2020-04-20
123
19
Образование
Единственная константа – перемены
Человечество сталкивается с беспрецедентными революционными переменами, и все наши старые истории рассыпаются, а новая, которая должна прийти им на смену, еще не появилась. Как подготовить самих себя и своих детей к миру столь масштабных потрясений и фундаментальных неопределенностей? Ребенку, рожденному сегодня, в 2050 году будет чуть больше 30 лет. Если с миром ничего не случится, этот ребенок доживет до 2100 года и может остаться активным членом общества даже в XXII веке. Чему учить ребенка, чтобы обеспечить ему достойную жизнь в том мире, каким он будет в 2050 году или в XXII веке? Какие навыки ему понадобятся, чтобы найти работу, понимать происходящее и ориентироваться в жизненном лабиринте?
К сожалению, никто не знает, как будет выглядеть мир в 2050 году, не говоря уже о 2100‑м, и поэтому мы не можем ответить на эти вопросы. Конечно, люди никогда не умели точно предсказывать будущее. Но сегодня сделать это гораздо труднее, чем прежде: ведь когда технология позволит нам конструировать свое тело, мозг и сознание, мы уже ни в чем не будем уверены – в том числе в тех вещах, которые раньше казались вечными и неизменными.
Тысячу лет назад, в 1018 году, люди не могли точно предсказать будущее, однако были убеждены, что основные черты человеческого общества не изменятся. Если в 1018 году вы жили в Китае, то знали, что к 1050 году империя Сун, возможно, рухнет, с севера вторгнутся кочевники кидани, а миллионы людей погибнут от эпидемий. И все же было очевидно, что даже в 1050 году большинство жителей будут крестьянами и ткачами, правители по‑прежнему будут набирать армию и чиновничий аппарат из людей, женщины будут подчиняться мужчинам, продолжительность жизни по‑прежнему будет около 40 лет, а человеческое тело останется точно таким же. Поэтому в бедных семьях родители учили детей сажать рис и ткать шелк, а богачи учили мальчиков конфуцианской классической литературе, каллиграфии и боевым искусствам, а девочек – быть скромными и послушными женами. Никто не сомневался, что эти навыки будут востребованы в 1050 году.
Сегодня мы понятия не имеем, как в 2050 году будет выглядеть Китай или остальной мир. Мы не знаем, чем люди будут зарабатывать себе на жизнь, не знаем, как будут функционировать армии или бюрократия, не знаем, какими будут отношения между полами. Вероятно, люди будут жить гораздо дольше, чем в наши дни, а само человеческое тело может революционным образом измениться благодаря биоинженерии и интерфейсам «мозг – компьютер». Поэтому многое из того, чему дети учатся сегодня, в 2050 году станет ненужным.
Сегодня школы уделяют слишком много внимания запоминанию информации. В прошлом это имело смысл, потому что информации было мало (и даже этот слабый ручеек постоянно перекрывала цензура). Если в 1800 году вы жили, скажем, в маленьком провинциальном городе в Мексике, то вряд ли много знали об остальном мире. Не было ни радио, ни телевидения, ни ежедневных газет, ни публичных библиотек[189]. Даже если вы владели грамотой и обладали доступом к частной библиотеке, читать в ней было нечего, кроме романов и религиозных трактатов. Испанская империя строго цензурировала все тексты, печатавшиеся на ее территории, а извне допускала лишь небольшое число одобренных публикаций[190]. Примерно такой же была ситуация в провинциальных городах России, Индии, Турции и Китая. Школы Новейшего времени, в которых детей учили читать и писать и знакомили с основами географии, истории и биологии, знаменовали огромный шаг вперед.
В XXI веке мы, напротив, тонем в огромном потоке информации, остановить который не пытаются даже цензоры. Они заняты тем, что распространяют дезинформацию или отвлекают нас какой‑нибудь чепухой. Если вы живете в провинциальном мексиканском городе и у вас есть смартфон, то вам понадобится несколько жизней, чтобы просто читать Википедию, смотреть доклады с конференций TED и проходить бесплатные онлайн‑курсы. С другой стороны, появилась новая опасность – теперь слишком легко запутать публику противоречивыми сообщениями и отвлекающими маневрами. Человеку из любого уголка мира достаточно кликнуть мышью, чтобы увидеть последние новости о бомбардировке Алеппо или о таянии льдов в Арктике, но противоречивых сообщений так много, что трудно понять, каким из них верить. Кроме того, доступность множества других вещей мешает сфокусировать внимание на чем‑то одном, а когда политика и наука кажутся нам слишком сложными, возникает соблазн посмотреть смешное видео с котиками или почитать сплетни о знаменитостях.
В таком мире ученикам от учителя меньше всего нужна информация. Они и так ею перегружены. Люди нуждаются в умении понимать информацию, отличать важное от несущественного, а главное – соединять разрозненные фрагменты информации в целостную картину мира.
В сущности, именно таким был идеал западного либерального образования на протяжении нескольких веков, но до настоящего времени даже западной школе не удавалось его реализовать. Учителя позволяли себе ограничиваться сообщением информации, поощряя учеников «думать самостоятельно». Опасаясь авторитаризма, либеральные школы испытывали неподдельный ужас перед напыщенными нарративами. Они полагали, что, если дать ученикам много информации и немного свободы, они сами сформируют для себя картину мира, и даже если это поколение не сумеет объединить всю имеющуюся информацию в связную и осмысленную историю мира, впереди еще много времени, чтобы выполнить такой синтез в будущем. Теперь время вышло. Решения, которые мы примем в следующие несколько десятилетий, определят будущее самой жизни, а принять эти решения мы можем только на основе сложившегося мировоззрения. Если у нынешнего поколения отсутствует целостный взгляд на мир, выбор будущего будет осуществляться случайным образом.
Становится жарко
Большинство школ стараются снабдить учеников не только информацией, но и набором определенных навыков, таких как умение решать дифференциальные уравнения, программировать на C++, анализировать состав вещества в пробирке или говорить по‑китайски. Но мы не представляем себе, как будет выглядеть мир и рынок труда в 2050 году, и поэтому не знаем, какие именно навыки понадобятся людям. Мы можем потратить много сил, обучая детей программированию на C++ или разговорному китайскому, но в 2050‑м выяснится, что искусственный интеллект пишет программы лучше людей, а новое приложение Google Translate позволяет вести разговор на почти безупречном мандаринском, кантонском или хакка, даже если сами вы способны только поздороваться: «Ни Хао».
Чему же мы должны учить детей? Многие специалисты в области педагогики утверждают, что школы должны перейти к обучению четырем навыкам: критическому мышлению, коммуникации, сотрудничеству и творчеству[191]. В более широком смысле школы должны меньше внимания уделять техническим умениям и сосредоточиться на общих жизненных навыках. Самой важной будет способность приспосабливаться к переменам, учиться новому и сохранять хладнокровие в незнакомых ситуациях. Чтобы идти в ногу с миром образца 2050 года, потребуется не просто предлагать новые идеи и продукты – прежде всего нужно будет постоянно обновлять самих себя.
С ускорением темпа перемены изменится не только экономика, но и понимание того, что значит «быть человеком». Еще в 1848 году «Манифест Коммунистической партии» провозгласил, что «все сословное и застойное исчезает». Однако Маркс и Энгельс имели в виду в основном общественные и экономические структуры. К 2048 году материальные и когнитивные структуры также исчезнут, растворятся в воздухе – или в облаке из битов данных.
В 1848 году миллионы людей теряли работу на фермах и переселялись в большие города, чтобы работать на фабриках. Но, добравшись до большого города, они не меняли свой пол и не добавляли себе шестое чувство. А если бывшие крестьяне находили работу на текстильной фабрике, то надеялись, что сохранят новую профессию на всю оставшуюся жизнь.
