Институт Объединенных искусств 2 страница

Во всяком случае, это было какое-то непреодолимое влечение, и, весьма возможно, что если оно осталось бы невыполненным, то малыш засох бы, как цветок без влаги. Изумительно было наблюдать, что пятилетний мальчуган так серьезно толковал о своем настоящем доме, в который он должен дойти.

Вот и Ливингстон, и Казати, и все те бесчисленные путники к дому своему, они засохли бы, если им не пришлось бы достичь своего назначения, так ясного их сердцу. При этом особенно поразительно от обстоятельство, что эти устремленные не искали только благорастворения природы, не стремились к какому-то благоустроенному жилью. Наоборот, их дом, их свой дом, бывал очень труден. Такой желанный дом бывал часто почти непереносим для их тела, и все же их дух ликовал и чувствовал себя в назначении.

"Не по хорошу мил, а по милу хорош". Эта поговорка заглядывает глубоко. В ней подчеркивается внутреннее значение, которое превышает все внешнее. Если такой путник нашел свой дом, то бывает губительно отрывать его оттуда по каким-то внешним обстоятельствам. Никакие повышения служебные, никакие заманчивые выгоды не могут возместить человеку найденного им своего дома. Он не сделается членом народа или племени, среди которого находится этот его необъяснимый дом. Он привлекается туда не столько людьми, сколько всеми прочими обстоятельствами бытия. Ведь когда человеку хорошо, то обычно он даже не может объяснить словами, почему ему хорошо. Иногда это хорошее чувствование возникает даже при очень трудных обстоятельствах.

Так же точно человек, встречая своих спутников или противников, часто не отдавая себе рассудочного объяснения, по глазам и по сердцу знает многое, что не может быть рассказано словами. Люди должны со всею бережностью относиться к таким влечениям. Они должны улавливать их даже в самых зачатках, чтобы не потушить и не раздробить их оковами рассудка. Если в человеке проснулось такое влечение, то можно извратить человека, можно навсегда его исковеркать, но ничем не удастся изъять из него то, что сердце его, что дух его знает.

Знаем и навсегда пораненных людей. Или кто-то когда-то не допустил их до своего опознанного дома. Или кто-то и что-то лишило их найденного сопутника. Невежды считают такие влечения чепухою, предвзятостью, которую нужно прекратить всякими мерами. Эти невежды никогда не задумаются, откуда, по какой причине приходит его знание. Но зато можно видеть, какое огромное значение для всей жизни человеческой приносит нахождение этого своего опознанного дома, нахождение и своего сужденного, когда-то уже встреченного спутника. Если бы даже по каким-то причинам человек добровольно, для блага должен был бы временно разлучиться со своим домом, со своим спутником, то все же вся его деятельность, в течение временного отсутствия, пройдет под знаком совершившегося опознания.

Человек нашел свой дом, человек нашел спутника, человек укрепился давними магнитами, и тем яснее и звучнее может он приносить ближним своим великую пользу. Сердце знает, когда довлеет опять прикоснуться к каким-то другим домам и когда настанет час воодушевить каких-то других спутников. Такое сердечное чувствознание не обессилит человека, оно лишь преобразит его деятельность, и многие спросят себя, откуда берутся такие силы и такая уверенность? Они происходят от опознания желанного дома, от взаимоукрепления желанным спутником. Семья, воспитатели должны бережно относиться к каждому проявленному влечению. Дом может быть и очень близко, а может быть и за горами, и за долами. И спутник найдется тогда, когда ничем не отемнены истинные, сужденные влечения.

27 Апреля 1935 г.

Цаган Куре

"Нерушимое"

НЕРЕЧЕННОЕ

Ученые говорят, что абсолютного нуля достигнуть нельзя. "Профессор Лейденского университета В.де Хаас, достигший в своих лабораторных опытах одной пятитысячной градуса выше абсолютного нуля, заявил, что абсолютного нуля никогда нельзя будет достичь.

Абсолютный нуль - 459,6 градуса ниже нуля по Фаренгейту. При этой температуре все газы делаются массивными и всякое движение прекращается".

