Обращение к Лиге Культуры 26 страница

Не успели отгрохотать пушки, как уже мыслят о небывалых урожаях, гремит градостроительство, вырастают школы. И старики почтены. Да еще какие старики — богатырские: Александр Невский, Суворов, Кутузов, Ломоносов, Пушкин, Репин, Чайковский, Римский-Корсаков! Всем строителям — честь! Берегут Троице-Сергиеву Лавру, отстраивают соборы и великие памятники. А сколько творится во славу женщины! Мало того, что равноправие — пришло полноправие. За военные годы великие труды приняла на себя женщина — строительница Родины прекрасной. Обойдите поля, заводы, школы, лечебницы — подивитесь на достижения женщин!

В едином взлете слились все народы Руси, на каких весах взвесить, где и кто больше совершил? Все возлюбили Родину и вознесли ее. И за то, про то по всему миру возлюбили народы Русь. Полюбили в глубине сердца, тянутся по-братски, хотят в труде приобщиться, верят в мощь русскую.

На Руси не могут вполне знать, какие благие нити дружества протянулись по миру. Культурная связь не может уследить за всеми очагами, где теплится истинная дружба, где куется крепкое доброжелательство. Каждая весточка "оттуда" читается, слушается с особым вниманием. Только подумать, что и в наших снежных Гималаях звучат слова о Руси, стучат машинки о Руси, творятся картины в честь русского народа. "Что думаете? Как полагаете? Что слышали?" — спрашивают друзья.

Франция говорит о двух великих странах. Может быть, и одна? Да что там считаться! Такие счеты тоже не в духе русского человека. Он творит свое великое, заповедное дело. Горячо любит Родину, шлет добрые мысли человечеству. Мчится Русь! Великий путь созидания, Красоты.

16 декабря 1945 г.

Публикуется впервые

Другу^[106]
(17.12.1945)

Спасибо за добрую весточку от 29-11-45 из С.Антонио. Очевидно, мое письмо где-то заплутало. В нем я писал о женитьбе Светика на Девике Рани — самой блестящей звезде Индии в фильмах. Мы ее очень полюбили — славный, даровитейший человек. Также я писал, что просил Зину послать Вам отчет АРКА, ибо Вы хотели стать членом ее. Да, Зина и Дедлей изо всех сил действуют в этом полезном деле.

Порадовались мы Вашему успеху в С.Антонио — должно быть, прекрасное место. Кто знает, удастся ли Вам оживить Арсуну — уж больно много бед сейчас в мире. За последнее время опять выдвинулось внимание к Знамени Мира. Да, Культура больна, и следует без устали твердить об охране ее.

Если сможете, сделайте из двух-трех ячейку Знамени Мира. Всюду можно забросить полезное слово, а особенно среди молодежи. Именно будьте сеятелем добра, каким Вы всегда были. По счастью, добро можно сеять повсюду.

После кончины Бориса прервалась переписка с Москвою. Главное, не знаешь, что туда доходит. В журнале "Славяне" появился мой лист дневника. Может быть, и еще где-то было, но мы-то не знаем. Слушаем радио, но многое не вмещается. ТАСС прислал московские газеты — интересно.

Не имеете ли вестей из Каменца? Впрочем, теперь почта совсем испортилась. Мы не имеем сведений из Парижа, Праги, Белграда, Загреба. Но из Алжира, из Бельгии имели вести и хорошие. Музей в Брюгге не пострадал. Из Китая имели неожиданные письма, но от друзей — ничего. Беспокоит Рига, ведь, наверное, друзья хотели бы сообщиться и — ничего.

Спросите, как мы? — Трудимся, творим, действуем. То же и Вам желаем. Шлем приветы друзьям и рады Вашим добрым весточкам.

17 декабря 1945 г.

Публикуется впервые

Другу^[107]
(20.12.1945)

Дорогой мой А.П. Радость! Сейчас долетело Ваше славное письмо от 5-12-45. Первое Ваше письмо не дошло. Сердечно порадовались мы — Вы и Ваша семья сохранены, Вы трудитесь и преуспеваете, Вы сплотили добрых сотрудников во Имя Великого Наставника Земли Русской. Радость и в том, что Ваши суждения о сотрудниках правильны. Привет им от нас всех.