В 2048 году людям, возможно, придется иметь дело с миграцией в киберпространство, с меняющейся половой идентичностью и новым сенсорным опытом, генерируемым компьютерными имплантами. Если человек найдет работу и смысл жизни в проектировании ежеминутно меняющихся костюмов для 3D‑игры в виртуальной реальности, то через 10 лет не только эта профессия, но и все остальные, требующие сопоставимого уровня художественного творчества, могут быть вытеснены искусственным интеллектом. В 25 лет вы опишете себя на сайте знакомств как «двадцатипятилетнюю гетеросексуальную женщину, живущую в Лондоне и работающую в ателье мод». В 35 лет вы представитесь как «гендерно неспецифическая личность в процессе возрастной перестройки, чья неокортикальная активность протекает преимущественно в виртуальном мире „Новый Космос“ и чья жизненная миссия состоит в том, чтобы проникнуть туда, куда не добирался еще ни один модельер». А когда вам исполнится 45, не будет уже ни сайтов знакомств, ни самоопределений. Вы просто будете сидеть и ждать, когда алгоритм найдет (или создаст) для вас идеальную пару. Что касается извлечения смысла из искусства модельера, то алгоритмы достигнут такого совершенства, что при взгляде на свои высшие достижения прошлого десятилетия вы будете испытывать скорее неловкость, чем гордость. И в 45 у вас впереди еще много десятилетий радикальных перемен.
Не стоит воспринимать этот сценарий буквально. Никому не дано предугадать, свидетелями каких изменений мы станем. Любой сценарий, скорее всего, будет далек от реальности. Если кто‑то описывает вам мир середины XXI века и это описание похоже на научную фантастику, то оно, скорее всего, неверное. Но если это описание не похоже на научную фантастику – оно точно неверное. Мы не в состоянии предвидеть конкретные детали, но единственное, что не вызывает сомнений, – это перемены.
Столь глубокие изменения трансформируют саму структуру человеческой жизни, сделав отсутствие непрерывности ее главной характеристикой. С незапамятных времен жизнь делилась на две взаимодополняющие части: за периодом обучения следовал период работы. На первом жизненном этапе вы накапливали информацию, развивали навыки, у вас формировалось мировоззрение и стабильная личность. Даже если в 15 лет вы большую часть дня проводили на семейном рисовом поле (а не в школе), главным в вашей жизни все равно было обучение: вы учились выращивать рис, торговаться с жадными купцами из большого города, разрешать конфликты с односельчанами из‑за земли и воды. Во второй половине жизни полученные навыки помогали вам ориентироваться в мире, зарабатывать и вносить вклад в жизнь общества. Конечно, даже в 50 лет вы продолжали узнавать новое о рисе, торговцах и конфликтах, но это были лишь мелкие дополнения к доведенным почти до совершенства навыкам и умениям.
К середине XXI века ускоряющиеся перемены и рост продолжительности жизни приведут к тому, что традиционная модель устареет. Жизнь разделится на периоды, связь между которыми будет все больше ослабевать. Вопрос «Кто я?» станет еще более актуальным и сложным[192].
Скорее всего, результатом станет сильнейший стресс. Перемены всегда неприятны, и, становясь старше, большинство людей не хотят меняться. Когда вам пятнадцать, вся ваша жизнь состоит из перемен. Тело растет, мозг развивается, отношения с людьми становятся глубже. Все в непрерывном движении, и все в новинку. Вы все время творите себя. Большинство подростков это пугает – и одновременно волнует. Перед вами открываются новые просторы, вам предстоит завоевать весь мир.
Но в пятьдесят вы уже не хотите меняться и, скорее всего, отбросили мысль о завоевании мира. Знакомые места, привычные занятия, любимая футболка. Вас гораздо больше привлекает стабильность. Вы столько вложили в свои навыки, карьеру, личность и мировоззрение, что не желаете начинать все сначала. Чем упорнее вы трудились над созданием чего‑либо, тем труднее от этого избавиться и освободить место для нового. Возможно, вы по‑прежнему цените новый опыт и мелкие усовершенствования, но большинство людей старше 50 лет не готовы перестраивать глубокие структуры своей идентичности и своего «я».
На это есть неврологические причины. Мозг взрослого человека гораздо гибче и податливее, чем считалось прежде, но все же уступает в адаптивности мозгу подростка. Перестройка соединений нейронов и перепрограммирование синапсов – чертовски тяжелая работа[193]. Однако в XXI веке стабильность, по всей видимости, станет непозволительной роскошью. Если вы попытаетесь сохранить неизменной свою идентичность, профессию или мировоззрение, то рискуете очень быстро отстать от мира. Если учесть вероятное увеличение продолжительности жизни, то вам грозит перспектива не один десяток лет прожить как бесполезное ископаемое. Чтобы идти в ногу со временем – не только в экономическом, но и в социальном плане, – вы должны быть способны постоянно учиться и перестраивать себя, по меньшей мере в таком юном возрасте, как 50 лет.
Оригинальность будет постепенно превращаться в новую норму, и ваш прежний опыт, как и прежний опыт всего человечества, станет менее надежным помощником. Людям как отдельным личностям и человечеству в целом все чаще придется иметь дело с тем, с чем никто никогда раньше не сталкивался: с компьютерным суперинтеллектом и сконструированными телами, с алгоритмами, которые с необыкновенной точностью научатся управлять вашими эмоциями, с рукотворными климатическими катаклизмами, а также с необходимостью каждые 10 лет менять профессию. Как поступить, столкнувшись с абсолютно новыми условиями? Как действовать, когда на вас обрушивается лавина информации и нет никакой возможности осознать и проанализировать ее? Как жить в мире, где фундаментальная неопределенность – это не сбой, а структурная особенность?
Чтобы выжить в таком мире и обеспечить себе достойную жизнь, вам понадобится недюжинная гибкость мышления и огромный запас эмоциональной стабильности. Вам придется постоянно отказываться от того, что вы лучше всего знаете, и осваивать неизвестное. К сожалению, научить детей приветствовать новое и сохранять психологическое равновесие гораздо труднее, чем рассказать о законах физики или о причинах Первой мировой войны. Невозможно научиться гибкости мышления, читая книгу или слушая лекцию. Зачастую учителям не хватает гибкости, необходимой в XXI веке, потому что они сами вышли из старой системы образования.
Промышленная революция оставила нам в наследство конвейерную теорию образования. В центре города стоит большое здание из стекла и бетона, разделенное на множество одинаковых комнат, в каждой из которых стоят ряды парт и стульев. По звонку вы вместе с тридцатью вашими сверстниками идете в одну из этих комнат. Каждый час к вам заходит кто‑то из взрослых и начинает говорить. Всем этим людям платит государство. Один рассказывает о форме Земли, другой – о прошлом человечества, а третий объясняет устройство вашего тела. Эту модель легко высмеивать, и почти каждый согласится, что сегодня ее несостоятельность очевидна – несмотря на все прошлые заслуги. Но мы до сих пор не создали жизнеспособной альтернативы. У нас нет такой гибкой системы образования, которую можно было бы внедрять не только в богатых калифорнийских пригородах, но и в сельских районах Мексики.
Взлом человека
Таким образом, лучший совет, который я могу дать пятнадцатилетнему подростку из морально устаревшей школы где‑нибудь в Мексике, Индии или Алабаме, звучит так: не слишком полагайтесь на взрослых. Большинство из них желают вам добра, но они просто не понимают этот мир. В прошлом было относительно безопасно подражать взрослым, потому что они очень хорошо знали жизнь, а мир менялся медленно. Но в XXI веке все изменится. Из‑за постоянно растущих темпов перемен вы не сможете с уверенностью определить, что передают вам взрослые: мудрость, неподвластную времени, или устаревшие предрассудки.