Итак, еще одна абсолютность признана невозможной. Так же точно при разложениях и обратных сложениях получается маленькая разница. Выходит так, что механически сложенное теряет нечто бывшее и даже уловимое по весу при начале опыта. Известный опыт с разложением и механическим сложением картофеля показывает, что остается нечто ускользающее от формулировок.

Такое же нереченное можно наблюдать во всевозможных явлениях. При этом именно в таком неуловимом для формулировки обстоятельстве будет заключаться нечто особо существенное. Опять-таки приходится вспомнить о том, что вес человека, погруженного в интенсивное мышление, разнится от его обычного веса.

Такое нечто, с одной стороны, разочаровывает исследователей в своей недосягаемости. Но с другой стороны, именно это нечто, даже уловляемое нашими грубо физическими аппаратами, всегда останется и зовущим и воодушевляющим. Можно ли быть огорченным, разочарованным, когда такие явные возможности. Уже доступны даже земным выражениям. Наверное, будет допущен еще какой-то новый подход в исследованиях, который вместо воображаемой абсолютности даст новую беспредельность.

Рассказывают, что некоторые знаменитые полководцы во время самых ответственных сражений оставались в своей ставке как бы погруженные в какое-то механическое обычное занятие. Люди незнающие допускали всякие иронические соображения. Некоторые даже полагали, что в эти моменты полководец хотел мысленно уйти под влиянием страха. Но знавшие этих великих людей ближе отлично понимали, что в это время происходил какой-то, тоже нереченный, процесс.

Вождь сделал все от его рассудка зависящее. Рассудочно он не мог в эту минуту изменить там где-то уже примененных его приказов. Вождь хотел отставить язык рассудка и дать чему-то нереченно глубокому создать новый влиятельный процесс. Какое-либо маленькое механическое занятие вовсе не было простым времяпрепровождением. Наоборот, это был один из способов переключить свое сознание. Само собою разумеется, что и без механических отвлечений сознание может быть переключаемо. Но для этого надо, наряду с искусством мышления, вполне овладеть и обратным искусством остановки мысли.

Если искусство мысли нелегко, то и умение остановить мысль иногда может быть еще более трудным. Ведь для этого нужно, чтобы данный процесс мысли остановился бы вполне, чтобы новое образование в сознании возникло бы ничем не отягощение. А это очень трудно, ибо опять-таки абсолютности не бывает и при таком опыте.

Очень часто люди предполагают, что они перестали мыслить о чем-то, но все же это останется их миражом. Они себя заставляют насильственно думать о чем-то другом. Но само это насилие уже будет оставлять какие-то рефлексы прошлой мысли. А ведь чтобы переключить сознание, нужно тоже достичь каких-то мельчайших многонулевых цифр. И это все-таки будет относительность.

Но издревле, от высот сказано: "Если хочешь стать новым человеком, вздохни о Нереченном. Во вздохе едином перенесись в края беспредельности".

Итак, не длинными вычислениями, но во вздохе едином о Нереченном обновляется сознание. И там, где казался недосягаемым непроходимый утес, там неожиданно открываются зовущие дали.

Но все должно быть добровольно. В этом понятии заключен закон величайший. Никакое насилие, никакое принуждение не позволит сознанию возвышенно переключаться. Добровольность обычно остается очень не истолкованным понятием. Всякая вольность, в обиходном понимании, часто не уживается с добром, с сердечностью к ближним.

Конечно, всякие испытания и жизненные опыты достаточно покажут на деле, насколько преображает все действия светлая добровольность. Ведь это прекрасное желание изойдет из глубин чаши сознания. Оно дает и самоотверженность и желание постоянного творчества во всем одухотворенном труде.

Опять-таки очень трудно различить, где истинная добровольность и где какие-либо посторонние, навеянные соображения. И в воинских частях бывают добровольцы. Но среди них лишь некоторые будут истинными добровольцами, тогда как добровольство прочих будет окрашено тем или иным соображением. Есть целые военные части, куда идут как бы добровольно, но в сущности, чтобы избежать или покрыть ту или иную житейскую драму.

Во всех мыслительных процессах добровольность играет главную роль. Без нее останется лишь грубый мираж, который никогда не обновит сознания.