Спросите, а мы как? Трудимся, творим, действуем. Смотрим в ту же сторонку, как и Вы. Прилагаю мой последний лист дневника — в нем наши мысли. Иначе и быть не может. Уведомляйте о Ваших передвижениях, а то и найти трудно. Вот Вы пишете, что В.Н.И. уехал, а поди найди его. Имеете ли вести от харбинских друзей? Не слыхали ли о моем брате Владимире? И адреса его не знаем. Знает ли он, что брат Борис умер в Москве?

Вообще, переписка всюду затруднена. Все рассыпалось, но уже собирается. Беспокоит, что из Риги нет вестей. Там друзья, которые, наверно, хотели бы сообщиться. Жаль, что 3. свихнулся. А что сделалось с харбинскими фашистами Родзаевским, Лукиным, Васькой Ивановым и прочими гадами? Много раз поминали мы Вас и стремились послать весточку, но куда? Может быть, и Вы чувствовали ток наших добрых мыслей.

Под моей картиной в Праге имеется сокрытая надпись: "Трижды дано Преподобному спасти Землю Русскую. При князе Дмитрии, при Минине и Пожарском и теперь" — от немцев. Ведь дошли они до самой Троице-Сергиевой Лавры, и там ждал их удар. Один из советских художников написал картину, как строится стена конного воинства, а на фоне — Лавра. Много, много Знаков — лишь бы замечали их. А то смутилось человечество, совсем заплуталось, налилось ненавистью. Как правильно Вы описываете, Шанхай — язва разложения! Потороплюсь кончить, чтобы скорей отослать. Может быть, еще дойдет до Нового Года. Сейчас опять много внимания к нашему Знамени Мира об охране Культуры. Разъясните его значение сотрудникам. Может быть, составится добрая ячейка Знамени Мира. Всюду можно сеять добро, а особенно среди молодых.

Сердечный привет от нас всех.

Духом с Вами.

20 декабря 1945 г.

Публикуется впервые

Новый Год
(01.01.1946)

Вот и Новый Год! Будет ли он новый или опять старый — увидим. Может быть, вернее сказать: "еще один год". Бывало, мы никогда "нового" года не встречали, а провожали старый год с благодарностью. Каков новый год, еще неизвестно — пусть покажется. А в прошлом году — жили, трудились, творили, и за это спасибо. Беды миновали, трудности преодолевались, друзья обретались, и за это спасибо.

Как подумаешь о десятках миллионов несчастных, обездоленных, озлобленных — ужас берет. А радио кричит: "зима суровая, снежная", всюду недостача и как вопль отчаяния — забастовки! А цены растут, и нет надежды, что они "чудесно" опустятся. И в людях замечается какая-то смуть. Но все же скажем молодому году: переживем, не бывать бы счастью, да несчастье помогло. Поет баян: "Несчастья — радостей залог". Вот русские герои превозмогли беды и устремились к строительству. Любо читать и слышать о новой русской стройке.

Мудр русский народ. На призрачные заверения он скажет: "Мели Емеля — твоя неделя", а не то сурово отрежет: "Говори, что хошь, а цена тебе грош!". Велико и терпение народное, впрочем, Илья Муромец тридцать лет сиднем сидел, а какие подвиги потом натворил. Есть природная Культура в русском человеке. Сколько мудрых речений бывало в деревнях наслышишься, а ведь нам много довелось с народом беседовать. Вот и в 1926 году на сибирском пути к Москве мы встречали замечательных собеседников. Строители новой жизни!

В то же время в неких странах двуногие сотрясаются в нелепом джиттербаге. А колесо прогресса катится своим путем, отмирает одряхлевшее, нарождается бодрое преуспеяние. Народ мечтает о содружестве, а из него рождается добротворчество. И в эту чашу Культуры положим нашу лепту, где можно делом, а где мыслью, мысленным приказом. Если бы вся жизнь была сахарной, то ведь от сладости и оскомина бы набилась. Представьте, все кушанья на сахаре — какое отвращение! А где же тогда будет "соль земли"? Итак, "пер аспера ад астра"!