На что же тогда опираться? На технологию? Тут риск еще выше. Технология может послужить хорошим подспорьем, но если вы отведете ей слишком большую роль в вашей жизни, то станете ее заложником. Много тысяч лет назад люди изобрели сельское хозяйство, однако новая технология обогатила лишь немногочисленную элиту, превратив почти все население в рабов. Большинство людей трудились от зари до зари, пропалывая сорняки, таская воду и собирая урожай под палящими лучами солнца. Нечто подобное может произойти и с вами.
Технология – не зло. Если вы знаете, чего хотите от жизни, технология поможет вам этого достичь. Но если у вас нет определенных желаний, ей не составит труда ставить цели за вас и управлять вашей жизнью. Когда технология научится лучше понимать человека, вы вдруг обнаружите, что не она служит вам, а вы ей. Наверняка вам попадались зомби, идущие по улице, уткнувшись носом в смартфон. Как думаете – это они управляют технологией или технология ими?
Значит, нужно искать опору в себе? Это отлично прозвучало бы в программе «Улица Сезам» или в старомодном диснеевском мультфильме, но не в реальной жизни. Понимать это начинает даже Disney. Подобно Райли Андерсен, большинство людей почти не знают себя, а пытаясь «прислушаться к себе», становятся удобным объектом для внешних манипуляций. Наш внутренний голос никогда не заслуживал доверия, потому что всегда был рупором государственной пропаганды, идеологической промывки мозгов и коммерческой рекламы, не говоря уже о биохимических сбоях.
С совершенствованием биотехнологий и машинного обучения появится больше возможностей для манипуляции самыми глубокими чувствами и желаниями человека, и следовать велению своего сердца станет гораздо опаснее, чем прежде. Когда Coca‑Cola, Amazon, Baidu или государство научатся играть на струнах вашего сердца и нажимать кнопки в вашем мозгу, сможете ли вы отличить себя от их специалистов по маркетингу?
Это очень сложная задача, и вам придется приложить много усилий для изучения своей операционной системы, чтобы понять, кто вы и чего хотите от жизни. Конечно, все это старо как мир. Не одну тысячу лет философы и пророки призывали людей познать себя. Но этот совет никогда не был так актуален, как в XXI веке, потому что сейчас, в отличие от эпохи Лао‑цзы или Сократа, у вас есть серьезные конкуренты. Coca‑Cola, Amazon, Baidu и государство соревнуются между собой, кто раньше вас взломает. Не ваш смартфон, компьютер или банковский счет – они стремятся хакнуть вас и вашу органическую операционную систему. Возможно, вам приходилось слышать, что мы живем в эпоху взлома компьютеров, но это лишь половина правды. На самом деле мы живем в эпоху взлома человека.
Алгоритмы уже следят за вами. Они знают, куда вы идете, что покупаете, с кем встречаетесь. Вскоре они будут следить за каждым вашим шагом, за каждым вздохом, каждым сердцебиением. Благодаря Big Data и машинному обучению они будут понимать вас все лучше и лучше. А когда они узнают о вас больше, чем вы знаете о себе сами, то начнут вами управлять и манипулировать – и вы ничего не сможете с этим сделать. Вы будете жить в матрице или в «Шоу Трумана». В конечном счете это простой эмпирический вопрос: если алгоритмы действительно лучше понимают, что происходит внутри вас, власть перейдет к ним.
Конечно, никто не запретит вам с радостью отдать всю власть алгоритмам, доверить им все решать и за вас, и за остальной мир. В таком случае можете расслабиться и получать удовольствие. Не нужно ничего с этим делать. Алгоритмы обо всем позаботятся. Если же вы хотите сохранить хотя бы частичный контроль над своей жизнью и будущим мира, вы должны бежать быстрее алгоритмов, быстрее Amazon и государства и познать себя раньше, чем это сделают они. Поэтому не берите с собой лишнего багажа. Отбросьте все иллюзии. Это очень тяжелый груз.
20
Смысл
Жизнь – не вымысел
Кто я? Чем мне заняться в жизни? В чем смысл жизни? Люди с незапамятных времен задаются этими вопросами. Каждому поколению требуются новые ответы, поскольку то, что мы знаем и чего не знаем, продолжает меняться. Какой же наилучший ответ мы можем предложить сегодня – с учетом того, что знаем и чего не знаем о науке, Боге, политике и религии?
Но какого рода ответ хотят получить люди? Почти во всех случаях, спрашивая о смысле жизни, они ожидают какой‑то истории. Homo sapiens можно определить как животное, придумывающее истории, и его мышление строится на историях, а не на цифрах и графиках. Даже саму Вселенную люди представляют в виде истории, изобилующей героями и злодеями, конфликтами и примирениями, кульминациями и счастливыми концовками. Когда мы ищем смысл жизни, то хотим получить историю, которая объяснит, что представляет собой окружающая нас действительность и какова наша роль в космической драме. Эта роль делает меня частью чего‑то большего, чем я сам, придает смысл моему опыту и выбору.
Одна популярная история, которую уже не одну тысячу лет рассказывают миллиардам озабоченных поиском смысла жизни людей, объясняет, что все мы часть вечного цикла, охватывающего и объединяющего всех существ. Каждому существу в этом цикле отведена определенная роль. Понять смысл жизни – значит понять свое уникальное предназначение, а прожить хорошую жизнь – выполнить это предназначение.
В индийском эпосе Бхагават‑гита рассказывается, как в разгар жестокой гражданской войны великого воина, царевича Арджуну, охватывают сомнения. Увидев друзей и родственников в армии врага, он не знает, должен ли сражаться с ними и убить их. Он размышляет, что такое добро и зло и кто это определяет, а также в чем смысл человеческой жизни. Бог Кришна объясняет Арджуне, что в великом космическом цикле у каждого существа есть уникальная «дхарма» – путь, по которому оно обязано идти, и долг, который оно обязано исполнить. Если человек осознает свою дхарму, то, независимо от тяжести предназначенного ему пути, обретет душевное спокойствие и избавится от всех сомнений. Если же он откажется следовать своей дхарме и попытается выбрать чужой путь – или просто идти по жизни без всякой цели, – то нарушит космическое равновесие и никогда не познает умиротворения и радости. Не имеет значения, каков именно ваш путь; главное – не отступать от него. Прачка, которая неуклонно следует по своему пути прачки, лучше царевича, который отклоняется от пути царевича. Осознав, в чем смысл жизни, Арджуна продолжает следовать своей дхарме воина. Он убивает друзей и родственников, приводит свою армию к победе и становится одним из самых любимых и почитаемых героев в индуистском мире.
В 1994 году в мультфильме «Король Лев» компании Disney этот сюжет был пересказан для современной публики; роль царевича Арджуны перешла ко льву по имени Симба. Когда Симба спрашивает о смысле жизни, его отец, король‑лев Муфаса, рассказывает ему о Великом Круге Жизни. Муфаса объясняет, что антилопы едят траву, львы едят антилоп, а когда львы умирают, их тела разлагаются и питают траву. Так жизнь продолжается из поколения в поколение, если каждое животное играет отведенную ему роль в этой великой драме. Все взаимосвязано, каждый зависит от всех остальных, и даже если одна травинка не выполнит своего предназначения, может нарушиться весь Круг Жизни. Предназначение Симбы, по словам Муфасы, в том, чтобы править королевством львов после смерти Муфасы и поддерживать порядок в животном мире.
Но когда Муфасу убивает его злой брат Шрам, Симба винит в этой катастрофе себя и, терзаемый чувством вины, покидает прайд, отказывается от своей королевской судьбы и уходит в пустыню. Там он встречает двух других изгнанников, суриката и кабана, и вместе они проводят несколько беззаботных лет вдали от проторенных дорог. Их антисоциальная философия сводится к тому, чтобы на каждую проблему отвечать словами «акуна матата» – «никаких проблем».