Какой же светлый вздох о Нереченном может производить необъяснимое относительными формулами? Какой же перенос сознания в Нереченное сможет обратить материю в дух или, вернее сказать, одну степень состояния в другую? Где-то уже кончится воля, где-то погаснет желание, где-то не найдет слова приказ, и там обновит все единый вздох о Нереченном.

Самая изысканная пранаяма окажется недействительной там, где в пространствах пронесется вздох о Нереченном.

Читаются книжные слова о самом великом. Прекрасны эти слова, но там, где Слово, там самые лучшие слова требуют еще чего-то, еще большего ­ Нереченного.

Спрашивает - "Мне ли мыслить о Нереченном"? - "Да, да, именно тебе, именно на всех путях земных и небесных..."

28 Апреля 1935 г.

Цаган Куре

"Нерушимое"

ВЗАИМНОСТЬ

"Взаимность есть основа соглашений".

Сколько раз эта старая французская поговорка повторялась. Твердилась она и на лекциях международного права, и при заключении всяких договоров. Наконец, произносили ее в бесчисленных случаях всяких жизненных пертурбаций.

Не только сама непреложная истина заключена в словах поговорки. Каждый человеческий ум на всех ступенях своих отлично понимает, что без взаимности всякая договоренность будет лишь пустым и стыдным звуком. Без взаимности непременно будет участвовать ложь, обман, который рано или поздно даст все последствия, творимые обманом.

Вот мы говорили о добровольности. Но и взаимность может расцвести лишь на основе доброй воли. Ничем нельзя вызвать так называемую взаимность, если этот прекрасный цветок не расцветет лотосом сердца.

Волны бьются о скалы. Скалы встречают их без взаимности. Правда, волны могут источить скалы. Волны могут образовать целые подводные пещеры и в постоянстве своем могут разрушить каменных гигантов. Но ведь это будет не соглашение, не договоренность - это будет натиск. Это будет насилие, а всякое насилие непременно окончится тем или иным разрушением. Поднявший насилие от насилия и погибнет.

В примере волн и скал как бы встретились два несогласимых элемента. Но даже и скалы, если их породы позволили бы, они могли бы ввести даже противоположное начало в полезные для бытия каналы.

Но вряд ли можно предположить, что сердца человеческие так же мало согласимы, как вода и камень. Ведь даже и вода может быть в твердом состоянии, и породы камня могут издавать влагу. И ведь эти элементы лишены сознания. По крайней мере, их сознание нам недоступно. Но не может же быть такого человеческого сердца, которое, с одной стороны, не могло бы дать влагу благодати, а с другой стороны - не было бы способно к адаманту мужества.

Общая всем векам и народам человечность все-таки неистребима. Какими бы наркотиками и алкоголем, и никотином ни убивать ее, она все-таки как-то и где-то может быть пробуждена.

Великий преступник бывает трогательным семьянином. Значит, если его чувства все-таки способны пробудиться по отношению к своему, тем самым при каком-то усиленном процессе они могут быть продолжены и ко всему сущему. Сейчас уже не ставится идеал Святого Франциска Ассизского, говорившего даже волку - "брат волк". Даже не задается идеал подвижников, обладавших сердечным языком, понятным и птицам и животным. Помимо этих высоких идеалов, слыша о которых люди обычно восклицают: "Мы ведь не Франциски", может быть основание общечеловечности.

На этой сердечной основе все-таки можно открыть даже самое затворенное сердце. Помимо всех своих торговых дел, в которых сами люди сложили тоже поговорку "не обманешь - не продашь", помимо всей многообразной торговли, люди не могут избежать прикосновения к духовным сферам. Люди, непривычные к таким касаниям, иногда вместо благодати ощущают даже болезненность. Это происходит от непривычки к таким ощущениям. Ведь человек, никогда не ощущавший электрической искры, всегда уверяет, что даже малейший разряд для него крайне чувствителен. "Так меня и обожгло" или "Так меня и пронзило", - говорит новичок, а вскоре, при повторности, даже и не замечает еще больших разрядов.

Конечно, эти восклицания происходили вовсе не от повышенной чувствительности, а от закоренелого предубеждения. Разве не бывает именно такое же нелепое предубеждение и в человеческих отношениях, где волна разумности и сердечности бьется о скалу враждебности или тупости.