Помните об Уране, когда слышали? На небо поглядывали, а Уран-то оказался под землею, и весь мир заговорил о пресловутом Уране. Газеты опять говорят о волне преступлений в Англии. Говорят, что нынешняя зима будет труднейшей в Европе за триста лет со времени тридцатилетий войны: холод, голод, болезни. Все это Вы так же знаете, как и мы, но люди напоминают друг другу о бедствиях, как бы ища сочувствия. Но все же злоба шипит повсюду, а беспорядок — всюду, точно мусор после обвала.

Кончаю мой лист о дружестве: "Друзья, может быть вам кажется, что говорить о дружестве — труизм? Увы, сейчас это не труизм, но необходимость. Вот до чего дожили! И по какому такому щучьему велению снизойдет "благорастворение воздухов"? Ненависть, злобное подозрение не с неба свалилось. Люди ткали злобные легенды, копали могилы. Занятие темное!"

Улыбнемся к Новому Году. На днях поминали мы лондонскую легенду о том, что я не Рерих, а Адашев. И такая чепуха ползала по миру. Забавно, чего только не бывало! Еще в студенческие годы пришлось ставить живые картины на кавказском вечере. Понравились. Подходит Блох из "Новостей": "Вы ведь кавказец?" "Нет, я — питерский". "Ну, я все-таки напишу, что вы кавказец, картины-то очень хороши". Через год с Микешиным ставили картины на украинском балу в Дворянском Собрании. Опять вышло ладно, и на этот раз газеты назвали меня украинцем. Вот вам и биография! Впрочем, мы были и еще украинцами, когда у нас собиралось "нелегальное" общество имени Шевченко. Дид Мордовцев и прочие щирые, добрые люди. Живы ли? Тут же Микешин зарисовал председательствовавшего моего отца, и все подписались. Этот лист должен был быть в моем архиве у Б.К. — если архив вообще существует. Странно, о последних днях Б.К. мы так и не имеем сведений. Даже неправдоподобно.

К Новому Году думали, как опять потребовалось Знамя Мира — памятка о самом ценном. Думали, как оно окажется содружником, а когда-то, может быть, заместителем АРКА. Любопытно подмечать, как в жизни одно становится труднее, а другое вырастает и делается понятнее и ближе. Так зададим Новому Году доброе задание, а то нахлынут неразрешимые проблемы, и вместо добра опять затуманятся дали. Уже который раз газеты говорят о неслыханной волне преступности в Англии, о каких-то странных погромах в Польше — много тревоги. Опять что-то печальное, а к Новому Году надо повеселей. Что бы такое?

Вот у нас куры не несутся и коровы молока не дают. Впрочем, какое же это веселье?! Радость останется в том, что Вы и мы можем трудиться и сеять добро. Это самая прочная радость, будем ценить ее, и опять признательность тем, кто способствует ей. Подумаешь о радости, а она уже и стучится. Сразу две радости: одна — Ваше письмо от 19-11-45, а другая — от Хейдока из Шанхая 5-12-45 — не только жив, но и собрал целую группу отличных сотрудников. Жил русскими уроками. Все это ладно.

В Вашем письме много радости. Так и должно быть поверх всех бурь и невзгод. Действуйте бодро по местным условиям, сама действительность покажет лучший исход. Знаем, что сделаете все как лучше. Очерк Знамени Мира в память милого Спенсера пришлю. Для ускорения включу по-английски из бывших статей.

Пусть будет Дедлей председателем Комитета "Знамени Мира". Так и отплывайте в новое плаванье. Если наладятся отношения с Еременко — хорошо. Вам виднее, когда лучше дать мои обращения к членам. В конце концов, они касаются всех — и Агни Йоги, и АРКА, и "Знамени Мира". Зов о Культуре общечеловечен. А сейчас он нужен неотложно. Только что пришел пакет с письмом Дедлея к членам АРКА за Октябрь. Письмо звучит прекрасно и дельно. Такие письма должны целиком входить в отчет АРКА — ведь они и есть часть отчета. Вот всякие критиканы взяли бы да и сделали такое же полезное. Спрашиваете, как быть с помещением, не купить ли дом? Думается, что У ид должен знать эти местные условия. Так все переменчиво.