Но Симба не может избежать своей дхармы. Взрослея, он все больше беспокоится: львенок не понимает, кто он и какова его роль в жизни. В кульминационный момент фильма Симбе является дух Муфасы и напоминает о Круге Жизни и о том, что в Симбе течет королевская кровь. Симба также узнает, что в его отсутствие злой Шрам захватил трон, и в результате его правления земли прайда страдают от голода и усобиц. Симба наконец понимает, кто он и что должен делать. Он возвращается в львиное королевство, убивает дядю, становится королем и восстанавливает гармонию и процветание. Фильм заканчивается тем, что гордый Симба представляет собравшимся зверям своего новорожденного наследника – подтверждение того, что Великий Круг Жизни не прервется.
Круг Жизни представляет космическую драму в виде повторяющейся истории. Симба и Арджуна знали, что с незапамятных времен львы едят антилоп, а воины сражаются – и будут это делать снова и снова. Бесконечное повторение придает истории убедительность, подтверждая, что таков естественный порядок вещей и что, если Арджуна перестанет сражаться или Симба откажется от королевской власти, это будет восстанием против самих законов природы.
Если я верю в ту или иную версию Круга Жизни, это означает, что я обладаю неизменной и истинной идентичностью, которая определяет мои обязанности в этой жизни. Я могу много лет сомневаться в этой идентичности или не знать о ней. Но однажды настанет великий момент просветления: я осознаю свою роль в космической драме и, несмотря на многочисленные трудности и испытания, которые встретятся на моем пути, избавлюсь от сомнений и отчаяния.
Представители других религий и идеологий верят в линейную космическую драму, у которой есть хорошо известное начало, не слишком длинная середина и окончательный, не подлежащий пересмотру финал. Например, исламская история гласит, что вначале Аллах создал всю Вселенную и установил для нее законы. Затем он открыл эти законы людям – в Коране. К сожалению, невежественные и грешные люди восстали против Аллаха и попытались нарушить или утаить эти законы, и поэтому правоверные добродетельные мусульмане обязаны сохранять их и распространять знания о них. В Судный день Аллах оценит поведение всех и каждого. Праведные будут вознаграждены вечным блаженством в раю, а грешники – низвергнуты в огненную преисподнюю.
Этот впечатляющий нарратив предполагает, что моя маленькая, но важная роль в жизни заключается в исполнении приказов Аллаха, распространении знаний о его законах и покорности его воле. Если я верю в мусульманскую историю, то нахожу смысл в пятикратной ежедневной молитве, в жертвовании денег на новую мечеть и борьбе с отступниками и неверными. Даже самые обычные занятия – мытье рук, употребление вина, занятия сексом – наполняются космическим смыслом.
Национализм – тоже линейная история. Так, сионистская история начинается с описанных в Библии приключений и достижений еврейского народа, затем повествует о 2000 лет изгнания и преследований, достигает кульминации в событиях холокоста и образования Государства Израиль, а в будущем ждет наступления дней, когда в Израиле воцарятся мир и процветание и страна станет моральным и духовным маяком для всего мира. Если я верю в сионистскую историю, то считаю целью своей жизни продвижение интересов еврейского народа – защищаю чистоту национального языка, сражаюсь за возвращение утраченных еврейских земель или, возможно, рожаю и воспитываю новое поколение израильских детей, которые будут хранить верность традициям.
В этом случае даже самые будничные события исполнены смысла. В День независимости израильские школьники поют хором популярную еврейскую песню, восхваляющую все, что делается ради родины. Один ребенок поет: «Я построил дом на земле Израиля». «Я посадил дерево на земле Израиля», – продолжает второй. «Я написал стихи на земле Израиля», – вступает третий. И так далее, пока все голоса не сливаются в хоре: «Теперь у нас есть дом, дерево и стихи [и все остальное, что вы пожелаете прибавить] на земле Израиля».
Коммунистическая идеология предлагает похожую историю, только фокусирует внимание на классе, а не на этносе. «Манифест Коммунистической партии» начинается так:
История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов.
Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье, короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу, вели непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся классов[194].
Далее в манифесте объясняется, что в современную эпоху «общество все более и более раскалывается на два большие враждебные лагеря, на два большие, стоящие друг против друга, класса – буржуазию и пролетариат»[195]. Их борьба окончится победой пролетариата, что ознаменует конец истории и установление на земле коммунистического рая, в котором ни у кого не будет собственности, но все будут абсолютно свободны и счастливы.
Если я верю в коммунистическую историю, то прихожу к выводу, что мое жизненное предназначение – ускорить торжество мировой революции путем сочинения памфлетов, организации забастовок и демонстраций или даже убийства алчных капиталистов и борьбы с их лакеями. История придает смысл даже незначительным жестам, таким как бойкот фирмы, эксплуатирующей рабочих на текстильных фабриках в Бангладеш, или спор с тестем – капиталистической свиньей – за рождественским ужином.
Если внимательно посмотреть на весь диапазон историй, которые помогают определить истинную идентичность и придать смысл нашим поступкам, то с удивлением обнаруживаешь, что масштаб почти не имеет значения. Некоторые истории, вроде Круга Жизни львенка Симбы, растягиваются на целую вечность. Только на фоне всей Вселенной я могу понять, кто я. По сравнению с ней другие истории, такие как большинство националистических и племенных мифов, кажутся ничтожными. Сионизм объявляет священными приключения 0,2 % человечества на клочке суши, занимающем 0,005 % поверхности Земли, в течение крошечного промежутка времени. Сионистская история не придает значения китайским империям, племенам Новой Гвинеи, галактике Андромеда, множеству эпох до рождения Моисея и Авраама, а также эволюции человекообразных обезьян.
Подобная близорукость может приводить к серьезным последствиям. Например, одно из главных препятствий для заключения мирного договора между израильтянами и палестинцами состоит в том, что израильтяне не соглашаются делить Иерусалим. Они утверждают, что этот город – «вечная столица еврейского народа»; а разве можно поступиться чем‑то вечным?[196] Все это полная чушь. Вечность началась как минимум 13,8 миллиарда лет назад – таков возраст Вселенной. Планета Земля образовалась приблизительно 4,5 миллиарда лет назад, а возраст человечества оценивается в 2 миллиона лет. Для сравнения: Иерусалим был основан всего 5000 лет назад, а еврейский народ возник максимум 3000 лет назад. Едва ли такой срок можно назвать вечностью.
Что касается будущего, то физики предсказывают, что приблизительно через 7,5 миллиарда лет[197] расширяющееся Солнце поглотит Землю, а наша Вселенная просуществует еще как минимум 13 миллиардов лет. Заглядывая в будущее, сионизм отодвигает горизонт не дальше чем на несколько столетий, но этого достаточно, чтобы поразить воображение большинства израильтян и убедить их считать это «вечностью». Люди готовы идти ради «вечного города» на те жертвы, на которые они, вероятно, не пошли бы ради какого‑то бренного скопления домов.
Когда я был подростком, меня тоже увлекало обещание националистов стать частью чего‑то большего, чем я сам. Мне хотелось верить, что если я отдам жизнь за свой народ, то буду жить вечно – в народе. Но я не мог понять, что значит «жить вечно в народе». Казалось, что эта фраза исполнена глубокого смысла, но что она означала на самом деле? Я помню церемонию в День памяти, когда мне было 13 или 14 лет. В США День памяти отмечается в основном магазинными распродажами, но в Израиле это очень серьезное и важное событие. В этот день в школах проводят траурные церемонии, вспоминая солдат, павших во всех многочисленных войнах, которые вел Израиль. Дети, одетые в белое, читают стихи, поют песни, возлагают венки и поднимают флаги. Во время церемонии, между поднятием флага и декламацией стихов, я – тоже в белом костюме – вдруг подумал, что хотел бы, когда вырасту, стать павшим солдатом. Будь я героем, отдавшим жизнь за Израиль, все эти дети читали бы стихи и поднимали флаги в мою честь.