Странно и то, что люди так часто воображают взаимность в деле какой-то официально государственной договоренности. Но ведь без семейной, дружеской и общественной взаимности какая же может быть речь о государственности. Потрясая основы общежития, люди тем самым потрясают и все прочие основы. Можно потрясти основы брака, и в результате государство получит целые миллионы внебрачных, беспризорных, дичающих подростков. Можно сделать гнусную шутку из употребления всяких ядов и можно окончить почти отравою целого народа. Разве мы не видим примеры?

В каждом из таких случаев, превратившихся в народное бедствие, в начальной основе можно бы усмотреть какое-то тупо эгоистическое действие. Кто-то один помыслил лишь о своем самоуслаждении или преступной выгоде, и от этого одного злобного уголька вспыхнули пожары народных бедствий. Поистине, озверелый эгоизм есть прежде всего враг взаимности.

Общежитие дает множество возможностей для воспитания взаимности. Ведь все чувства должны быть воспитаны. Но много истинной человечности и терпимости нужно проявлять, чтобы сама идея взаимности могла бы расти свободно и добровольно. Взаимность напоминает и об ответственности. Ведь каждый отказавший в предложенной ему взаимности в делах блага тем самым принимает на себя и тяжкую ответственность. Во взаимности сочетаются и разум и сердце. Сердце, по благодати, чует, где оно должно простереть свое благоволение. С другой стороны, разум напомнит о той ответственности, которая будет порождена жестоковыйностью или невежеством.

Опыт маленьких сотрудничеств, малых ячеек, собравшихся для добротворчества, дает многие испытания возращения взаимности. Все лучше испытывать прежде всего на обиходе. Посмотрите, как будут претворяться обиходные будничные задачи и столкновения, и вы поймете, как в мегафоне они отразятся во всеуслышание. Самость и самовыгоду можно проверять тоже по мегафону. Какой ужасный раздирательный рев и вой может получиться из самого, казалось бы, ничтожного домашнего недоразумения. Недаром в старинных школах жизни руководитель подчас умышленно бросал испытание терпимости и взаимопонимания. Тем, кто в сердечности не мог понять нужное, те хотя бы по разуму могли предостеречь самих себя от возникающей ответственности. Можно ударить по какому-либо звучащему предмету в одном углу дома и получить отзвук в нежданно противоположном помещении. Совершенно так же точно и в создании ответственности и взаимности.

Если бы только люди могли скорейше осознать, что для блага народных преуспеяний взаимность не должна оставаться в пределах поговорки, но должна войти как основа сотрудничества. "Взаимность есть основа соглашений".

29 Апреля 1935 г.

Цаган Куре

"Нерушимое"

НИ ДНЯ, НИ ЧАСА

Сменная езда является отличным упражнением. Всадник все время находится в напряженно-внимательном состоянии. Не только он сам должен быть готов к самой неожиданной для него команде, но он должен и коня своего держать в той же готовности. Приобрести готовность будет значить, что на всю жизнь откроется какой-то внимательный и заботливый глаз. Если бы в разных видах во всех учебных заведениях производились бы испытания готовности, то это создало бы целые кадры подвижных и здоровых сознанием своим людей.

"Всегда готов" - этот прекрасный девиз скаутов выражает желание быть всегда готовым. Но ведь, помимо желания, нужно быть испытанным в готовности. Следует уметь приложить это качество во всяких обстоятельствах.

Должна быть готовность к самым разнообразным действиям. Должна быть готовность к терпению. Должна быть готовность к выносливости. Должна быть готовность к ясным решениям в самых различных и противоположных обстоятельствах.

Часто люди понимают готовность лишь ко внешним действиям. Но ведь это будет лишь одна часть сознания истинной готовности. Человек должен доказать себя не только в говоре, но и в молчании. Не только в движении и шуме, но и в безмолвной недвижности телесной. Человек должен научиться готовности не только в приятных ему обстоятельствах, но и показать себя именно среди таких условий, которые он, по случайным привычкам его, не любит. Ведь не может человек оправдать какое-либо свое поражение тем, что будто бы условия действия не соответствовали его прежним привычкам.

