обыскали, поди. Герак, а ты не стой, ты еще плюшку бери и ступай до ведьмочек, забери у них материал наво-запутывательный, шалить будем.

* * *

 

Чего там домовые шалили, мне неведомо, но только, как Герак вернулся с мешком, в котором улики были, старичок, что справа от меня сидел, с тихим хлопком испарился. Черт на его место присел да за новой плюшкой потянулся. А нам с домовыми хорошо так было, спокойно, умиротворенно даже… Потом домовой вернулся и нравоучительно мне сказал:

– В иной раз, Станислава, не попадайся. Оно в мире как – не пойман, значит, не вор.

И прутики протянул, штук девять.

– От метелок ваших осталося, – пояснил старичок.

– Спасибо! Ой, спасибище преогромное!

– Да чего уж там, – отмахнулся домовой. – Иди, лицо делай невинное да навам не попадайся.

И вот насторожила меня эта фраза.

– Отчего не попадаться? – спросила шепотом.

Домовой с прищуром на меня глянул и прошептал:

– Оттого, что веточки они понасобирали да мне и подсунули. Смекаешь?

К ведьмочкам я возвращалась пунцовая. Вернулась, рядом стою, а ни слова сказать не могу.

– Напилась? – поинтересовалась Кларисса.

– Угу, – пробурчала я.

– На ногах едва стоишь, – заметила Райса.

Она-то заметила, а мне все казалось, что это мир пошатывается.

– Идем обедать, – предложила Светлана.

– Так рано еще, – Агата вскинула брови.

И тут над всем университетом раздалось: «Жра-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ть!»

– Самое время, – улыбнулась Светлана. – Стась, долетишь?

– Угу… – Мир все больше и больше шатался. – До спальни своей долечу. Метла, ко мне!

И мысль у меня мелькнула нехорошая – на тему: где они, мать их, смородинкой этой разжились, а?!

– М-м-метла! – вновь рявкнула я, отставив правую руку и делая хватательное движение ладонью.

Метла не находилась. Не обращая внимания на внезапно вытянувшиеся лица ведьмочек, я старательно пыталась нащупать злодейку, пробормотала вроде «на дрова пущу» и ухватилась за что-то хватательно-приспособленное. Ухватилась, потянула вниз, ногу через это перекинула и скомандовала:

– И полетели!

Ничего с места не сдвинулось, разве что у девчонок почему-то челюсти отвисли.

Не, ну метла определенно издевается. Дернув поганку, я повторила:

– И полетели!

Вместо полета раздалось напряженное:

– Григорьева, а может, вы не будете мою руку во всяких интересных местах размещать?

Очень медленно, как в самом что ни на есть кошмарном сне, опустила голову и увидела, что держу я никакую не метлу, а руку некоторых деканов чертового факультета. Это я его за палец уцепила! А то, что стою я с его рукой между ногами, это… это…

– А чего вы везде свои конечности разбрасываете? – возмутилась я, отчего-то продолжая держать его руку.

– Вы шатались, – прошипел Владлен Азаэрович, которому в полусклоненной позе было не слишком удобно стоять. – Я протянул руку, чтобы удержать вас от падения.

Молча выпустила захваченное, юбку одернула и вообще сделала вид, что меня тут не существовало. Хотя нет, один вопрос у меня имелся, насущный, так сказать:

– А метла моя где?!

Поганка высунулась из-за Райсы, а затем с самым невинным видом пропрыгала до меня. Встала рядом, подумала и ловким маневром взяла и спряталась за уже ровно стоящего рядом Владлена Азаэровича. И мне так обидно стало! Ну мало того, что всё вокруг уже не просто шатается, а хоровод водить умудряется, так еще и метла – предательница!

– Н-н-на дрова пущу! – пообещала я.

Декан чертового факультета повернулся, на метлу посмотрел и вдруг протянул над ней ладонь. Вспышка, и метла моя стала черная. Вот вся черная и глянцевая такая.

– Ой, это что? – возмутилась я.

