Ритуальное насилие в отношении детей в центрах повседневного попечения

Сьюзен Дж. Келли, Ph.D., R.N.

Немного существует таких проблем в сфере дурного обращения с детьми, которые вызывали бы такие сильные эмоции, как то, что было названо ритуальным насилием. К несчастью, профессионалы склонны занимать крайние позиции относительно распространенности ритуального насилия и достоверности отчетов детей-жертв и взрослых, переживших это. К одной крайности относятся те, кто безответственно уверяют в отсутствии подтверждающих данных о том, что десятки и сотни людей ежегодно приносятся в жертву в ритуальных сатанистских культах. Подобные преувеличения и неверные истолкования имеют деструктивные последствия. Одним последствием является ненужный страх и истерия, создаваемые подобными голословными утверждениями. Другим результатом этих необоснованных заявлений является то, что некоторые профессионалы, в ответ экстремистам, автоматически отделываются от всех голословных утверждений относительно ритуального насилия как от ложных. Эти скептики, которые придерживаются другой крайности, полагают, что якобы жертвы ритуального насилия были охвачены истерией, групповой заразой или имели воспоминания о ритуальном насилии, внедренные в их сознание терапевтами.

Имеются сообщения о том, что ритуальное насилие имело место в различной окружающей обстановке, включая центры повседневного попечения (Faller, 1990; Finkelhor, Williams, & Burns, 1988; Kelley, 1989; Waterman, Kelley, McCord, & Oliveri, 1990), округу и общинную окружающую обстановку (Jonker & Jonker-Bakker, 1991; Snow & Sorensen, 1990) и внутри малых и расширенных семей (Faller, 1990; Jonson, 1990; Young, Sachs, Braun, & Watkins, 1991). Случаи ритуального насилия типично вовлекают многочисленные жертвы и многочисленных обидчиков (Finkelhor et al., 1988; Jonker & Jonker-Bakker, 1991; Kelley, 1989; Snow & Sorensen, 1990).

Трудно выяснить заслуживающие доверия оценки распространенности проблемы по нескольким причинам. Прежде всего, агентства по защите детей, ответственные за расследование случаев насилия против детей, не распределяют их по категориям в зависимости от того, имелась там ритуальная причастность или нет. Во-вторых, не существует согласованного определения ритуального насилия и даже согласия относительно того, оправдывает ли данный феномен такой специальный термин или ярлык, как ритуальный. Многие профессионалы также не знают об этой крайней форме дурного обращения и не могут узнавать показатели ритуального насилия в историях ребенка и взрослых жертв. Другой фактор, который мешает заслуживающим доверия сообщениям, заключается в том, что обычно дети слишком напуганы, чтобы разоблачать ритуальные компоненты насилия. Часто ритуальные аспекты оказываются раскрытыми через месяцы или годы после того, как ребенок разоблачил сексуально оскорбительные акты и часто после того, как расследование или терапия закончились. Другим главным препятствием для определения распространенности ритуального насилия является скептицизм, с которым сталкиваются подобные заявления. Чем ужаснее и эксцентричнее заявление ребенка, тем менее вероятно, что ребенку-жертве поверят.

В национальном исследовании Финкельхора и других (Finkelhor et al., 1988) о сексуальном насилии против детей в центрах повседневного попечения в Соединенных Штатах 13% сулчаев включают сообщения о ритуальном насилии.

СПОРНЫЕ ВОПРОСЫ ОПРЕДЕЛЕНИЯ

Как и в отношении других типов насилия, не существует принятого определения того, что составляет ритуальное насилие. Финкельхор и другие определяют это как

насилие, которое происходит в контексте, связанном с некими символами или групповой деятельностью, которые имеют религиозное, магическое или сверхъестественное дополнительное значение, и где обращение к этим символам и действиям, повторяемое через определенное время, используется для того, чтобы испугать или устрашить детей. (Finkelhor et al., 1988, p. 59)

Фаллер (Faller, 1990) использует термин ритуальное насилие “в ситуациях, где сексуальное насилие является частью некоего обряда, который, как оказывается, имеет значение в связи с типом религии, сатанизмом, черной магией или другим видом культовой практики” (p. 197). Ланнинг (Lanning, 1991) предпочитает термин многомерный сексуальный круг ритуальному насилию, потому что он полагает, что последний является “смущающим, вводящим в заблуждение и контрпродуктивным” (p. 171). Джонс (Jones, 1991) предлагает профессионалам больше беспокоиться о степени, до которой психическое и психологическое насилие сопровождают сексуальное насилие против детей без привлечения нового термина ритуальное насилие.