Эта же напряженная готовность навсегда освободит людей и от скуки. В конце концов, что такое скука? Прежде всего это будет неумением пользоваться имеющимся в руках временем. Со скуки человек начинает впадать в безмыслие или предаваться предвзятым идеям. Но ведь каждый момент бытия может быть использован для познавания чего-то неотложно полезного, и в этом ощущении полезности скука будет уничтожена.

Каждому приходилось наблюдать нелепые споры о том, что одному нравятся рубины, а другой может говорить лишь об изумрудах и восхищаться только ими. Такие бессмысленные споры создают лишь тягостную атмосферу. Пусть будет один привлеченным к рубинам, а другой пусть восхищается изумрудами. Но если "рубинный" человек будет мертв, чтобы оценить прекрасное сияние изумруда, то он будет лишь неготовым к широким восприятиям. Так же точно ограниченность "изумрудного" человека принесет ему в жизни лишь огорчения. Все самоцветы прекрасны - каждый в своем преломлении и в своем сверкании. Может быть таинственная принадлежность к тому или иному минералу, цвету, звуку. Но помимо этой, может быть, прирожденности должна быть воспитанность ко всем прочим красотам.

Один человек уверяет, что он находит восторженное настроение, любуясь сверканием Венеры. Другой чувствует, что влекущая тайна Ориона дает ему вдохновение. Третий увлечен созерцанием Полярной Звезды, Большой Медведицы, а кто-то мечтает о созвездии Южного Креста. Много глубоких причин к тому. Но почитатель Ориона или вдохновленный Южным Крестом будут очень ничтожны в своей готовности, если они не найдут в себе радости всем прочим обителям небесным.

Все это, казалось бы, очень просто и понятно. Но почему же тогда в обиходе каждого дня люди так упорно проявляют неготовность, невоспитанность к широким восприятиям? Пусть глубоко в сердце горит мечта о созвездии Трех Магов, но тем самым не умалится восхищение к Семи Старцам. По какой-то причине кому-то то же самое созвездие напоминает о Большой Медведице, а кому-то о Семи Старцах. Такое различие подхода вовсе не исключает радости о том же созвездии. Итак, радостей много. Нужно лишь иметь готовность их воспринять и жить ими.

Если кто-то будет отрицать несомненные красоты природы только для того, чтобы ограничить себя лишь одной частицей их, он лишь покажет, сколь многие уроки готовности должны быть еще восприняты им. Каждый встречал настолько узких специалистов, что они могли мыслить лишь об одной, почти незримой, частице бытия. Ведь они, в конце концов, вызывают лишь сожаление о том, что, очевидно, им просто не приходилось соприкасаться со многим другим, чтобы осознать соизмеримость. Так и хотелось бы перебросить их в совершенно непривычные им условия и сказать: "Ну-ка, брат, выплыви". Тогда произошло бы великое испытание. Многие почувствовали бы себя несчастными и впали бы в какие-то крайности. Но те, в которых уже полна их внутренняя чаша, они достали бы из нее все приложимое к данному положению и вместо несчастья создали бы еще одно счастье и радость.

Всякое создание радости есть уже укрепление и процветание бытия. Да процветут пустыни духа там, где прежде всего способна возникнуть радость. Чем глубже будут корни этой радости, тем цветистее и плодоноснее будет преображение пустынь.

Нужно ли поспешать? Может быть, в беспредельности всякое устремленное поспешение будет нелепо? Но когда вы соображаете о скоростях, существующих в пространстве, то можно понять, насколько поспешность духа будет уместна всегда. Именно готовность лежит в сознании, в духе. Потому и воспитание готовности прежде всего должно происходить в духовном осознании. А потенциал скорости духа, быстроты мысли вполне соответствует скоростям пространственным.

Всякая невежественная ограниченность прямо противоречит беспредельности. Потому каждый час земной жизни должен быть преисполнен устремлениями, чтобы хотя относительно соответствовать беспредельности.

Конечно, многое будет казаться фактически несоизмеримым. Но в духе не существует материальных измерений, и потому те же самые крайние меры готовности будут лишь истинным путем.