– Заклинание антигорения, – спокойно ответил Владлен Азаэрович. – Ты где напилась, Григорьева?

А метла, главное, покрутилась, чтобы, значит, я ее со всех сторон рассмотрела, и раз – прильнула к боевому черту, ну прям как ласковая кошка! И это моя метла! И так обидно стало.

– Сама дойду! – махнула я рукой, отчего чуть не свалилась.

Но Владлен Азаэрович поддержал, а больше почему-то вокруг никого не было. И где все? А, точно, обед же.

– Что ты пила? – повторил, и уже как-то угрожающе, зломордушечка.

Подняла странные рассредоточенные глаза на него – точняк, зломордушечка! Такая злая и такая мордушечка! Такой…

– А у вас глаза зеленеют, – заинтересованно заметила я, вглядываясь в явление.

– Правда? – боевой недочерт сделал шаг вперед и оказался вдруг вплотную ко мне. – И каков оттенок?

Отчего-то шумно задышав, я ответила с придыханием:

– Изумрудный.

Раздался странный шоркающий звук. Повернувшись, увидела, что мимо нас торопливо двигаются два друида с белыми волосами, бородами и в белых длинных мантиях. Друиды нас не видели. В упор. Нет, можно было бы, конечно, сказать, что виной тому два зрячих глаза на двоих, так как вторые из общепринятой пары гляделок были скрыты под синяками, но все же факт – наше присутствие игнорили! И тут я поняла, что эти друиды мне знакомы… и кажется, я тогда была тоже под чаем, только малиновым!

– А сейчас какой оттенок? – как-то проникновенно прошептал Владлен Азаэрович.

– Синий-пресиний, с фиолетовыми прожилками, – отозвалась я, оценив оттенок друидских побоев.

Кто-то совсем близко дышать перестал, а потом вдруг как зарычит неожиданно колоритным басом:

– Григорьева!

– Да, Владлен Азаэрович, – отозвалась я, глядя вслед друидам.

– Аквариум мой где? – вновь пробасил, как мне тогда показалось, декан чертового факультета.

Я задумалась.

– Какой аквариум? – нормальным голосом переспросил Владлен Азаэрович.

– Напилась, – тяжело вздохнув, решила я.

Покорившись судьбе, прильнула к недочерту, совсем как метла недавно, и устало сказала:

– Так, или метлу верните, или несите меня домой сами. Я, кажись, не дойду.

Владлен Азаэрович даже не подумал отдавать метлу – молча подхватил на руки и понес куда-то. А позади раздалось басовитое:

– Э, стоять! Аквариум мой где, ведьма? Григорьева, да стой же ты! Я же твой дар! Меня же подарили! А не след подарками-то разбрасываться, ведьма! Э… ну стой! Ну стоять, захухря… в смысле дева красная. Да стой же ты. ы-ы. на кого ты меня покинула, горемычного. На кого оставила.

Я воплей не выдержала и попросила:

– А дайте ему тоже.

– Что дать? – поинтересовался декан чертового факультета.

– Ну, заклинание. антипригарательное.

– Антипригарательное? – переспросил Владлен Азаэрович.

Я попыталась ответить, зевнула и, обвив шею декана руками, мирно засопела ему в плечо. И хорошо так было. И укачательно. И усыпательно. И спокойно.

Потом меня куда-то на мягкое положили, и обувку сняли, и одеялом нежным прикрыли, и.

Это был поцелуй. Это точно был поцелуй – мужские губы осторожно накрыли мои собственные, на миг замерли, словно боясь вырвать из объятия снов, затем с тихим вздохом касаются сильнее, захватывая, пленяя, вырывая тихий ответный стон. Но стоило мне застонать, как все прекратилось в то же мгновение.

Разочарованно вздохнув, я повернулась на бок, подставив ладошку под щеку, и прошептала укоризненно:

– Владлен Азаэрович, а вы меня поцеловали…

– Нет, Григорьева, тебе приснилось, – зло отрезал он.

– Поцеловали, – я зевнула. – И мне даже понравилось, как это ни ужасно.