Но потом мне в голову пришла мысль: «Стоп. Если я буду мертв, то как я узнаю, что дети читают стихи в мою честь?» Я попытался представить себя мертвым. Вообразил, как лежу под белой надгробной плитой на ухоженном воинском кладбище и слушаю стихи, которые доносятся до меня с поверхности земли. Затем я подумал: «Мертвый я не смогу услышать стихов, потому что у меня не будет ушей, у меня не будет мозга и я не смогу ничего слышать и чувствовать. Какой в этом смысл?»
Хуже того: в 13 лет я уже знал, что Вселенной не меньше двух миллиардов лет и что она, вероятно, просуществует еще несколько миллиардов лет. Мог ли я надеяться, что Израиль просуществует так же долго? Неужели через 200 миллионов лет дети Homo sapiens все еще будут читать стихи в мою честь? Что‑то здесь не так.
Если вы родились палестинцем, у вас тоже нет причин для особой гордости. Маловероятно, что через 200 миллионов лет на земле будут жить палестинцы. Скорее всего, на нашей планете вообще не будет млекопитающих. Другие национальные движения страдают той же ограниченностью. Сербских националистов не заботят события юрского периода, а корейские убеждены, что маленький полуостров на восточном побережье Азии – единственная часть космоса, которая действительно важна для общего устройства мира.
Конечно, даже Симба, несмотря на веру в вечный Круг Жизни, не размышляет о том, что львы, антилопы и трава на самом деле не вечны. Симба не задумывается, какой была Вселенная до эволюции млекопитающих и какая судьба ждет его любимую африканскую саванну после того, как люди убьют всех львов и закатают пастбища в асфальт и бетон. Делает ли это жизнь Симбы абсолютно бессмысленной?
Все истории неполны. Но чтобы сконструировать для себя жизнеспособную идентичность и найти смысл жизни, мне не нужна идеальная история, лишенная белых пятен и внутренних противоречий. Чтобы придать моей жизни смысл, история должна отвечать всего двум условиям. Во‑первых, я должен получить роль. Коренной житель Новой Гвинеи вряд ли примет сионизм или сербский национализм, поскольку эти истории не имеют никакого отношения к Новой Гвинее и ее народу. Люди подобны кинозвездам – им нравятся только те сценарии, где у них главная роль.
Во‑вторых, хорошая история должна выходить за пределы моего кругозора, хотя и не обязательно в бесконечность. История дает мне идентичность и вносит смысл в мою жизнь, делая меня частью чего‑то большего, чем я сам. Но всегда есть опасность, что я задумаюсь: а что придает смысл этому «большему»? Если смысл моей жизни в помощи пролетариату или польскому народу, что придает смысл пролетариату или польскому народу? Герой одного анекдота утверждал, что мир держится на спине огромного слона. Когда у него спросили, на чем стоит слон, он ответил, что на спине большой черепахи. А черепаха? На спине еще большей черепахи. А эта огромная черепаха? Усмехнувшись, тот ответил: «Можете не беспокоиться. Там дальше одни черепахи».
Самые успешные истории – это истории с открытым концом. В них нет нужды объяснять, откуда берется изначальный смысл, потому что они привлекают внимание людей и удерживают его в безопасной зоне. Объясняя, что мир стоит на спине огромного слона, вы должны предупредить любые неудобные вопросы подробным рассказом о том, что ураганы возникают от движения гигантских ушей слона, а когда слон дрожит от гнева, происходят землетрясения. Если ваша история будет достаточно хороша, никому не придет в голову спросить, на чем стоит слон. Точно так же национализм завораживает нас историями о героизме, трогает до слез рассказами о катастрофах прошлого и возбуждает ярость, описывая несправедливости, которые пришлось пережить вашему народу. Мы так увлечены этим национальным эпосом, что начинаем оценивать все происходящее в мире с точки зрения последствий для нашего народа и не задаемся вопросом, что делает наш народ таким значимым по сравнению с остальными.
Если вы верите в какую‑то историю, она заставляет вас живо интересоваться мельчайшими подробностями и не обращать внимания на то, что выходит за ее рамки. Убежденные коммунисты могут часами спорить, допустим ли альянс с социал‑демократами на первом этапе революции, но редко задумываются о месте пролетариата в эволюции млекопитающих на планете Земля или о том, насколько распространена органическая жизнь в космосе. Подобную пустую болтовню они сочли бы контрреволюционной тратой времени.
В некоторых историях делаются попытки предложить полную картину пространства и времени, но уникальное свойство завладевать вниманием людей позволяет многим другим успешным историям ограничиваться куда более скромными сюжетами. Ключевой закон сочинения историй гласит: после того как история выходит за пределы кругозора аудитории, ее окончательные рамки уже не так важны. Фанатики могут устроить кровавую резню как во имя тысячелетнего народа, так и во имя бога, которому миллион лет. Люди плохо разбираются в больших числах: в большинстве случаев нужно совсем немного, чтобы поразить наше воображение.
С учетом того, что мы знаем о Вселенной, ни один вменяемый человек никак не должен был бы верить, что абсолютная истина о Вселенной – это история израильского, немецкого или русского национализма. Или национализма вообще. История, игнорирующая почти все пространство и время, Большой взрыв, квантовую физику и эволюцию жизни, – это всего лишь крошечный фрагмент истины. Но люди как‑то умудряются не замечать ничего за пределами этого фрагмента.
Действительно, на протяжении всей истории человечества миллионы людей верили, что для того, чтобы их жизнь имела смысл, не обязательно даже участвовать в национальных или больших идеологических движениях. Достаточно просто «оставить что‑то после себя», и тогда их личная история продолжится и после смерти. В идеале этим «чем‑то» должна быть душа или сущность. Если после смерти моего нынешнего тела моя душа перейдет в новое, то смерть – это не конец. Это просто пустая страница между двумя главами, и сюжет, начавшийся в одной главе, продолжится в следующей. Многие хотя бы отчасти верят в эту теорию, даже если не связывают ее с какой‑то конкретной религией. Им не нужны тщательно разработанные догматы – достаточно обнадеживающего чувства, что их история продолжится за горизонтом смерти.
Теория жизни как бесконечного эпоса чрезвычайно привлекательна и популярна, но у нее есть два серьезных изъяна. Во‑первых, продлевая мою личную историю, я не делаю ее более важной – она просто становится более длинной. Две великие религии, проповедующие идею бесконечного цикла рождений и смертей, – индуизм и буддизм – разделяют страх перед бессмысленностью всего сущего. Миллионы и миллионы раз я учусь ходить, расту, ругаюсь с тещей, болею, умираю – а затем все это повторяется снова. В чем смысл? Если бы я собрал все слезы, пролитые в прежних жизнях, их хватило бы, чтобы заполнить Тихий океан; если бы я собрал в кучу все потерянные зубы и волосы, эта гора возвышалась бы над Гималаями. И что я получил взамен? Неудивительно, что индуистские и буддийские мудрецы тратили столько сил на поиск пути к избавлению от этой карусели, а не к ее продлению.
Вторая проблема этой теории – скудость доказательств. Где доказательства, что в прошлой жизни я был средневековым крестьянином, неандертальским охотником, тираннозавром или амебой? (Если я действительно прожил миллион жизней, то должен был успеть побывать динозавром и амебой, поскольку человек появился лишь около 2,5 миллиона лет назад.) И в каком облике я получу в будущем новую жизнь: киборга, исследователя других галактик или лягушки? Строить свою жизнь на таком обещании – все равно что продавать дом в обмен на просроченный чек, выданный банком, находящимся где‑то за облаками.
Поэтому люди, сомневающиеся в том, что их душа или сущность продолжит существовать после смерти, пытаются оставить после себя что‑то более осязаемое. Это «осязаемое» может принимать одну из двух форм: культурную или биологическую. Я могу оставить после себя, скажем, стихи или некоторые из моих ценных генов. Моя жизнь обладает смыслом, потому что через сто лет люди будут читать мои стихи или потому что на земле будут жить мои дети и внуки. В чем смысл их жизни? Ну, это уже их проблема, а не моя. Поиск смысла жизни напоминает игру с ручной гранатой с выдернутой чекой. Как только вы передали ее другому, вы в безопасности.