Пусть "Пантелей" у Вас висит с прочими картинами. В Археологический Институт две картины были даны при Магоффине и висели в колледже, где преподавал преемник его, кажется, Лорд по фамилии. Название колледжа не помню. Хорошо бы их выставить у Вас, тем более, что Институт не провещился. За десять лет они не прислали сюда своих изданий, а я ведь пожизненный член и был вице-председателем. Неужели они ничего больше не издают? По нынешним временам все возможно.

Итак, пошлем Новому Году наказ, чтобы был добрым, чтобы не столько о войне, сколько о мире заботился. Привет друзьям, а самым лучшим — самый большой привет.

1 января 1946 г.

Публикуется впервые

Радость

Горы разукрасились снегами, так все красиво, что не понять, зачем люди оскверняют свое достояние. Давайте так сделаем, чтобы в каждом письме было что-нибудь радостное. Вот в Вашем описании собрания 17 Ноября была радость. Инге прислала тоже радостное описание, и мы радовались, как сердечно она описывала деятельность Зины. Даже в напряженное время можно усматривать радость. Да, да, давайте устроим в каждом письме рассадник радости. Знаем, что на льду цветы не растут, пусть же лед растает под сердечным теплом. Самые "неразрешимые" проблемы просветляются радостью.

Помню, в С.Франциско было и парадно, и почтительно, и все же безысходно. Три раза ходил смотреть "Мушкетеров". Думал, коли они обернулись, то и на нашей улице будет праздник. И был праздник! Радость — добрый магнит. И письмо Ильи тоже очень хорошее. Он понимает задачи Знамени Мира, именно теперь, когда многие ищут решение мировых задач. А что же может быть реальнее, нежели разумно понятая и примененная Культура? Пусть будет у сотрудников доброе сознание: если кто что сделал, значит, он действовал по способности и по местным условиям.

Только что начал очередное письмо, как пришло письмо из Амторга, копию его Вам прилагаю, так же, как и копию моего письма к Гусеву для Вашего полного ознакомления с этим многозначительным известием. Как видите, Вам придется созвониться и повидаться с Гусевым. И, конечно, это свидание будет началом хорошей дружбы. Вы понимаете, как заботливо и благожелательно нужно осведомить Гусева о том, что дело с картинами осложнено агрессией и захватничеством Хорша, который нарушил доверие наше и большинства Трести. Не следует говорить, что картины эти невозможно приобрести — пусть этот вопрос остается открытым. Действительно, ведь мы и сами не знаем, как обернулось бы дело с декларацией 1929 года. Весьма возможно, что Хорш примет с помощью "покровителя" такие злостные меры, что самые благие намерения декларации могут быть опрокинуты. Естественно, Вам придется осветить захватническую деятельность Хорша. Конечно, Вы не будете вдаваться в чрезмерные подробности, чтобы не затемнить главное, а именно желание Комитета по делам искусств иметь картины для музеев СССР. Вы знаете, как люди быстро устают от подробностей не близкого дела и разочаровываются. Между тем Вы видите из моего письма Гусеву, насколько я сочувствую желаниям Комитета по делам искусств. Вы скажете также, что для охраны этих картин существует особая Корпорация, в которой Вы и друзья принимаете участие и которую Хорш пытается обойти. Теперь из конца письма Амторга можно видеть, что Комитет по делам искусств интересуется не только этими [картинами], но и вообще моим искусством, поэтому я сообщаю Гусеву, что у нас здесь, в Гималаях, находится большая коллекция моих картин, упоминание о которых Вы найдете в копии моего письма. Имейте в виду, что это обстоятельство чрезвычайно важно, которое должно быть доведено до прекрасного заключения. Действительно, было бы прискорбно, если бы здешние картины распылились по чужим землям, а не сделались бы достоянием русского народа. Также Вы обратите внимание на заключительные слова моего письма о готовности служения на Родине и, со своей стороны, подкрепите их известными Вам формулами о моей любви к Родине. Может быть, будет уместно и дать ему список статьи из журнала "Мысль", которая у Вас имеется. Если бы явился интерес к моей семье, то следовало бы упомянуть о Юрии и его необычном знании восточных языков и огромном историческом труде "О Народах Средней Азии", который он не может закончить здесь из-за недостатка материалов, и в этом Родина могла бы прийти ему навстречу — ехать он всегда готов. Также, наверно, будет речь и о таланте Святослава, который сейчас является, несомненно, лучшим портретистом. Видите, какое важное обстоятельство надвинулось. И Вы чуете, с каким нетерпением мы будем ждать последующего. Главное, следует подчеркнуть в беседе значительность и красоту последних здешних картин, которую так оценивают здешние критики и музеи, а также и наше постоянное желание работать на Родине.