Показалось, что вокруг вдруг стало очень тихо, как перед грозой.

– Что в этом ужасного? – прозвучал холодный голос Владлена Азаэровича.

– Все, – я снова зевнула. – Вы же этот, который самый паршивый тип мужчин.

И мне бы провалиться обратно в сон, но кто-то взбешенно спросил:

– Это какой?

Недовольно засопев, пояснила:

– Который невоспитуемый. Совсем. Вообще. Никак не воспитуемый. Полностью невоспитуемый. И даже частично невоспитуемый. Абсолютно невоспи.

– Хватит.

Согласно кивнув, я попыталась снова заснуть.

Не дали!

– Слушай, Григорьева, а ты ко мне на семейные разборки тоже после чаю от домовых заявилась?

Сонно нахмурившись, я переспросила:

– А как вы про чай поняли?

– У тебя на губах вкус смородины, – прошипел декан чертового факультета.

– А-а-а-а, – разочарованно протянула я, – так это вы алкоголь вынюхивали, а я думала – поцелуй… Обидно… Ну и ладно, буду страдать от неразделенных чувств на пару с Марой Ядовитовной, и пусть вам будет стыдно.

Я почти провалилась в сон, но тут рядом скрипнула кровать, принимая еще одно совершенно лишнее здесь тело, а после прямо возле моего уха раздался шепот:

– А у нас есть чувства?

Молча развернулась, пододвинулась к телу, обняла, ногу закинула для надежности, затем уткнулась носом в окаменевшее вдруг плечо, зевнула и призналась:

– Какие чувства? Вы вообще не в моем вкусе.

Поерзала, устраиваясь удобнее, и добавила:

– А давайте вместе спать? Удобненько же.

Потом я спала. И казалось, будто меня касается ветер. Именно он ласково отвел растрепавшиеся пряди волос, покрывал легкими поцелуями мое лицо, а еще обнимал, крепко и в то же время так бережно. И все бы ничего, но ветер вдруг спросил:

– Стасенька, сваришь мне приворотное зелье?

И даже не знаю, что я ответила, потому что спала. Вот спала, и все.

* * *

 

«Жра-а-а-а-а-а-а-а-а-а-ать!» – раздался неприятный, жуткий рев, вырывая меня из сна.

Резко села на постели, поправляя волосы и думая о том, что пора обедать. Открыла глаза, осмотрелась – поняла, что на самом деле пора ужинать. Вечерело уже.

И сколько же я проспала?!

В дверь неожиданно постучали.

Широко зевая, я сползла с кровати, поправляя помятую после сна форму, подошла, открыла и подумала, что зря. Определенно зря. Потому что за дверью стояли навы. В количестве двух штук и в качестве отменном – высокие, плечистые, стройные, черноволосые, темноглазые, смуглокожие, суровые. И в состоянии идеальном – причесанные, умытые, одежда с иголочки да еще и выглажена так, что стрелки на брюках отчетливые. И я тут – сонная, неумытая, непричесанная и вся помятая.

– Здравствуй, девица, – сказал первый нав.

– Здравствуй, красавица, – вторил ему второй.

Со стыда захотелось провалиться под землю.

– Впустишь или так говорить будем? – с едва заметной улыбкой поинтересовался первый.

– Да чего уж там, заходите, коли пришли, – пробурчала я, отходя с прохода и шире дверь открывая.

Навы вошли, синхронно осмотрелись, в итоге один сел у окна, на свободный стул, второй устроился в кресле у стола. Сели и уставились на меня, уже не скрывая улыбок.

– И… чего? – осторожно спросила я, прикрывая дверь и кое-как волосы рукой приглаживая.

Навы заулыбались шире, и второй сказал:

– Прекращай с домовыми чаи гонять, Станислава. Они народ вороватый, воруют в основном ягоды, а в университете оные растут исключительно на экспериментальных грядках фей. Феи у нас темные, эксперименты у них соответственные. И учти, у домовых иммунитет ко всем ядам и психотропным веществам в крови, а у ведьмочек неосторожных – нет.