Финкельхор и другие (Finkelhor et al., 1988) предложили трехуровневую типологию ритуального насилия, которая полезна для прояснения различного применения термина.

Тип I: основанное на культе ритуальное насилие включает в себя тщательно разработанную систему верований и попытку создать некую конкретную духовную или социальную систему. О сексуальном насилии думают не как о конечной цели преступника, но скорее как о средстве стимулировать религиозный или мистический опыт у взрослых нарушителей.

Тип II: псевдоритуальное насилие включает ритуальную практику, которая не является частью развитой системы верований. Важнейшей мотивацией является скорее не духовная, а сексуальная эксплуатация ребенка. Ритуалы, такие, как использование костюма и убийство животных, вводятся прежде всего для того, чтобы запугать детей и не являются частью тщательно разработанной идеологии.

Тип III: психопатологическая ритуальность включает насилие над детьми в ритуальной манере, которая является не частью развитой идеологии, а скорее частью навязчивой системы идей или системы галлюцинаций индивида или маленькой группы преступников. В таких случаях насилие может просто включать в себя сексуальную озабоченность или сексуальное принуждение.

Для целей этой главы я буду использовать термин ритуальное насилие, чтобы описать заявления о сексуальном и психологическом насилии, совершенном преступниками, которые участвуют в сексуальной деятельности как части эксцентричных, садистских, сатанистских или псевдосатанистских действий. Фокус здесь на том, что Финкельхор и другие (Finkelhor et al., 1988) распределили по категориям как Тип 1 и Тип 11. Часто, однако, трудно, если не невозможно, провести различие между Типами 1 и 11, потому что мотивация взрослых преступников к совершению насилия и то, является она частью тщательно разработанной системы верований или нет, не всегда является очевидной из детских разоблачений.

ВЫВОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ ПОВСЕДНЕВНОГО ПОПЕЧЕНИЯ

Целью исследования, обобщенного здесь (о котором в других местах сообщается более подробно [Burgess, Hartman, Kelley, Grant, & Gray, 1990; Kelley, 1989, 1990]), заключалась в том, чтобы сравнить характерные черты и влияние двух типов заявлений детей, подвергшихся насилию в окружающей среде повседневного попечения: детей, сообщавших о неритуальном сексуальном насилии, и детей, которые сообщали о ритуальном сексуальном насилии.

Образец охватывал 134 субъекта, которые были разделены на три группы: сексуальное насилие (n = 32), ритуальное сексуальное насилие (n = 35), и дети, не подвергшиеся насилию (n = 67). Группа 1 (сексуальное насилие без ритуалов) состояла из 32 детей в возрасте от 4 до 8 лет в момент исследования; половина были мужского пола. Группа 11 (ритуальное сексуальное насилие) включала в себя 35 детей в возрасте от 4 до 11 лет на момент исследования; 40% были мужского пола. Субъектов определяли в эту последнюю группу, если они сообщали о привлечении сатанистских ритуалов. Сатанистские ритуалы, о которых сообщалось, включали почитание Дьявола, участие в церемониальных актах, где взрослые носили костюмы или мантии и использовали оккультные символы и угрозы злом от сверхъестественных сил.

Субъекты были из 16 центров повседневного попечения, расположенных в 12 различных штатах, где имело место сексуальное насилие. Заявления о сексуальном насилии для всех субъектов в обеих группах были подтверждены агентством по защите детей, ответственным за расследование обвинений в сексуальном насилии. Уголовные обвинения против насильников были предъявлены в 92% случаев. Когда уголовные обвинения были представлены, 80% имели своим результатом признание виновными одного или более преступников в центре повседневного попечения. Не существовало различий в степени признания виновными между случаями ритуального насилия и случаями неритуального насилия. Из оставшихся случаев примерно 5% закончились вердиктами о невиновности, 7% обвинений были прекращены, а 7% имели судебные процессы в развитии.