Вот, какими важными обстоятельствами начинается 1946 год. Пусть он окажется годом благого строительства. Привет друзьям — посылаем это письмо вне очереди для ускорения. По получении этого письма немедленно созвонитесь с Гусевым и, надо думать, что он уже получит мое письмо одновременно.

2 января 1946 г.

Публикуется впервые

Из переписки

Амторг 210, Мэдисон Авеню, Нью-Йорк, 16, Н-Й. Декабрь, 7, 1945 г. Николаю Рериху Наггар, Кулу, Пенджаб, Индия

Дорогой мистер Рерих!

Комитет по делам искусств Советского Союза интересуется Вашими картинами, находящимися в настоящее время в коллекции м Хорша в Нью-Йорке.

Комитет запрашивает Вас о возможности покупки всей коллекции.

Мы будем Вам очень признательны, если Вы выскажете свое мнение по вопросу покупки Ваших картин Комитетом по делам искусств СССР для советских музеев.

В надежде на ответ от Вас

Искренне Ваш

Начальник отдела искусств и ремесел Амторга Гусев.

Уважаемый гр. Гусев, Ваше письмо от 7 Дек. дошло в наши снежные Гималаи 27-го. Вы уже имеете мою телеграмму, и я могу лишь подтвердить, что решение Художественного Комитета в Москве меня очень тронуло. Мы никогда не порывали отношений с нашей Родиной и там могли знать о моей художественной деятельности. Я всегда мечтал привезти на Родину плоды моей работы, включающей серии картин Гималаев, Монголии и Тибета, а также мои картины, посвященные русскому народу — "Александр Невский", "Святогор", "Настасья Микулична", "Новая Земля", "Партизаны", "Мстислав Удалой", "Ярослав", "Богатыри проснулись", "Победа" и др. Мысленно я видел эти картины как русское достояние.

Вы запрашиваете мое мнение касательно картин моих, находящихся в Нью-Йорке. Конечно, я мечтал бы, чтобы все мною сделанное принадлежало русскому народу. Но имеются некоторые не выясненные еще обстоятельства, которые может Вам передать Зинаида Григорьевна Фосдик — о чем я ее и извещаю и прошу сообщиться с Вами. Ввиду этих некоторых сложностей я был бы счастлив предложить Родине собрание моих картин, находящихся у нас здесь. И если такое соображение отвечает желанию Комитета искусств, то я мог бы дать Вам подробные сведенья о них. После совещания с Зин. Гр. Фосдик положение коллекции картин, находящихся в Нью-Йорке, Вам уяснится. С моей же стороны, Вы встретите самое сочувственное сотрудничество во всем. Можно пожалеть, что почтовые сношения очень замедленны и оборот писем берет воздушной почтой почти два месяца. Что же касается нашей переписки с Москвою, то главное затруднение в том, что мы часто не знаем, что именно дошло из наших писем и не задержались ли ответы. Я и моя семья всегда готовы принести наши труды на пользу народного строительства и послужить на Родине. Ожидая Ваш ответ о последующем, с искренним приветом...