Да не подумает кто-либо, что суета базара есть хороший пример подвижности. Ведь подобная суета очень поверхностна, а волнение океана вовсе не измеряется наносными верхними движениями вод. Эти воды мимолетные не затруднят движения корабля. Но глубокие гороподобные перекаты океана могут уничтожить самый оснащенный корабль.

Когда говорится о неотложной готовности, то именно уместно напоминание "ни дня, ни часа". Остановка здесь настолько коротка, что каждое мгновение ее должно быть использовано и внешне, а главное, внутренне.

Какая же это радость ощущать и вмещение и готовность! Ведь готовность без вмещения еще будет далеко не полна. В этой развитой чувствительности можно осознавать, где истинная возможность и где настоящая, непоправимая опасность. Как сравнительно мало опасностей телесных и много опасностей духовных. Истинный хозяин всегда держит воды источников дома своего в чистоте. Он знает, что если не заглянуть в источник каждодневно, то мусор обихода несомненно загрязнит его. Будет ли это пыль, ветром занесенная, или по чьей-то злобной или невежественной воле в источник будут брошены предметы тления, безразлично, забота об источнике должна быть постоянною.

Утомительны для глаза постоянно мигающие огни. Они вредны для зрения. Так же вредоносны всякие спазмы и судороги, и припадки. Но еще более вредительствуют припадки и судороги настроений. Эти мигающие огни не пригодны для созидания. Свет ровный, неугасимый, растущий полностью, осветит все возможности работ. Не будет тех пугающих сумерек, в минуту которых проникают злобные вредители.

Большая готовность требуется, чтобы возжечь свет негасимый. В каждый час дня и полуночи этот свет не позволит приблизиться темным вредителям. Эту лампаду сердца без всякой отвлеченности нужно сохранить.

Человек может попасть как бы в место пустое. Если он ограничен и спазматичен, он придет в уныние и тем покажет свою негодность. Он будет пытаться мысленно засадить это место своими где-то произросшими предрассудками. Но тот, кто готов к строению, кто устремлен сознательно и непобедимо, тот обследует мираж пустого места и, может быть, найдет, что именно тут произошли великие события, полные поучительных возможностей. Место пусто будет лишь в неготовом духе. Но в готовности, в несломимом рвении человек оживит и пустыни. "Ни дня, ни часа!"

30 Апреля 1935 г.

Цаган Куре

Публикуется впервые

НЕПРИЯЗНЬ

"Писать вам о том же для меня не тягостно, а для вас назидательно". Как многое звучит в этих словах апостольских. Одно это "о том же" вызывает глубокое размышление. Можно изумляться той адамантовой стойкости, которая порождала это спокойное сообщение там, где в других случаях, в других устах уже произошло бы раздражение. Именно "не тягостно", ибо писавший эти слова мудро знал всякие степени духа, знал, насколько нелегко повернуть руль в правильное течение мысли.

Среди многих подлежащих повторению понятий будет всем известная неприязнь. Всякий, кто будет и просить и указывать о том, чтобы неприязнь не взращивалась, уже тем самым будет в рядах строителей.

Одно дело, справедливо обоснованное негодование против разлагающих попыток сил темных, но совершенно другое - искусственно сотворенная и легкомысленно питаемая неприязнь. Из очень маленького и неглубокого источника истекает начало неприязни. Как часто в основе ее будет крошечное личное чувство, малюсенькая обида или несоответствие в нажитых привычках. Обычно человек сам и не замечает, когда именно проникла в его чашу эта маленькая ехидна. Течение неприязни обычно очень длительно. Она накопляется от всяких предпосылок и миражей. Человек, когда-то почувствовавший маленькую обиду, затем уже в самотворчестве начинает, как безумец, прилеплять к этому зародышу и хвостик, и крылышки, и лапки, и рожки, - пока не получится настоящее маленькое чудовище, неотступно живущее за пазухой.

Опять-таки множество раз эти самодельные чудовища бывали описаны в народной литературе. И тем не менее почти все читающие о них никогда не отнесут описанное к своему же обиходу.