Сравнительная группа включала в себя 67 не подвергавшихся насилию детей в возрасте от 4 до 11 лет, со средним возрастом 6,6 лет, которые прежде посещали учреждения повседневного попечения, но без известной истории насилия. Сравниваемые субъекты подходили детям из групп, испытавших насилие, по возрасту, полу, социо-экономическому статусу и истории посещения учреждения повседневного попечения.

Восемьдесят два процента субъектов попали в два высочайших социальных класса Индекса Холлинггсхеда по социальному статусу. Родители в данном исследовании были, как правило, хорошо образованными: 96% были выпускниками средней школы, а 58% были выпускниками колледжей.

Сравнение разоблачений ритуального и сексуального насилия.

Хотя дети в обеих группах испытали обширное сексуальное, физическое и психологическое насилие, дети в группе ритуального насилия пострадали от большего числа типов насилия, чем дети в группе сексуального насилия. Данные, о которых сообщается в Таблице 1, были предоставлены родителями субъектов и основаны на разоблачениях детей своим родителям, терапевтам и чиновникам органов юридического принуждения.

Сексуальное насилие                 Дети в группе ритуального насилия испытали больше типов сексуального насилия, чем дети в группе сексуального насилия (8,34 против 4,81). Они также пережили больше форм проникновения (вагинальное, ректальное и оральное), чем дети, подвергшиеся насилию без ритуалов. Кроме того, дети, подвергшиеся ритуалам, более вероятно рассказывали о том, что делались порнографические снимки, их принуждали к половым актам с другими детьми, их груди/грудные клетки ласкали.

Таблица 1

Сравнение групп сексуального насилия и ритуального насилия

		Группа 1	Группа 2
		Сексуальное	Ритуальное
		насилие	насилие
		(n = 32)	(n = 35)	p

____________________________________________________________________________________________

Типы сексуального насилия
Ласкание грудей/грудной клетки	21,9%	54,2%	,0065
Ласкание половых органов	93,8	91,4	NS
Проникновение пальцами	71,9	88,6	NS
Оральный половой секс	59,4	88,6	,0061
Вагинальные половые сношения	31,3	71,4	,0151
Ректальные половые сношения	28,1	66,7	,0019
Объект в вагине	56,3	60,9	NS
Объект в прямой кишке	56,3	80,0	,0363
Были сняты порнографические фотографии	59,4	88,6	,0061
Сатанистские ритуалы	00,0	100	,0001
Сексуальная деятельность с другими детьми	43,8	94,3	,0001
Типы физического насилия
Подверглись физическому насилию	81,3%	97,1%	,0371
Получили наркотические вещества	28,1	74,3	,0002
Были лишены пищи	18,8	31,4	NS
Были ударены насильником(ами)	68,8	68,6	NS
Потребление экскрементов	25,0	51,4	,0266
Были физически ограничены	37,5	71,4	,0053
Психологическое насилие/угроза
Были под угрозой причинения зла	96,9%	100%	NS
Могли бы быть убиты	56,3	85,7	,0075
Родители могли бы быть убиты	75,0	94,1	,0304
Брат или сестра могли бы быть убиты	31,3	31,4	NS
Расчленение	15,6	37,1	,0472
Утрата родительской любви	28,1	8,6	,037
Им угрожали сверхъестественными силами	39,3	100,0	,0001

____________________________________________________________________________________________

Взято из “Stress Responses of Children to Sexual Abuse and Ritualistic Abuse in Day-Care Centers” by S. J. Kelley, 1989, Journal of Interpersonal Violence, 4 (4)б 502 - 513. Сокращено по разрешению.

Ритуальное насилие было связано с большим числом жертв на центр повседневного попечения (43 против 34) и с большим количеством преступников на одного ребенка (5 против 2). Дети в группе ритуального насилия также сообщали о большем числе эпизодов сексуального насилия на одного ребенка, чем дети в группе сексуального насилия.

