Особенности городской жизни

Город являлся сценой, на которой при всем честном народе происходило то, что ныне творится в тиши ка­бинетов. В глаза бросались детали, поражающие своей изменчивостью: неправильность зданий, эксцентрич­ные фасоны и пестрота костюмов, бесчисленные това­ры, которые производились прямо на улицах, — все это придавало ренессансному городу яркость, отсутствую­щую в однообразной монотонности современных городов. Но была там и некая однородность, слияние групп, провозглашавшее внутреннее единство города. В XX ве­ке глаз уже привык к разделению, созданному разрас­танием городов: движение пешеходов и машин проис­ходит в разных мирах, промышленность отделена от коммерции, и обе они отделены пространством от жи­лых районов, которые, в свою очередь, подразделяют­ся в зависимости от состоятельности их обитателей. Горожанин может прожить всю жизнь, так и не увидев, как выпекается хлеб, который он ест, или как хоронят покойников. Чем больше становился город, тем силь­нее отдалялся человек от своих сограждан, пока пара­докс одиночества посреди толпы не стал заурядным яв­лением.

В обнесенном стенами городе с населением, ска­жем, 50 тысяч человек, где большинство домов пред­ставляли собой жалкие лачуги, недостаток простран­ства поощрял стремление проводить больше времени на публике. Лавочник продавал товары практически из ларька, через малое окошко. Ставни первых эта­жей делались на петлях, чтобы быстро откидывать­ся, образуя полку или столик, то есть прилавок. Жил он вместе с семьей в верхних комнатах дома и, лишь значительно разбогатев, мог держать отдельный магазин с приказчиками, а сам жить в садо­вом пригороде.

Умелый ремесленник использовал нижний этаж дома еще и под мастерскую, иногда тут же на месте выставляя свои изделия на продажу. Ремесленники и торговцы были весьма склонны проявлять стадность: в каждом городе были свои Ткацкая улица, Мясницкий ряд, свой переулок Рыбников. Не­честных людей наказывали публично, на площади, там же, где они зарабатывали себе на жизнь, то есть на людях. Их привязывали к позорному столбу, а не­годные товары сжигали у их ног либо вешали им на шею. Виноторговца, продавшего плохое вино, за­ставляли выпить большое его количество, а остальное выливали ему на голову. Рыбника вынуждали нюхать тухлую рыбу или даже обмазывали ею его лицо и во­лосы.

Ночью город погружался в полную тишину и мрак. Мудрый человек старался не выходить поздно на улицу и с наступлением темноты. Прохо­жий, застигнутый стражниками в ночные часы, должен был приготовиться убедительно объяснить причину своей подозрительной прогулки. Не было таких соблаз­нов, которые могли бы выманить честного человека из дома ночью, потому что публичные увеселения закан­чивались с заходом солнца, а обыватели придержива­лись скопидомской привычки ложиться спать вместе с заходом солнца. Продолжавшийся с рассвета до заката рабочий день оставлял мало сил для бурного ночного веселья. С широким развитием печат­ного дела во многих домах вошло в обычай читать Биб­лию. Еще домашним развлечением было музицирова­ние для тех, кто мог себе позволить приобрести музыкальный инструмент: лютню, или виолу, или флейту, а также пение для тех, у кого денег на это не было. Боль­шинство людей проводило краткие часы досуга между ужином и сном в беседах. Впрочем, нехватка вечерних и ночных развлечений с лихвой восполнялась днем за общественный счет. Частые церковные праздники со­кращали число рабочих дней в году до цифры, пожалуй, более низкой, чем в наши дни.