Сначала, попросту говоря, что-то не понравилось. Это нечто, вероятно, произошло в самом обиходнейшем смысле, а затем эта повседневность перенесется и в более широкий план, а затем закрепится, как раковый нарост, в самом опасном виде.

Человек дойдет до того, что, даже не отдавая себе дальнейшего отчета, он не в состоянии будет встречаться с кем-то или с чем-то. Постепенно самовнушением человек убедит себя, что именно эта маленькая житейская подробность для него всегда была самым существенным условием жизни.

Каждому приходилось встречать таких печальных чудаков, которые сами нагромождали около себя непроходимые заторы миражного хлама. Каждый может вспомнить о людях, уверявших, что их организм не принимает ту или иную пищу. В то же время, когда им давали именно эту же пищу под другим названием, то их организм отлично воспринимал ее без всяких последствий. Значит, первоначально создалась неприязнь, которая самовнушением достигла чудовищных размеров овладения.

Из любой житейской области можно перечислять множества подобных примеров. Человек уверяет, что он не может пройти по краю пропасти, но преследуемый диким зверем он пробегает еще более опасное место, даже не замечая того. Наверное, каждый имеет в запасе множество подобных примеров.

Тем не менее вопрос самовозращенной неприязни остается в жизни одним из самых вредоносных. Иногда пробуют объяснять такую неприязнь к чему-либо или врожденным легкомыслием, или избалованностью, отсутствием дисциплины или, попросту, возрастом. От всех этих объяснений легче не станет, ибо чудовища неприязни будут по-прежнему жалить как самого их создателя, так и вредить окружающему. Из обихода, из частной жизни они разнесут свой яд среди общественности и будут вредительствовать вплоть до коренных государственно-мировых проблем.

Наверное, каждому приходилось иногда спрашивать своих друзей о причине их неприязни к чему-либо. Также, наверное, многие из спрошенных уверяли, что это чисто врожденное непреоборимое ощущение. А в сущности все же оказывалось, что где-то и как-то создалась та или иная привычка, а затем какое-то обстоятельство просто не ответило этой привычке. Когда-то кушанье показалось слишком соленым, а ожидаемый цветок не расцвел к назначенному сроку. Даже такие пустяки могут постепенно накручиваться в целую идиосинкразию.

От наносной неприязни следует излечиваться как от зачатка безумия.

Много раз сама жизнь покажет, что именно то обстоятельство, которое было, казалось бы, непреоборимым предметом неприязни, вдруг сделается полезнейшим, а то место, которое казалось пустейшим - окажется богатейшим. Тогда со многим стыдом человек должен будет отобрать все свои преждевременные заключения. Много раз внутри он пожалеет, что допустил самодельным чудовищам до такой степени овладевать им.

Если несправедлива неприязнь, то также несправедливо лицеприятие. Человек, окруживший себя негодными призраками-любимцами, достоин такого же сожаления, как и породивший неприязнь в себе. Ведь и создателю лицеприятия придется рано или поздно сознаться в своей неосновательности тоже с великим стыдом. А ведь у людей, неглубоко мыслящих, этот стыд породит раздражение и создаст новое вредительство. Конечно, и самодельная неприязнь и неразумное лицеприятие одинаково стыдны, ибо их одинаково придется изживать. А всякое хождение в оковах очень тягостно. Так же тягостно, как всякое нарушение естественной справедливости.

В римском праве изучаются различия между фас и юс. Процесс порождения одного из другого очень сложен. И все же можно изумляться тем глубоким умам, которые проникали эти Тонкости образования человеческих отношений. Если мы имеем перед собою всевозможные примеры здравого обсуждения и желания наиболее правовых решений, то это и в обиходе должно понуждать к очень сознательно заботливому отношению к своим поступкам.

"Слово не воробей, выскочит - не уловишь", - предупреждает народная мудрость. Конечно, здесь предполагается не только внешне звучащее слово, но и значение породившей его Мысли. Если каждая мысль производит какой-то зигзаг в пространстве, то ведь этот иероглиф где-то останется и всегда будет напоминать, прежде всего, нам самим же о том, как прискорбно наполнять пространство необдуманными иероглифами. За каждый из них мы ответили и ответим в пространственном мегафоне.