Физическое насилие   Дети из группы ритуального насилия чаще, чем дети из группы сексуального насилия, сообщали о том, что к ним применялось физическое насилие, их физически ограничивали, заставляли потреблять человеческие экскременты и телесные жидкости (включая мочу, испражнения и сперму), заставляли принимать наркотики или вещества, меняющие сознание. Семьдесят четыре процента детей в группе ритуального насилия и 28% в группе сексуального насилия были принуждены проглотить вещество или наркотик, которые делали их сонными, вероятно, в попытке сделать их менее сопротивляющимися насильственным актам или менее способными точно вспомнить детали травматических событий.

Психологическое насилие       Применялось жестокое запугивание, чтобы помешать жертвам из обеих групп разоблачить осуществленное против них насилие. Девяносто восьми процентам подвергшихся насилию детей угрожали какой-либо формой физического ущерба; самым распространенным типом, который применялся, были угрозы смерти. Детям в группе ритуального насилия чаще угрожали, что либо они, либо их родители будут убиты, если они когда-либо расскажут об этом насилии. Им также чаще угрожали злом со стороны сверхъестественных сил и расчленением. Похоже, что преступники в группе ритуального насилия использовали “средства поражения избыточной мощности”, чтобы заставить свои жертвы молчать; использованный уровень запугивания мог быть нацелен на то, чтобы терроризировать этих маленьких детей.

Ритуальная деятельность       Дети в группе ритуального насилия сообщали об участии в сатанистских или похожих на сатанистские ритуалах, а также об угрозах злом со стороны сверхъестественных сил. Описываемые сатанистские ритуалы часто включали в себя одевание в мантии или костюмы и использование принадлежностей, включая свечи, наркотики или “волшебные зелья” и сатанистские символы, такие, как перевернутое распятие и пентаграммы. Сатанистская практика, о которой сообщали эти дети, согласуется с сатанистской деятельностью, о которой сообщают Хилл и Гудвин (Hill & Goodwin, 1989) в своем обзоре исторических отчетов о сатанизме.

В группе ритуального насилия 86% детей описывали использование монотонного пения и песен, чтобы вызвать силу Сатаны в ходе церемониального насилия. Угрозы, затрагивающие сверхъестественные силы, чаще всего были связаны с Сатаной, злыми духами или демонами и включали такие предупреждения, как: “Сатана всегда знает, где ты и что ты делаешь”.

Сравнение влияния сексуального и ритуального насилия

Дети в группе ритуального насилия демонстрировали значительно больше проблем поведения, чем субъекты группы сексуального насилия и сравнительной группы, согласно измерению по Контрольному списку детского поведения (p <.05) (Achnbach & Edelbrock, 1983). В группе ритуального насилия 48% детей насчитывалось в клинической сфере по шкале абсолютных поведенческих проблем, по сравнению с 32% детей в группе сексуального насилия. Счет > 70 по счету абсолютных поведенческих проблем находится на уровне 98 процентов и рассматривается как находящийся в клинической сфере (Achenbach & Edelbrock, 1983). Только 2% обычного населения, как этого можно было бы ожидать, попадают в клиническую сферу, что показывает гораздо большие поведенческие проблемы в обеих группах насилия, чем в нормативной группе.

Дети в группе ритуального насилия имеют значительно более высокий средний счет очков, чем дети группы сексуального насилия и сравнительной группы, по внутреннему измерению Контрольного списка детского поведения (p <.05). В группе ритуального насилия 57% насчитываются в клинической сфере по внутреннему измерению по сравнению с 38% в группе сексуального насилия. Хотя у детей в группе ритуального насилия более высокий средний счет по внешнему измерению, чем у детей группы сексуального насилия, разница статистически была незначительной.

Страхи                 Подвергшиеся ритуальному насилию дети (91%) гораздо чаще (p <.05) сообщали о постоянных страхах, связанных с тем, что они оказались жертвами, чем дети из группы сексуального насилия (72%) (Burgess, Hartman, & Kelley, 1990).