Увы, даже скромная надежда просто «оставить что‑то после себя» сбывается редко. Большинство существовавших на нашей планете организмов вымерли, не оставив генетического наследства. Например, все динозавры. Или неандертальцы, исчезнувшие после появления сапиенсов. Или польские родственники моей бабушки. В 1934 году моя бабушка Фанни вместе с родителями и двумя сестрами иммигрировала в Иерусалим, но большинство их родных остались в польских городах Хмельник и Ченстохова. Через несколько лет нацисты убили всех, даже детей.
Попытки оставить после себя культурное наследие также редко бывают успешными. От польских родственников моей бабушки осталось лишь несколько выцветших фотографий в семейном альбоме, и даже бабушка, которой исполнилось 96 лет, не может вспомнить их имен. Насколько мне известно, они не оставили после себя никаких культурных артефактов – ни стихов, ни дневника, ни даже списка покупок. Вы можете возразить, что они внесли вклад в коллективное наследие еврейского народа или сионистского движения, но это вряд ли придаст смысл жизни каждого из них. Более того: откуда вы знаете, что все они гордились своей еврейской идентичностью или поддерживали сионистское движение? Может, один из них был убежденным коммунистом и пожертвовал жизнью, работая на СССР? А другой больше всего хотел ассимилироваться в польском обществе, сделать карьеру в польской армии, но был убит Советами в Катыни? А вдруг одна из женщин семьи была радикальной феминисткой, полностью отвергающей религиозную и национальную идентичность? От них ничего не осталось, и поэтому очень легко посмертно приписать их к той или иной группе – они не смогут возразить.
Если мы не в состоянии оставить после себя что‑то осязаемое – генетический код или стихи, – возможно, будет достаточно сделать мир хоть немного лучше? Вы поможете человеку, а он потом поможет кому‑то еще, и таким образом вы внесете вклад в улучшение этого мира и станете маленьким звеном в великой цепи доброты. Возможно, вы станете наставником для трудного, но талантливого ребенка, который выучится на врача и спасет сотни жизней. Или переведете через дорогу старушку, подарив ей радость хотя бы на час. Да, это достойные поступки, но великая цепь доброты немного похожа на пирамиду из черепах – совершенно непонятно, откуда исходит ее смысл. Однажды мудрого старика спросили, что он понял о смысле жизни. «Знаете, – ответил он, – я понял, что пришел на эту землю, чтобы помогать другим людям. Но не могу понять, зачем здесь другие люди».
Откровенно говоря, ваш возлюбленный – обычный человек, ничем особенным не отличающийся от множества людей, на которых вы не обращаете внимания в транспорте или супермаркете. Но для вас он бесконечно важен, и вы счастливы потеряться в этой бесконечности. В каждой культуре поэты‑мистики часто объединяли романтическую любовь с космическим слиянием, писали о Боге как о возлюбленном. А поэты‑романтики приравнивали своих возлюбленных к богам.
А если вы не влюблены? Конечно, если вы верите в романтическую историю, но не влюблены, то по меньшей мере знаете цель своей жизни: найти истинную любовь. Вы видели ее во множестве фильмов, читали о ней в самых разных книгах. Вы знаете, что однажды встретите особенного человека, увидите бесконечность в двух сияющих глазах и вся ваша жизнь вдруг обретет смысл, а на все вопросы будет получен ответ – бесконечное повторение одного имени. Так было с Тони из «Вестсайдской истории» и с Ромео, увидевшим стоящую на балконе Джульетту.
Тяжесть крыши
Хорошая история должна давать мне роль и выходить за пределы моего кругозора, но ей не обязательно быть правдивой. Даже чистая выдумка способна помочь мне понять, кто я, и почувствовать, что моя жизнь имеет смысл. С точки зрения науки ни одна из тысяч историй, которые с незапамятных времен появлялись в самых разных культурах, религиях и племенах, не была правдой. Все они придуманы людьми. Если вы спросите кого‑то о смысле жизни, а в ответ услышите историю, можете не сомневаться – ответ неверен. Точность деталей не имеет значения. Любая история неверна – просто потому, что это история. А происходящее во Вселенной не похоже на историю.
Почему же люди верят в вымысел? Во‑первых, на таких историях строится идентичность людей. Нас с раннего детства учат верить в истории. Их рассказывают родители, учителя, соседи и вся окружающая культура – задолго до того, как мы обретаем интеллектуальную и эмоциональную независимость, необходимую, чтобы ставить под сомнение и проверять услышанное. К тому времени, как у человека созревает интеллект, он успевает столько вложить в эту историю, что использует свои интеллектуальные способности скорее для обоснования этой истории, чем для ее опровержения. Большинство из тех, кто пытаются понять себя, похожи на детей, отправившихся на поиски сокровищ. Они найдут только то, что заранее припрятали для них родители.
Во‑вторых, на историях строится не только идентичность, но и коллективные институты. Поэтому сомневаться в истории очень страшно. Во многих обществах каждый, кто на это осмелится, подвергается остракизму или преследованиям. Но и без этого нужно обладать железными нервами, чтобы подвергнуть сомнению саму основу общества. Ведь если признать историю ложью, то весь привычный мир потеряет смысл. Государственные законы, социальные нормы, экономические институты – все это может рухнуть.
Большинство историй не разваливаются благодаря тяжести крыши, а не прочности фундамента. Возьмем, например, христианскую историю. Фундамент у нее очень хлипкий. Какие у нас есть доказательства, что сын Творца Вселенной был рожден как углеродная форма жизни в галактике Млечный Путь приблизительно 2000 лет назад? Какие у нас есть доказательства, что это случилось в Галилее и что его мать была девственницей? Тем не менее на основе этой истории были созданы гигантские институты, охватившие весь мир, и их вес настолько велик, что скрепляет и сохраняет саму историю. Тысячелетний раскол между Западной и Восточной христианскими церквями, который не так давно вылился в кровавую резню между хорватами и сербами, начался из‑за одного слова филиокве («и от сына» на латыни). Западные христиане хотели вставить это слово в Символ веры, тогда как восточные решительно противились этому. (Богословские тонкости, связанные с добавлением этого слова, настолько мудрены, что доступно объяснить их здесь не представляется возможным. Если вам интересно, спросите Google.)
После того как на основе той или иной истории формируется идентичность многих людей и строятся целые общественные системы, сомнения в ней становятся немыслимыми – не в силу весомых доказательств, а потому, что ее опровержение вызовет личную и социальную катастрофу. В человеческой истории крыша порой важнее фундамента.
Фокус‑покус и индустрия веры
Истории, предлагающие нам идентичность и смысл жизни, – вымысел, но у людей есть потребность в них верить. Как же добиться того, чтобы история выглядела правдивой? Жрецы и шаманы еще много тысяч лет назад нашли решение: ритуалы. Ритуал – это магический акт, который превращает абстрактное в конкретное, а вымысел в реальность. Суть ритуала в волшебном заклинании: «Фокус‑покус, X – это Y!»[198]
Как же добиться того, чтобы Христос стал реальным для его последователей? Во время церковной службы священник берет ломоть хлеба и чашу вина и объявляет, что хлеб – плоть Христа, а вино – кровь Христа, и поэтому, вкусив хлеба и вина, верующий в таинство причастия соединяется с Христом. Что может быть реальнее, чем почувствовать вкус Христа? В прежние времена священник делал это смелое заявление на латыни, древнем языке религии, закона и тайн жизни. На глазах у изумленных крестьян священник высоко поднимал хлеб и восклицал: «Hoc est corpus!» – «Сие есть тело!» – и хлеб якобы превращался в плоть Христа. Неграмотным крестьянам, не знавшим латыни, в словах «Hoc est corpus!» слышалось что‑то вроде «фокус‑покус» – так и появилось могущественное заклинание, способное превратить лягушку в принцессу, а тыкву в карету[199].