И все бы ничего. Я бы даже приступ удушливого покраснения от стыда пережила, но тут из туалетной комнаты донеслось басовитое:

– Совсем девка от рук отбилась. Ужо я воспитаю, ужо научу вежливости да разборчивости!

Навы удивленно переглянулись. Я покраснела сильнее. С досады. И от стыда.

Нет, бас я узнала сразу – запоминающийся голосок у рыба, оттого и досадно было, что меня подарочек морского царя разыскал. Ну и стыдно – бас-то глубокий, колоритный, как у здоровущего бородатого мужика из леса.

– Э-эм, Стась, мы не вовремя? – напрягся первый нав.

– Не-не, в самый раз, – заверила я.

– Вовремя вы, вовремя, – заверил рыб из-за двери в нужную комнатку. – Муж-то токмо за порог, а вы туточки – оп и в дверь. В самый раз, говорю, заявились.

Выражение навовских лиц стало примечательным. Очень.

– Эм, я сейчас, – нервно сказала, ринувшись в туалет.

– Нужда – оно дело такое, – тут же откомментировал рыб. – Ты, главное, Стаська, смыть за собой не за…

Договорить гад золоченый не успел – я ворвалась в нужную комнатку, красная от стыда и злющая от ярости. А рыб что – рыб преспокойно себе плескался в моей раковине!

– Не смущайся, я отвернусь, – басом заявил он мне.

– Убью! – сообщила я рыбу.

– Окстись, захухря нечесаная, бессмертный я, – нагло ответило морское создание.

У меня от подобного заявления руки опустились, но тут во всей красе проявили смекалку навы:

– А если в унитаз смыть? – озвучил идею первый, заглядывая в нужную комнатку поверх меня.

– Канализация протяженностью четыреста восемьдесят верст. Учитывая скорость продвижения сточных вод, два дня будешь свободна от некоторых басовитых бессмертных, – добавил второй.

– Помочь? – с энтузиазмом предложил первый.

– Изверги бессердечные! – встревожился рыб. – Нельзя меня в канализацию, я ценный подарок!

Вдруг один из навов взял меня за плечо и вывел из нужной комнатки. Другой дверь закрыл. Оба переглянулись, и второй задумчиво протянул:

– А не эта ли золотая рыбка проходит по делу об убийстве четвертого всадника Тьмы?

И за дверью, главное, так тихо стало. И никто не выступает, и не басит, и захухрей не обзывается.

– Интуиция подсказывает, что он, – первый нав прищурил глаза.

– А что, всадники Тьмы смертны? – удивилась я.

Оба нава разом странно посмотрели на меня. А я что, мне правда интересно. Вы вообще всадников Тьмы видели? Они титанов на раз в кулачном бою укладывают, отчего весь древний пантеон ныне в составе Преисподней. Сатиры говорят, до сих пор по данному поводу волосы на груди рвет, и тут такая инфа.

– Не виноватый я! – раздалось басом из-за двери. – Он сам на меч упал!

Ого!

– Шесть раз? – скептически хмыкнул первый нав.

За дверью замолкли.

– Так значит, это твой подарочек? – нехорошим тоном уточнил второй нав.

Кивнула.

– Подари? – с фальшивым энтузиазмом предложил первый.

А второй взял и пальцы размял с таким видом, что стало понятно – рыба сейчас бить будут. И тут случилась величайшая подлость – мне рыба стало жалко. Вот жалко, и все. Ну подумаешь, грубый, зато судьба несчастная, и вообще я его бросила, за что мне до сих пор немного стыдно.

– И-и-и? – протянул второй нав.

Пожав плечами, шепотом призналась:

– Не подарю… жалко.

Великие следователи Преисподней переглянулись, затем разом на меня укоризненно посмотрели, и первый спросил:

– А феек, значит, не жалко?

Я покраснела и опустила голову. Врать навам – дураков нет, промолчать проще. Но затем пробормотала:

– Фейки вредные.