ОБСУЖДЕНИЕ

Выводы этого исследования соответствуют выводам исследования Уотермена и других (Waterman et al., 1990), в котором дети, которые были подвергнуты ритуальному насилию в учреждениях повседневного попечения, и группа подвергшихся сексуальному насилию детей были сравнены по поведенческому функционированию и эмоциональному состоянию, используя обширные измерения. Дети группы ритуального насилия сообщали о сексуальном и физическом насилии, сатанистских ритуалах и запугивании множеством преступников, в то время как субъекты в группе сексуального насилия сообщали о сексуальном насилии одного преступника без ритуальных или терроризирующих элементов.

Уотермен и другие (Waterman et al., 1990) использовали Контрольный список детского поведения (Achenbach & Edelbrock, 1983) как один из своих исходных измерителей. Дети в группе ритуального насилия показывали значительно более высокие очки, чем дети в группе сексуального насилия, по абсолютным проблемам поведения и внутреннему поведению Не было значительных различий между двумя группами подвергшихся насилию по внешнему поведению или социальной компетентности. Эти выводы удивительно похожи на выводы данного исследования (Kelley, 1989): Подвергшиеся ритуальному насилию дети показывают значительно более высокие очки, чем дети, подвергшиеся сексуальному насилию, во абсолютным поведенческим проблемам и внутреннему поведению. Сорок шесть процентов детей в группе ритуального насилия Уотермена и других (Waterman et al., 1990) и 48% в группе ритуального насилия Келли (Kelley, 1989) насчитывались в клинической сфере по шкале абсолютных поведенческих проблем.

Уотермен и другие (Waterman et al., 1990) выяснили, что подвергшиеся ритуальному насилию дети значительно более напуганы, чем контрольная группа, и подвергшиеся ритуальному насилию дети показывают гораздо большую напуганность, чем имеющие невроз страха дети из Луисвилльского обследования по страху. И вновь эти выводы соответствуют выводам данного исследования (Kelley, 1989). Особенно интересен их выод о том, что о 37% детей в группе ритуального насилия сообщалось, что у них был чрезмерный или безрассудный страх перед Дьяволом, а у 27% был чрезмерный страх перед адом.

Ограничением для представленного здесь исследования является использование родительских сообщений о поведении детей для измерения влияния насилия, поскольку на родительские сообщения о поведении их детей может воздействовать знание о мучениях их ребенка и ожидания ущерба. Однако, вывод этого исследования о повышенном влиянии на подвергшихся ритуальному насилию детей согласуется с сообщениями терапевтов о повышенном воздействии на детей, подвергшихся ритуальному насилию, как это утверждается в исследованиях повседневного попечения как у Финкельхора и других (Finkelhor et al., 1988), так и у Уотермена и других (Waterman et al., 1990). В исследовании Уотермена и других (Waterman et al., 1990) терапевты, используя модифицированную версию Контрольного списка детского поведения, оценили подвергшихся ритуальному насилию детей с повышенными абсолютными поведенческим проблемами и внешними поведенческими проблемами. Терапевты сообщают, что 80% ритуально изнасилованных детей отвечают критериям посттравматического стрессового расстройства (PTSD) по сравнению с 36% группы сексуального насилия. О повышенном воздействии ритуального насилия также сообщается в литературе о взрослых, переживших это. Бриер (Briere, 1988) обнаружил, что детская история ритуального и эксцентричного насилия была связана с повышенными симптомами зрелого возраста.

Главной проблемой, с которой сталкиваются исследователи и профессионалы, когда они оказываются перед лицом детских заявлений о ритуальном насилии, является попытка определить достоверность подобных заявлений. Когда маленькие дети сообщают о том, что выглядит как сатанистская практика, трудно, а часто невозможно, определить мотивацию преступников при использовании сатанистских символов и ритуалов. Большинство экспертов в области сатанизма делят практикующих сатанизм на четыре категории:

1. Дилетанты, часто подростки, которые привлечены к сатанизму на поверхностном уровне и в действительности не так уж ему преданы

2. Имеющие свой стиль или психопатические сатанисты, которые привлечены насильственными формами сатанизма, затем прививающимися к их ранее существовавшей патологии