За тысячу лет до зарождения христианства древние индусы использовали тот же трюк. «Брихадараньяка‑упанишада» интерпретирует ритуальную жертву коня как воплощение всей истории космоса. В священном тексте применяется тот же принцип: «Фокус‑покус, X – это Y!» «Поистине, утренняя заря – это голова жертвенного коня, солнце – его глаз, ветер – его дыхание, его раскрытая пасть – это огонь Вайшванара; год – это тело жертвенного коня… времена года – его члены, месяцы и половины месяца – его сочленения, дни и ночи – его ноги, звезды – его кости, облака – его мясо… Когда он оскаливает пасть, сверкает молния; когда он содрогается, гремит гром; когда он испускает мочу, льется дождь; голос – это его голос»[200]. Бедный конь превращается в целый космос.
Практически все можно превратить в ритуал, придавая религиозный смысл обычным действиям: зажигать свечи, звонить в колокола, перебирать четки. То же самое можно проделать с жестами: наклонить голову, пасть ниц или сложить ладони вместе. Самые разные головные уборы, от тюрбана сикхов до мусульманского хиджаба, были настолько отягощены смыслами, что на протяжении столетий вызывали ожесточенные споры.
Пище тоже можно придать духовный смысл, не имеющий никакого отношения к ее питательной ценности, будь то пасхальные яйца, символизирующие новую жизнь и воскрешение Христа, или пресный хлеб и горькие травы, которые евреи едят на Пасху, вспоминая рабство в Египте и свое чудесное избавление. Едва ли найдется на земле блюдо, которое люди не наделяли бы тем или иным смыслом. Так, в Новый год религиозные евреи едят мед, чтобы наступающий год был сладким, рыбные головы, чтобы быть плодовитым, как рыба, и двигаться вперед, а не назад, и гранаты, дабы заслуги умножались, словно зернышки граната.
Похожие ритуалы использовались и в политике. Не одну тысячу лет короны, троны и скипетры служили символами королевств и целых империй, а миллионы людей погибали в жестоких войнах, которые велись за обладание «троном» или «короной». Этикет королевских дворов по своей сложности и пышности соперничал с религиозными церемониями. В армии дисциплина и ритуал были неразделимы, и солдаты со времен Древнего Рима и до наших дней тратят огромное количество времени на то, чтобы научиться маршировать строем, приветствовать старших по званию и чистить ботинки до блеска. Наполеон как‑то заметил, что может заставить людей пожертвовать жизнью ради цветной ленты.
Вероятно, никто не понимал политического значения ритуалов лучше, чем Конфуций, который видел в строгом соблюдении церемоний (ли) ключ к социальной гармонии и политической стабильности. В классике конфуцианства – трактатах «Книга церемоний», «Обряды Чжоу» и «Книга этикета и церемоний» – в мельчайших подробностях описано, какая церемония должна проводиться в случае того или иного события государственной важности, вплоть до количества ритуальных сосудов, типа музыкальных инструментов и цвета одежд присутствующих. Когда на Китай обрушивался очередной кризис, конфуцианские ученые тут же объявляли его причиной пренебрежение церемониями – подобно сержанту, который винит в проигранном сражении ленивых солдат, не отполировавших сапоги должным образом[201].
Современному Западу конфуцианская одержимость ритуалами казалась признаком ограниченности и архаики. На самом же деле она, вероятно, свидетельствует о глубоком понимании Конфуцием человеческой природы, которая подвластна времени. Вряд ли можно считать совпадением, что конфуцианские культуры – Китай, а также соседние Корея, Вьетнам и Япония – создали чрезвычайно долговечные социальные и политические структуры. Если вы хотите узнать правду жизни, то обряды и ритуалы будут огромным препятствием. Но если вы, как Конфуций, заинтересованы в социальной стабильности и гармонии, то правда станет тяжким бременем, а обряды и ритуалы будут вашими верными союзниками.
В XXI веке это справедливо не меньше, чем в Древнем Китае. «Фокусы‑покусы» живут и процветают и в нашем индустриальном мире. В 2018 году для многих людей две скрепленные гвоздями деревянные палочки – это Бог, цветной плакат на стене – Революция, а кусок ткани, развевающийся на ветру, – Нация. Невозможно увидеть или услышать Францию, потому что она существует только в нашем воображении, но можно увидеть триколор и услышать «Марсельезу». Размахивая разноцветным флагом и распевая гимн, вы превращаете абстрактную страну из абстрактной истории в осязаемую реальность.
Тысячи лет назад верующие индусы приносили в жертву бесценных коней, а ныне не жалеют денег на пошив флагов. Государственный флаг Индии называется «тиранга» (в буквальном переводе «триколор»), поскольку состоит из трех полос: шафрановой, белой и зеленой. Закон об индийском флаге 2002 года гласит, что флаг «символизирует надежды и чаяния народа Индии. Это символ нашей национальной гордости. За последние пять десятилетий ряд людей, включая военнослужащих, отдали свои жизни, чтобы флаг развевался во всем своем величии»[202]. Затем в законе приводятся слова Сарвепалли Радхакришнана, второго президента Индии, который объяснял:
Цвет шафрана служит признаком самоотречения и бескорыстия. Наши вожди должны забыть о материальных интересах и целиком посвятить себя работе. Белый в центре флага – это свет, путь истины, по которому мы должны идти. Зеленый показывает нашу связь с землей, нашу связь с растениями, от которых зависит вся остальная жизнь. Колесо Ашоки в центре белого поля – это колесо закона дхармы. Правдивость, или сатья, дхарма, или достоинство, должны быть руководящими принципами всех, кто трудится под этим флагом[203].
В 2017 году националистическое правительство Индии установило на индо‑пакистанской границе один из самых больших в мире флагов – жест, призванный вызвать со стороны Пакистана вовсе не дружеские чувства, а зависть. «Тирангу» длиной 36 метров и шириной 24 метра прикрепили к 110‑метровому флагштоку (что сказал бы об этом Фрейд?). Флаг виден даже из пакистанского города Лахор. К сожалению, сильные ветры рвут флаг на части, и национальную гордость приходится все время латать, что недешево обходится индийским налогоплательщикам[204].
Почему индийское правительство тратит свои ограниченные ресурсы на пошив гигантских флагов, а не на строительство канализации в трущобах Дели? Потому что флаг, в отличие от канализации, делает Индию реальной.
На самом деле сама дороговизна флага повышает эффективность ритуала. Из всех ритуалов самый сильнодействующий – жертвоприношение, потому что самое сильное чувство в мире – это страдание. Его невозможно игнорировать, в нем невозможно сомневаться. Если вы хотите, чтобы люди по‑настоящему поверили в тот или иной вымысел, уговорите их принести этому вымыслу жертву. Страданий ради какой‑то истории обычно достаточно, чтобы убедить человека в ее реальности. Если вы поститесь, потому что так велел Бог, ощутимое чувство голода делает Бога более реальным, чем любая статуя или икона. Если вы лишитесь ног, сражаясь за родину, ваши культи и инвалидное кресло сделают вашу страну более реальной, чем любое стихотворение или гимн. Спустимся на бытовой уровень: покупая вместо высококачественной итальянской пасты отечественные макароны, вы ежедневно приносите маленькую жертву, которая делает вашу страну реальной даже в супермаркете.
Конечно, здесь есть логический изъян. Если вы страдаете во имя веры в Бога или страну, это не доказывает, что ваша вера истинна. Может, вы просто расплачиваетесь за легковерие? Однако большинство людей не любят признавать себя дураками.
Поэтому чем больше они жертвуют во имя веры, тем сильнее становится их вера. Такова загадочная алхимия жертвоприношения. Чтобы получить власть над нами, священнику даже не нужно ничего нам давать – ни дождя, ни денег, ни победы в войне. Наоборот: он должен что‑то забрать. Как только он убедит нас принести болезненную жертву, мы попались.