Дни постов соблюдались строго и поддерживались силой закона, а вот праздничные понимались букваль­но. Они не только включали в себя литургию, но обо­рачивались бурным весельем. В эти дни сплоченность горожан проявлялась наглядно в многолюдных религи­озных процессиях, крестных ходах. На­блюдателей тогда было мало, потому что все стремились принять в них участие. Альбрехт Дюрер, художник, был сви­детелем подобной процессии в Антверпене – это было в день Успения Богородицы, «...и весь город, невзирая на ранги и заня­тия, там собрался, каждый одетый в лучшее платье со­ответственно его рангу. У всех гильдий и сословий были свои знаки, по которым их можно было узнать. В промежутках несли огромные дорогие свечи и три длинных старофранкских трубы из серебра. Были еще сделанные на немецкий манер барабаны и дудки. В них громко и шумно дудели и били... Были там златокузнецы и вышивальщики, маляры, каменщики и скульпто­ры, столяры и плотники, моряки и рыбаки, ткачи и портные, пекари и кожевенники... поистине работни­ки всех видов, а также множество ремесленников и раз­ных людей, зарабатывающих себе на пропитание. За ними шли стрелки с ружьями и арбалетами, всадники и пехотинцы. Но перед всеми ними шли религиозные ордена... Принимала в этом шествии участие и большая толпа вдов. Они поддерживали себя своим трудом и со­блюдали особые правила. Они были с головы до ног одеты в белые одежды, сшитые специально на этот слу­чай, горестно было смотреть на них... Двадцать человек несли изображение Девы Марии с Господом нашим Иисусом, роскошно одетых. По ходу процессии пока­зывали много чудесных вещей, великолепно представ­ленных. Тянули фургоны, на которых стояли корабли и иные сооружения, полные людей в масках. За ними шествовала труппа, изображавшая пророков по поряд­ку и сцены из Нового Завета... С начала и до конца процессия длилась более двух часов, пока добралась до нашего дома».[6]

Чудеса, столь восхитившие Дюрера в Антверпене, очаровали бы его и в Венеции, и во Флоренции, по­тому что итальянцы относились к религиозным праз­дникам как к форме искусства. На празднике Тела Христова в Витербо, в 1482 году, вся процессия была поделена на участки, за каждый из которых отвечал какой-либо кардинал или высший сановник церкви. И каждый стремился превзойти другого, украшая свой участок дорогими драпировками и снабдив его сценой, на которой разыгрывали мистерии, так что в целом это складывалось в серию пьес о смерти и во­скрешении Христа. Сцена, которую использовали в Италии для постановки мистерий, была такой же, как во всей Европе: трехэтажное сооружение, где верхний и нижний этаж служили соответственно Небесами и Адом, а главная средняя платформа изображала Землю.

Еще одно излюбленное представление — три возраста человека. Каждое земное или сверхъестествен­ное событие разыгрывалось во всех деталях. Итальян­цы не трудились над литературным содержанием этих сцен, предпочитая тратить деньги на пышность зрелища, так что все аллегорические фигуры были создани­ями прямолинейными и поверхностными и лишь провозглашали высокопарные пустопорожние фразы без всякой убежденности, переходя таким образом из спек­такля в спектакль. Но великолепие декораций и костю­мов услаждало глаз, и этого было достаточно.

Ни в од­ном городе Европы не проявлялась столь ярко и с таким блеском гражданская гордость, как в ежегодном ритуале венчания с морем, которое совершал прави­тель Венеции, странная смесь торгового высокомерия, христианской благодарности и восточного символизма. Начало свое это обрядовое празднество берет с 997 года после Рождества Христова, когда дож Венецианский перед битвой совершал возлияние вином, выливая его в море. А после победы ее праздновали в очередной день Вознесения. Огромную государственную баржу, называемую «Буцентавр», выводили на веслах в одну и ту же точку залива, и там дож бросал в море перстень, объявляя, что этим действием город сочетается браком с морем, то есть со стихией, сделавшей его великим.

Военные состязания Средних веков продолжались почти без изменений и в эпоху Возрождения, хотя не­сколько понизился статус их участников. Так, например, рыбники Нюрнберга устроили свой собственный турнир. Большой популярностью пользовались состя­зания лучников, хотя лук как оружие исчез с поля бит­вы. Но любимейшими оставались праздники, корни которых уходили в дохристианскую Европу. Не сумев их искоренить, церковь некоторые из них, так сказать, окрестила, то есть присвоила, а другие продолжали жить в неизменной форме, как в католических, так и в протестантских странах. Величайшим из них был Май­ский день, языческая встреча весны.

В этот день и бедные и богатые выезжали и шли за город, чтобы нарвать цветов, потанцевать и попи­ровать. Стать Майским лордом было большой честью, но и дорогим удовольствием, потому что на него ло­жились все праздничные расходы: случалось, что не­которые мужчины на время исчезали из города, чтобы уклониться от этой почетной роли. Праздник привно­сил в город частицу сельской местности, жизни на природе, такой близкой и такой далекой. По всей Европе смену времен года отмечали народными гуля­ньями. Они отличались друг от друга деталями и названиями, однако сходство было сильней различий.