P.S. По последним сведениям, в Карачи уже приходят советские пароходы, и таким прямым рейсом отправка значительно упрощается.

Январь 1946 г.

Публикуется впервые

Трудные дни
(15.01.1946)

Прилетело Ваше письмо от 5 Декабря. Выбираю из него радостное. Знамя Мира Вами поднято — радость. Очень хорошо, что наладилась культурная связь с Голландией. Пусть они не только сочувствуют, но и проявят деятельность. С Еременко добрая беседа — хорошо! Кто будет председателем АРКА или "Знамени Мира" — решите по местным условиям, важна суть дела. Не смущайтесь молчаливостью ВОКСа. Продолжайте извещать их и вершить Ваше культурное дело.

Если Еременко хочет издать портрет и картины — пусть издает и даст нам несколько оттисков. Здешние газеты сообщают, что из кабинета Трумэна уходят четверо и в том числе Уоллес. Правда ли? Любопытно, каковы причины такого исхода? Как сие действо отзовется на Хорше? Вы поминали, что о Радосавлевиче ничего не слышно. Может быть, какие-то дела в Югославии его заботят? Трудно судить. Вот Асеев пропал, а наверно, хотел бы сообщиться. Неизвестно, где в Белграде "Земля славянская" "Святые гости", "Слобода берендеев"? Всего семь картин. В Загребе было десять картин ("Древняя Русь", "Приказ Учителя" и др.). Какова судьба "За морями — земли великие"? Она была до войны в Сов[етском] Посольстве в Риме, но где теперь? Все когда-то прояснится. В прошлом письме Вы нашли исправленную страницу 28 для "Знамени Мира". Посылаю для Вашего архива хорошую статью Санджива Дева из декабрьского номера "Заря Индии".

А вот что-то веселое. Газеты сообщают о появлении в Мексике чудовища длиною в сто футов. Будто бы туда поехали американские ученые для изучения, а может быть, и поимки этого Змея Горыныча. Не слыхали ли Вы о таком чуде-юде? То Ноев ковчег, то Лохнесс, а теперь Змей Горыныч — прямо чудеса! Вот уже заседает новая Лига Наций, обозвали ее "Пандемониум"[108] — пусть это не случится. Покойная Лига посылала испанские войска в зимнюю Вильну, и их полузамерзших увозили обратно.

Для Вашего архива "Знамени Мира" нам передавали, что в древнем храме в Мандалае (Бирма) были старинные мраморные плиты с текстом Трипитаки[109]. При последней бомбардировке эти исторические древности были разрушены. Вот как! К Новому Году выдано множество наград. Низам Хайдерабада получил "королевскую золотую цепь" — вот как важно. Вспомнилось из студенческих лет — хоронили одного профессора и среди памятников прочли такую надпись: "Иван Иванович Иванов, действительный тайный советник первого класса", — выше и нельзя, а никто такого деятеля и не знал. Когда Суворина поздравляли с генеральским чином, он усмехался: "Это зависит от долголетия". Да, всякие ордена тоже отжили свой век. Леонардо да Винчи и Микеланджело никаких орденов не имели. Мольер, Сервантес, Шекспир — тоже без орденов были. Сообщается, что во Франции будет особое министерство человеководства. До сих пор бывали лишь управления животноводства.

У Вас, наверно, имеются бюллетени Музея. Следует из них собрать все выпуски, где говорится о Знамени Мира для Комитета. Если у Вас их нет, то мы могли бы прислать — у нас имеются повторные. В бюллетене было много данных о Знамени Мира, и собранные вместе они дали бы осведомление вновь подходящим. Ведь люди забывают, какая огромная работа была произведена. Санджива Дев устраивает на юге Индии "Культурное Братство друзей Рериха". Не знаю, что у него выйдет, но он полон воодушевления. Так вспыхивают культурные очаги. Да, 1946-й будет значительным годом. Пришел пакет Дедлея с его циркуляром членам АРКА за Октябрь и со статьей из "Таймса". По-прежнему в "Тайме" попадаются любопытные заметки, Вы их, наверно, видите. В статье из "Таймса" высказано несправедливое осуждение русским за их подозрительность. Не мешало бы кому-то раньше освободиться от подозрительности, нежели обвинять русских. Впрочем, обычно видят сучок в чужом глазу, а бревно в своем не чувствуют. Мы могли бы по поводу чьей-то подозрительности написать целую книгу. Много таких книг можно бы написать, да времени и охоты нет. Вы-то знаете, сколько мы претерпевали от нелепейшей подозрительности разных злобных невежд. А может быть, автор статьи ошибся в выражении и вместо русской подозрительности не лучше ли сказать проницательность.