Этот принцип работает и в мире коммерции. Если вы купите подержанный «фиат» за 2000 долларов, то, скорее всего, будете жаловаться на машину всем подряд. Но купив новенький «феррари» за 200 тысяч долларов, вы будете расхваливать его всем и каждому – не потому, что это такой хороший автомобиль, а потому, что, расставшись с такой суммой, вы обязаны верить, что приобрели самую замечательную вещь в мире. В том, что касается любовных отношений, каждый Ромео или Вертер знает: без жертвы не бывает настоящей любви. Жертва – это не только средство убедить возлюбленного в серьезности своих намерений, но и способ убедить себя, что вы действительно влюблены. Как вы думаете, почему некоторые женщины просят у возлюбленных кольцо с бриллиантом? После такой огромной финансовой жертвы он обязан убедить себя, что оно того стоило.
Самопожертвование чрезвычайно убедительно воздействует не только на самих мучеников, но и на сторонних наблюдателей. Немного найдется богов, стран или революций, которые могут существовать без мучеников. Если вы осмелитесь подвергнуть сомнению божественную драму, националистический миф или революционную сагу, на вас тут же набросятся с обвинениями: «Но за это отдали жизнь святые мученики! Хотите сказать, что их смерть была напрасной? Думаете, все эти герои – глупцы?»
Для мусульман‑шиитов космическая драма достигла кульминации в день Ашуры, десятый день месяца мухаррам, 61‑го года хиджры (10 октября 680 года по христианскому календарю). В этот день в иракском городе Кербела воины халифа Язида убили Хусейна ибн Али, внука пророка Мухаммеда, и небольшую группу его сторонников. Для шиитов мученичество Хусейна стало символом вечной борьбы добра со злом, угнетенных против угнетателей. Подобно христианам, которые постоянно воспроизводят драму распятия и имитируют страдания Христа, шииты воспроизводят драму Ашуры и имитируют страдания Хусейна. Миллионы шиитов ежегодно собираются у святилища в Кербеле, установленного на месте мучений Хусейна, и в день Ашуры шииты всего мира проводят траурные церемонии, причем некоторые бичуют себя цепями и режут ножом.
Однако значение Ашуры не ограничивается одним местом и одним днем. Аятолла Рухолла Хомейни и многие другие лидеры шиитов постоянно повторяли своим последователям, что «каждый день – Ашура, и каждое место – Кербела»[205]. Таким образом, мученическая смерть Хусейна в Кербеле придает смысл каждому событию, в любое время и в любом месте, и даже самые обычные дела должны восприниматься как вклад в великую космическую битву добра со злом. Если вы осмелитесь усомниться в этой истории, вам тут же напомнят о Кербеле – скепсис по поводу Хусейна или насмешка над ним будут расценены как самое тяжкое оскорбление.
Если же мучеников мало и люди не желают жертвовать собой, священник может заставить их пожертвовать кем‑то другим. Можно принести человеческую жертву мстительному богу Баалу, сжечь на костре еретика во славу Христа, казнить неверных жен, потому что так повелел Аллах, или отправить классовых врагов в ГУЛАГ. После этого тоже начинает действовать магия жертвоприношения, но уже другая. Когда во имя той или иной истории вы причиняете страдания себе, у вас есть выбор: либо эта история правдива, либо вы легковерный глупец. Когда же вы причиняете страдания другим людям, выбор у вас другой: либо эта история правдива, либо вы жестокий злодей. Мы не хотим признавать себя ни глупцами, ни злодеями, а потому предпочитаем верить в правдивость истории.
В марте 1839 года в иранском городе Мешхеде еврейской женщине, страдавшей от какой‑то болезни, местный знахарь‑шарлатан сказал, что она исцелится, если убьет собаку и омоет руки ее кровью. Шииты считают Мешхед священным городом, и по случайному совпадению женщина решилась на неприятную процедуру в священный день Ашуры. Ее заметили несколько шиитов, которые подумали (или заявили, что подумали), что женщина убила собаку в насмешку над мучениками Кербелы. Слухи о немыслимом святотатстве быстро разнеслись по улицам Мешхеда. Разъяренная толпа, подстрекаемая местным имамом, ворвалась в еврейский квартал; шииты сожгли синагогу и убили 36 евреев. Всем выжившим евреям Мешхеда был предложен нелегкий выбор: немедленно принять ислам или распрощаться с жизнью. Этот мрачный эпизод в истории города нисколько не испортил репутацию Мешхеда как «духовной столицы Ирана»[206].
Размышляя о человеческих жертвах, мы обычно вспоминаем отвратительные ритуалы ханаанских или ацтекских храмов и часто говорим, что монотеизм положил конец этой ужасной практике. На самом деле монотеизм практиковал гораздо более масштабные человеческие жертвы, чем большинство политеистических культов. Христианство и ислам убили больше людей во имя Бога, чем те, кто поклонялся Баалу или Уицилопочтли. Когда испанцы запретили человеческие жертвоприношения богам ацтеков и инков, в их родной Испании инквизиция сжигала еретиков целыми повозками.
Форма и масштаб жертвоприношений могут быть самыми разными. Это не всегда размахивающие ножами жрецы или кровавые погромы. Иудаизм, например, запрещает работать и путешествовать в священный день отдыха – Шаббат (в буквальном переводе «покоиться» или «отдыхать»). Шаббат начинается с заходом солнца в пятницу и длится до захода солнца в субботу; в этот день ортодоксальные иудеи воздерживаются от любой работы – им нельзя даже отрывать туалетную бумагу. (По этому поводу среди ученых раввинов разгорелась дискуссия, и в итоге они решили, что отрывание туалетной бумаги нарушит запрет на работу в Шаббат, так что благочестивый еврей, желающий подтереть свой зад в священный день, должен заранее приготовить пачку оторванных листков)[207].
В Израиле религиозные евреи нередко пытаются заставить соблюдать эти запреты прочих граждан, включая атеистов. Ортодоксальные партии обладают весом в израильской политике и за долгие годы сумели провести множество законов, запрещающих в Шаббат многие виды деятельности. Они не смогли объявить вне закона использование личных автомобилей, но успешно ограничили работу общественного транспорта. Такая общенациональная религиозная жертва больно бьет в первую очередь по самым слабым слоям общества, особенно если учесть, что суббота – единственный день недели, когда наемные работники могут путешествовать, навещать родственников и друзей, посещать туристические достопримечательности. Богатая бабушка может сесть за руль новенькой машины и поехать к внукам в другой город, а бедная лишена такой возможности, потому что в субботу не ходят ни поезда, ни автобусы.
Создавая подобные трудности сотням тысяч граждан, религиозные партии доказывают и укрепляют свою непоколебимую веру в иудаизм. Никто не проливает кровь, но в жертву приносится благополучие многих людей. Если иудаизм – всего лишь выдуманная история, то жестоко и бессердечно лишать бабушку возможности повидаться с внуками, а бедного студента – удовольствия позагорать на пляже. Но такими действиями религиозные партии сообщают всем и самим себе, что они действительно верят в эту историю. Думаете, им нравится без всяких причин доставлять людям неудобства?
Жертвоприношение не только укрепляет веру в ту или иную историю, но зачастую заменяет все прочие обязательства по отношению к ней. Большинство великих историй человечества описывают идеал, достижение которого невозможно. Сколько христиан буквально соблюдают десять заповедей, не лгут и не желают чужого? Сколько буддистов смогли избавиться от своего эго? Сколько социалистов работают с полной отдачей, а берут лишь то, что им действительно необходимо?
Невозможность достичь идеала заставляет людей прибегать к жертвоприношению. Индуист может уклоняться от уплаты налогов, время от времени пользоваться услугами проститутки и не заботиться о п