3. Религиозные сатанисты, участвующие в хорошо организованных, публично признанных группах

4. Участники сатанистских культов, являющихся утонченными тайными группами, которые могут заниматься преступной деятельностью (Tucker, 1989, as cited in Langone & Blood, 1990)

Некоторые преступники могут действительно практиковать какую-то форму сатанизма, в то время как другие взрослые, которые насилуют детей сообща с похожей на сатанистскую практикой, могут в действительности вовсе не быть сатанистами, но вместо этого использовать похожие на сатанистские ритуалы и символы, чтобы пугать детей. Кроме того, часто трудно отличить истинную сатанистскую деятельность от деятельности, которую более точно можно было бы классифицировать как экстравагантное сексуальное поведение, неонацистский ритуал и идиосинкразические психические отклонения (Langone & Blood, 1990).

Исследование ритуального насилия, о котором сообщается здесь, и другие исследования часто содержат многие из одних и тех же характерных черт, как о них говорится у Хилла и Гудвина (Hill & Goodwin, 1989) в их историческом докладе о сатанизме. Сообщения о ритуальном насилии типично включают в себя сообщения о следующем:

1. Насильственная сексуальная деятельность (Finkelhor et al., 1988; Jonker & Jonker-Bakker, 1991; Kelley, 1989; Snow & Sorensen, 1990; Waterman et al., 1990; Young et al., 1991)

2. Физическое насилие или пытка (Finkelhor et al., 1988; Jonker & Jonker-Bakker, 1991; Kelley, 1989; Snow & Sorensen, 1990; Young et al., 1991)

3. Поглощение крови, спермы или экскрементов (Finkelhor et al., 1988; Jonker & Jonker-Bakker, 1991; Kelley, 1989; Snow & Sorensen, 1990; Young et al., 1991)

4. Поглощение наркотиков (Kelley, 1989; Snow & Sorensen, 1990; Young et al., 1991)

5. Угрозы насилием/смертью (Finkelhor et al., 1988; Kelley, 1989; Snow & Sorensen, 1990; Waterman et al., 1990; Young et al., 1991)

6. Угрозы сверхъестественными силами/чарами (Finkelhor et al., 1988; Kelley, 1989; Snow & Sorensen, 1990; Waterman et al., 1990)

7. Сатанистские намек/принадлежности (Finkelhor et al., 1988; Kelley, 1989; Snow & Sorensen, 1990; Waterman et al., 1990; Young et al., 1991)

8. Присутствие в качестве очевидца при расчленении животных (Finkelhor et al., 1988; Kelley, 1989; Snow & Sorensen, 1990; Young et al., 1991)

9. Убийство взрослых и детей (Snow & Sorensen, 1990; Young et al., 1991)

Хотя поразительное сходство сообщений о сатанистской и эксцентричной деятельности, о котором говорится в этих исследованиях, не составляет доказательства того, что сообщения субъектов действительно полностью правдивы, оно предполагает, что одной из многих возможностей, которую следует продумать и исследовать далее, является то, что дети в самом деле пережили настоящее участие в эксцентричной и насильственной ритуальной деятельности. Другие возможности, которые следует обдумать, следующие: В ходе насильственных эпизодов дети могли неверно воспринимать события и относящиеся к ним детали; дети могли позднее неточно вспоминать восприятия; на детей подействовало предположение терапевтов или родителей о том, что имела место ритуальная деятельность; дети являются дезориентированными во время насилия из-за поглощения наркотиков или алкоголя, что компрометирует будущее воспоминание; и дети преувеличивают или фальсифицируют сообщения. Терр (Terr, 1988) предположил, что некоторые маленькие дети, видимо, справляются с подавляющими, пагубными прошлыми воспоминаниями путем разработки их в деталях даже еще глубже, когда они воскрешают их и рассказывают о них в будущем. До тех пор, пока не будут доступны дальнейшие данные, каждую из возможностей следует считать вероятной. Маловероятно, что какая-то одна из них объясняет все случаи ритуального насилия, о котором сообщалось.