Хорошо, что Вы присылаете любопытные вырезки. Пошлем Вам, когда будет, пригодное для архива "Знамени Мира". Как необходимо оно сейчас! Кроме "Таймса" просматривайте и "Сайянс Ньюс Леттерс". Там бывают интересные новинки. Только что поминалось, что научные открытия будут взяты под контроль. Как бы это ни напомнило времена алхимии! Сложна стала жизнь человеческая.

Прилетело доброе письмо от Еременко. Оказывается, он в сношениях с Гусевым. Посылаю Вам копию моего письма для сведения. Таким путем получится и еще полезное окошко, и хорошо, что Ваши сношения наладились. Не член ли он АРКА? Кстати, как его имя, отчество, а то неудобно писать А.В. — не Александр ли Васильевич? Было хорошее письмо из Брюсселя от Миры — весь заработок уходит на пищу. Неужели останется такое нелепое положение? А Культура-то?

Кончал очередное письмо, когда прилетело Ваше от 22-го Дек[абря] со вложением запроса из Франции от 12-го Дек[абря]. На Ваши справедливые сетования о молчании ВОКСа могу лишь сказать, что я спрашивал адрес ВОКСа у здешнего ТАССа и к моему изумлению оказалось, что и ТАСС того адреса вообще не знает. Вот Вам и культурная связь с заграницей! (Пожалуйста, пришлите мне адрес ВОКСа). Значит, Вам остается продолжать культурную работу в тех размерах, которые возможны по местным условиям. По-прежнему запрашивайте ВОКС непосредственно и поминайте, сколько Ваших писем с деловыми запросами осталось пока без ответа. Относительно операции СМ. думается, что если она не испытывает боли, может читать и шить, то следует ли в ее возрасте подвергаться новым трудностям? Если сама по себе операция очень легка, то, насколько помню, после нее был значительный период неприятных приспособлений, как Вы тогда писали.

Теперь о запросе из Франции. Запрос этот нас очень удивил, ибо все организации существуют совершенно самостоятельно: и в Америке, и в Бельгии, и в Китае, и в Индии. В особенности же ввиду послевоенных трудных периодов невозможно, чтобы только французское общество должно содержаться из-за границы. Таким образом, совершено отпадает вопрос о том, чтобы Вы или какая-то иная организация стали бы в теперешние трудные дни еще содержать и франц[узское] общество. Кроме того, как Вы помните, в Париже находилось сорок шесть картин по преимуществу очень малого размера, и помещались они в квартире г. Перонэ. Даже странно звучит, что за картины, украшавшие его офис, кто-то должен был платить. На время войны картины были сложены в подвал, и общество не функционировало, да, вероятно, и сейчас не функционирует. Если еще Вы не перевели тридцать восемь долларов, то имейте в виду, что радио недавно сообщило, что теперь англ[ийский] фунт равняется 480 франкам, а курс фунта на доллары, вероятно, в Америке известен, но, во всяком случае, сумма получается чуть ли не вдвое меньшая. В силу этих соображений Вам надлежит в возможно мягкой форме написать во Францию, чтобы они приняли во внимание полное изменение в обстоятельствах в условиях послевоенных. Каждая организация выполняет культурную работу в тех размерах и пределах, какие по настоящему времени возможны. Относительно переписки с нами скажите, что пути сообщения, особенно с Европой, еще очень не установились. По многим соображениям сейчас лучше повременить с перепиской. Да, многое изменилось за время Армагеддона. И старые пути уже не пригодны. Сейчас протекает Армагеддон Культуры, и потому каждое культурное дело так трудно. Трудность велика и в Индии. Итак, напишите по возможности мягче и пришлите нам копию. Наверное, он сейчас уже имеет новое занятие, которое ему позволяет существовать, и пусть его и придерживается. Все эти соображения Вы будете писать от себя, а не от нас.