ВОПРОСЫ, ОТНОСЯЩИЕСЯ К ЛЕЧЕНИЮ

Лечение ритуально изнасилованных детей не будет значительно отличаться от лечения сексуально изнасилованных детей. Обе группы получили травму и имеют ограниченные способности понять, что с ними было сделано. Ритуально изнасилованные дети, однако, скорее будут демонстрировать более серьезные симптомы. Для обеих групп важным фактором может быть то, где имело место насилие. Если преступниками были члены семьи, проблема лечения явно осложняется, поскольку люди, являющиеся важнейшей психологической поддержкой ребенка, оказываются причиной проблемы. Если местом был центр дневного попечения или соседняя окружающая обстановка, способность семьи оказывать поддержку, вероятно, будет усилена интенсивной семейной терапией. Иногда, видимо, члены семьи имеют такие же трудности в том, чтобы иметь дело с насилием, как и ребенок. Семейная поддержка, однако, является решающей для выздоровления ребенка. Уотермен и другие, например, выяснили, что “в значительной степени сильнейшими предсказателями результата были семейные факторы” (Waterman et al., 1990, p. 15), включая восприятие матери как реагирующей более позитивно, меньшее количество стрессовых факторов в жизни, больше семейной близости и сплоченности, и использование активных мер, помогающих справиться с проблемой, таких, как получение помощи от профессионалов.

Оценка ритуального насилия может быть более трудной, чем оценка сексуального насилия, поскольку первая порождает больше скептицизма у работников. Дети часто разоблачают ритуальное насилие после раскрытия менее угрожающих форм насилия. Жизненно важно, чтобы эта оценка осуществлялась только хорошо подготовленными профессионалами со специальными знаниями и опытом по оценке и лечению маленьких детей. Ложное отрицательное мнение (например, вывод заключения о том, что никакого насилия не было, когда фактически оно имело место) может поразить детей на всю остальную их жизнь и, на самом деле, может быть решающим в определении того, исцелится ли ребенок от насилия или разовьет дисфункциональную модель личности на всю жизнь. Уотермен и другие (Waterman et al., 1990), например, выяснили, что 17% ритуально изнасилованных детей оставались в клинической сфере по Контрольному списку детского поведения во время проверки через пять лет. Хотя это отражало значительное улучшение в психологическом состоянии детей, нормативные данные отмечают, что следовало бы ожидать, что только 2,5% детей попадут в клиническую сферу.

Ложное положительное мнение (например, вывод заключения о том, что насилие произошло, когда его на самом деле не было), с другой стороны, также может глубоко повлиять на будущее ребенка. Следовательно, профессионалам следует убедиться, что они знают, что делают, прежде чем они представят себя в качестве экспертов в подобных случаях.

Психологическая защита, которую применяют дети, может осложнить оценку. Важно помнить, что разоблачение является процессом, а не событием. Дети могут признать, затем отказываться, затем вновь признавать, что они были подвергнуты насилию. Одна исследовательская работа, например, выяснила, что даже в группе, где “преступник признался в сексуальном изнасиловании детей и был приговорен к пожизненному тюремному заключению, 23% детей отказывались от своих заявлений в какой-то момент в ходе курса лечения” (Waterman et al., 1990, p. 23). В том же самом исследовании 27% ритуально изнасилованных детей также отрекались от своих заявлений. Но в обеих группах отказавшихся все дети, кроме одного, “позже заново разоблачали, а многие раскрывали ранее не раскрытые акты (p. 4).

Тот факт, что ритуально изнасилованные дети демонстрируют гораздо больший посттравматический стресс, чем сексуально изнасилованные дети, является, возможно, самым значительным фактором, дифференцирующим две группы в отношении лечения. Ритуально изнасилованные дети гораздо чаще испытывают симптомы посттравматического стрессового расстройства (PTSD) - например, напуганность, возвращения в прошлое, сверхбдительность. Эти страхи следует изучить, и детям необходимо помочь ощутить себя в безопасности и имеющими силы. Уотермен и другие (Waterman et al., 1990) описывают некоторые из методик, которые применялись:

Разыгрывание ролей, рисование ужасов, ритуалы белой магии (использование скорее добрых сил, нежели злых), тренировки по расслаблению и структурированная игра фантазии относительно мощных фигур. В том, чтобы справиться с проявлениями PTSD, упражнения по релаксации и самогипнотические магнитофонные записи были полезными в лечении кошмаров, возвращений в прошлое и нарушений сна, в то время как со сверхбдительностью и недоверием к другим обращались посредством работы непосредственно с отношениями ребенок - терапевт (pp. 20 - 21)

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Ритуальное насилие в отношении детей продолжает оставаться областью с гораздо большим числом вопросов, чем ответов. Исследователям и профессионалам необходимо использовать беспристрастный подход в изучении сложностей этих случаев. Даже те, кто является скептичным в отношении достоверности сообщений о сатанистской и эксцентричной деятельности, соглашаются, что большинство этих детей получили травму и нуждаются в профессиональном вмешательстве. Пока спорные вопросы продолжают дебатироваться, давайте не терять из виду потребности этих травмированных детей и их семей.

ССЫЛКИ

Achenbach, T. M., & Edelbrock, C. S. (1983). The Child Behavior Checklist manual. Burlington: University of Vermont.

Briere, J. (1988). The long-term clinical correlates of childhood sexual victimization. Annals of New York Academy of Sciences, 528, 327-334.

Burgess, A. W., Hartman, C. R., & Kelley, S. J. (1990). Assessing child abb The TRIADS checklist. Journal of Psychosocial Nursing, 28 (4), 7-14.

Burgess, A. W., Hartman, C. R., Kelley, S. J., Grant, C. A., & Gray, E. B. (1990). Parental response to child sexual abuse trials involving day-care settings. Journal of Traumatic Stress, 3 (3), 395-405.

Faller, K. C. (1990). Understanding child sexual maltreatment. Newbury Park, CA: Sage.

Finkelhor, D., Williams, L., & Burns, N. (1988). Sexual abuse in day care: A national study. Durham: University of New Hampshire.

Hill, S., & Goodwin, J. (1989). Satanism: Similarities between patient accounts and pre-inquisition historical sources. Dissociation, 2 (2), 39-43.

Johnson, C. F. (1990). Inflicted injury versus accidental injury. Pediatric Clinics of North America, 37, 791-814.

Jones, D. P. H. (1991). Ritualism and child sexual abuse. Child Abuse and Neglect: The lnternational Journal, 15, 163-170.

Jonker, F., & Jonker-Bakker, P. (1991). Experiences with ritualistic child sexual abuse: A case study from the Netherlands. Child Abuse and Neglect: The lnternational Journal, 15, 191-196.

Kelley, 8. J. (1989). Stress responses of children to sexual abuse and ritualistic abuse in day-care centers. Journal of lnterpersonal Violence, 4, 502-513.

Kelley, S. J. (1990). Parental stress response to sexual abuse and ritualistic abuse of children in day-care centers. Nursing Research, 39 (1), 25-29.

Langone, M. D., & Blood, L. O. (1990). Satanism and occult-related violence: What you should know. Weston, MA: American Family Foundation.

Lanning, K. V. (1991). Ritual abuse: A law enforcement view or perspective. Child Abuse and Neglect: The lnternational Journal 15, 171-173.

Snow, B., & Sorensen, T. (1990). Ritualistic child abuse in a neighborhood setting. Journal of lnterpersonal Violence, 5 (4), 474-487.

Terr, L. (1988). What happens to early memories of trauma? A study of twenty children under age five at the time of documented traumatic events. Journal of the American Academy of Child and Adolescent Psychiatry, 27, 96- 104.

Waterman, J., Kelly, R. J., McCord, J., & Oliveri, M. K. (1990 ). Reported ritualistic and nonritualistic sexual abuse in preschoools: Effects and mediators. Executive Summary submitted to National Center on Child Abuse and Neglect. Washington, DC.

Young, W. C., Sachs, R. G., Braun, B. G., & Watkins, R. T. (1991). Patients reporting ritual abuse in childhood: A clinical syndrome. Report of 37 cases. Child Abuse and Neglect: The International Journal 15, 181-189.

19