Теперь поверх всех текущих дел перед Вами стоит беседа с Гусевым. И Вы чуете, какая дружелюбная осмотрительность должна быть применена. Вы очень хорошо отмечаете о Пейнтинг и Холдинг Корпорешен, и, по-видимому, Уид понимает положение вещей. Кстати, получили ли Вы наши бумаги о заместителях и не нуждаются ли они в перемене титула? Пусть каждая трудность и сложность принесет Вам новые возможности. Шлем сердечные приветы милому Дедлею и всем друзьям.

15 января 1946 г.

Публикуется впервые

Из письма Зинаиды Г.

15 Января, 1946, Нью-Йорк

Ваше значительное письмо от 2/1/46 пришло 12-го Января (шло 10 дней!!!) и я тотчас позвонила в Амторг, но г-на А.Гусева не было в городе. Вчера днем он меня принял, и у нас была крайне интересная беседа. Во-первых, он мне показал Ваше письмо к нему и при этом объяснил, как он узнал о коллекции у Хорша, или вернее, что он узнал, что здесь имеется такая коллекция Ваших картин, и он пошел ее смотреть раза три. Но, видимо, что-то его смущало, и он начал расспрашивать. Спросил Яременко, которого он знает, и последний ему сказал, что был суд с Хоршем и были затронуты картины. Тогда он написал в Наркомпрос письмо, сообщая о наличии коллекции Ваших картин здесь. Там очень заинтересовались этим и просили подробностей. Хорш ему, оказывается, показал и предлагал двести тридцать картин, и когда Гусев написал о том количестве в Наркомпрос, ему оттуда ответили, что должно быть гораздо большее число картин, в Н.-Й. Но когда там узнали о каких-то судах, о чем Гусев им писал, со слов Яременко, они ему указали обратиться к Вам, что он и сделал. По его словам, там желают иметь большую коллекцию Ваших картин, ибо там имеется всего около шести Ваших картин, не больше! (Он, вероятно, имел в виду Третьяковскую галерею). Он сказал, что Вас чтут как великого русского художника, как русского патриота, любящего свою Родину, и что Ваши картины должны быть достойно представлены там. Привел в пример Репина, которого знают все, от мала до велика, и поэтому такое же отношение должно быть к Вам. Очень характерно!

Затем, после этого предисловия, я начала ему говорить, согласно с Вашими инструкциями в письме, о Хорше, нарушении им Вашего и нашего доверия, захвата всех учреждений и картин, нашего судопроизводства и нашего глубокого разочарования в здешних судах и судьях, в их подкупности и методах, примененных Хоршем для выигрыша дел. Все это, конечно, было сказано мною в сжатой форме, но он при этом делал пометки на своем нотблоке. Затем я ему сказала о группе сотрудников, которую Хорш старается обойти. Выслушав все то, Гусев сказал, что Хорш жулик и что многое ему теперь делается ясно, а именно, он подозревал Хорша, что последний ему не показал самые значительные картины, а те, которые он желал продать в настоящее время. Затем на его вопрос о Вашем местожительстве X. неопределенно отвечал, а затем заявил, что Вас нет в живых!!! Гусев дальше в разговоре сказал, что рискованно иметь дело с Хоршем, но на это я ему спокойно ответила, что наша группа настолько разочарована исходом нашего судебного процесса и так скорбит о том, что Ваши картины находятся в подвалах Хорша, где их никто не видит; и раз X. старается их распродать, как мы это узнали, нам гораздо желательнее видеть эти картины на Родине великого художника, где его оценят и где будет музей, посвященный его искусству, и мы, конечно, не будем чинить никаких препятствий ему, и вопрос остается открытым для его дальнейших действий.